Настоящая работа посвящена философским проблемам исторического познания. Ещё точнее, она нацелена на анализ эпистемологической специфики исторического познания. Главным в этом анализе является выявление специфичности исторической науки по сравнению с другими видами научного познания.
Актуальность темы
исследования. Историческая наука, как и любая другая наука, определяется социокультурной ситуацией, несёт на себе отпечаток определённого времени. Каждая новая эпоха сопровождается коренными изменениями в методах и формах исторического познания, в представлениях об истории. Но даже на фоне этой общей для всех эпох закономерности, современное состояние исторической науки, особенно в нашей стране, является достаточно сложным. Обновление методологического арсенала отечественной исторической науки сопряжено с рядом трудностей, восходящих к социокультурным реалиям недавнего прошлого и современности.
В течении нескольких десятилетий в отечественной философии и науки господствовало предубеждение в отношении трудов зарубежных философов и учёных. Как следствие, многие достижения зарубежной философии и науки (не исключая философию истории и историческую науку) остались без внимания отечественных исследователей. Господство ортодоксально понятого марксизма сделало невозможным ассимиляцию и творческое развитие идей зарубежных авторов. Ситуация изменилась лишь в начале 90-х годов XX столетия. Только с этого времени для отечественных учёных стало возможным прямое обращение к идеям зарубежных философских и научных направлений. Это, безусловно, обогатило теоретический арсенал современной философии. Однако оборотной стороной этого процесса стала утрата единства теоретико-методологических оснований, как исторической эпистемологией, так и самой исторической наукой.
Современные историко-эпистемологические концепции базируются на идеях различных, а иногда даже и диаметрально противоположных, философских направлений (философия науки, герменевтики, неокантианства и т. д.). Мыслители, занимающиеся философией исторической науки, зачастую не способны увидеть сильные стороны альтернативных точек зрения. Подобная ситуация может привести к тому, что философия исторической науки окажется расколотой на несколько локальных и не связанных между собой направлений, которые будут развиваться в абсолютной изоляции друг от друга.
В этих условиях среди историков (как зарубежных, так и, особенно, отечественных) всё более распространяется своего рода философский нигилизм. Отечественные историки, и в советское время не уделявшие должного внимания философским аспектам своей науки, в настоящее время всё чаще видят спасение в полном отказе от философских споров по поводу исторического познания. Фактически это означает переход историков на позиции позитивизма, сводящего историческое познание исключительно к истолкованию источников. В результате, арсенал средств и методов познания, за редкими исключениями, используется историками неосознанно, что делает его недоступным для рефлексивного анализа и совершенствования в рамках самой исторической науки. В таких условиях роль философии для развития и самоопределения исторической науки только возрастает.
Работа по восстановлению взаимодействия между исторической наукой и философией только начинается. Обязательным условием углубления этого процесса является преодоление конфронтации в самой исторической эпистемологии. Однако этого уже нельзя достичь посредством возвращения к монопольному положению одной из философских концепций. «Новое единство» исторической эпистемологии должно базироваться на конструктивном сотрудничестве и взаимном обогащении различных концепций и точек зрения. Всё это и придаёт исследованиям в данной области особую актуальность.
Степень научной разработанности проблемы. Было бы большим преувеличением считать, что проблема специфики исторического познания редко попадала в фокус внимания философов. Уже в конце 19 — начале 20 веков оформляется так называемый антинатурализм — философское направление, которое представители которого настаивали на принципиальном отличии гуманитарного наук от естествознания в области методологии. В конце 19 -первой половине 20 веков были созданы и приобрели широкую известность работы таких авторов как В. Дильтей, Г. Риккерт, М. Вебер, Э. Трёльч, Р. Дж. Коллингвуд и других. В этих работах предлагались различные варианты спецификации исторической науки, рассматривались отличия истории от естествознания как в области методов познания, так и в структуре организации знания.
Идеи названных авторов оказали существенное влияния на философию истории второй половины 20 века, которая также прошла под знаком борьбы натурализма и антинатурализма. Одним из наиболее ярких эпизодов такой борьбы стала дискуссия по проблеме исторического объяснения, которая первоначально развернулась между К. Гемпелем и У. Дреем, а затем привлекла и многих других специалистов.
Несколько иной была ситуация в отечественной философии истории. В 60 — 80-е годы советскими философами и историками были рассмотрены многие стороны и аспекты исторического познания. Среди мыслителей, работающих в этой области, можно назвать имена М. А. Барга, Г. М. Иванова, В. Ж. Келле, М. Я. Ковальзона, И. Д. Ковальченко, Э. Н. Лооне, Б. Г. Могильницкого, А. И. Ракитова и многих других. Однако отношение к трудам названных мыслителей не может быть однозначным. С одной стороны, отечественные мыслители указанного периода предложили решение ряда проблем, которые и до настоящего времени не утратили своего значения. Это касается таких проблем как проблема исторического факта, проблема соотношения исторического источника и исторической реальности, проблема роли теории в историческом познании и ряда других. С другой стороны, следует отметить, что взгляд советских философов на историческое познание во многом был обусловлен ортодоксальным толкованием исходных принципов марксистско-ленинской философии. Многие плодотворные идеи зарубежных авторов советская философия либо просто игнорировала, либо рассматривала как заведомо ложные и потому подлежащие критике и опровержению. Как следствие, в отечественной философии не шла и не могла идти речь о принципиальной специфики исторического познания по отношению к естественным наукам. В лучшем случае признавались «количественные» отличия истории от других наук.
Ситуация изменилась лишь в конце 80 — начале 90-х годов прошлого столетия. В это время не только осуществляются переводы работ зарубежных авторов на русский язык, но и осуществляется анализ высказанных идей, некоторые из которых берутся на вооружение отечественными мыслителями. Кроме того, появляются или реанимируются нетривиальные идеи и концепции сугубо отечественного происхождения (как, например, идея диалогичности гуманитарного познания М. М. Бахтина или концепция диалога культур В. С. Библера в её применении к историческому познанию). Указанная тенденция проявилась в работах Б. JI. Губмана, А. Я. Гуревича, О. М. Медушевской, В. М. Межуева, В. К. Финна, К. В. Хвостовой и целого ряда других исследователей.
Таким образом, к началу 21 века в области исторической эпистемологии сложилась следующая ситуация. В настоящее время ни в отечественной, ни в зарубежной философии, в основном, уже не ставится под сомнение факт специфичности исторического познания, признаётся правомерным говорить об отличие исторической науки не только от естествознания, но от социальных и гуманитарных наук. Вместе с тем остаётся спорным вопрос о том, в чём именно следует видеть своеобразие исторической науки. По этому вопросу существует большой разброс мнений: от усмотрения такой специфики всего лишь в особом сочетании процедур понимания и объяснения, что сохраняет идею единства научного познания [Хвостова, Финн, 1995], до антрополого-культурологических концепций исторического познания, усматривающих сущность исторической науки в её диалогическом характере и настаивающих на принципиальном отличии истории и гуманитарных дисциплин от иных видов научного познания [См., напр., Шмелёва, 2000]. Всё это и определяет исключительную, на наш взгляд, актуальность любого исследования в области философских проблем исторического познания.
Теоретико-методологическиеоснованияисследования.
Охарактеризовать методологические основания настоящей работы однозначно и определённо представляется весьма затруднительным. Ближайшим образом, в этом качестве выступают работы таких представителей отечественной философии науки как В. А. Лекторский, В. С. Швырёв, А. И Ракитов, В. С. Стёпин и ряда других. В этих работах нас привлекают следующие моменты.
Во-первых, нам импонирует деятельностный подход к научному познанию, который отстаивается данными авторами. Достаточно вспомнить, что одна из работ В. С. Швырёва называется «Научное познание как деятельность» [Швырёв, 1984], а в другой своей работе [Швырёв, 1978] названный автор именно принцип деятельности кладёт в основу демаркации теоретического и эмпирического уровней научного познания. По мысли философа, к теоретическому уровню научного познания относится деятельность по «созданию» и совершенствованию концептуальных конструкций, а к эмпирическому — деятельность по применению этих конструкций к данным опыта с целью получения фактуального знания [Там же, с. 247−279]. Не менее явно деятельностный подход присутствует и в работах В. А. Лекторского [Лекторский, 1980], тем более что автор, хотя и не без оговорок, подтверждает свою приверженность этому подходу в своих новейших исследованиях [Лекторский, 2001].
Во-вторых, мы опираемся на предложенные названными мыслителями варианты решения целого ряда проблем философии науки, которые к настоящему времени стали едва ли не общепризнанными или, по меньшей мере, имеющими многочисленных сторонников. В отечественной философии науки (конечно же с опорой на достижения зарубежной философии, — прежде всего, постпозитивизма) была проделана большая работа по разграничению уровней научного познания, анализу различных форм организации знания (особенно — научной теории), идентификации и описанию познавательных процедур, используемых учёными, и решению других проблем в области теории познания. При этом решение ключевых вопросов по отношению к научному познанию вообще выступает, на наш взгляд, как необходимое основания для разработки проблем, специфичных для исторической эпистемологии.
В-третьих, нам импонирует, если так можно выразиться, стиль мышления названных философов или, точнее, их стиль изложения своих мыслей. Для него характерна чёткость и однозначность в определении понятий, логическая связность и «прозрачность» рассуждений, отказ от излишней образности и метафоричности в высказываниях.
Вместе с тем, нельзя не отметить, что тексты названных философов являются хотя и необходимыми, но не достаточными для определения методологических основ нашей работы. Тому есть несколько причин.
Во-первых, существует несколько вариантов деятельностного подхода. При этом В. А. Лекторский в своей новейшей работе [Лекторский, 2001] признал, что он и ряд его единомышленников следовали лишь одному из вариантов этого подхода и что этот вариант нуждается в настоящее время в некоторой доработке. В своей работе мыслитель лишь намечает общие контуры нового варианта деятельностного подхода, ссылаясь на психологическую теорию деятельности В. В Давыдова и на некоторые идеи позднего Л. Витгенштейна. Сутью этих изменений является признание важной роли коммуникации в процессе познания и продумывание следствий, которые вытекают из принятия этого тезиса.
Во-вторых, названная группа исследователей, изучающая по их собственным заверениям научное познание вообще, в действительности в качестве эпистемологического идеала рассматривала естественные науки и, прежде всего — экспериментальное естествознание. Данное направление в философии в силу объективных и субъективных причин долгое время оставалось невосприимчивым к достижениям философских направлений, предлагающих альтернативные трактовки процесса познания. В этом смысле проблемы, принципиальные для понимания сущности исторического познания, часто ускользали от внимания данных исследователей. В силу этого в своей работе мы вынуждены опираться также на ряд идей, выработанных в рамках других направлений, и, прежде всего — герменевтики (В. Дильтей, Г.-Г. Гадамер, П. Рикёр и др.).
Наконец, представители отечественной и зарубежной философии науки крайне редко обращаются непосредственно к анализу исторического познания. Среди отечественных философов можно вспомнить работу А. И. Ракитова [Ракитов, 1980], а среди зарубежных — труды К. Гемпеля [Гемпель, 1998], Г. X. фон Вригта [Вригт, 1986] и ряда других. В силу этого в рамках настоящей работы использовались идеи ряда мыслителей других направлений, посвятивших историческому познанию весьма обстоятельные специальные исследования. Особое влияние на нас оказали взгляды Р. Дж. Коллингвуда (при анализе фактуального уровня исторического познания), а также воззрения Г. Риккерта и М. Вебера (при анализе теоретического уровня исторической науки).
Таким образом, мы можем констатировать, что методологической основой нашего исследования является подход, который можно обозначить как коммуникативно-деятельностный. Вместе с тем необходимо проводить различие между общей методологической направленностью исследования и конкретным ракурсом рассмотрения изучаемого материала. Для уяснения этого различия будет полезным принять следующую схему.
В рамках исторического познания (как и любого другого вида научного познания) могут быть выделены три уровня продуцирования и существования знания: исследовательский, внутринаучный (внутридисциплинарный) и общекультурный.
Исследовательским является уровень, в рамках которого собственно и происходит приращение нового знания. Здесь конкретному субъекту отдельному учёному или — реже — научному коллективу, т. е. организованной группе учёных) противостоит конкретный же объект, презентированный в виде подлежащих изучению темы и проблемы исследования.
Внутридисциплинарный уровень (или уровень внутринаучной коммуникации) включает в себя все возможные формы общения между специалистами в рамках данной дисциплины. Сюда относятся конференции и иные научные форумы, публикации статей в научных журналах, презентирующие новые идеи или промежуточные результаты исследований, а также критикующие уже проведённые исследования. Здесь в качестве субъекта познания выступают всё институционально организованное сообщество историков, а объект познания презентирован в предмете данной научной дисциплины (т. е. «вся история»). Одним из первых на самостоятельное значение внутридисциплинарной коммуникации обратил внимание Т. Кун [Кун, 2002 а, с.49−82, 226−233]. Значение этого уровня познания вскрывается в том факте, что именно из коммуникации внутри данной группы специалистов черпаются темы и проблемы проводимых исследований, а результаты уже проведённых исследований адресованы, главным образом, коллегам-историкам и рассчитаны на их одобрение. Мимоходом заметим также, что данный уровень включает в себя несколько «подуровней», релевантных проведённому исследованию. Потенциально любое историческое исследование адресуется всем историкам. Однако по причине специализации внутри самой исторической науки, по настоящему компетентными в исследуемых вопросах может быть только та группа историков, которая специализируется на изучении определённого периода истории или типа цивилизаций. Например, исследование по истории Древнего Египта может быть по-настоящему понятно только египтологам или, по меньшей мере, специалистам по древней истории Ближнего Востока. Но непосредственной «группой общения» данного историка все же будет лишь та часть его коллег, которая изучает смежные проблемы. Например, исследование по столыпинской аграрной реформе заинтересует лишь тех специалистов, которые работают либо над этой же проблемой, либо над смежными с ней проблемами, касающимися русской революции 1905;1907 годов, изменения системы государственных органов Российской империи, политической борьбы либералов и консерваторов в указанный период времени и других.
Наконец, общекультурный уровень познания связан с функционированием исторического знания в общем социокультурном контексте. Здесь в качестве субъекта выступает общество в целом (так называемый всеобщий субъект), а объектом является всё мироздание в целом, по отношению к которому предмет исторической науки выступает лишь как составная часть. Общекультурная коммуникация (по отношению к исторической науке) заключается в распространении научно-исторических знаний среди неспециалистов (через учебную и научно-популярную литературу), а также в «обратном влиянии» социокультурного контекста на историков. Самостоятельность этого уровня основана на общеизвестном обстоятельстве, что собственно научные труды историков не могут быть в должной мере поняты дилетантами. В силу этого историки вынуждены «производить» помимо научных, ещё и научно-популярные, а также учебные тексты, в рамках которых выражение мыслей адаптируется к специфике восприятия непрофессионалов.
Теперь мы уже можем сказать, что наша работа посвящена исключительно исследовательскому уровню исторического познания. Однако здесь необходимо сделать одно терминологическое уточнение. Обычно термин «исследование» связывается с фактуальным («эмпирическим») уровнем научного познания. Считается, что в рамках исследования продуцируется фактуальное, эмпирическое знание, в то время как теория вырабатывается за пределами исследования. В нашем случае под исследованием понимается любое изучение стоящих перед историком проблем, независимо от того, связано ли их решение с получением фактуального или теоретического знания. В этом смысле следует, на наш взгляд, не разделять исследование и теорию, но проводить различие между фактуальным и теоретическим видами исторического исследования.
Таким образом, в диссертации важнейшими методологическими принципами выступают следующие принципы.
1. Установка на рассмотрение исторической науки как познавательной деятельности историка, выраженной, главным образом, в использовании последним определённых познавательных процедур.
2. Признание важной роли внутринаучной коммуникации и «коллективных представлений», господствующих в сообществе историков. Хотя историческое знание и продуцируется конкретным исследователем в рамках конкретного исследования, но последнее фактически представляет собой применение индивидуально усвоенных познавательных процедур, имеющих, однако, «коллективное» происхождение.
3. Признание специфичности исторического познания, которая должна рассматриваться с позиций, предполагающих преодоление крайностей как натурализма, так и антинатурализма. Это значит, что историческая наука, с одной стороны, не отделена непроходимой пропастью от других научных дисциплин, но, с другой стороны, обладает своей спецификой, причём не только по отношению к естествознанию, но также и по отношению к гуманитарным и социальным наукам.
Цель и задачи исследования
Целью настоящего исследования является выявление специфики познавательной деятельности историка по сравнению с познавательной деятельностью представителей других научных дисциплин. Однако при внимательном рассмотрении оказывается, что проблема специфики истории неодинаково ставится и решается по отношению к каждому из двух уровней исторического познания: фактуально-методическому и теоретико-методологическому. В силу этого проблемное поле исследования целесообразно делить на два /Оттока проблем, что можно выразить через I формулировку двух вопросов: В чём специфика истории на фактуальном уровне познания? И в чём специфика истории на теоретическом уровне познания?
Ответ на первый из названных вопросов предполагает решение следующих трёх задач:
1. Проанализировать историко-философскую традицию противопоставления гуманитарных и естественных науквыявить различные варианты спецификации истории как гуманитарной науки, проследить эволюцию взглядов на данную проблемурешить вопрос о достаточности и адекватности подобных концепций;
2. Выявить критерий спецификации гуманитарных наук через уточнение ряда категорий, используемых при анализе процедуры понимания в научном познаниипроанализировать отношение выявленного критерия к различным вариантам концепции диалогичности гуманитарного познания;
3. Показать, как «работает» выявленный критерий в рамках фактуального исторического исследованияпроанализировать, в связи с этим, механизм получения фактуального знания в исторической науке.
Ответ на второй вопрос, в свою очередь, предполагает решение ещё двух задач:
1. Проанализировать различные варианты решения проблемы демаркации истории и социологии, а также выявить наиболее обоснованную из этих концепцийпоказать, как соотносится историческая наука с другими гуманитарными и социальными дисциплинами;
2. Проанализировать понятия «идеографическая наука» и «номотетическая наука» относительно исторического познания, а также выявить возможности и границы применения данных понятий для характеристики специфики исторической науки.
Научная новизна проведённого исследования связана не столько с выдвижением принципиально новых, революционных идей, сколько с прояснением и уточнением существующих позиций, нахождением оптимального соотношения между уже выдвинутыми идеями в составе целостного взгляда на историческое познание, правильным (естественно, по мнению автора) расставлением акцентов. Всё это нашло выражение в следующих моментах.
1. В работе выделяются «аналитическая» и «герменевтическая» линия в исторической эпистемологии. Первая из них включает концепции, не усматривающие в историческом познании никаких принципиальных отличий от других видов научного познания. Вторая представлена учениями, которые настаивают на принципиальном отличии исторической науки от других, прежде всего — естественнонаучных, дисциплин. Представители герменевтики в широком смысле критерием отличия истории (как и вообще всех гуманитарных наук) от естествознания называли процедуру понимания. Именно применение «понимающих» процедур в истории и их отсутствие в науках о природе и обуславливает, по мнению данных авторов, отличие названных видов познания. Однако после того, как в философии второй половины 20 века была признана возможность и даже необходимость использования процедуры понимания не только в гуманитарных, но также и в естественных науках, данный критерий утратил силу. В своей работе мы стремились показать необходимость выявления другого, более тонкого, критерия.
2. Различие между названными группами наук следует искать, на наш взгляд, не в самом факте применения (или не применения) понимания, но в структуре «понимающих» процедур в гуманитарных и естественнонаучных дисциплинах. Для этого в работе вводится различие между «познавательным» и «коммуникативным» видами понимания. Первое из них направлено на осмысление самого объекта познания, а второе — на установление коммуникации и взаимопонимания со своими коллегами. В работе также вводится различие между истолкованием и интерпретацией как формами понимания. Истолкование рассматривается как процедура, направленная на выявление смыслов, заключённых в самом объекте изучения, а интерпретация — как процедура, основой которой является полагание смыслов, их приписывание объекту изучения. Автор работы приходит к выводу, что коммуникативное" понимание, связанное с изучением текстов своих коллег, имеет одинаковую структуру во всех научных дисциплинах. Структура данного вид понимания обусловлена спецификой субъекта познания вид понимания и включает в себя как истолкование, так и последующую интерпретацию. А вот структура «познавательного» понимания обусловлена спецификой объекта познания и неодинакова в естественных и гуманитарных науках. В гуманитарных науках основой понимания является истолкование, т. е. выявление смыслов, заключённых в текстах, презентирующих объект познания, а также последующую интерпретацию результатов истолкования. В естественных науках, напротив, познавательное понимание представлено исключительно процедурой интерпретации и связано с приписыванием смыслов объекту познания. При этом подтверждение теории считается и подтверждением адекватности заключённых в ней смыслов в отношении самой реальности. Таким образом, истолкование, адресованное самому объекту познания, признаётся критериальным свойством гуманитарных дисциплин.
3. Анализируя то, как «работает» выявленный критерий в рамках исторического познания, автор работы анализирует структуру исторического исследования и способ продуцирования исторических фактов. Проводится различие между источниковедческой и собственно исторической фазами исторического исследования, а также между источниковедческими и собственно историческими фактами. В работе утверждается, что факты, полученные на источниковедческой фазе исследования, в рамках собственно исторического исследования выступают лишь как данные, т. е. как исходный материал для последующей интерпретации. И дело не только в том, что источниковедческие факты «отражают» содержание источника, а исторические факты отображают саму историческую реальность. Не менее важно и то, что данные источниковедческого анализа являются в контексте собственно исторического исследования неинтерпретированным материалом, т. е. материалом ещё не осмысленным с позиций определённой концепции, но подлежащим такому осмыслению. Следовательно, в нашей работе получает дополнительное подтверждение широко распространённое в современной исторической эпистемологии точка зрения, согласно которой исторический факт в принципе не может быть извлечён из источника в «готовом» виде — даже в том случае, когда информация, содержащаяся в источнике, признаётся «истинной».
4. При анализе специфики исторической науки в контексте гуманитарного и обществоведческого знания, предпринимается попытка выявить критерий отличающий историю и социологию как наиболее близкие друг другу дисциплины. Опровергается мнение, что история является гуманитарной, но не обществоведческой дисциплиной, а социология обществоведческой, но не гуманитарной наукой. В работе показано, что и история и социология являются гуманитарно-обществоведческими науками и в этом качестве противостоят «чисто гуманитарным» наукам. Критерий же различия между ними усматривается в том, что эти дисциплины нацелены на познание различных уровней социальной реальности. Если социология изучает социальные системы, социальные институты, социальные группы определённого типа и вида, то история изучает индивидуализированный, событийный срез социальной жизни.
5. Терминологически различие между историей и социологией, на наш взгляд, удобнее всего выразить при помощи понятий «идеографическая наука» и «номотетическая наука», введённых Г. Риккертом. Однако эти понятия нуждаются в некотором переопределении. Логической основой номотетических наук является наличие в их структуре общих и единичных понятий, в то время как в идеографических науках используются индивидуальных (а не единичных!) и типических (а не общих!) понятий. В работе показано различие названных пар понятий и их значение в познании. Автор работы приходит к выводу, что история (как идеографическая наука) отличается не только от естествознания, но и от социологии (как номотетической в указанном смысле дисциплины). В работе также обосновывается не только возможность, но и необходимость специфической логики исторической науки, обладающей известной автономией по отношению к классической формальной логике и использующей специфические (по отношению к последней) концептуальные средства.
Таким образом, положения диссертации, выносимые на защиту состоят в следующем.
1. Процедура понимания более не может считаться критерием различения естественных и гуманитарных наук. Развитие философии подводит к необходимости формулирования нового критерия спецификации гуманитарного познания, который следует искать «внутри» понимающих процедур.
2. Понимание представлено, по меньшей мере, двумя формамиистолкованием и интерпретацией. При этом наличие истолкования в структуре понимающих процедур, направленных на объект познания, и является критерием, отличающим гуманитарные науки от естественных.
3. Этот критерий «выполняется» по отношению к исторической науке. Историческое исследование начинается с истолкования исторических источников. Интерпретация результатов истолкования приводит к формулировке исторического факта. Следовательно, исторический факт, с одной стороны, не содержится в источниках в «готовом» виде, но, с другой стороны, не может быть сформулирован без обращения к текстам, презентирующим объект познания.
4. Неверно считать, что история является гуманитарной дисциплиной, а социология не является таковой. В действительности, и история, и социология сталкиваются с необходимостью истолкования текстов, презентирующих объект познания. Различие между названными дисциплинами состоит в том, что они изучают различные уровни социальной реальности: социология — структурный, история — событийный.
5. История, как и другие научные дисциплины, способна формулировать научную теорию. Однако историческая теория отличается не только от естественнонаучной, но и от социологической теории. Основное отличие состоит в том, что теоретические объекты исторической науки имеют чёткие пространственно-временные границы своей применимости.
Теоретическая и практическая значимость работы. Диссертационное исследование имеет определённое значение для исторической эпистемологии, а также для методологии исторической науки. Положения диссертации могут быть использованы для дальнейших исследований в данных областях. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке учебных курсов по истории философских и социально-исторических учений, философии истории, философии и методологии исторической науки. Содержание диссертации также может быть представлено в качестве самостоятельного спецкурса в рамках общего курса философии истории.
Апробация работы. Материалы диссертационного исследования докладывались на конференции, посвященной 10-летию создания факультета гуманитарных наук и социальных технологий УлГУ (11−12 апреля 2003), а также на конференции, посвященной 10-летию первого выпуска специалистов-социологов в г. Ульяновск (Ульяновск, 2003). Основные аспекты содержания диссертации отражены в опубликованных автором статьях и тезисах.
Структура работы подчинена целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, двух глав основной части, включающих пять параграфов, и библиографии.
1, Фактуальный уровень исторического познания. История как гуманитарная наука.
Заключение
.
В настоящей работе проанализирована специфика исторической науки применительно к её фактуальному и теоретическому уровням. Этот анализ показал, что возможно выделение трёх линий спецификации исторического познания.
Во-первых, история как гуманитарная наука противостоит естественным наукам и, соответственно, «находится в родстве» с другими гуманитарными дисциплинами. Критерием различения гуманитарного и естественнонаучного познания в диссертации признаётся процедура истолкования, нацеленная на объект познания. Следовательно, использование историком этой процедуры и дало нам основания отнести соответствующую науку к гуманитарному виду познания.
Во-вторых, история как гуманитарно-обществоведческая или, говоря иначе, социальная дисциплина отличается от «чисто гуманитарных» дисциплин (т. е. гуманитарных дисциплин, не имеющих обществоведческого характера — источниковедение, литературоведение, языкознание и т. д.) и, соответственно, схожа с другими социальными науками (например, социологией). В работе показано, что исследовательская деятельность историка складывается из двух фаз, первая из которых направлена на истолкование текстов источников, а вторая — на реконструкцию самой социокультурной реальности, породившей эти тексты. Именно второй вид познавательной деятельности историка и позволяет считать данную науку не просто гуманитарной, но гуманитарно-обществоведческой. Если в чисто гуманитарных науках исследователь ограничивается реконструкцией, если так можно выразиться, «текстуальной» реальности, то в социальных дисциплинах учёный вынужден идти дальше и «проникать» сквозь тексты к самой социальной действительности.
Наконец, история как идеографическая наука отличается от номотетических наук (к которым следует отнести не только естествознание, но и близкие к истории по иным параметрам социальные науки — в частности, социологию) и, соответственно, близка к другим идеографическим дисциплинам (историческое источниковедение, историческая текстология, историческая этнология, история науки и т. п.). Здесь ключевое значение имеет способ идеализации учёными соответствующей предметной области. Если представители номотетических наук продуцируют теоретические конструкции, индифферентные к пространству и времени, то исследователи, принадлежащие к идеографическому знанию (включая историков), создают идеализированные объекты, имеющие чёткие пространственно-временные границы своей применимости.
Вместе с тем следует признать, что не все специфические черты исторической науки попали в поле зрения автора данной работы. В силу специфики целей и задач исследования, вне поля зрения автора работы остался целый ряд вопросов, имеющих важное значение для осмысления исторического познания. Эти вопросы могли бы стать темой дальнейших исследований в области исторической эпистемологии. В частности, в работе почти не обсуждается вопрос о специфике исторического объяснения. Кроме того, в дальнейшем следовало бы более подробно рассмотреть вопрос о способе продуцирования исторических теорий и их отношении к исторической реальности. Наконец, особое значение могло бы иметь выведение из представленной здесь концепции следствий, релевантных методологии и даже методике исторического познания. Автор выражает надежду, что эти и ряд других вопросов исторической эпистемологии найдут отражение в его дальнейших исследованиях.
