В сегодняшнем стремительно меняющемся мире широкомасштабные изменения радикальным образом трансформировали систему межгосударственных отношений. Традиционные страноведческие подходы уже не дают целостной картины текущих событий. Под влиянием этого происходит постепенный пересмотр основных критериев внутренней и внешней политикй отдельных государств с точки зрения процессов глобального характера, с которыми столкнулись субъекты мировой истории.
Наряду с государственно-центристским методом исторического анализа, рассматривающим государства как самодостаточную, единообразную форму политической организации и как высшую ступень гражданской лояльности и идентичности, в арсенал исторического исследования властно входят методы регионального, континентального, цивилизационного, глобального анализа. Важную роль в них играет сравнительный ракурс рассмотрения проблем как методологический принцип формирования нового позитивного исторического знания, учитывающего процессы глобализации и связанное с этим усложнение взаимозависимости внутрии внешнеполитических аспектов в политике отдельных государств.
Сравнительный подход в современных социальных и политических исследованиях имеет широкий видовой спектр, в пределах от кросснационального до сравнительно-ориентированного анализа. Он позволяет не только удовлетворить академическую любознательность исследователя, выявив общие черты и различия отдельных сторон исторического существования рассматриваемых стран, но и определить типичные тенденции социальной, экономической, политической и духовной жизни, имеющие надгосударственный, восходящий в ряде случаев к планетарному уровень универсальности. Выявление таких черт в историческом прошлом и настоящем отдельных стран, анализ их в контексте мирового исторического опыта представляется нам важнейшей задачей современной истории и обществознания в целом. Это необходимо для формирования критериев и ориентиров в подходе к оценке исторического опыта как отдельных стран, так и всего человечества, и использования результатов данного сравнительного анализа в процессе модернизаторских общественных преобразований и государственно-политическом строительстве в условиях современного многополярного мира. В этом состоит актуальность данного исследования, объектом которого выступают два геополитических образования — Египет и Сирия, а предметом — их государственное управление в османский период.
Научная новизна работы состоит в том, что она является первым научным трудом, в котором под сравнительно-историческим углом зрения исследуется государственное управление Египтом и Сирией в османский период. Новизна и оригинальность работы заключаются также в комплексном характере используемых методологических подходов, разработанных в смежных с историей социальных науках, в первую очередь административной.
Несмотря на то, что еще древнейшие цивилизации достигали могущества, опираясь на развитые системы управления и локальные административные традициитакие, например, как древнеегипетская или древнекитайская, административная наука как обособленная отрасль знания, признаваемая в различных странах, появилась сравнительно поздно, получив распространение первоначально в Европе. У истоков административной науки стоит камерализм — обобщенная теория административных и хозяйственных знаний по ведению камерального (дворцового и в широком смысле государственного) хозяйства, восходящая истоками к европейской государственной жизни ХУ1-ХУ1П в. Философско-идеологической основой камерализма являлась господствовавшая в тот период концепция «полицейского государства», согласно которой целью государственного управления объявлялось достижение «общего блага», а средством — «разумная» организация деятельности государственного аппарата, основанная на принципах централизации, функциональной специализации, регламентации и контроля (Елфимов: 47−49- также см. Юсти 1778). На основе этой теории были организованы системы государственного управления стран Западной Европы в ХУП-ХУШ в., на ее основе осуществлялись реформы государственного управления при Петре I в России, позднее, при Мухаммаде Али, в Египте, в танзиматский период в Османской империи (подробнее см. Антонович 1890- Степанов 1869- Шпилевский 1878 и др.).
В XVIII в. под влиянием идей Дж. Локка и Ш. Монтескье в теории административного управления утверждается принцип разделения законодательной, контрольно-судебной и управленческой сфер государственной деятельности. В XIX в. немецкий юрист Р. фон Моль постулирует положение о недопустимости того, чтобы государство облагодетельствовало народ в ущерб его свободе. Руководящими принципами государственного управления населением по Молю должны быть не принуждение и подчинение, а защита и помощь (Моль 1871: 3). Последователь МоляЛ. Штейн разграничивал практическое управление и управленческое (административное) право (Штейн 1874: 1−2). Это был крупный шаг в становлении концепции правового государства, в котором политическая власть есть голова, а администрация — руки, где управлять — дело одного, судить — дело многих (Елфимов: 60).
Во второй половине XIX в. развитие административной науки осуществлялось в первую очередь немецкими и французскими учеными. При этом немецкая административная школа уделяла главное внимание теории государственного управления, технологическим и процедурным аспектам управленческой деятельности, тогда как французская административная наука концентрировала внимание на административно-правовом аспекте государственного управления, опираясь при этом на теорию разделения властей (Елфимов: 61).
Значительный вклад в теорию административного управления внес Александр Франсуа Вивьен. Настаивая на строгом разграничении политической власти и власти административной, он сформулировал основные принципы построения организационной структуры администрации: 1) единоначалие в принятии и исполнении решений- 2) консультативный механизм в выработке решений- 3) всеобщий и постоянный контроль за административным процессом- 4) принцип судебной ответственности за должностные упущения. Корректирующее влияние на административно-правовой крен в развитии французских управленческих теорий оказывали последователи регионализма (географы, экономисты и др.), отстаивавшие принципы регионализации и децентрализации административно-территориального деления (Елфимов: 63−65).
Вышеназванные принципы и положения получили всестороннее развитие в теориях государственного управления XX в. как за рубежом, преимущественно в Германии, Великобритании, США, Франции, так, правда несколько в меньшей степени, и в России (об этом подробнее см. ЕлфимовАверьянов 1979; Атаманчук 1980, 1997; Кравченко 1998; Василенко 1998; Драго 1982 и др.).
Современный период в изучении государственного управления позволяет рассматривать его как один из видов социального управления, которое, в свою очередь, представляет собой объект исследования в рамках общей теории управления (см. Гурней 1969). Исходя из этого можно утверждать, что государственное управление представляет собой одно из существенных выражений функционирования механизма публичной власти в обществе. Публичная власть и государственное управление как ее важнейшее функциональное проявление обладают рядом сущностных признаков:
— публичная власть носит представительный характер, т. е. выступает от имени общества во всех властеотношениях внутри общества и как представитель обществаво всех внешних отношениях;
— публичная власть в государстве есть власть суверенная, т. е. главенствующая и независимая от всякой внешней власти;
— верховный характер публичной власти предполагает ее централизацию и иерархизацию с помощью специальных органов — государственного аппарата, который призван осуществлять властеотношения между управляющей и управляемой подсистемами общества, что придает публичной власти аппаратный характер;
— реализация публичных властеотношений через аппарат государства, т. е. государственное управление, невозможна без права, и поэтому государство представляет собой публично-правовую систему,.
— необходимым признаком публичной власти, определяющим эффективность государственного управления, является ее легитимность, как позитивная (власть, поддерживаемая большинством населения), так и негативная (власть, поддерживаемая меньшинством населения).
Исходя из вышеприведенных признаков публичной власти государственное управление можно определить как реализацию представительного, суверенного, аппаратного, правового и легитимного характера публичной власти в пределах территориального публично-правового союза — государства. В самом общем плане понятие «государственное управление» включает в себя совокупность институциональных средств, методов, технологий и отношений, возникающих в процессе реализации государством своих функций по управлению обществом на ограниченной административно-государственной границей территории, а также во взаимоотношениях с внешним миром (различные определения понятия «государственное управление» см. Hood 1991: 10−15- International 1998, Vol 1- Елфимов: 15−44- Атаманчук 1997: 38- Василенко 1998: 3−29 и др.).
В той или иной степени управление делами государства осуществляется всеми его органами, в узком же смысле государственное управление — это одна из форм деятельности государства, обеспечивающая повседневное и непосредственное руководство административно-политическим, хозяйственно-экономическим и социально-культурным строительством страны. Инструментальную основу этой деятельности составляет система органов государственного управления, с помощью которой государство осуществляет регулятивные и охранительные функции в политической, экономической, социальной и духовной сферах жизнедеятельности человека. Детализируя основные направления деятельности государственных органов в вышеназванных сферах, выделим полномочия государственных органов по восьми основным функциональным направлениям:
— верховное государственное руководство на уровне страны (провинции);
— работа аппарата государственного управления;
— финансово-экономическая сфера государственной деятельности;
— сфера социальных отношений;
— сфера культуры, науки, образования;
— сфера обеспечения общественного порядка, юстиции и государственной безопасности;
— государственное управление в области обороны и военных вопросовсфера внешнеполитических отношений.
На современном этапе возрастающее значение приобретает государственное управление еще в двух сферах: в области геоэкологии и регулирования народонаселения.
Вышеизложенное содержание понятия «государственное управление» и конкретизация основных направлений деятельности государства позволяют сформулировать цели и задачи данного диссертационного исследования. Целью данной работы является изучение принципов и наиболее существенных тенденций в государственном управлении Египтом и Сирией в османский период (с 1516 г. по начало XX в.), с применением методик темпорального и бинарного сравнительного анализа. Для ее достижения диссертант ставит перед собой следующие основные задачи исследования,.
1. Выработать методологические принципы сравнительного исследования государственного управления Египтом и Сирией в контексте их своеобразного исторического существования.
2. Исследовать принципы, средства и основные тенденции государственного управления египетскими и сирийскими территориями непосредственно после их завоевания в XVI в., на этапе постепенного нарастания кризисных явлений структурного характера в Османской империи XVII — XVIII вв.- в период модернизаторских преобразований XIX — начала XX в.
3. Исследовать роль армии в политической и общественной жизни Египта и Сирии, уделив особое внимание периоду трансформации армии в регулярное войско в XIX в.
4. Выделить основные этапы в эволюции системы органов государственного управления Египтом и Сирией в XVI — начале XX в.
5. Исследовать особенности функционирования государственного управления в политических системах Египта и Сирии.
Методологически важнейшим в данном исследовании является метод сравнительного анализа. Компаративистский (сравнительный) метод широко применяется в исторических, социологических, политологических и иных исследованиях. «Нет ничего естественнее, чем рассматривать народ, идеи, социальные институты, соотнося их с другими народами, идеями и институтами,» — полагают известные французские исследователи этой проблемы М. Доган и Д. Пеласси, добавляя, что «мы приобретаем знание через сравнение, а сравнение — это обычный способ мышления» (Доган, Пеласси 1994: 11). Сравнение — отправная точка исследований социальных наук вообще, исторической и политической мысли в частности. Существует точка зрения, высказанная впервые Стэнли Либерсоном, согласно которой все социальные исследования это «в той или иной форме сравнительные исследования» (Голосов 1996: 30).
Объектом данного сравнительного исследования выступают Египет и Сирия, рассматриваемые в хронологических рамках XVI — начала XX в. Наличие двух: сравниваемых объектов дает основание отнести данное исследование к категории так называемых бинарных (об этом см.: Доган, Пеласси: 176−183). Два этих сопредельных геополитических субъекта неоднократно входили в единое государственно-политическое пространство, имели сходные социальные, этноконфессиональные и культурные характеристики, что дает основание считать их принципиально сопоставимыми, более того — «относительно похожими» странами, что в соответствии с компаративистским методом позволяет нейтрализовать отдельные различия между ними с тем, чтобы получить возможность лучше проанализировать другие (Доган, Пеласси: 184−199).
Сравнительно-исторический метод возник при переходе от хроник к историко-аналитическим работам. У его истоков стоит Аристотель. Значительный вклад в его становление внес Н. Макиавелли. В XIX в. развитие сравнительно-исторического метода связано с научной и организаторской деятельностью Френсиса Либера (Сморгунов 1999: 17). В российской историографии им широко пользовался М. М. Ковалевский, который верил, что с помощью сравнительно-исторического метода можно выявить общую форму поступательного движения общественной жизни (Радугин 1995: 35−36). К этому методу прибегали также С. М. Соловьев, В. О Ключевский, Е. В. Тарле и многие другие. Сравнительно-исторический метод позволяет рассматривать сравниваемые объекты, условно обозначенные как «А» и «В», в пространственно-временной системе координат, то есть в синхронической и диахронической плоскостях. Таким образом явление системы «А» может быть рассмотрено: 1) в хронологической плоскости системы «А» — 2) в сравнении с синхронным (одновременным) явлением в системе «В» — 3) в хронологической плоскости системы «В» в сравнении с аналогичным, но не синхронным явлением- 4) с применением внешней системы оценки, выработанной вне систем «А» и «В». В первом случае главное внимание уделяется природе явления и возможностям его видоизменения в будущем, исходя из ценностной шкалы системы «А». Во втором случае главное внимание уделяется различиям одновременных явлений в обеих системах, выявляется их сопоставимость, соотносятся друг с другом оценочные шкалы систем «А» и «В». В третьем — главным является изучение темпов и направлений исторического движения обеих систем. В четвертом — делается попытка объективизировать результаты рассмотрения в рамках первых трех подходов введением независимой (авторской) оценочной шкалы. Такова в самом общем плане схема сравнительно-исторического метода, когда рассмотрению подвергается какое-либо конкретное явление.
Нередко объектом исторического анализа выступает общество в целом (кросснационалъный подход), то есть все его значимые системы — экономическая, социальная, политическая и духовная. В силу своей всеохватности исторический подход, как правило, носит дискриптивный характер. При этом понятие «исторический анализ» не имеет общепризнанного содержания, каждый историк волен использовать свой арсенал методов и средств для проникновения в суть исторического процесса и его отображения средствами языка. По этой причине дискриптиный метод с известной долей огрубления можно назвать не научной дисциплиной в строгом смысле слова, а совокупностью научных интересов (Голосов 1996:7).
Рассмотрение возможностей инвариантного развития событий в прошлом, прогнозирование их будущего развития, выявление потенциально нереализованных возможностей исторического движения и пр. не имеют в рамках исторического метода достаточной оснащенности средствами научного анализа и потому считаются некорректными. Для создания адекватных реальности исторических описаний историки стремятся использовать методики смежных с историей дисциплин и научных направлений (социология, правоведение, политология, в том числе и сравнительная, история и теория международных отношений, культурология, конфликтология, политическая глобалистика, геополитика, регионоведение, политическая психология, этнопсихология и многие другие), но часто это невозможно из-за принципиальных различий в характере исследуемых явлений, в формах изложения полученных научных результатов, в терминологическом и понятийном аппарате, в методах аргументации и уровнях допустимости субъективно-оценочных выводов.
Применяемый в данном исследовании сравнительно-исторический метод открывает возможность, не нарушая строя традиционного исторического повествования, внести ряд дополнительных ракурсов рассмотрения исторических явлений, используя описанное выше их сравнительное синхроническое и диахроническое рассмотрение. Многоплановость сравнительного подхода расширяет возможность использования смежных исторических дисциплин по сравнению с традиционной историей, позволяет наряду с причинно-следственным детерминизмом конкретно-исторического подхода применять внехронологическую ценностную шкалу цивилизационного и трансисторического уровня, выявлять рационализм общественных явлений как в пространственно-временных рамках, так и рассматривая исследуемые социальные системы без учета внешних влияний в виде замкнутых, самодостаточных структур, способных к самосохранению и саморазвитию (синергетический подход).
В данном исследовании дискриптивное изложение событий, происходивших параллельно в Сирии и Египте, осуществляется в контексте более общих (региональных и универсальных) исторических потоков. Осью исторического изложения выступают политические события как внутригосударственные, так и международные, выявляются параллели и несовпадения исторического бытия рассматриваемых стран, в частности в том, что касается внешнеи внутриполитических приоритетов их развития. Наряду с этим рассматриваются элементы их социальной, экономической и духовной жизни, дается геополитическая характеристика обеих стран в контексте их исторической эволюции.
Наряду с историческим другим методом сравнительного анализа, примененным в данной работе, являются элементы сравнительно-политологического подхода.
Сравнительная политология предлагает распространить сравнительный метод, издавна использовавшийся в классической политологии, не только на институты, но и на широкий круг политических явлений, поддающихся изучению с помощью бихевиористских методов.
Необходимой предпосылкой реализации такого подхода является разработка оснований, по которым в принципиально различных политических системах выделялись бы сопоставимые элементы. Эту задачу возможно решить с помощью структурно-функционального анализа, который пришел в политическую науку из социологии (Смелзер 1994: 242). В рамках социологии был осуществлен переход от простого функционализма к его структурной версии благодаря теоретической работе Э. Дюркгейма, В. А. Радклифа-Брауна, Р. Мертона, Т. Парсонса и других. Под структурно-функциональным анализом понимается процесс выявления структуры общества и последующее изучение функций, выполняемых ее элементами. В сравнительном исследовании этот процесс осуществляется в два этапа: на первомметодом сегментации выделяются сопоставимые зоны, по которым проводится сравнениена втором — сравниваемые зоны и объекты проходят экспертизу на функциональную эквивалентность (подробнее об этом см. Доган, Пеласси 1994: 56, 61, 159 и далее).
В конце 50-х годов XX в. одним из ведущих аналитических средств сравнительных исторических и иных исследований становятся разнообразные теории модернизации. У истоков теории модернизации стоит представление о принципиальном различии между «традиционным» и «современным» обществами. В сравнительную политологию эта идея пришла в значительной мере благодаря восприятию теоретических построений М. Вебера, введенных в рамки структурно-функционального анализа Т. Парсонса (см. Вебер 1988; Parsons 1951). Синтез структурного функционализма с теориями модернизации позволил выйти на новый уровень в изучении «третьего мира» как в его современной модернизирующейся динамике, так и в исторической ретроспективе, о чем будет сказано ниже (см. гл. 1).
При сравнительно-политологическом анализе особенно важно, что модернизация сопряжена с возникновением «современных» политических институтов рациональной бюрократии, политического представительства, демократии (Голосов 1995:16−17- Сморгунов 1999: 77 и далее). Анализ модернизирующегося общества в рамках структурного функционализма состоял в том, что процессы изменения и развития сводились либо к возвращению данной системы в прежнее состояние, либо к установлению нового равновесия, то есть внимание сосредотачивалось на факторах стабильности и выживания системы.
Этапным моментом научного поиска в этом направлении стала концепция «устойчивого» или «жизнестойкого общества» (sustainable society), фундаментальные идеи которой были впервые изложены в наиболее полном виде Л.Брауном. В рамках данной концепции X. Боссемом были выработаны базовые принципы устойчивого общества (Косов 1991: 101−105). В то же время конфликтность, противоречивость и другие дисбалансирующие факторы, необходимые и неизбежные при любых формах социального движения, ускользали от внимания исследователей.
Корректирующей модернизацию теорией развития стала теория «зависимости» (dependency theory), в соответствии с которой делается вывод, что влияние развитого Севера на развивающийся Юг не вело и не ведет к масштабной модернизации последнего, ограничиваясь лишь созданием отдельных модернизированных секторов и социальных слоев (см. Sharabi 1988: 3 — 5).
Структурно-функциональный подход, теории модернизации и «зависимого развития» и связанные с ними концепции по прошествии времени выявили ряд преимуществ и недостатков. Структурно-функциональный подход позволил найти объяснение устойчивости политических систем, причин и форм «катастрофического перехода» от одних устойчивых социально-политических форм к другим. Теории модернизации и «зависимого развития» придали системность анализу перемен, происходивших в традиционном обществе в XIX—XX вв. под влиянием доминирующей западной цивилизации. Общим же недостатком всех трех теорий было, во-первых, их повышенное внимание к системным, закономерным, структурным явлениям при явном недостатке внимания к факторам вероятностным, имеющим субъективно-личностную обусловленностьво-вторых, применение как на универсальном (общечеловеческом), так и межи внутрицивилизационном уровнях оценочной шкалы, выработанной главным образом на основе западной цивилизационной модели, с позиции западоцентризма.
Шаг вперед по преодолению этих недостатков позволили сделать теории «рационального выбора» и культурно-цивилизационный метод. В соответствии с теорией «рационального выбора» главное внимание исследователя фокусируется не на целостной социальной системе, а на отдельном ее участнике — деятеле, субъекте (actor) (Сморгунов 1999: 232−261). В основе метода лежит попытка объяснить групповое и индивидуальное действие с позиции двух мотиваций — эгоизма и рационализма, благодаря которым максимизируется выгода и минимизируются усилия, затрачиваемые на достижение цели (Голосов 1995:20). Тогда как культурно-цивилизационный метод, во многом альтернативный формационному подходу, оставляя в стороне вопрос о природе цивилизационных различий, позволяет увидеть межцивилизационные границы, сковавшие процесс взаимных заимствований (Ерасов 1991: 21).
Другой теоретической новацией является метод неоинституционализма, который призывает рассматривать политические институты как «ограничения», в пределах которых осуществляется активное взаимодействие политических субъектов (индивидов, групп, партий и движений). Главными задачами исследователя становится определение положительного и отрицательного эквилибриума в рамках каждого из институтов, соответствующее объяснение поведения субъектов, а также выявление условий, при которых они избрали бы совместно предпочтительные стратегии. Эвристический характер таких исследований делает их в равной степени важными как при рассмотрении современных явлений, так и при ретроспективном и перспективном анализах.
Показанные выше основные структурные элементы сравнительного метода позволяют выработать итоговую схему методик и средств, которыми он вооружает исследователя, и расположить их в системе, позволяющей, сохранив историческую направленность исследования, придать ему междисциплинарный характер, наилучшим образом, по нашему мнению, отвечающий задачам исторического анализа на современном этапе.
Объектами сравнения те или иные явления и феномены могут быть только в теоретически преображенном, концептуально освоенном виде. В отличие от исследования одной страны, сравнение между государствами, основанное на огромном разнообразии фактов и ситуаций, требует выработки четкой концептуальной структуры, умение владеть обобщающими понятиями (Доган, Пеласси 1994: 12). Отсюда вытекает важность теоретических моделей для сравнительного исторического анализа. Подобная теоретическая обработка сравниваемых явлений называется концептуальной гомогенизацией. Суть ее в том, чтобы определить принципиальную сравниваемостъ рассматриваемых объектов, определить контуры исторической модели, выявить в них сравниваемые переменные, определить стратегию сравнительного анализа в пределах между стратегией «наибольшего сходства» и «наибольшего различия», выработать ценностную шкалу оценки рассматриваемых феноменов и полученных в результате сравнительного анализа данных (подробнее см.: Голосов 1995: 30−38- РгеешогвЦ Тейпе, 1970). Под углом зрения концептуальной гомогенизации в первой главе диссертации будут рассмотрены основные понятия, категории и теоретические системы, примененные в данной работе, что наряду с вышесказанным позволяет составить целостное впечатление об основных методологических принципах данного исследования.
Диссертация выполнена в историческом аспекте, что предопределило основное внимание к вопросам политической, социальной и военной истории. В то же время, поскольку исследование проблемы государственного управления входит наряду с исторической в сферу изучения других наук, автор оставляет за собой право использовать элементы их методологии и понятийно-терминологического арсенала, оставаясь на фундаменте исторического знания.
Хронологические рамки работы охватывают период с 1516—1517 гг. до начала XX в., т. е. время пребывания Египта и Сирии в составе Османской империи. Данные хронологические рамки позволяют решить поставленные в диссертации задачи, показав на широком историческом материале динамику изменений характера, принципов, основных тенденций функционирования государственного управления в Египте и Сирии, выявить их общие черты и различия.
Практическая значимость работы состоит в том, что ее материалы и выводы могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории стран Азии и Африки в средние века и новое время, по истории и теории международных отношений, государственному управлению, политологии, регионоведению, а также в практической работе государственных учреждений и общественных организаций России, взаимодействующих со странами Ближнего Востока и Северной Африки.
Апробация работы. Основное содержание и выводы диссертации изложены в публикациях, общий объем которых — свыше 35 п. л. С докладами по материалам исследования диссертант выступал на международной научной конференции «Россия и Центральная Азия» (Каир, 1994 г.), XIX научной конференции по историографии и источниковедению истории стран Азии и Африки (СПбГУ, 1997 г.), научной конференции Восточного факультета СПбГУ, посвященной 275-летию Санкт-Петербургского университета (1999 г.), XX научной конференции по историографии и источниковедению истории стран Азии и Африки (СПбГУ, 1999 г.). Результаты исследования использованы автором при подготовке лекционных курсов на Восточном, историческом и философском факультетах, а также в Смольном институте свободных искусств и наук СПбГУ.
Степень разработанности проблемы государственного управления Египта и Сирии в османский период в отечественной ориенталистике к настоящему моменту нельзя признать удовлетворительной, сравнительные же исследования данной проблемы применительно к вышеназванным странам в османский период практически отсутствует как в отечественной, так и в зарубежной востоковедной науке. В то же время отдельные аспекты государственного управления нашли отражение в работах отечественных авторов, таких как Ф. М. Ацамба, H.A. Иванов, B.C. Кошелев, С. А. Кириллина, В. Б. Луцкий, М. Б. Пиотровский, М. И. Смилянская и др. Несколько шире представлено изучение процессов политического управления в туркологических исследованиях. Различные аспекты османского государственного управления рассматриваются в трудах М. Р. Аруновой, A.B. Витола, Д. Е. Еремеева, А. Д. Желтякова, М. С. Мейера, А. Ф. Миллера, А. Д. Новичева, С. Ф. Орешковой,.
Ю.А. Петросяна, A.C. Тверитиновой, И. Е. Фадеевой, В. И. Шеремета, А. Н. Шамсутдиновой, Ф. Ш. Шабанова и др.
Отдельные вопросы политической истории, международных отношений, государственного управления, административного устройства, социальной стратификации, экономической и духовной жизни рассматриваемых стран затронуты в работах О. В. Богушевича, А. М. Васильева, К. Б. Виноградова, Г. В. Горячкина,.
A.A. Долининой, H.A. Ерофеева, Д. Р. Жантиева, К. А. Жукова, Х. Г. Казаряна, Т. Ю. Кобищанова, Н. Кахаровой, Х. И. Кильберг, JI.H. Котлова, З. И. Левина, М. В. Малюковского, А. З. Манфреда, A.M. Мусаева, А. Н. Николаева, Г. А. Нерсесова, И. Л. Фадеевой, И. М. Филыптинского, И. Ф. Фихмана, Л. А. Фридмана,.
B.В. Черновской и др.
Особый интерес представляют сравнительно немногочисленные работы, посвященные вопросам военной истории и организации османской армии, принадлежащие перу Г. А. Клейнмана, И. Е. Петросян и др.
Различные аспекты государственного управления в Египте, Сирии и Османской империи в целом освещены в трудах западноевропейских и американских авторов, а также арабских авторов, пишущих и издающихся на европейских языках, информативный и аналитический материал которых нашел отражение в диссертации. Это ставшие классическими исследования И. Абкариуса, А. Батлера, А. Кроучлея, Ч. Черчиля, П. Крэбайта, Г. Додвелла, С. Горбаля, Г. Гуэрмара, Ф. Хитти, Дж. Хейворс-Данна, Г. Джакоба, У. Мюира, А. Пэтона, А. Саммарко, Зитлэнда, Г. Расселла (Abkarius 1920, Butler 1902, Crouchley 1936, Churchill 1862, Crabites 1935, Dodwell 1931, Gorbal 1928, Guermard 1936, Hitti 1957, 1977, Heyworth-Dunne 1938, Jacob 1908, Muir 1896, Paton 1863, Sammarco 1937, Zetland 1932, Russell 1936) и др.
Ряд специальных исследований (монографий и статей) посвящен историческим, социальным и административно-государственным процессам в рассматриваемых странах в различные периоды истории: А. Абдаль-Малик, Д. Айлон, Аль-Ахрасс, Н. Айуби, Г. Байер, М. Бергер, К. Бэрбир, Г. Бодмен, П. Ватикиотис, Р. Газале, Д. Доуес, А. Кохен, Дж. Коул, Б. Кэннон, Д. Креселиус, М. Куно, А. Леви, Д. Лэндес, Дж. Ливинстон, Аль-Нахаль, Полк, А. Ричарде, М. Фахми, К. Финдли,.
Э. Хилл, Р. Хантер, Р. Хамед, Н. Ханна, И. Харик, П. Холт, А. Хоурани, Ф. Хури, У. М. Шуман, А. Эксель (Abdel-Malek 1968; Aylon 1953;54, 1958;1960; Al-Akhrass 1972; Ayudi 1980; Ваег 1962, 1964, 1968, 1982; Berger 1957; Barbir 1980; Bodman 1965; Cohen 1973; Cole 1993; Cannon 1988; Crecelius 1981; Cuno 1994; Dowes 1994; El-Nahal 1979; Eccel 1984; Fahmy 1954; Findley 1980; Ghazaleh 1995; Hill 1995; Hunter 1984; Hamed 1995; Hanna 1995; Harik 1968; Holt 1968, 1966; Hourani 1968, 1970; Khoury 1983; Levy 1971; Landes 1958; Livinstone 1971; Polk 1963; Richards 1975; Shuman 1995; Vatikiotis 1969) и некоторые другие.
Особый интерес для рассматриваемой в работе проблемы представляют, на наш взгляд, фундаментальные исследования А. Марсо, М. Маоза, Д. Креселиуса, А. Рэймо, X. Ривлин, С. Шоу, Р. Тигнора (Marsot 1984, 1994; Ma’oz 1968; Crecelius 1981; Raymond 1974, 1995; Rivlin 1961; Shaw 1962, 1964; Tignor 1966). Так, исследования А. Рэймо отличает глубина проработки источников и четкость выводов, касающихся проблем социальной истории стран Ближнего Востока. А. Марсо остается непревзойденным специалистом по истории Египта в период правления Мухаммада Али, а Д. Креселиус — политической истории Египта второй половины XVIII в С. Шоу написал не имеющий аналогов фундаментальный труд по административному управлению Египтом в османский период, а Р. Тигнор — при англичанах. Широк и разнообразен круг арабских исследований административных проблем и государственного управления Египтом и Сирией в османский период. Отметим лишь наиболее значительные из них: восьмитомная серия исследований выдающегося египетского историка Абд ар-Рахмана ар-Рафии по египетской истории XVIII—XX вв.- двухтомная монография Ильяса аль-Айуби о периоде правления в Египте хедива Исмаиладвухтомное сочинение Иусуфа аль-Хакима по истории Сирии и Ливана в османский период. Детально рассмотрены вопросы административного устройства и управления сирийскими провинциями во второй половине XIXначале XX в. в работе Абд аль-Азиза Мухаммада Ауада. Значительный материал по социальной и политической истории Египта и Сирии содержат исследования Али Бараката, Дж. Зейдана, Набиля ЗакиАбд ар-Рахмана ЗакиСайд Исмаил АлиДжаляля ЯджийВаджиха КаусараниКурда Али.
Источниковедческая база работы включает несколько категорий источников. Ряд сведений получен из документов, хранящихся в Российском государственном архиве военно-морского флота (РГАВМФ) в Санкт-Петербурге, Генеральном хранилище документов (Дар аль-махфузат аль-амумийя), в Архиве центральных шариатских судов (Аршиф аль-махаким аш-шаръийа аль марказийя), в Архиве национальных документов (Дар аль-васаик ал-каумийа) в Каире.
Кроме архивных материалов, в работе использованы опубликованные источники на арабском языке. К числу важнейших из них следует отнести историческое сочинение Ибн Ийаса в пяти томах, которое представляет собой одно из самых полных описаний османского завоевания Сирии и Египта, оно доведено до 1522 г. (сам автор скончался в 1524 г.). Использовалось также широкоизвестное сочинение Аль-Джабарти, частично переведенное на русский язык. Выделим также хроники Михаила Барика ад-Димашки, Ахмада Аль Халлака аль-Будайри, труды Никулы ат-Турка, Исмаила Сарханк-паши, Амина Сами-паши, Шакиба Арслана и др. В качестве отдельной группы источников отметим аналитические работы на русском языке, написанные либо участниками событий, либо лицами, по роду своих занятий знакомыми с историческими фактами современной им эпохи. К этим работам относится серия трудов В. Кюине, работы В. А. Кряжина, Люзиньяна Совера, А.Б. Клот-бея, Н. Н. Муравьева, Н. Н. Обручева, К. Петковича, П. А. Толстого, Е. Серчевского, А. Убичини и П. де-Куртейля, У. Лэйна. Источниковедческая база исследования существенно дополняется работами мемуарного жанра С. Ю. Витте, П. Успенского, султана Абдулхамида II, Ахмада Ораби-паши. Ряд источников объединен в сборники опубликованных документов: «Османская империя.» (1984 г.), «Договоры России с Востоком.» (1869 г.) Т. Юзефовича, сборник исторических материалов о завоевании Ибрахим-пашой Сирии (Музаккарат) и др. В качестве важнейших источников по военной истории и организации армии следует выделить: «Обзор Малой Азии.» М. Вронченко (1839 г.), исследования по военной истории В. Недзвецкого, сборник «Вооруженные силы Турции» (1910 г.), подготовленный для личной библиотеки Николая Птруды М. В. Газенкампфа, М. А. Кантакузина, А. Н. Лебедева, Н. И. Обручева, Б. Шелковникова, Н. Шильдера,.
Н. Молосова и др. Информативный материал содержат сочинения, написанные в жанре путевых заметок, принадлежащие перу К. Ф. Вольнея, В. И. Дедлова, Ж. Де Нерваля, А. Норова, Л. Г. Нацвалова, А. Рафаловича, Н. Х. Радзивила, О. И. Сенковского, Г. Флобера, Ю. И. Щербачева и др.
Структурно диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и списка использованных источников и литературы. В работе использована кодированная система сносок: в тексте в скобках указана фамилия автора или редактора, либо первое слово названия, за которым следует год издания, а для работ на арабском языке еще сокращение «араб.». В разделе «Список используемых источников и исследований» в алфавитном порядке приведены полные библиографические данные использованных произведений, сгруппированные в три раздела: исследования на русском, западно-европейских и арабском языках. Работы источникового характера отмечены значком «*» .
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
В управлении Египтом и Сирией государство издревле играло большую роль. Достаточно вспомнить, что в этих странах сложились одни из самых древних известных человечеству государственных структур. На протяжении своей истории египетская и сирийская государственность претерпевали постоянный процесс трансформации высшего, центрального и местного аппарата власти в целях более эффективного управления обширными территориями. Наряду с внутренними потребностями, это, нередко, было вызвано действиями внешних факторовзавоеваниями, осуществлявшимися в отношении этих стран или ими самими. Именно присоединение в результате завоевания сирийских и египетских территорий к Османской империи в XVI в. положило начало «османизации» их государственного управления, т. е. интеграции этих территорий в османскую имперскую систему. На протяжении четырех последующих столетий сам факт пребывания рассматриваемых стран в составе Османской империи оказывал существенное влияние (прямое или косвенное) на процесс их государственного управления, его принципы и основные тенденции. Важным фактором, влиявшим на характер трансформации египетского и сирийского государственного управления, была усилившаяся особенно в ХУШ-ХТХ в. вовлеченность Египта и Сирии в систему международных экономических и политических отношений, в первую очередь в рамках так называемого «Восточного вопроса», что привело к разрыву Египта с османской имперской системой, а в сирийском субрегионе вызвало усиление противоречий между проосмански и антиосмански ориентированными общественными силами. Финальной фазой так называемого османского периода как для Египта, так и для Сирии стало установление над ними европейского колониального господства — английского для египетских и англо-французского для сирийских территорий. Тем не менее принципы и тенденции государственного управления, сложившиеся в османский период, продолжали влиять на социальную жизнь египтян и сирийцев. Это прежде всего относится к государственно-авторитарной модели управления обществом на уровне высшего и центрального аппарата власти, при сохранении значительных ресурсов социальной самоорганизации на местном административном уровне.
Одними из важнейших критериев оценки государственного управления являются: во-первых, его стабильностьво-вторых, глубина социального проникновения. Общеизвестно, что эффективность государственного управления зависит от того, в какой степени государство может влиять на поведение классов, страт и групп населения, в идеале — отдельной личности, тогда как общечеловеческие идеалы гуманизма и социальной справедливости утверждают право человека на максимальную степень личной свободы, ограниченной, и то с определенными оговорками, коллективно признанными принципами социального общежития. Нетрудно заметить противоречие между естественным стремлением человека к максимальной, порой даже вопреки социальным императивам, свободе и стремлением государства в интересах эффективности управления обществом тотально руководить поведением отдельной личности. Двумя крайностями разрешение этого противоречия являются анархизм и тоталитаризм, различия между которыми рельефно проявляются в характере создаваемой ими общественной коммуникационной среды: в первом случае подразумевается абсолютное преобладание межличностных связей, во втором — двусторонние связи личности с государством. В первом случае личность беззащитна от произвола другой личности, во втором — от произвола государства. Все известные типы государственного управления располагаются в спектре между вышеназванными крайностями и имеют видовое тяготение к двум преобладающим моделям: государственно-правовой и государственно-авторитарной. В первом случае суверенитет личности утверждается на основе ее правового статуса, во втором — на основе ее личного социального статуса.
Различаются также характеристики коммуникативных сред, создаваемых в рамках вышеназванных моделей. При государственно-правовой модели государственное управление создает так называемое законодательно-правовое поле, в пределах которого межличностные коммуникативные отношения преобладают количественно и по своему значению для индивида над его взаимоотношениями с государством, допускается широкая свобода социального самовыражения личности. Взаимоотношения государства и личности приобретают системообразующий характер благодаря добровольному, легитимизированному посредством представительных органов власти, согласию граждан соблюдать государственные законы, с одной стороны, и высокой степенью контролирующих возможностей государства за исполнением этих законов гражданами, с другой. Политическая оппозиционная деятельность легализована и подчинена определенному узаконенному порядку, нарушение которого уголовно наказуемо. Примат личностных отношений и государства над межличностными наступает безусловно в том случае, если личность отказывается подчиняться законам, т. е. ставит себя вне закона.
В государственно-правовых системах степень индивидуальной свободы увеличивается прямо пропорционально совершенствованию государственного контроля за соблюдением запретительной части законодательства и государственного обеспечения неотвратимости наказания для нарушителей закона.
В государственно-авторитарных системах однородная коммуникативная среда для большинства населения отсутствует. Степень личной свободы во многом зависит от места индивида в стратификационной структуре общества. В правовой сфере широко практикуется предоставление государством правовых льгот и привилегий слоям, группам и отдельным лицам. Правовое неравенство соседствует с социальным. Прочные двусторонние отношения с государством гарантируют личности получение определенных правовых льгот и уменьшают его зависимость от межличностных отношений, в конечном счете утверждают социальный статус личности, делая ее частью государственной системы. С другой стороны уже имеющийся статус личности в известной мере предопределяет его отношение с государством. Чем выше уровень социально-стратификационного положения личности, тем большее значение для него имеют взаимоотношения с государством. Чем ниже этот уровень, тем важнее межличностные связи и слабее связь индивида с государством.
В государственно-авторитарных системах легитимизация общегражданского согласия соблюдать государственные законы носит, как правило, формальный либо фиктивный характер. Политическая оппозиция сравнительно легко пересекает границу официально дозволенного, выступая с антигосударственных позиций, обосновывая свои действия надгосударственными (религиозными, цивилизационными, этнонациональными и иными) интересами. Контрольно-карательные органы, близкие по эффективности к аналогичным органам в государственно-правовых моделях, имеют отличную от них функциональную направленность: главная задача вторых — обеспечить неотвратимость наказания за нарушение, главная задача первых — превентивный поиск очагов возможной антигосударственной деятельности, их выявление и нейтрализация. Огромное значение в государственно-авторитарных моделях управления имеют особенности властвующей личности. Патерналистская основа государственности упорно не поддается рационализации.
В Египте и Сирии сформировались государственно-авторитарные формы управления обществом. Имея общее видовое сходство, обусловленное сходством культурно-цивилизационных характеристик, египетская и сирийская системы государственного управления обладали рядом специфических особенностей, возникших в процессе сложения этих систем управления в османский период.
Включению Египта и Сирии в состав Османской империи после их завоевания Селимом I. сопровождалось османизацией государственного управления Египтом и Сирией, в результате которого было произведено коренное перераспределение земель, уничтожены все формы мамлюкского землевладения, введена система централизованного государственного налогообложения, произошла унификация судебной системы. После османского завоевания зависимое положение Каира и Дамаска от Стамбула было закреплено подключением их к османской государственной системе и созданием на их территории имперских органов провинциальной администрации — централизованной в Египте и децентрализованной в Сирии.
Османизация египетской административно-политической системы не ликвидировала мамлюкскую военную и административную организацию в Египте, а утилизировала ее, создав в этой сфере своеобразный мамлюко-османский кондоминиум. Между египетским мамлюкским политическим режимом периода 1250 — 1517 гг. и мамлюкским режимом в форме бейликата XVII — XVIII вв. существовала преемственность, обеспеченная османской системой управления Египтом в XVI — XVII вв. В Сирии такой преемственности не наблюдалось. Напротив, новые османские власти перекрыли возможности для региональной консолидации, поощряя и развивая социополитическую гетерогенность сирийского общества, руководствовались принципом опоры на крупнейшие городские центрыстолицы одноименных провинций и создания в них обособленных политических элит комбинированного османо-арабского характера.
Унифицирующий характер османскому государственному управлению египетскими и сирийскими территориями придавала единообразная структура провинциальных органов административного управления. Важную роль в османском государственном управлении играла реорганизованная по османскому сценарию судебная система, призванная включить завоеванные территории в единое османское правовое пространство.
Главной задачей османской административной системы было осуществление систематического налогообложения. В Египте налоговая система имела преимущественно характер откупной и отвечала интересам османо-мамлюкской политической элиты. В Сирии наряду с откупной большое значение сохранила система традиционного общинного землевладения. Благодаря ее включению в административную структуру представители местной знати — айаны — приобщались к политической элите. Гарантом и структурным стержнем османского управления в Египте и Сирии являлась армия. В Египте она имела тенденцию к османо-мамлюкскому двуединству, тогда как в сирийских провинциях османская армия сохраняла турецкий состав. Военные формирования местных айанов не были эффективно интегрированы в систему сирийской военной организации, оставаясь предметом беспокойства османских вали в Сирии.
После смерти Хайр-бея в 1522 г. османам удалось понизить социально-должностной статус мамлюков, утвердив порядок, в соответствии с которым правителей Египта Порта стала назначать из Стамбула. Протест против проведении этих реформ вылился в сепаратистские мятежи против султана и османского владычества в 1523—1524 гг., под влиянием которых османские власти приступили к решению стратегической административной задачи — ограничению властных полномочий наместников.
Власть вали была регламентирована султаном и диваном. Чтобы сохранить собственные позиции, он вынужден был практиковать создание баланса военно-политических группировок, противопоставляя одну из них другой. Практика эта в тактическом отношении оказалась эффективной и оправдывала себя вплоть до XVIII в., но в стратегическом плане приносила большой вред, так как подрывала основы провинциальной османской администрации, становившейся заложницей беспринципного политиканства. Административный аппарат провинции, финансовые и особенно судебные институты, подчиненные им вакуфные владения, а также воинские формирования, в первую очередь янычарские, во главе с агават вместе составляли несущий каркас османской административной системы в Египте. Центрами этой системы были города, где она покоилась на фундаменте местных социальных объединений, строившихся на основе различных интегративных факторов: общности профессиональных занятий — профессиональные гильдии или корпорациитерриториального местоположения — поквартальные объединения в городах и сельские общины в прилегающей к городам сельской местностиэтнические и религиозные сообщества, некоторые другие. В большинстве случаев эти факторы накладывались друг на друга, создавая сложный комплекс взаимодополняющих зависимостей. Верные своему принципу избегать прямого администрирования, османы постепенно интегрировали эти объединения в свою административно-политическую систему, предоставив им ту или иную степень внутренней автономии под контролем высших должностных лиц провинциальной администрации.
В новой обстановке, сложившейся в XVII в., мамлюки вернули себе ведущие позиции в стране, реализуя свои политические и экономические устремления практически бесконтрольно. Усиление роли мамлюкских воинских формирований влияло на положение губернатора, который постепенно становился номинальной фигурой в политической системе Египта, что в полной мере проявилось в XVII — XVIII вв. Постепенно формировались основы для создания политической системы, получившей название «бейликат». Пока мамлюкские кланы готовились к решительной борьбе за власть, разрастался конфликт внутри официального войска между янычарами, с одной стороны, и шестью другими османские корпусами, предводительствуемыми командирами, корпуса азабан, — с другой. Эти события имели этапное значение, завершив ранний период османского присутствия в Египте, характеризуемый, хотя и не вполне стабильным, но очевидным преобладанием османского влияния практически во всех сферах общественной жизни Египта. В XVIII в. положение стало меняться в пользу местных, преимущественно мамлюкских, групп влияния.
В конце XVII в. способность османов осуществлять государственное управление Египтом была фактически утрачена. Результатом событий 17 071 711 гг. стало невиданное прежде ослабление позиций османских военных формирований в Египте. Образовавшийся вакуум заполнили мамлюкские беи, установив контроль как над всеми семью османскими оджаками (корпусами), так и над всей страной, включая ее экономические ресурсы. Созданная мамлюками система правления, известная как бейликат, еще почти на столетие исключила доступ египтян к политической власти и просуществовала до французской оккупации Египта в 1798 г. Правление Али-бея было кульминацией мамлюкского политического режима, являясь одновременно и переходной стадией к новой форме государственного устройства: от коллегиально-корпоративного, когда власть личности основывалась только на силе, к упорядоченной монархии, утвердившейся после прихода к власти Мухаммада Али, когда власть стала передаваться по наследству. Переходной формой стал режим бейликата, позволивший Али-бею легитимизировать свой приход к власти, устранить противников и конкурентов, утвердить свое единоличное правление. Французское вторжение явилось логическим результатом вовлеченности Египта в комплекс международных проблем в контексте так называемого Восточного вопроса. Французская экспедиция Наполеона и французская система управления Египтом имели важное значение для изменения характера публичной власти в стране. Французская централизованная система военно-административного управления продемонстрировала возможности политического управления, основанного на структуре административно-бюрократических органов, в которой армейские части лишаются роли субъекта общественной жизни, оставаясь лишь средством решения государственных задач.
Установленная в сирийских провинциях в период XVI — начала XIX в. структура османских органов власти была сходна в каждой отдельной провинции с египетской, но не имела централизованного объединенного управления, что позволяло османским властям проводить дифференцированную политику в отношении каждой из четырех основных сирийских административных единиц (округов Дамаска, Халеба, Триполи, Сайды-Акки), а также округа Иерусалима и Горного Ливана. Имперский центр проявлял пристальное внимание к положению дел в вилайете Халеба, где власть находилась в руках османских назначенцев, как правило, не местного происхождения. Дамаск, занимая срединное положение и играя роль главной базы османского влияния в Сирии, нередко получал возможность иметь во главе провинциальной администрации представителя местной политической элиты, при условии его полной лояльности Стамбулу.
Южная Сирия была самой сложно управляемой территорией, поскольку играла роль буфера между ближневосточными владениями Порты и Египтом, самовластные правители которого искали любую возможность овладеть Палестиной.
Триада социальных сил (традиционная землевладельческая и племенная знать, выходцы из среды агават и клановокорпоративное объединение религиозных семей) составила в XVIII в. ядро сирийской политической элиты. При этом традиционная родовая знать и агават стремилась к высоким административным постам в системе провинциального управления, открывавшим доступ к приобретению ильтизамов и маликяне, тогда как «религиозные» кланы устанавливали контроль над судебными и иными «духовными» должностями, дававшими право на контроль за обширной вакуфной собственностью.
В XVIII — начале XIX в. контроль над Сирией приобрел стратегическое значение для Стамбула, поскольку ослабление османской власти над Египтом и Ираком делало сирийские территории единственным гарантом защиты османских владений в Азии от внезапного нападения с юга и юго-востока. Большое значение имела Сирия в сдерживании ваххабитской экспансии и непосредственно связанного с ней давления кочевых племен на приграничные с Аравией районы. Важным компонентом социальной организации сирийского общества и одновременно значимым фактором государственного управления сирийскими провинциями являлся слой военнослужилых людей. До конца XVI в. доминирующую роль играли сипахи, но позднее, к XVIII в. их место заняли представители командного состава (агават) провинциальных формирований янычарского корпуса и некоторых наемных военных формирований, состоявших на службе у губернаторов провинций и крупных айанов (делийя — «отчаянные», тюфенкчи — «стрельцы», левендийя — «храбрые» и др.).
Суть османской системы политического управления завоеванными территориями состояла в предотвращении образования оппозиционного властям политического лагеря. Эту задачу решали османские органы государственного управления во главе с вали, действовавшие в провинциях под прямым османским контролем, а также различные корпоративные объединения — сельские и квартальные общины, профессиональные корпорации (эснафы), суфийские братства и т. д., контроль над которыми со стороны османских властей носил опосредованный традиционными социальными институтами характер.
Сущность общественно-политической жизни египетской и сирийских провинций на рубеже ХУШ-Х1Х вв. состояла в противоборстве между местными смейными группировками за политико-экономическое доминирование. Эпицентрами этой борьбы были города. Такие процессы, общие для Сирии и Египта, вели к появлению в этих странах консолидированной политической элиты, способной выделить из своей среды общеприемлемого единоличного лидера -" главного айана". В Египте мамлюкская элита добилась практически полной независимости от Порты, тогда как в сирийских провинциях политический авторитет центральных властей был весьма высок. В отличие от Египта к началу XIX в. разрыва связей между Портой и провинциальной сирийской администрацией не произошло. Более того, проосмански настроенные сирийские нотабли и многие рядовые граждане видели в карающих мерах Стамбула единственное средство сдержать корыстолюбие и произвол местных властей.
Государственное управление сирийскими провинциями на рубеже XVIIIXIX вв. отличалось тем, что тенденция к централизации там была слабее выражена, чем в Египте, а управляемость главами местных семей на основе передачи им части полномочий центральных властей была менее эффективна, чем в Египте, где миссию «государственных людей» присвоили себе мамлюки. Политические элиты в Сирии и Египте различались. В сирийских провинциях элита носила арабо-османский характер, а в Египте — первоначально мамлюко-османский, а ко второй половине XVIII в. — преимущественно мамлюкский. Местное египетское арабоязычное население в политическую элиту не допускалось.
Коллапс османского политического режима и политической системы в целом произошел в Египте во время французского вторжения. Разрушенные французами структуры как мамлюкского, так и османского управления Египтом уже никогда не были восстановлены, открыв путь для развития египетской национальной государственности. Сирийские же провинции остались в орбите османского имперского управления вплоть до их завоевания Мухаммадом Али в 1832 г.
Разгром мамлюков французами, а затем поражение самих французов разрушили стабильность мамлюкского политического режима. Пребывание в период с 1801 по 1803 г. на территории Египта мамлюкских, османских и английских воинских контингентов создавало условия для развития событий по трем возможным сценариям: восстановление режима мамлюкского управления, возвращение Египта в османскую государственно-политическую систему, создание режима английского колониального управления. При этом были возможны комбинации любых двух сил против третьей. Невозможен был лишь союз трех сил, поскольку он уже имелся и не удовлетворял ни одну из сторон. Эвакуация англичан к 1803 г. сделала ситуацию еще более напряженной, так как интересы мамлюков и османов в борьбе за власть оказались взаимоисключающими, что открывало возможность для реализации третьей, альтернативной группе возможностей, условно называемых «случайными», поскольку вероятность их реализации при сохранении османо-мамлюкского кондоминиума была незначительной. К таким «случайным» возможностям мог быть отнесен приход к власти Мухаммада Али и его албанцев, который оказался возможен благодаря действию механизма бифуркационного «сита», сделавшего албанцев и их предводителя сначала равновеликой, а затем и преобладающей силой по сравнению с другими соискателями политической власти.
Особенностью политического правления, утвержденного Мухаммадом Али в Египте, была принципиально новая, отличная от мамлюкской социальная база его режима. Постепенно Мухаммад Али отошел от внутренне противоречивого османо-мамлюкского властного кондоминиума в пользу новой формы правления: следуя тактике опоры на элиту избранных (турецко-албанско-мамлюкскую), Мухаммад Али в то же время допустил египтян к участию в политической жизни. Важным было то, что он отказался от традиционного мамлюкского сепаратизма, придерживаясь, по крайней мере формально, паносманских принципов. Укрепляя свою власть, Мухаммад Али стремился не порывать с традициями, стоя на позиции консервативного их отстаивания. Новым было то, что он понимал традицию не с точки зрения конкретной египетской общины, слоя или корпорации, а обобщенно, как пришлый, как человек «вне системы». Став во главе страны, он посчитал невыгодным связывать себя корпоративными интересами с кем бы то ни было, кроме узкого круга создававшейся им сначала политической, а затем и социальной элиты. Этим объясняется радикализм проводимой им политики, результатом которой стал разрыв Египта с предшествующей политической и социальной традицией.
Генезис египетского государственного управления после прихода к власти Мухаммада Али в 1805 г. имел тенденцию к сближению с европейскими методами государственного регулирования общественными процессами: корпоративно-семейные принципы организации государственных структур дополнялись принципами функциональной целесообразности. Отсутствие разделения властей по мере усложнения функциональных задач государственных органов стало компенсироваться модернизацией государственных институтов на основе принципов камерализма — субординации, дифференциации, регламентирования и контроля.
Государство стало влиять на процессы формирования зависимых от него социальных групп как в городах, так и в сельской местности. Постепенно устанавливался контроль над традиционными социальными объединениямисельскими общинами, городскими профессиональными корпорациями, квартальными объединениями и др. Разрасталась и совершенствовалась административная система, строившаяся не только на традициях и обычаях, но и на государственно-правовом обосновании и регламентировании. Законодательная база государственного управления дополнилась многочисленными рамочными правовыми актами, законами и подзаконными директивами, открывавшими путь к конституционным формам государственного регулирования общественной жизни. Важную роль в формировании египетской политической системы и сохранении ее стабильности стала играть бюрократия, получившая наряду с новыми обязанностями и новые права, вытекавшие из ее институционализации в обособленный слой общества, теснейшим образом связанный с политической и социальной элитой страны. В период правления Мухаммада Али проявилась тенденция к формированию в Египте монократической модели бюрократической государственности с единственной вертикальной линией руководства, подчинения, контроля и олигархическим характером политической элиты. Усилилась централизация в сфере верховного государственного руководства на уровне странырасширились структура и функции аппарата государственного управлениягосударство взяло на себя существенно большие обязательства по обеспечению общественного порядка и государственной безопасности, вплотную приблизившись к их пониманию на уровне гражданской ответственностифинансово-экономическая сфера государственной деятельности имела тенденцию к замене опосредованных и ассоциированных форм сотрудничества населения с государством непосредственными и личнымипо мере глобализации процессов экономической и политической жизни сфера внешнеполитических отношений постепенно утрачивала значение «личного дела» правителя и трансформировалась в специфическую отрасль государственного функционирования. Качественно возросла роль государственного регулирования в таких сферах как социальные отношения, государственное управление в области обороны и военных вопросов, в сфере культуры, образования и науки, геоэкологии и демографии.
Отличие египетской государственности от сирийской в 30-е годы XIX в. состояло в том, что первая к этому времени уже прошла ранний этап модернизации и адаптации эффективных форм государственного управления обществом. Потребность в создании эффективного государственного управления обществом была обусловлена возросшей к началу XIX в. интенсивностью мировых экономических, политических, социальных и культурных отношений, совершенствованием средств транспорта, связи, вооружений и других областей. В Египте в результате распада мамлюкского политического режима и возникновения бифуркационного эффекта эти процессы привели к альтернативному по сравнению с Сирией пути модернизации с опорой на собственные силы, что позволило Египту в короткий срок трансформироваться из зависимой территории в суверенную региональную державу. Главный успех преобразований Мухаммада Али заключался в создании сравнительно эффективной системы египетского государственного управления. Опираясь на него, Мухаммад Али оказался в состоянии не только одерживать победы, но и сохранять политическую власть в периоды кризисов и даже поражений.
Принципиальное различие египетских и сирийских моделей государственного управления явилось одной из важнейших причин обострения отношений египетского политического режима с сирийским населением. Напротив, отсутствие таких различий обусловило безболезненное возвращение Сирии под османский политический контроль, эффективность которого, по сравнению с египетским, была существенно слабее. По мере совершенствования системы османского государственного управления под влиянием танзиматских преобразований сирийские вилайеты постепенно, в течение двадцати лет были вовлечены в процесс османского государственно-административного реформирования. Он привел сирийское общество к сходной с египетской модели государственно-политического устройства, но существенно позднее и с сохранением многих характерных для традиционного общества патримониальных, корпоративных и этноконфессиональных рудиментов.
Мухаммад Али, заложивший основы ускоренной модернизации Египта, оставил своим наследникам сильное централизованное государство со значительным потенциалом саморазвития и комплекс трудноразрешимых международных проблем, важнейшей из которых была проблема сохранения египетского суверенитета. Мухаммаду Али наследовали его внук Аббас (18 491 854 гг.), а затем его сын Сайд (1854−1863 гг.) и внук Исмаил (1863−1879 гг.). Все они обладали яркими характерами, что придало специфический вид политической и административной власти, установившейся в период их правления.
С точки зрения государственного управления годы правления Аббаса были сравнительно спокойными, дав стране долгожданную передышку после напряженных лет правления Мухаммада Али и Ибрахим-паши. При Аббасе созданная Мухаммадом Али египетская государственная машина проявила себя как весьма стабильная, работоспособная и эффективная, что впервые в египетской истории нового времени не было обусловлено только личностью правителя, а объяснялось свойствами самой государственной системы. Вставший в 1854 г. во главе страны Саид-паша вернул Египет в русло модернизаторских преобразований, придав им, однако, ярко выраженный зависимый, прозападный, порой исключительно профранцузский характер не только в том, что касается целей модернизации, но и в том какими средствами она осуществлялась. Действия Сайда привели к структурной перестройке египетской административной системы, однако масштабная административная реформа, сопоставимая лишь с реформами 30-х годов XIX в. при Мухаммаде Али, была осуществлена в период правления Исмаил-паши в 70-е годы. Между периодами административных реформ Мухаммада Али в 30-е годы и административной реформой Исмаила в 70-е годы XIX в. существует бесспорная преемственная связь, но результаты этих реформ столь же очевидно различны. Централизованная система египетской государственности при Мухаммаде Али представляла собой инструмент осуществления воли верховного правителя. Более тесного соединения исполнительной, юридической и законодательной власти, чем-то, которое существовало при Мухаммаде Али, трудно себе представить. Египетская административная власть не имела субстанционального суверенитета, необходимого для самостоятельного творческого функционирования.
Административная реформа Исмаила привела к разделению политической власти хедива и административной власти совета министров, была ликвидирована традиционная нераздельность политической и административной власти в Египте, и появились новые виды индивидуальной ответственности — законодательная политическая ответственность правителя и исполнительная административная ответственность министров. Первый отвечал за правильность принятия решений, вторые — за адекватность их выполнения. Иностранные заимствования, обусловившие модернизированный характер административной системы Мухаммада Али, были приняты под влиянием внутреннего выбора самого правителя. Реформы при Исмаиле, в частности появление «европейского кабинета», были результатом целенаправленного давления со стороны европейских держав, прежде всего основных кредиторов Египта — Англии и Франции. Поэтому можно квалифицировать эти реформы как зависимую модернизацию. Настаивая на разделении политической и административной власти, т. е. на создании «европейского кабинета», европейские державы стремились лишить правителя права принятия обязательных для исполнения решений, передав это право в руки исполнительного органа — совета министров, где державы имели своих представителей, наделенных исключительными правами влияния. Когда хедив Исмаил попытался придать принципу разделения властей национально обусловленный характер, т. е. вернуть себе функции верховной законодательной власти, он был немедленно заменен его сыном Тауфиком, более готовым к политическим компромиссам.
После отставки хедива Исмаила общественные процессы в Египте стали идти с нарастающей быстротой и интенсивностью: действовали феномены, соответственно, флюктуации и сингулярности. Рассматриваемые годы — это период бифуркационной нестабильности, в начале которого невозможно предсказать точно сценарий дальнейших событий, но есть все основания ожидать радикальные изменения в политической системе вплоть до ее катастрофического распада, что и произошло в результате английской оккупации страны. Главной причиной, приведшей к политическому кризису 1879−1882 гг., стал конфликт между египетской армией и «европейским кабинетом» министров, а затем — между взявшей на себя инициативу политического лидерства армией и хедивом. В 1882 г. направленное на сохранение египетского суверенитета выступление армии во главе с Ораби-пашой было подавлено оккупировавшими страну английскими войсками. Исторический шанс, дававший Египту возможность идти по пути модернизации с опорой на собственные силы, оказался не реализован вплоть до второй половины XX в.
Обобщающая характеристика Египта начала 80-х годов XIX в. включает две особенности: во-первых, Египет оказался вовлеченным в систему мировых политических, экономических и социальных отношенийво-вторых, к этому времени Египет прошел несколько периодов модернизаторских преобразований, стимулировавших его структурную перестройку — кратковременный, но продуктивный период колониальной модернизации во время французского вторжения (1798−1801 гг.) — модернизацию с опорой на собственные силы при Мухаммаде Али (1805−1848 гг.) — модернизаторские преобразования зависимого типа при Саид-паше (1853−1864 гг.) и, в особенности, хедиве Исмаиле (18 631 879 гг.). Поэтому колониальная модернизация при англичанах опиралась и поощряла социальные силы, заинтересованные в расширении преобразований: во-первых, национальную и иностранную коммерческую и финансовую олигархиюво-вторых, европейски образованных египтян, обучавшихся в светских египетских учебных заведениях и непосредственно в Европе.
Система английского управления завоеванным Египтом получила название «скрытого протектората», когда формально англичане находились в тени, но фактически контролировали положение в стране. Этот неопределенный международно-правовой статус «временной оккупации» сохранялся в Египте до начала первой мировой войны. В течение десяти лет после английского вторжения египетское национальное движение не подавало признаков жизни. Выдающуюся роль в его возрождении сыграл Мустафа Камиль (1874−1908 гг.), который нашел поддержку своим взглядам со стороны нового хедива Аббаса II Хильми, сменившего умершего в 1892 г. хедива Тауфика. Годы первой мировой войны принесли некоторую передышку в англо-египетский политический спор. Опасаясь проосманских настроений хедива Аббаса II, англичане отстранили его от власти, назначив вместо него его дядю Хусейна Камиля (1914;1917 гг.), который получил титул султана, что должно было означать разрыв Египта с Османской империей, выступившей в годы первой мировой войны на стороне Германии и ее союзников. Тогда же, в 1914 г., султан Хусейн дал согласие на провозглашение Египта английским протекторатом. Тем самым было завершено формирование модернизированной административной системы Египта, действовавшей под британским контролем и при участии английских советников.
Британское влияние на египетскую административную систему носило разные формы, но в рассматриваемый период оно было постоянным и имело тенденцию к возрастанию. Британские генеральные консулы в Египте неустанно искали пути укрепления контроля над египетскими министерствами. При этом англичане своими практическими делами культивировали подданнический характер министерской ответственности в ущерб гражданской. Важнее профессиональных, деловых качестве высших египетских администраторов и политических деятелей была их лояльность по отношению к британской колониальной администрации и безоговорочная поддержка английских предложений.
Эволюция османского провинциального управления в Сирии во второй половине XIX в. находилась в непосредственной зависимости от трансформации османской политической системы. С этой точки зрения важнейшим является период 1865—1908 гг. Османская политическая система во второй половине XIX в., в особенности в период правления Абд аль-Хамида II, приобрела черты авторитарно-бюрократического государства, для которого было характерно заимствование европейских административных моделей. Последним, как правило, было присуще разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную. Внедрить подобное разделение в османскую административную систему на уровне провинций без существенных ограничений прав султана-халифа не представлялось возможным.
Введение
же таких ограничений в силу специфики реформ сверху не предусматривалось. Поэтому реформы 1864−1871 гг. направили османское государственное управление в Сирии так же как и в Египте по пути совершенствования авторитарно-бюрократической системы на основе принципов камерализма — расширение и дифференциация функций государственного управления на фоне централизации, регламентации и контроля всех звеньев административной системы.
В отличие от Египта абсолютно независимое положение от гражданской администрации занимал командный аппарат расквартированной в Сирии османской пятой армии. Подобное положение не было случайным. Реорганизуя провинциальное управление, османские власти сознательно стремились противопоставить военную власть гражданской. Разделение административно-гражданской и военной власти превратилось из принципа государственного устройства в метод реализации официальной политики централизации. Вовлеченность военной администрации и армейских структур в социально-политическую жизнь сирийских провинций на протяжении последней трети XIXначала XX в. сохранялась на высоком уровне, однако определяющую роль играла гражданская администрация. Положение изменилось после 1908 г., когда в результате младотурецкой революции к власти в Османской империи пришли военные. Получив в наследство от Абд аль-Хамида II мощную административно-фискальную структуру, младотурки использовали ее в качестве инструмента упрочения целостности империи. Сделав своей опорой административный аппарат, они оказались в зависимости от профессиональной бюрократии, ядро которой составляли турки. Таким образом, политические интересы младотурок слились с их националистическими амбициями, придав их практической деятельности откровенно протурецкий характер. Крен в сторону административного централизма с акцентом на национальную исключительность турок привел младотурецкий режим к отказу от традиционного для Высокой Порты использования гетерогенности османского общества с неизбежным в этом случае признанием правомерности его этнической и конфессиональной полимерии. Следствием данной политики явилось уменьшение глубины влияния османских административных органов в Сирии, с таким трудом достигнутого в предшествующий период. В ряде городов приморской зоны, в частности в Бейруте, из-под контроля властей вышли городские муниципальные советы. В городах Внутренней Сирии не произошло видимого разрыва административных связей, однако мощное развитие получили альтернативные государственным формы самоорганизации населения — многочисленные группы, общества, «партии», заявлявшие о своей оппозиции режиму.
Авторитаризм и националистические амбиции военных властей подтолкнули в ряды оппозиции и слой сирийской гражданской бюрократии, сложившийся в предшествующий период и тесно связанной с земледельческими и торгово-купеческими кругами. Являясь одним из наиболее влиятельных, этот триединый социальный слой оказывал решающее влияние на политическую жизнь Сирии. Именно при его активном участии непосредственно накануне первой мировой войны оппозиция младотуркам в Сирии оформилась в массовое политическое движение, главным идеологическим принципом которого стала идея административной децентрализации. Борьба двух концепций — централизма и децентрализма — потенциально была способна привести к конструктивным изменениям в административно-политической системе сирийских провинций, а возможно, и всей империи. Однако непреклонность лидеров младотурок, не желавших поступаться своими диктаторскими наклонностями, и общая военно-политическая ситуация накануне и во время первой мировой войны заблокировали возможность разрешения этого противоречия в конструктивном духе.
Усиление авторитаризма наряду с ростом националистических протурецких настроений в правящей младотурецкой верхушке прервали сотрудничество между арабо-сирийской элитой и младотурками, что наряду с факторами внешнеполитического порядка в значительной мере предопределило судьбу страны в целом и ее сирийских провинций в частности, сделав их легкой добычей европейского колониализма.
Рассмотрим основные этапы становления египетской и сирийской систем государственного управления в османскую эпоху. Период с 1516—1517 гг. по 1522 г. — переходная фаза к установлению в Египте и Сирии режима османского государственного управления. В дальнейшем политическое и административное развитие Египта и Сирии шло по независимым направления, но в контексте общеосманской истории. Поэтому периодизация трансформации государственного управления в них не совпадает, однако имеет ряд существенных параллелей.
Развитие государственного управления в Египте в османский период прошло следующие этапы.
I этап (1524−1707 гг.), ранний период османского присутствия в Египте, характеризуемый, хотя и не вполне стабильными, но очевидным преобладанием османского влияния практически во всех сферах общественной жизни Египта. Отметим важнейшие тенденции в области государственного управления, проявившиеся в этот период: первое — ослабление власти гражданских губернаторов — вали и усиление влияния армейских командиров — агават, из числа янычар и примыкавших к ним мамлюкских военных группировоквтороесложение политической системы бейликата как альтернативной османской модели государственного управления Египтом.
1707−1711 гг. — переходный период от османского (вилайетного) управления к утверждению политического господства мамлюкских беев на фоне невиданного прежде ослабления позиций османских военных формирований в Египте.
II этап (1711−1798 гг.), на который приходится кульминация мамлюкского политического управления Египтом в османский период. Происходит переход от коллегиально-корпоративного авторитаризма, когда власть личности основывалась только на силе, к упорядоченной монархии с передачей власти по наследству. Значительной вехой на этом пути стал период правления в Египте Али-бея аль-Кабира, который, используя механизм бейликата, установил в стране режим единоличной диктатуры с опорой на военно-административные методы управления. Утверждение мамлюков в качестве верховной военной, политической и экономической силы в Египте свидетельствовало о наступившем изменении баланса социальных сил в пользу местного населения и ослабления всех форм зависимости от Османской империи.
1798−1805 гг. — очередной переходный период, начало которому положило французское вторжение в Египет, а завершился он приходом к власти Мухаммада Али, которому удалось установить контроль над тремя важнейшими компонентами египетской управленческой системы: институтом губернаторства, вооруженными силами и мамлюкской корпорацией, возглавляемой беями, что сделало его позиции достаточно прочными, чтобы заменить эклектичную мамлюко-османскую административную систему новой, модернизированной.
III этап (1805−1849 гг.), генезис модернизированной египетской государственности. Важнейшим его результатом стало появление возглавляемого Мухаммадом Али олигархического политического режима с тенденцией его трансформации в централизованный монархический режим авторитарно-бюрократического типа. Изменилась социальная база режима и ее характер: на смену османо-мамлюкской (ХУ1-ХУ11 вв.) и корпоративно-мамлюкской (XVIII в.) пришла комбинированная властвующая элита, состоявшая наряду с турецко-албанской и мамлюкской знатью из верхушки мусульманских богословов, крупного купечества, городских нотаблей — авторитетных лиц из числа руководителей квартального самоуправления, ремесленных корпораций, к которым примыкали авторитетные главы сельских общин — омды. Новый политический режим оставался закрытым, но его властвующая элита перестала быть монолитной, включив в свой состав египтян.
1849−1854 гг. — переходный период, совпадающий с годами правления Аббаса Хильми I. Этот период характеризуется сохранением в целом автоцентристского характера развития Египта, сочетанием модернистских и контрмодернистских элементов в его внешней и внутренней политике.
IV этап (1854−1878 гг.), период структурной перестройки египетской административной системы и характера государственного управления. К концу периода в Египте стала формироваться министерская система, наметилась тенденция к разделению политической власти хедива и административной власти совета министров, предшествовавшая разделению законодательной и исполнительной власти. В то же время характер модернизаторских преобразований утратил автоцентричность и приобрел ярко выраженный зависимый характер.
Переходный период (1879−1882 гг.) характеризующийся острым политическим кризисом режима хедивской власти. Создание выборного представительного органа — Палаты нотаблей и активизация политической роли армии, ставшей единственным политическим институтом, свободным от иностранного влияния и готовым к практическим действиям, обеспечили условия для формирования нового механизма легитимизации верховной политической власти в обход воли хедива.
Период (1882−1914 гг.) административное управление Египтом англичанами. Британское влияние на египетскую административную структуру способствовало углублению модернизаторских процессов, усиливало эффективность работы органов государственного управления. В то же время англичане своими практическими действиями культивировали внутри административной системы подданнический тип отношений в ущерб гражданским.
Периодизация государственного управления сирийскими провинциями укладывается в следующие этапы:
I этап — XVI — начало XIX в., когда раздробленные на вилайеты сирийские территории находились под османским контролем. Ключом к пониманию «рационального начала» административной системы этого периода был принцип делать так, как это было принято раньше, без какого-либо объяснения. Это делало османскую административную систему в Сирии «закрытой» — невосприимчивой к новшествам, «самодостаточной» — допускавшей только логику внутреннего рационализма, консервативный — основанный на принципах перераспределенного социального времени, когда одни и те же формы социального бытия воспроизводились многократно без видимых изменений.
II этап — 1831−1840 гг., который приходится на период пребывания Сирии в составе египетской державы Мухаммада Али. В эти годы рельефно проявились различия египетской и сирийской моделей государственного управления.
III этап — 1841−1864 гг. — период неупорядоченных преобразований административной системы, осуществляемых в Османской империи в рамках танзиматских реформ. Постепенный переход к политике административно-политического централизма с прямыми формами управления через каймакамства.
IV этап — 1864−1914 гг. — период радикальных изменений в характере и формах государственного управления сирийскими вилайетами, основанных на принципах административной централизации, дифференциации отраслей государственной деятельности, коллегиальности принятия решений и государственного контроля за их выполнением.
Анализ результатов отдельных этапов трансформации египетской и сирийских систем государственного управления позволяет сделать вывод о наличии, наряду с типологической общностью этих систем, ряда принципиальных различий. В результате распада мамлюкского политического режима и возникновения бифуркационного эффекта в Египте появилась возможность альтернативного по сравнению с Сирией пути развития — модернизации с опорой на собственные силы. Это позволило Египту в короткий срок добиться.
443 практического суверенитета и стать региональной державой. Главный успех преобразований Мухаммада Али и его приемников заключался в создании сравнительно эффективной системы государственного управления. Принципиально отличалась роль армии в государственном управлении рассматриваемых стран. Если в Египете армия в 70-е годы XIX в. приобрела характер политического института и оказалась у руля политической жизни страны, приобретя многие черты национальной армии, то в Сирии этого не произошло. Несмотря на значительный потенциал политической и социальной активности, который османская армия продемонстрировала во время младотурецкой революции, в сирийских провинциях армия не вышла из-под османского контроля, сохранив статус государственно-правового института, инструмента имперского управления сирийским обществом.
Различия египетской и сирийской моделей государственного управления явились одной из важных причин обострения отношений египетского политического режима с сирийским населением в 1831—1840 гг. По мере совершенствования системы османского государственного управления под влиянием танзиматских преобразований сирийские вилайеты постепенно, в течение двадцати лет, были вовлечены в процесс османского государственно-административного реформирования. Он привел сирийское общество к сходной с египетской модели государственно-политического устройства, но существенно позднее и с сохранением многих особенностей, характерных для традиционного общества.