Русская торговля в Монголии: Вторая половина XIX — начало XX в

Среди проблем социально-экономической истории России второй половины XIX-начала XX в. важное место занимают вопросы развития ее внешнеэкономических связей. Отмена крепостного права и либеральные реформы 60−70-х гг. XIX в. дали мощный стимул для развития рыночного хозяйства и оказали большое влияние на формы и характер экономических отношений, как на внутреннем рынке России, так и в ее внешних контактах со странами Запада и Востока. Процесс развития капитализма вширь и вглубь сопровождался расширением и углублением торгово-экономических связей между странами, и внешний рынок являлся важной частью формирующегося российского капиталистического хозяйства.

Особый интерес представляют торгово-экономические связи России со странами Дальнего Востока и Центральной Азии, где она выступала как экспортер промышленных изделий. Здесь торговля, помимо своего экономического значения, являлась важным инструментом в процессе межцивилизационного взаимодействия, выполняя культуртрегерскую функцию. На эту функцию международной торговли указывали многие исследователи. В. Зомбарт отмечал «.разлагающее влияние, которое оказывает торговля на традиционалистические жизненные навыки"1- А. Тойнби подчеркивал, что развитые торговые отношения, являясь элементом передовой западной технологии, подтачивали «исконную культурную традицию» и завоевывали «все новые и новые пространства для пришлой культуры, которая продвигается шаг за шагом, проникнув через щелку, пробитую клином техники» .

Русско-монгольские торгово-экономические контакты имеют давнюю историю. Их начало восходит к XVII в., когда в ходе присоединения сибирского региона к Русскому государству границы российских владений стали соприкасаться с районами расселения монгольских народностей и коренными монгольскими землями. Уже в этот период русское правительство всячески поощряло торговлю с монголами, и ее условия были весьма льготными.

1 Зомбарт В. Буржуа. / Пер с нем. М., 1914. С. 256.

2 Тойнби А. Дж. Цивилизации перед судом истории / Пер. с англ. М.- СПб., 1995. С. 177−178.

Подписание в 1689 г. Нерчинского договора между Россией и Китаем, а также включение Северной Монголии в 1691 г. состав Цинской империи изменило ситуацию. Теперь торговля с Монголией стала регулироваться русско-китайскими международно-правовыми актами. В 1728 г. между Россией и Китаем был подписан Кяхтинский трактат, согласно которому прекращался частный торг русских купцов в Урге, а для производства торговли предусматривалось открытие двух пунктов — в районе Кяхты и в Старом Цурухайтуе. В этом же году была основана слобода Кяхта, ставшая в XVIII — XIX в. крупнейшим центром русско-китайско-монгольской торговли. Во второй половине XVIII в. обороты Кяхты составляли 67,6% от общего оборота русско-азиатской торговли и 7−8% всего внешнеторгового оборота России1.

Для развития русско-монгольского товарообмена вхождение Монголии в состав Цинской империи имело неоднозначные последствия. С одной стороны, спорные вопросы, возникавшие при производстве торговли, могли быть урегулированы в установленном порядке, а с другой — торговля ставилась в зависимость от политической конъюнктуры и состояния русско-китайских отношений. Время показало, что китайская сторона нередко пользовалась этим обстоятельством, сокращая товарообмен или затрудняя его. Цинские власти весьма настороженно относились к русско-монгольским торговым связям, опасаясь, что их развитие может усилить русское влияние в Северной Монголии. По оценкам исследователей, маньчжуры «особенно опасались. связей монголов с Россией и потому вплоть до 1861 г. держали русско-монгольскую границу почти наглухо закрытой для торговых и любых иных непосредственных контактов"2.

К середине XIX столетия в характере в русско-монгольских экономических отношениях произошли серьезные изменения. Отмена крепостного права в и развитие капитализма в России совпали с процессом урегулирования политических и экономических отношений с Цинской империей. В 50−60-х гг. XIX в. между Россией и Китаем был подписан ряд договоров и соглашений, которые явились юридической основой русско-монгольских экономических связей и устранили многие препятствия в развитии товарообмена. Русские купцы получили право торговать непо.

1 Силин Е. П. Кяхта в XVIII веке. Из истории русско-китайской торговли. Иркутск, 1947. С. 187−188.

2 Общественные науки в МНР. М., 1977. С. 71−72. средственно в Монголии, и эта торговля не облагалась пошлинными сборами. Для защиты интересов русских подданных в Урге учреждалось консульство.

Все это свидетельствовало о новом качественном этапе в отношениях между Россией и Монголией и явилось началом процесса их сближения, который неуклонно шел по восходящей линии и приобрел особый динамизм в XX столетии, когда оба государства стали участниками грандиозного эксперимента по строительству социалистического общества. Однако тесные социально-экономические, политические и культурные контакты между СССР и МНР имели неоднозначные последствия. В частности, глубокая интеграция советско-монгольских связей привела к тому, что «.за 70 лет монгольская экономика оказалась неспособной к самовоспроизводству и превратилась в сырьевой придаток соседней державы», получая из Советского Союза не только производственно-технические средства, но и товары повседневного спроса1.

В современных условиях перехода России к рыночной экономике и отказа от государственной монополии на внешнеэкономическую деятельность обращение к вопросам истории внешней торговли приобретает особый интерес и актуальность. Коренные изменения произошли не только в нашей стране, но и в Монголии, которая также осуществляет преобразования всех сторон своей жизни во имя построения гуманного демократического общества. И в России, и в Монголии проводятся политические реформы, осуществляется переход к рыночной экономике, развиваются процессы демократизации и гласности. Москва и Улан-Батор проводят открытую внешнюю политику, сталкиваясь на этом пути с весьма схожими проблемами.

Значительным изменениям подверглись и экономические связи между Россией и Монголией, причем их характер нельзя признать простым и однозначным. Как отмечают исследователи, «новая Россия ослабила на первых порах внимание к Монголии», а Монголия, в свою очередь, «стала диверсифицировать свои международные контакты и завоевывать более заметное и самостоятельное место в системе мировых связей». В результате налаженные в советский период экономические отношения были серьезным образом расстроены, что оказало отрицательное влияние.

1 Ганзориг Д. К вопросу об урегулировании задолженности Монголии перед Российской Федерацией // Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. Сб. статей. М., 2001. С. 227. на народное хозяйства обеих стран. По современным оценкам, «товарооборот между двумя странами сократился вдвое, а переход на расчеты в СКВ во внешней торговле. повлек за собой дальнейшее разрушение налаженных прежде связей, замену денежных расчетов бартером. Кризисное состояние российской и монгольской экономик, новые моменты во внешнеполитических курсах обеих стран затрудняли реализацию достигнутых договоренностей в сфере внешней торговли"1.

Все эти обстоятельства обусловливают необходимость по-новому взглянуть на многие, недостаточно изученные аспекты истории российско-монгольских отношений, которые в условиях господства марксистско-ленинской методологии были чрезмерно идеологизированными, недостаточно объективными и односторонними. Как отмечают исследователи, начиная с 50-х гг. вопрос о методологии в исторических исследованиях вообще не ставился, поскольку предполагалось, что «сталинская характеристика диалектического материализма в соответствующей главе «Краткого курса» дает универсальную интерпретацию не менее универсального диалектико-материалистического метода, который одинаково применим во всех областях и естественных, и технических, и гуманитарных наук"2.

Методологический монизм оказывал отрицательное влияние не только на характеристики и оценки социально-экономических процессов русско-монгольских отношений второй половины XIX-начала XX в., но и затруднял введение в научный оборот и использование всего комплекса имеющихся документов, особенно тех, которые не вписывались в соответствующие политико-экономические схемы. В результате, несмотря на имеющиеся работы по истории политических и экономических отношений между Россией и Монголией, в освещении проблемы сохранилось немало неизученных или малоисследованных вопросов, которые требуют своего разрешения. Как отмечается в современных трудах, посвященных русско-монгольским отношениям, «выход на политическую арену новых демократических сил, демократизация жизни общества, публикация новых архивных материалов обусловили необходимость поиска новых подходов к истории Монголии вообще, в.

1 Яскина Г. С. Россия и Монголия: новый этап взаимоотношений (1990;начапо первого десятилетия XXI века) // Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. Сб. статей. М., 2001. С. 203, 210.

2 Советская историография. М., 1996. С. 34. том числе к истории отношений между Россией и Монголией в XX в., пересмотра и корректировки ряда устоявшихся десятилетиями концепций и оценок"1.

Исследование истории русско-монгольских торговых связей представляет не только научный, но и практический интерес, поскольку и в настоящее время Монголия по-прежнему имеет огромное значение для реализации геополитических, стратегических и экономических интересов России в Азии и, по оценкам современных исследователей, является ее стратегическим союзником. Особую роль русско-монгольские отношения играют для Сибири, ее приграничных районов, которые и в прошлом, и в настоящем связаны тесными экономическими и социокультурными узами. В настоящее время ведется активная работа по разработке концепции межрегионального сотрудничества в новых условиях, которая требует обязательного учета богатого исторического опыта3.

Учет исторического опыта во взаимоотношениях с монгольской стороной необходим также в силу этнопсихологических и этносоциальных особенностей монголов как представителей азиатской культуры. Как известно, мировоззрение монголов основывается на канонах буддизма, который предлагает иную, чем в христианской культуре шкалу жизненных оценок и норм поведения. Сознание человека европейской культуры более склонно к инновациям в экономике, общественной жизни, культуре и быте. В Монголии, как и в целом на Востоке, большую роль играют исторические традиции, которые активно используются в современной практике политиков, бизнесменов, общественных деятелей.

По мнению некоторых исследователей, к настоящему времени сложились основы азиатского самосознания, представляющие собой комплекс норм поведения и отношения к окружающему миру4. «Ценностно-смысловое ядро современных восточных культур, — отмечает З. И. Левин, — их основную этнокультурную.

1 Грайворонский В. В. О новых подходах к изучению российско-монгольских отношений в XX веке // Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. С. 10.

2 Дугин А. Г. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. Мыслить пространством. Изд. 3-е, доп. М., 1999. С. 363.

3 См.: Окнянский В. В. Российско-монгольское приграничное и межрегиональное сотрудничество // Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. С. 230−241- Наш общий дом Алтай: Материалы Международной конференции по вопросам межгосударственной правовой интеграции в решении социально-ориентированных, эколого-экономических и образовательных проблем сопредельных территорий Алтайского региона (Казахстан, Китай, Монголия, Россия). 3−6 сентября 2002 г. Новосибирск, 2003. — 134 с.

4 См.: Гаджиев К. С.

Введение

в геополитику. М., 1998. С. 288−297. доминанту составляют традиции, канонизированные стилем мышления, предполагающие постоянство и повторяемость в противовес инновационному типу, присущему Западу"1.

Современное монгольское общество, по сравнению с высокоразвитыми государствами Азии, в большей степени сохранило традиционные черты сознания и поведения (в том числе и экономического), которые, тем не менее, укладываются в систему азиатских ценностей, и будут модернизироваться по мере дальнейшей интеграции Монголии в экономические, политические и социально-культурные процессы стран Азиатско-Тихоокеанского региона.

Актуальность настоящего исследования также обусловлена спорами о традициях и новациях, которые ведутся в настоящее время, как в науке, так и на уровне обыденных оценок современных процессов. Отношение к традиционной культуре неоднозначно. С одной стороны, наблюдается тенденция забвения традиционной культуры, неосознанное или сознательное стремление «сбросить с себя груз веков», овладеть техническими достижениями, современными информационными технологиями, унифицировать экономические и социальные процессы в рамках единой планетарной цивилизации. Другая тенденция, напротив, проявляет себя в поисках истоков личности, национальных корней, приобщении к культуре предков. В последнее время все чаще можно услышать призывы оглянуться назад, реально оценить то, от чего мы отказываемся во имя «цивилизованного» будущего. И нередко выясняется, что овладевая передовыми достижениями науки и техники, но порвав с традициями, мы больше теряем, чем приобретаем.

В современном мире ни одна традиционная культура не избежала участи вовлечения в общемировые процессы урбанизации и глобализации со всеми их положительными и отрицательными сторонами. К последним, в частности, относятся утрата традиционной культурой исторически присущей ей гармонии природы и человека, нравственной цельности, национальной самоидентичности. По мнению ученых, это — «одна из основных патологий века: дисгармония человека с природой, с обществом, с самим собой» .

1 Левин З. И. Общественная мысль на Востоке. Постколониальный период. М., 1999. С. 34.

2 Жуковская Н. Л. Судьбы кочевой культуры. Рассказы о Монголии и монголах. М., 1990. С. 3.

В этом смысле исследование русско-монгольских торгово-экономических связей представляет особый интерес как частный случай межцивилизационного взаимодействия формировавшегося российского индустриального общества и Монголии, олицетворявшей тип традиционной кочевой цивилизации. Важно подчеркнуть, что это взаимодействие носило органический характер, поскольку торговые, социальные и иные связи российских подданных с монгольским населением, по многочисленным свидетельствам современников, осуществлялись почти исключительно на основе взаимных интересов и потребностей при весьма слабом участии официальных государственных структур.

Это обстоятельство обусловливало взаимовлияние и взаимопроникновение культур: русские купцы не только оказывали влияние на патриархальные экономические и социальные процессы, характерные для монгольского общества, но и сами приобщались к местным хозяйственно-культурным, бытовым и мировоззренческим основам монгольской цивилизации. Описывая сущность подобных процессов, современные исследователи подчеркивают, что при взаимодействии представителей различных этнокультурных общностей его участники «с одной стороны, изменяют свои собственные черты и качества, делая их несколько иными, непохожими на прежние, а с другой — превращают некоторые уникальные особенности каждого из них в нечто общее, в совместное достояние"1.

Иными словами, в рассматриваемый период наблюдался процесс своеобразной конвергенции, если под этим термином понимать его буквальный смысл (от лат. convergere — приближаться, сходиться). Мы предполагаем, что результатом такого приближения стало формирование особого хозяйственно-культурного социума, который условно можно назвать «зоной конвергенции», включавшей в себя Северную Монголию (Халху) и сопредельные районы Сибири, жители которых осуществляли регулярные экономические, социальные и культурные контакты с монгольским населением. В рассматриваемый период процесс формирования этой «зоны» находился в начальной стадии, получив свое логическое завершение после создания Советского государства и Монгольской Народной Республики.

1 Крысько В. Г. Этнопсихология и межнациональные отношения. Курс лекций. М., 2002. С. 159−160.

Рассмотрение проблемы под таким углом зрения представляет немалый интерес для исследования не только истории России, но и истории Монголии. Ученые отмечают, что судьба традиционной кочевой монгольской культуры практически предрешена и она «постепенно, не очень быстро, но все же заметно исчезает, ибо исчезает порождавшая ее социальная, экономическая и мировоззренческая база"1.

В советской науке кочевое хозяйство, при всех оговорках, все же считалось более низкой стадией развития общества по сравнению с оседлой земледельческой культурой, поэтому ставилась задача «преобразования традиционного образа жизни кочевников и полукочевников и преодоления их отсталости как одной из актуальных социально-экономических проблем современности». Но, как справедливо замечают современные исследователи, сложность в выработке рекомендаций по преодолению отсталости заключалась в том, что «кочевничество. относится к тем составляющим всемирно-исторического процесса, которые с трудом вписываются в общепринятые (и, надо признать, европоцентристские по своей сути) периодизации истории"3.

Объектом исследования является русская торговля в Монголии, как составная часть внешнеэкономической деятельности российских предпринимателей и государственных структур на Дальнем Востоке и в Центральной Азии в условиях модернизации народного хозяйства страны.

Предмет исследования составляют социально-экономические, правовые, политические и социокультурные процессы, в рамках которых осуществлялся русско-монгольский товарообмен, их характер и эволюция.

Несмотря на то, что по истории русско-монгольской торговли в историографии накоплен определенный фактический и концептуально-теоретический материал, до сегодняшнего дня отсутствуют диссертационные исследования, в которых дается комплексная оценка русско-монгольского товарообмена, его объемов, структуры экспорта и импорта, организации торговли, характера совершавшихся сделок и т. д. Недостаточно изученными являются вопросы экономической политики рос.

1 Жуковская H. J1. Указ. соч. С. 5.

2 Грайворонский В. В. От кочевого образа жизни к оседлости (на опыте МНР). М., 1979. С.7−8.

3 Крадин Н. Кочевничество в современных теориях исторического процесса // Время мира. Альманах. Вып.2: Структуры истории / Под ред. Н. С. Розова. Новосибирск, 2001. С. 369. сийского правительства в Монголии в контексте сложной внешнеполитической обстановки на Дальнем Востоке и в Центральной Азии во второй половине XIX-начале XX в. В частности, внимательного анализа и переоценки требуют устоявшиеся в советской историографии выводы относительно планов царского правительства по превращению Халхи в колонию России. Особый интерес представляет вопрос о роли населения приграничных местностей Сибири в организации русско-монгольской торговли и формировании здесь особого слоя предпринимателей, работавшего за границей.

Таким образом, целью диссертации является комплексный анализ развития русской торговли в Монголии во второй половине XIX-начале XX в. и выявление сущностных черт взаимодействия между формировавшимся в России индустриальным обществом и традиционным монгольским обществом, представляющим кочевую цивилизацию.

Для реализации поставленной цели необходимо решение ряда конкретных исследовательских задач:

— исследовать основные направления экономической политики России в Монголии и ее эволюцию с учетом усиливавшейся экономической экспансии ведущих капиталистических держав в дальневосточном и центрально-азиатском регионах;

— дать анализ русско-монгольских экспортно-импортных операций (размеры торговых оборотов, структура экспорта и импорта) и факторов, влиявших на объемы и ассортимент ввозимых и вывозимых товаров;

— выявить основные и второстепенные направления товаропотоков и преобладание в них тех или иных видов российских промышленных изделий и монгольского сырья;

— определить организационно-правовые формы русских торговых предприятий в Монголии и факторы, влиявшие на их выбор, показать внутреннюю структуру русских фирм и систему организации торговли в условиях патриархально-натурального хозяйства Монголии;

— изучить инфраструктуру русской торговли в Монголии, состояние путей сообщения, основные виды транспорта и связи и их влияние на размеры и характер русско-монгольского товарообмена;

— показать роль кредита в организации товарообмена и определить отношение русских кредитных учреждений к русско-монгольской торговле;

— исследовать основные приемы и методы торговли, характер сделок, определить показатели нормы и объема прибыли русских предпринимателей, выявить особенности товарообмена и причины их обусловливавшие.

— определить источники формирования, состав, численность русских предпринимателей в Монголии, показать важнейшие черты их социального облика и особенности менталитета, дать характеристику общественной и культурной деятельности коммерсантов в Монголии и в Сибири.

Хронологические рамки исследования включают вторую половину Х1Х-начало XX в. Нижняя граница определяется подписанием Тяньцзиньского (1858) и Пекинского (1860) договоров, которые, разрешив свободный въезд в Монголию русским подданным, изменили характер русско-монгольских торгово-экономических отношений. Верхняя граница совпадает с коренными изменениями в российской истории, обусловленные революционными событиями и созданием Советского государства.

Территориальные рамки охватывают прежде всего Внешнюю Монголию (Халху) в составе ее четырех аймаков (Цецен-хановского, Тушету-хановского, Са-ин-Ноин-хановского и Цзасакту-хановского), Урянхайский край, а также сопредельные сибирские территории, включавшие южные районы Иркутской, Енисейской, Томской губерний и Забайкальскую область.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней на основе широкого круга источников и литературы впервые дается всесторонний анализ русской торговли в Монголии, включающий в себя как технико-экономические, так и циви-лизационные характеристики организации товарообмена. В работе подробно изучена экономическая политика российского правительства в Монголии, отношение к русско-монгольским связям со стороны промышленных и финансовых кругов Европейской России. В диссертации исследованы численность и состав русских предпринимателей, работавших в Монголии, как отдельного отряда сибирской буржуазии, их деловая стратегия, характер взаимоотношений с местным населением, социальный облик и менталитет.

Данная работа позволит не только внести определенный вклад в исследование проблем русско-монгольских отношений во второй половине XIX-начале XX в., но также уточнить основные направления и методы осуществления внешнеполитической и внешнеэкономической стратегии России на Дальнем Востоке и в Центральной Азии в условиях усиления международного соперничества ведущих мировых держав в этом регионе.

Историография.

Для изучения вопросов, включенных в тему настоящего исследования, наряду с введением в научный оборот новых документов и материалов и использованием современных методологических подходов к проблеме, следует максимально использовать результаты исследований российских и зарубежных ученых, специалистов по истории России и востоковедов, которые немало сделали в плане освещения указанных проблем и накопили солидный багаж эмпирических и теоретических знаний по истории русско-монгольских торгово-экономических отношений во второй половине XIX-начале XX в.

После подписания Пекинского договора 1860 г. Монголию стали посещать научные экспедиции, организованные на средства Русского Географического общества, академических и иных учреждений, которые занимались сбором географических, этнографических данных о стране, составлением карт, изучением растительного и животного мира Монголии и т. п.1. Главная ценность этих работ заключалась в накоплении материала и к историографии их можно отнести лишь условно. Установление торговых связей с Монголией вызвало большой интерес в Сибири, что.

1 Принтц А. Торговля русских с китайцами на р. Чуе и поездка в г. Хобдо // Известия ИРГО. Т.1. № 1. СПб., 1865. Отд. И. С. 19−37- Радлов В. Торговые сношения России с Западной Монголией и их будущность // Записки ИРГО по отделению статистики. Т.2. СПб., 1871. С. 595−637- Со-сновский Ю. Русская учено-торговая экспедиция в Китай в 1874—1875 годах. СПб., 1876- Пясецкий П. Я. Путешествие в Китай в 1874—1875 гг. (Через Сибирь, Монголию, Восточный, Средний и Северо-Западный Китай). Из дневника члена экспедиции. В 2-х тт. СПб., 1880- Матусовский 3. Географическое обозрение Китайской империи с картою на четырех листах и пятью приложениями в тексте. СПб., 1888- Певцов М. В. Очерк путешествия по Монголии и северным провинциям Внутреннего Китая // Записки ЗСОРГО. Омск, 1883. Кн. VШмурло Е. Описание пути между Алтайской станицей и Кош-Агачем в южном Алтае // Записки ЗСОРГО. Омск, 1898. Кн. XXIII. С. 1−53-Ладыгин В. Ф. Некоторые данные о положении торговли в Ганьсу, Тибете и Монголии, собранные во время экспедиции 1899−1902 гг., снаряженной ИРГО в Центральную Азию // Известия ИРГО. T.XXXVIII. Вып. IV. СПб., 1902. С.371−466- Попов В. Л. Очерк поездки по горной системе Алтая: Географический очерк (путевые заметки) // Записки ЗСОРГО. Омск, 1903. Кн.ХХХ. С. 1−27 и др. нашло выражение в ряде газетных публикаций1, и брошюр2. Свой вклад в изучение Монголии внесли русские купцы, работавшие за границей. Они собирали сведения о путях сообщения и особенностях хозяйства местного населения, пытались оценить возможности, открывающиеся перед русским капиталом в Монголии и Китае3.

В связи с отсутствием удобных путей сообщения между Россией и Монголией, появляется ряд публикаций, посвященных развитию транспортной сети как важного инструмента в процессе утверждения русских предпринимателей на монгольском рынке4. Особый интерес исследователей вызывал Чуйский торговый путь, соединявший Западную Сибирь с северо-западными округами Монголии, который, по мнению предпринимателей и представителей местной администрации, должен был сыграть важную роль в удешевлении русских промышленных изделий на монгольском рынке5.

Большой вклад в исследование вопросов развития торговли в Монголии внесли русские востоковеды, среди которых особо следует отметить труды Г. Н. Пота.

1 Ф. Б. Несколько слов о бийско-монгольской торговле // Томские губернские ведомости. 1872, № 4- Торговые сношения Томской губернии с Монголией // Там же. 1976, № 38- Лучшее А. О русской торговле с Монголией и северо-западным Китаем на границе Томской губернии // Сибирь. Иркутск, 1978, № 12, 13- Котельников И. Наши торговые сношения с Монголией // Сибирская газета. 1881, № 10 и др.

2 Костров Н. Торговые отношения Томской губернии с Монголией. Томск, 1876- Он же. Поездка на р. Чую д-ра Радлова в 1860 году. Томск, 1879.

3 И.Н. (Носков И.) О русской торговле с Китаем. СПб., 1867- Он же. О мерах к поддержанию русской торговли внутри Китая. СПб., 1875- Васенев А. От Кобдо до Чугучака. Маршрут купеческого каравана // Известия ИРГО. T.XIX. Вып.4. СПб., 1883. Отд. II. С. 292−312- Он же. От Кобдо до Ланьчжоу-фу: Маршрут пути, пройденного караваном Т-ва Никольской мануфактуры Саввы Морозова и К0 // Труды Томского губернского статистического комитета. Томск, 1889- Он же. Дневник, веденный на пути от Ланьчжоу-фу и до Сиань-фу и Хань-чжун-фу и обратно (28 июля.

4 октября 1888 г.) // Записки ВСОРГО по общей географии. Т. 1. Вып. 1: Труды русских торговых людей в Монголии и Китае. Иркутск, 1890. С. 1−126.

4 Крит Н. К. Заметка о торговых путях из Китая в Россию через Азиатскую границу // Известия ИРГО. Т. 1, № 1. СПб., 1865. Отд. II. С. 18−37- Балкашин Н. Торговое движение между западной Сибирью, Среднею Азиею и Китайскими владениями // Записки ЗСОРГО. Кн. III. Омск, 1881. С. 1−31- Брещинский М. А. Исследование путей в Алтайском крае // Записки ЗСОРГО. Кн. III. Омск, 1881. С. 1−30.

5 Швецов С. П. Чуйский торговый путь в Монголию и его значение для Горного Алтая. Барнаул, 1898- Чмелев Н. К вопросу о нашей взаимной торговле в Монголии и Китае по Чуйскому тракту // Сибирский наблюдатель. Кн. 5. Томск, 1903. С. 82−90- Он же. Чуйский тракт и таможенный и ветеринарный пункты на этом пути // Сибирский наблюдатель. Кн. 1. Томск, 1904. С. 83−99- Ба-ов Г. Чуйский торговый путь в Монголию (его настоящее как вьючного пути и будущее как колесного) // Дорожник по Сибири и Азиатской России. Кн. II. Томск, 1899. нина, путешествовавшего по Монголии в 70-х гг. XIX в., 1 и известного ученого-монголоведа, профессора Петербургского университета A.M. Позднеева, который совершил две экспедиции в Монголию в 1876—1878 и 1892−1893 гг. и написал ряд работ, касавшихся разных аспектов ее истории и современного состояния2. Одной из задач экспедиции 1892−1893 гг., организованной на средства Министерства иностранных дел, являлось исследование экономического положения и административного устройства Монголии, а также изучение торговых сношений России с КиЛ таем. Результатом поездки стала публикация его капитального труда «Монголия и монголы», который автор планировал издать в 7 томах, но сумел опубликовать только 24. Вопросам развития торговли A.M. Позднеев предполагал посвятить VI том, в котором собирался поместить «. .заметки о китайской и русской торговле в Монголии, с приложением сведений по истории развития торговли собственно русской"5.

В указанных трудах были сделаны первые попытки дать характеристику складывавшихся русско-монгольских торговых отношений и оценить перспективы их дальнейшего развития. Однако выводы исследователей основывались на достаточно узкой источниковой базе. Каких либо статистических данных по торговым оборотам, численности предпринимателей, распределению экспорта и импорта по участкам русско-монгольской границы они не содержали и, как правило, ограничивались данными, собранными ими лично во время экспедиций. Поэтому выводы исследователей носили преимущественно локальный характер и не могли представить общей картины развития торговли.

В конце XIX-начале XX в. интерес к Монголии как к рынку сбыта российских фабрично-заводских изделий и источнику сырья заметно возрос, что нашло отражение в увеличении количества публикаций, посвященных русско-монгольской.

1 Потанин Г. От Кош-Агача до Бийска. (Отрывок из путевых записок) // Древняя и новая Россия: Ежемесячный истор. иллюстр. сб. СПб., 1879, № 6. С. 131−151- Он же. Очерки северозападной Монголии: Результаты путешествия, исполненного в 1876—1877 годах по поручению ИРГО. Вып. I. СПб., 1881- Вып. III. СПб., 1883.

2 Позднеев А. Ургинские хутухты. СПб., 1979; Он же. Города Северной Монголии. СПб., 1880- Он же. Очерки была буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношением сего последнего к народу. СПб., 1887.

3 Тихменева-Позднеева Н. А. Россия и Восток. Жизнь A.M. Позднеева // Русский разлив. Т. 1. М., 1996. С. 354.

4 Позднеев A.M. Монголия и монголы: Результаты поездки в Монголию, исполненной в 1892—1893 гг. Т. 1. СПб., 1896- Т. 2. СПб., 1898.

5 Позднеев A.M. Монголия и монголы. Т. 1. СПб., 1896. С. XXVI. торговле1. Их отличительной особенностью являлось использование статистических данных, которые стали собираться в таможнях, учрежденных на русско-монгольской границе в начале 90-х гг. XIX в., что позволяло судить о размерах торговых оборотов, ассортименте вывозимых и ввозимых товаров, важнейших направлениях товаропотоков. В этот период в русско-монгольском товарообороте наметилась тенденция к сокращению доли вывоза промышленных товаров, что обусловило пассивность внешнеторгового баланса. Одной из важнейших причин этого являлось отсутствие удобных путей сообщения, и в начале XX в. появляется целый ряд работ, посвященных изысканию и характеристике сухопутных и водных2, а затем и железнодорожных путей, соединяющих Сибирь и Монголию3.

Среди публикаций этого периода следует выделить труды участников двух торгово-экономических экспедиций 1910 г., организованных на средства московских и сибирских капиталистов, в которых авторы затронули самый широкий круг вопросов торговли и ее организации, и на основе собранных материалов попытались определить перспективы ее дальнейшего развития4. Особую ценность и интерес, как в плане богатства фактического материала, так и в плане его анализа и выводов, представляет исследование томских профессоров-экономистов М. И. Боголе.

1 Свечников А. П. Скотоводство северо-восточной Монголии и скотопромышленность на границе ее с Забайкальем // Известия ИРГО. Т. XXXVIII. Вып. IV. СПб., 1902. С. 467−502- Он же. Русские в Монголии: (наблюдения и выводы) // Вестник Азии. Харбин, 1910, № 3. С. 158−173- Штейнфельд Н. Русская торговля в Монголии в характеристике местного купечества // Вестник Азии. Харбин, 1909 № 2. С. 112−129- Маньковский В. Исторический очерк развития торговых сношений с Китаем по Чуйскому тракту и современное положение этой торговли // Памятная книжка Томской губернии на 1910 год. Томск: Изд. Томск, губ. стат. ком., 1910. С. 97−120- Он же. Итоги торговли с Монголией по Чуйскому тракту за 1908 год и ближайшие перспективы ее // Памятная книжка Томской губернии на 1910 год. Томск, 1910. С. 171−178.

2 Яблонский Н. Экономическое значение Чуйского тракта // Путеводитель по Алтаю. Томск, 1903; Востротин С. Северный морской путь в Сибирь // Сибирские вопросы СПб., 1905, № 1. С. 338−361- Биль И. И. О проведении колесного пути от Онгудая до Кош-Агача по так называемому Чуйскому тракту // Алтайский сборник. Т. V. Барнаул, 1903. С. 66−79- Верещагин В. И. От Барнаула до Монголии. (Путевые заметки) Алтайский сборник. Т. IX. Барнаул, 1908. Сапожников В. В. Пути по Русскому Алтаю. Томск, 1912; Родевич В. Очерк Урянхайского края (Монгольского бассейна реки Енисея). Материалы для описания русских рек и истории улучшения их судоходных условий. Вып. XXIV. СПб., 1910.

3 Район Кяхтинской железной дороги в экономическом отношении /Под общей ред. П. П. Червинского. СПб., 1913; Омельченко Е. И. Русская торговля с Монголией в районе Южно-Сибирской магистрали // Район Южно-Сибирской железной дороги в экономическом отношении. СПб., 1913. С. 317−371- Краткая записка о Кяхтинской железной дороге. По поводу экономического обследования района дороги, произведенного Мин. путей сообщения летом 1912 года. Иркутск, 1914.

4 Боголепов М. И., Соболев М. И. Очерки русско-монгольской торговли: Экспедиция в Монголию 1910 г. Томск, 1911; Московская торговая экспедиция в Монголию в 1910 г. М., 1912. пова и М. Н. Соболева, в котором была предпринята попытка дать комплексный анализ современного состояния русской торговли в Монголии.

Выступая с либеральных позиций, М. И. Боголепов и М. Н. Соболев отмечали тенденцию сокращения российского экспорта в Монголию, но объясняли его не только неумением сибирских купцов наладить выгодный товарообмен, как это делало большинство других авторов, но и общими социально-экономическими причинами. Они подчеркивали, что в условиях обострившейся в конце XIX-начале XX в. конкуренции на монгольском рынке, российские текстильные изделия, составлявшие важнейшую статью экспорта, не могли соперничать с мануфактурой англоамериканского производства в силу дороговизны тканей в самой Сибири. «Привозная мануфактура., — подчеркивали ученые, — обходится этой окраине очень дорого, что происходит не в силу высоких фрахтов, а в силу общего экономического уклада Сибири"1. Именно положение Сибири как экономической колонии Европейской России являлось, по их мнению, важнейшей причиной пассивного внешнеторгового баланса, сложившегося в русско-монгольской торговле в начале XX в.

Трезво оценивая положение русского капитала в Монголии, томские профессора, считали, что в условиях, сложившихся на монгольском рынке, «на полную победу над этим кризисом надежды мало» и выражали надежду, что «русская экономическая политика, быть может, привьет себе благодетельную привычку к планомерной заботливости о русских экономических интересах"2. Однако, критикуя деятельность правительства, авторы не оправдывали и предпринимателей, считая, что стратегия их деятельность в Монголии не соответствовала уровню поставленных задач. «Наша промышленность, — подчеркивали ученые, — прежде всего должна найти точки опоры в самой себе, а не возврате пошлин, не в подачках от казны и других благах, которые сыпались на нее ради ее прекрасного будущего. В детских башмаках нельзя ходить на такой рынок, где другие давно уже переобулись в рабочие сапоги"3.

Провозглашение независимости Халхи в декабре 1911 г. значительно повысило интерес к Монголии как со стороны политиков, так и со стороны деловых кру.

1 Боголепов М. И., Соболев М. И. Указ. соч. С. 378.

2 Там же. С. 476.

3 Там же. гов. Так называемый монгольский вопрос обусловил появление большого количества публикаций, в которых нашли отражение различные аспекты русско-монгольских отношений1. Констатируя ослабление российского политического и экономического влияния России в Монголии, авторы этих публикаций трактовали сложившуюся обстановку и предлагали решения исходя из своих политических взглядов и партийных установок.

Представители консервативных и военно-бюрократических кругов, отмечая важность Монголии как источника сырья, считали монгольские события удобным поводом для активного вмешательства во внутренние дела Цинской империи и присоединения Халхи к России. Так, В. Томилин убеждал читателей в том, что «общественное мнение всего населения Сибири без различия сословий и партий. остал новилось на одном решении — присоединить Монголию к России». Такого же мнения придерживался лейб-гвардии поручик Ю. Кушелев, который обосновывал такое решение «желтой опасностью», грозящей европейским народам. Выступая с крайне шовинистических позиций, он считал что политика «миролюбия и дружбы. неприменима в отношении Китая, как народа азиатского, который признает только и исключительно воздействия на себя силой"3. Аналогичные взгляды высказывал и граф А. П. Беннигсен, который считал, что урегулирование проблем русско-монгольских и русско-китайских политических и экономических отношений можно решить «.посылкой в удобный момент одного-двух карательных отрядов"4.

Официальные правительственные структуры не разделяли безответственных и, по сути своей, авантюристических проектов крайне правых. По мнению министра иностранных дел С. Д. Сазонова, укрепление положения России в Монголии, а в более широком контексте и на Дальнем Востоке, должно было осуществляться не.

1 Гурьев Б. Политические отношения России и Монголии. СПб., 1911; Беннигсен А. П. Несколько данных о современной Монголии. СПб., 1912; Кушелев Ю. Монголия и монгольский вопрос. СПб., 1912; Томилин В. Монголия и ее современное значение для России. М., 1913; Бобрик П. А. Монголия: Очерк торгово-промышленного и административного быта. (Поездка в Монголию в 1913 г.) Владивосток, 1914; Болобан А. П. Монголия в ее современном торгово-промышленном отношении. Пг., 1914; Котвич B.JI. Краткий обзор истории и современного политического положения Монголии. СПб., 1914; Имшенецкий Б. И. Монголия. Пг., 1915; Лайнер С. Краткий очерк развития русско-монгольских торговых сношений // Музей товароведения Киевского коммерческого института. Вып.У. Киев, 1915 и др.

2 Томилин В. Указ. соч. С. 20.

3 Кушелев Ю. Указ. соч. С. 2.

4 Беннигсен А. П. Указ. соч. С. 19. военными, а дипломатическими и экономическими средствами. Выступая в Государственной думе, он подчеркивал, что «нельзя присоединять пограничные земли только потому, что это можно сделать без большого риска для себя. Россия держава европейская."1.

Руководители образованной в 1911 г. Российской экспортной палаты В. И. Денисов, А.Н. Аркадий-Петров, А. И. Лепарский считали, что Монголия для России представляет интерес прежде всего как источник продовольствия и сырья, и в этой связи считали возможным установление над ней российского протектората2. В. И. Денисов в своей книге прямо заявлял о том, что «Монголия, как и Северная Маньчжурия должны стать русскими колониями3.

Сибирские предприниматели, в том числе и те, которые, непосредственно вели торговлю за границей, были против воинственных захватнических планов крайне правых, а также против протектората России над Монголией4. Большинство из них поддерживали программу С. Д. Сазонова, который считал, что «Халха своей историей не подготовлена к самостоятельному государственному бытию, не имеет для этого ни войска, ни финансов, ни деятелей"5, а потому важнейшей задачей России в сложившейся ситуации считали необходимым «.поддержать Монголию в ее эмансипации, оправдываемой назревшими потребностями ее политико-экономического бытаэто необходимо как по моральным, так и по практическим соображениям"6. Это должно было найти выражение в насыщении монгольского рынка товарами российского производства, оказанием помощи со стороны России в открытии в Монголии школ, организации ветеринарно-медицинской помощи и т. д. Сибиряки призывали фабрикантов Европейской России «отбросить индифферентизм», дать.

1 Государственная дума: Стенографические отчеты. 3-й созыв. Сессия 5. СПб., 1912. С. 2167.

2 Денисов В. И. Русский экспорт // Русский экспорт. СПб., 1911, № 1. С. 3−4- Он же. Россия на Дальнем Востоке. СПб., 1913; Петров А. Русские интересы на Дальнем Востоке // Русский экспорт, 1911, № 1.С. 10−12- Он же. Монголия как мировой мясной резерв // Русский экспорт. 1912, № 7- Лепарский А. И. Монголия и мясо-продовольственное дело в России. Пг., 1915.

3 Денисов В. И. Россия на Дальнем Востоке. СПб., 1913. С. 147.

4 Васенев А. Русские задачи в Монголии // Русский экспорт. СПб., 1912, № 6−7. С. 171−174- Першин Д. П. Современная Монголия // Сибирь. 1912,24 февраля- 3, 10, 15,24 мартаВоллосович М. Россия и Монголия // Вестник Азии. 1914. № 31−32. С. 44−49.

5 Государственная дума.: Стенографические отчеты. 3-й созыв. Сессия 5. СПб., 1912 С. 2169.

6 Васенев А. Русские задачи в Монголии. С. 173. изделия соответственно вкусам и требованиям туземцев., поступиться получением высоких прибылей в Монголии"1.

С демократических позиций к проблеме русско-монгольских отношений подходили ученые и путешественники Г. Н. Потанин, Д. А. Клеменц, троицкосавский л ветеринарный врач А. П. Свечников и некоторые другие. Вопрос о русском влиянии в Монголии они оценивали преимущественно с просветительских позиций, считая, что главная задача России заключается в распространении в Монголии более передовой русской культуры. Г. Н. Потанин во время своих путешествий призывал предпринимателей и служащих торговых фирм оказывать содействие русской науке в исследовании Монголии и считал, что «.эти люди могли бы оказать немалые услуги географии и содействовать наших познаний о Средней Азии"3. Он сетовал на то, что распространение русского влияния не соответствовало имеющимся возможностям. «Только тогда можно было бы говорить о нашем влиянии, — писал он в статье «Русские в Монголии», — если бы монголы действительно начали интересоваться русской жизнью, изучали бы русскую литературу, переводили бы русские книги, посылали юношество учиться в русские школы и сами путешествовали бы по России для ознакомления с русскими порядками"4.

А.П. Свечников, также отмечал, что «пока мы не можем похвастаться культурным влиянием на соседнюю Монголию». Важнейшей причиной этого, по его мнению, было невнимание к нуждам русской торговли со стороны правительства и крупных коммерсантов Европейской России. «И те, и другие относились к русской торговле в Монголии совершенно пассивно, — писал он, — в то время, когда в торговом отношении последняя всегда тяготела в нашу сторону». После объявления независимости Монголии у России появился шанс укрепить там не только экономическое, но и культурное влияние. «Было бы странно и непонятно с нашей стороны, — писал он, — оставить без внимания начатое в Монголии русское дело"5.

1 Васенев А. Русские задачи в Монголии. С. 174.

2 Потанин Г. Н. Русские в Монголии // Русское богатство. СПб., 1892, № 9. С. 239−248- Клеменц Д. А. Письма с дороги // Восточное обозрение 1892, № 50- Он же. Об укреплении русского влияния в Монголии // Сибирские вопросы. СПб., 1909, № 50−51. С. 21−30- Свечников А. П. Русские в Монголии: наблюдения и выводы. (С приложением статей С.Ф. Степанова). М., 1912.

3 Записки ВСОРГО по общей географии. Т. 1. Вып. 1: Труды русских торговых людей в Монголии и Китае. Иркутск, 1890. С. I.

4 Потанин Г. Н. Русские в Монголии. С. 239.

5 Свечников А. П. Русские в Монголии: наблюдения и выводы. С. 28, 30.

Д.А. Клеменц высказывался по этому поводу более оптимистично. «Многим полезным вещам научили монголов соседи, — писал он, — .нельзя сказать, чтобы пребывание здесь русских купцов было бесплодно и для науки"1. Он подчеркивал, что именно торговцы являлись главными проводниками русского влияния в Монголии и способствовали «созданию таких отношений, при которых симпатии населения всецело склоняются на сторону иноземцев-торговцев, а не в пользу представи2 телеи господствующего правительства» .

Крайне левые позиции в монгольском вопросе занимали большевики, которые резко критиковали «политику авантюр и грабежа», не делая разницы между взглядами правительства, консерваторами или предпринимателями. В. И. Ленин призывал рабочих ораторов в Думе выступать «.против внешней политики русского правительства вообще — с особым упоминанием «вожделений» захватить (и начавшихся захватов) Босфора, — Турецкой Армении, — Персии, — Монголии"3. В качестве альтернативы, он в 1916 г. предлагал свой вариант будущей социалистической внешней политики: «Мы все усилия приложим, чтобы с монголами, персами, индийцами, египтянами сблизиться и слиться.. .Если мы требуем свободы отделения для монголов, персов, египтян и всех без исключения угнетенных и неполноправных наций, то вовсе не потому, что мы за отделение их, а только потому, что мы за свободное, добровольное сближение и слияние, а не за насильственное"4.

Таким образом, в досоветский период вопросы русско-монгольских отношений, в том числе и торгово-экономических, получили достаточно широкое освещение в трудах ученых, путешественников, предпринимателей, политиков и государственных деятелей. Но, несмотря на значительное количество публикаций, нельзя не признать, что в целом изучение проблемы не вышло за рамки накопления и не.

1 Восточное обозрение. Иркутск, 1892, № 50.

2 Северный курьер. 1900, № 274.

3 Ленин В. И. К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов // Полн. собр. соч. Т.22. С. 198.

4 Ленин В. И. О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме» // Полн. собр. соч. Т. 30. С. 120. То, что Россия не собиралась захватывать Монголию или «сливаться» с ней, В. И. Ленин не мог не знать, поскольку позиция правительства в речи С. Д. Сазонова в Государственной думе 13 апреля 1912 г. была заявлена совершенно недвусмысленно. Здесь ярко проявился широко использовавшийся В. И. Лениным прием обвинения своих оппонентов в грехах, которых они не совершали, а затем их ожесточенная критика. К сожалению, позже такие «полемические уловки» в советской историографии использовались в качестве теоретической базы научных исследований, что не могло не влиять на их характер и окончательные выводы. которой систематизации фактического материала, и многие важные вопросы, характеризовавшие направление, цели и результаты русской торговли в Монголии не получили должного освещения и анализа.

Новый этап в изучении русско-монгольских отношений начался после победы народно-демократической революции 1921 г. и образования независимого монгольского государства. В 20-х гг. появляется ряд статей и книг, в которых нашли отражение социально-экономические, политические и культурные связи между Россией и Монголией и изучались перспективы их дальнейшего развития в условиях строительства социалистического общества1. Наряду с общими вопросами рассматривались вопросы истории торговли на разных участках русско-монгольской границы2. В основном авторы использовали данные, накопленные еще в досоветский период и большинство этих работ носили преимущественно компилятивный характер.

Исключение составляла работа И. Майского, в которой автор помимо собственные наблюдений, полученных во время поездки в Монголию, и данных дореволюционной таможенной статистики, использовал материалы первой в истории Монголии переписи населения и скота, проведенной в 1918 г. 3 Эти сведения позволили существенно уточнить выводы дореволюционных исследователей Монголии, касавшиеся расчетов емкости рынка, бюджетов монгольских хозяйств и.т.п.

Книга И. М. Майского в течение долгого времени являлась наиболее полным исследованием, касающимся вопросов развития русско-монгольских торговых связей. Анализируя состояние изученности темы в дореволюционный период, автор отмечал, что «наша литература о Монголии вообще очень небогата, а литература специально об экономике Монголии и совсем ничтожна"4. Говоря о трудах участ.

1 Грумм-Гржимайло Г. Россия и Монголия // Экономическая жизнь Дальнего Востока. Чита. 1922, № 3−4. С. 3−18- Зайцев М. В. Краткий очерк о Монголии. Харбин, 1925; Каллинников А. Национально-революционное движение в Монголии. М.- Л., 1925; Корецкий А. Б. Торговый Восток и СССР. М., 1925;

2 Черных А. В. Торговые связи Монголии и Восточной Сибири. Иркутск, 1926; Н. К. Исторический очерк торговли с западным Китаем и западной Монголией через Семипалатинский край // Наше хозяйство. Сб. № 4. Семипалатинск, 1926. С. 3−25- Злобин В. Чуйский тракт // Жизнь Сибири. Новониколаевск, 1925, № 3. С. 60−70- Обручев В. Больше внимания Чуйскому тракту // Новый Восток. М., 1925. Кн. 8−9. С. 125−132- Кашинцев Д. Чуйский тракт в Монголию // Новый Восток. М&bdquo- 1925. Кн. 8−9. С. 133−143.

3 Майский И. Современная Монголия: (Отчет Монгольской экспедиции, снаряженной Иркутской конторой Всерос. Центр. Союза потребительных обществ «Центросоюз»), Иркутск, 1921.

4 Там же. С. I. ников Московской торговой экспедиции, книгах М. И. Боголепова, М. Н. Соболева, А. П. Болобана он подчеркивал, что они устарели. Следует заметить, что этот вывод следовал из задач, которые стояли перед экспедицией самого И. М. Майского, заключавшихся в определении перспектив развития русско-монгольских отношений в условиях советской России. В этой связи становится понятен и тот критический настрой в освещении дореволюционной русской торговли и характеристики деятельности правительственных органов и предпринимателей. Сам автор во втором издании книги называл ее «первой марксистской работой о Внешней Монголии"1.

В рассматриваемый период в советской историографии постепенно утверждается концепция, основанная на монополии марксистско-ленинской теории и методологии, которая на долгие годы становится определяющей в изучении данной проблемы. Важную роль в этом процессе сыграла публикация фундаментальных академических сборников, посвященных 50-летию со дня смерти К. Маркса и 10-летию со дня смерти В. И. Ленина, в которых ряд статей касался методологических проблем востоковедения и переводов трудов классиков марксизма на монгольский язык. В этих работах ставилась задача «всесторонне изучать на основе диалектического материализма народы Востока в их прошлом и настоящем и тем создавать теоретическую базу для революционной перестройки всей их жизни, в конечном направлении к мировому коммунизму», что должно было сопровождаться «полным пересмотром на основе исторического материализма всех предыдущих периодов изучения Востока"3.

В рамках этой концепции экономическая политика Российского правительства характеризовалась как колониальная, а деятельность русских предпринимателей в Монголии оценивалась преимущественно отрицательно, что нашло яркое отражение в публикациях конца 20-начала 30-х гг.4.

1 Майский И. М. Монголия накануне революции. 2-е изд., перераб. М., 1960. С. 7.

2 Поппе Н. Н. Перевод «Тезисов о Фейербахе» К. Маркса на монгольский язык // Памяти Карла Маркса. Сборник статей к пятидесятилетию со дня смерти: 1883 — 1933. М., JI, 1933. С. 841 845- Михайлов Г. И. Ленин о Монголии // Памяти В. И. Ленина. Сборник статей к десятилетию со дня смерти: 1924 — 1934. М., Л, 1934. С. 809−818- Самойлович А. Н. Советское востоковедение ленинской эпохи // Там же. С. 779−808.

3 Самойлович А. Н. Указ. соч. С. 790, 806.

4 Шойжелов С. Монголия и царская Россия // Новый Восток. М., 1926. Кн. 13−14. С. 351−363- Попов А. Царская Россия и Монголия в 1913;1914 гг. // Красный архив. Т.7 (37). МЛ., 1928. С. 314- Гирченко В. Царская Россия и Монголия в 1913;1914 годах // Жизнь Бурятии. Верхнеудинск, 1930, № 5−6. С. 125−132.

Среди работ этого периода несколько особняком стояло капитальное исследование известного географа Г. Е. Грумм-Гржимайло «Западная Монголия и Урянхайский край», которое отличалось не только объемом и насыщенностью фактическим материалом (автор с 1893 по 1917 г. служил в Министерстве финансов, в департаментах торговли и таможенных сборов), но и своими оценками русской торговли за границей1. Фактически он первым поставил вопрос о необходимости пересмотра оценок характера русско-монгольского товарообмена и деятельности русских предпринимателей в Монголии.

Г. Е. Грумм-Гржимайло подчеркивал, что большинство исследователей «.с предвзятым мнением видели в туземцах только страдающую, угнетенную сторону, а в пришельцах-торговцах — сплошных эксплуататоров, способных ради наживы на всевозможные сделки со своей совестью». Он указывал, что многие действия купцов были продиктованы особыми условиями их работы за границей, что кредитная торговля «не давала ровно никакой прибыли» и что «тот ссудный процент, который считается в России чудовищным, в Монголии является только нормальным». В этой связи он писал, что некоторые действия русских предпринимателей «может быть, не безупречные с точки зрения европейской морали, но законны в той среде, в которой им приходилось жить и работать». По сути, исследователь не только настаивал на учете конкретно-исторической ситуации, но и выступал против «универсальных» экономических закономерностей, на существовании которых настаивала как либеральная, так и марксистская экономическая теория.

Однако элементы цивилизационного подхода, ясно прослеживавшиеся в работе Г. Е. Грумм-Гржимайло, не получили дальнейшего развития в советской исторической науке, и, начиная с 1930;х гг. практически все труды, касающихся русско-монгольских отношений в плане методологии основывались на теоретическом наследии В. И. Ленина и, прежде всего, его книге «Развитие капитализма в России», в которой формулировались положения о развитии капитализма «вширь» и вглубь", и статьях, посвященных Китаю, который на рубеже XIX—XX вв. становится объектом.

1 Грумм-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. 3. Вып. 1. JL, 1926; Т. 3. Вып. 2. Л., 1930.

2 См.: Грумм-Гржимайло Г. Е. Указ. соч. Т. 3. Вып. 1. С. II-IVТ. 3. Вып. 2. С. 612−627. борьбы ведущих капиталистических держав1. Главным теоретическим ориентиром для исследователей являлась работа «Империализм, как высшая стадия капитализма», в которой В. И. Ленин объяснял экономическую и политическую экспансию на Востоке как неизбежный результат действия экономических законов монополистического капитализма2.

В 50−60-х гг. по истории Монголии и сопредельных сибирских регионов вышел ряд работ обобщающего характера, в которых сюжет о русской торговле занимал достаточно скромное место, а в плане введения в научный оборот дополнительных фактических данных или новых оценок, практически не отличался от работ предыдущего периода. Исключение составляли работы иркутского историка Е. М. Даревской, которая написала ряд статей, посвященных развитию русско-монгольских связей4, а также подготовила публикацию воспоминаний и писем видного деятеля русской торговли в Монголии А. В. Бурдукова, в которой содержались ценные данные о состоянии и развитии русской торговли в конце XIX-начале XX в.5 Статья, посвященная русско-монгольской торговле в конце XIX-начале XX в. была написана Ш. Б. Чимитдоржиевым6. Важную роль для изучения русской торговли в Урянхайском крае представляла фундаментальная монография В. И. Дулова, напи.

1 См.: Ленин В. И. Развитие капитализма в России // Полн. собр. соч. Т. 3. С. 1−609- Он же. Китайская война // Там же. Т. 4. С. 378−383- Он же. Уроки кризиса // Там же. Т. 5. С. 81−86- Он же. Падение Порт-Артура // Т. 9. С. 151−159- Он же. Горючий материал в мировой политике // Там же. Т. 17. С. 174−183- Он же. Обновленный Китай // Там же. Т. 22. С. 189−191- Он.же. Крупный успех Китайской республики // Там же. Т. 23. С. 28−29- Он же. Пробуждение Азии // Т. 23. С. 145−146.

2 Ленин В. И.. Империализм, как высшая стадия капитализма // Полн. собр. соч. Т. 27. С. 299−426.

3 История Бурят-Монгольской АССР. Т. 1. Улан-Удэ, 1951; Варгин Н. Т. Торговля // Монгольская Народная Республика: (Сб. статей). М., 1952. С. 193−219- История Монгольской Народной Республики. М., 1954; Златкин И. Я. Очерки новой и новейшей истории Монголии. М., 1957.

4 Даревская Е. М. Русско-монгольские экономические и культурные связи в конце XIX-начале XX вв. II Научная конференция по истории Сибири и Дальнего Востока. Иркутск, 1960. С. 9−12- Она же. Русская промышленность и наемный труд в дореволюционной Монголии // Труды Иркутского государственного университета. Серия историческая. Т. 31. Вып. 4. Иркутск, 1963. С. 120−149- Она же. Несколько дополнений к вопросу о добыче золота в дореволюционной Монголии. Труды Иркутского государственного университета. Серия историческая. Т. 55. Вып. 1. Иркутск, 1968. С. 107−129- Она же. Алексей Васильевич Бурдуков. (О роли русских поселенцев в изучении Монголии) // Очерки по истории русского востоковедения. Сб. VI. М., 1963. С. 187−217.

5 Бурдуков А. В. В старой и новой Монголии. Воспоминания, письма. / Сост., вступит, ст., комм. Е. М. Даревской. М., 1969.

6 Чимит-Доржиев III. Из истории русско-монгольской торговли в начале XX века (19 031 910) // Труды Томского университета. Т. 167: Сборник научных работ исторических кафедр. Томск, 1964. С.85−93. санная на широком круге архивных источников, посвященная проблемам социально-экономического развития Тувы в досоветский период1.

Отличительной чертой рассматриваемого этапа развития историографии русско-монгольских отношений являлось появление исследований, подготовленных монгольскими историками. В первые годы существования МНР перед ней стояла проблема ликвидации культурной отсталости страны и подготовки квалифицированных кадров для народного хозяйства. Подготовка специалистов, в том числе и историков с учеными степенями, осуществлялась в советских научных учреждениях и это не могло не сказаться на тематике и методологии исторических исследований3. В 1963 г. была опубликована обобщающая работа по истории Монголии конца XIX-начала XX в., написанная первым президентом Академии наук МНР Б. Ши-рендыбом, в которой затрагивались вопросы развития русской торговли до 1917 г., а также вышло 2-е издание «Истории Монгольской Народной Республики"4.

В соответствии с со сложившейся концепцией, основанной на методологии исторического материализма, сущность политики царской России по отношению к Монголии определялась как империалистическая, но, вместе с тем указывалась, что это не могло «поколебать добрососедских, дружеских связей между широкими массами русского и монгольского народов"5. Основываясь на высказывании Ф. Энгельса о том, что Россия играла прогрессивную роль на Востоке6, авторы отмечали: «Несомненно, что такая роль России была особенно значительной в отношении непосредственного ее соседа — Внешней Монголии», а «определяющими моментами в русско-монгольских отношениях до победы Великой Октябрьской социалистической революции в России были влияние более высокой, чем в феодальной Монго.

1 Дулов В. И. Социально-экономическая история Тувы. (XIX-начало XX в.) М., 1956.

2 Пунцук-Норбо Ц. Внешняя Монголия в период автономии (1911;1919 гг.) // Сборник научных статей. Улан-Батор, 1951. С. 111−135- Пунцагноров Ц. Об исторических связях монгольского и русского народов в прошлом // Современная Монголия. Улан-Батор. 1958, № 2. С. 9−20.

3 См.: Лигуу Б. Из истории русско-монгольских отношений в конце XIX-начале XX века: Автореф. дис. .канд. ист. наук. М., 1960; Сандорж М. Проникновение китайского торгово-ростовщического капитала в Халха-Монголию и расширение его деятельности (XVIII в.): Дис. .канд. ист. наук. Л., 1961.

4 Ширендыб Б. Монголия на рубеже XIX—XX вв.еков: (История социально-экономического развития). Улан-Батор, 1963. История Монгольской Народной Республики. 2-е изд. М., 1967.

5 История Монгольской Народной Республики. М., 1967. С. 221.

6 Энгельс — Марксу в Лондон, 23.V.1851 //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 241. лии, культуры русского народа, прогрессивных идей и революционного движения народных масс России"1.

Таким образом, в советской историографии постепенно утверждается концепция «двух Россий», с одной стороны, России «помещиков и капиталистов», а с другой — России «пролетариата и трудового крестьянства», которая стала определяющей в трудах по истории русско-монгольских отношений в 70−80-х гг. Именно в таком духе трактовались проблемы русско-монгольских отношений, нашедшие отра1 жение в большом количестве публикаций, принадлежавших перу как столичных, так и сибирских исследователей А.Н. Хохлова2, Л.П. Поповой3, С.Г. Лузянина4, с 6 7.

Н.Е. Единарховой, Ш. Б. Чимитдоржиева и других, в которых рассматривались различные аспекты политических и торгово-экономических связей России и Монголии во второй половине XIX-начале XX в. Среди этих публикаций следует осо.

1 История Монгольской Народной Республики. С. 221.

2 Хохлов А. Н. Кяхтинская торговля и причины ее упадка (вторая половина XIX-начало XX в.) // Страны Востока: проблемы социально-экономического и политического развития. Иркутск, 1982. С. 3−6- Он же. В. П. Васильев о Кяхте и кяхтинской торговле (из эпистолярного наследства русского востоковеда) // XIII научная конференция «Общество и государство в Китае». Ч. II. М., 1982; С. 224−240- Он же. Кяхтинская торговля в 60−90-х гг. XIX в.: характер взаимоотношений российских купцов с местным населением Монголии и Китая // Народы Востока. Основные тенденции и противоречия социально-экономического и политического развития. Иркутск, 1986. С. 17−20.

3 Попова Л. П. Общественная мысль Монголии в эпоху «пробуждения Азии». М., 1987.

4 Лузянин С. Г. Проникновение иностранного капитала в экономику Внешней Монголии в начале XX в. и русско-монгольская торговля // Взаимоотношения России со странами Востока в середине XIX-начале XX вв. Иркутск, 1882. С. 55−65- Он же. Китайская экспансия в Монголии в 1906;1911 гг. // Страны Востока: проблемы социально-экономического и политического развития. Иркутск, 1982. С. 9−11- Он же. Русско-монгольские отношения 1911;1917 гг.: Автореф. дис. .канд. ист. наук. Томск, 1984; Он же. Русско-монгольские торгово-экономические отношения в 1911;1917 гг. // Страны Востока в политике России в XIX-начале XX вв. Иркутск, 1986. С. 33−41- Он же. Русско-монгольские отношения накануне Октябрьской революции в России // Народы Востока. Основные тенденции и противоречия социально-экономического и политического развития. Иркутск, 1986. С. 32−33.

5 Единархова Н. Е. Кяхтинская торговля в 40−60-е гг. XIX в. и ее влияние на экономическое развитие России, Монголии и Китая: Автореф. дис. .канд. ист. наук. М., 1979; Она же. Торгово-экономические связи России с Китаем (70-е годы XIX века) // Экономические и политические связи народов России и стран Востока во второй половине XIX-начале XX вв. Иркутск, 1981. С. 36−48- Она же. Расширение деятельности китайского и русского капитала в Монголии во второй половине XIX века // Народы Востока. Основные тенденции и противоречия социально-экономического и политического развития. Иркутск, 1986. С. 20−22- Она же. Сибирская периодическая печать о торговле России с Монголией и Китаем в 60−70-х годах XIX века // Взаимоотношения России с афроазиатскими странами в XIX-начале XX веков. Иркутск, 1987. С. 129−140.

6 Чимитдоржиев Ш. Б. Русско-монгольские торгово-экономические связи в конце XIX в. // Россия и страны Востока в середине XIX-начале XX в. Иркутск, 1984. С. 52−60- Он же. Россия и Монголия. М., 1987.

7 Табаев Д. И. Из истории строительства Чуйского тракта // Ученые записки Горно-Алтайского НИИИЯЛ. Вып. 8. Барнаул, 1969. С. 12−22- Он же Чуйский тракт. Горно-Алтайск, 1975; Третьяков В. Н. Русско-монгольская торговля по Чуйскому тракту (1861−1914 гг.) // Вопросы истории Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1980. Вып. I. С. 40−55. бенно выделить монографию Ш. Б. Чимитдоржиева, в которой автор рассмотрел историю русско-монгольских отношений за огромный хронологический период — с XIII в. до 1917 г. В этой работе значительное место было отведено рассмотрению социально-экономических связей между нашими странами и дан анализ экономической политики России по отношению к Монголии.

Сюжеты, касающиеся русско-монгольской торговли, нашли некоторое отражение в работах, посвященных вопросам сибирской торговли и обобщающих трудах по истории Сибири, хотя и не получили в них сколько-нибудь развернутой характеристики1.

В 60−70-х гг. в сибиреведческой литературе появляются исследования посвященные проблемам истории сибирской буржуазии, в которых нашли отражение некоторые вопросы, касающиеся деятельности сибирских предпринимателей в Монголии. Следует отметить, что наиболее авторитетный исследователь истории сибирской буржуазии Г. Х. Рабинович в своем анализе деятельности русских купцов в Монголии, на наш взгляд, не совсем верно характеризовал ее как «монополию феодального типа», объединяя в этом понятии и чайную торговлю кяхтинских купцов, и торговлю, которые вели по Чуйскому торговому пути бийские купцы Ассанов, Васенев, Бодунов и т. д.3 В свое время М. И. Боголепов и М. Н. Соболев, отмечая на Дальнем Востоке помощь капиталистам со стороны правительства в виде «концессий, привилегий, особых договоров», в то же время подчеркивали, что «только в Монголии Россия впервые вышла на внешний рынок без этого внушительного прикрытия. Здесь впервые можно было наблюдать чисто экономическое выступление России"4. Тем не менее, вывод о русско-монгольской торговле, как о монополии.

1 Бородавкин А. П., Говорков А. А. К истории торговли и торгово-ростовщического капитала в Сибири (1861−1891 гг.) // Вопросы истории Сибири. Вып. 2. Томск, 1965. С. 37−60- История Сибири. T.3. Л., 1968; Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период. Новосибирск, 1982.

2 Колмаков Ю. П. Из истории фирмы «Торговый дом Коковии и Басов». К вопросу формирования торгово-промышленного капитала в Восточной Сибири // Вопросы истории и истории философии. Вып. IV. Иркутск, 1966. С. 24−40- Он же. Крупная торгово-промышленная буржуазия Восточной Сибири в период монополистического капитализма (1898−1917 гг.): Автореф. дис. .канд. ист. наук. Иркутск, 1970; Рабинович Г. Х. Крупная буржуазия и монополистический капитал в экономике Сибири конца XIX-начала XX вв. Томск, 1975; Рабинович Г. Х., Солопий Л. А. Крупная буржуазия Забайкалья в конце XIX-начале XX вв. // Некоторые вопросы расстановки классовых сил накануне и в период Великой Октябрьской социалистической революции. Из истории Сибири. Томск, 1976. С. 137−170.

3 Рабинович Г. Х. Крупная буржуазия и монополистический капитал. С. 220.

4 Боголепов М. И., Соболев М. Н. Указ. соч. С. 477. феодального типа, был автоматически перенесен в коллективную монографию по истории рабочего класса Сибири до 1917 г. 1.

Работа исследователей по выявлению и введению в научный оборот новых сведений по истории русской торговли в Монголии выявила, в то же время, неудовлетворительность теоретического осмысления проблемы, которая сковывалась четко заданными рамками методологии исторического материализма. До конца 1980;х годов как в российском (советском) так и в монгольском обществоведении безраздельно господствовала концепция неизбежной победы социализма над капитализмом, возможности некапиталистического развития ранее отсталых стран к социализму, доктрине пролетарского и социалистического интернационализма2. В рамках такой теоретической конструкции, считалось, что русско-монгольские отношения постоянно развивались и совершенствовались на основе общей идеологии и общих классово-национальных интересов.

Обязательным элементом исследований, касавшихся русско-монгольских отношений в XX в. был акцент на роль народных масс Монголии и марксистской партии в социально-экономических и культурных преобразованиях, произошедших в стране после 1921 г. «Бесспорно, — говорилось в издании, посвященном 55-летию монгольской революции, — что творцом чуда является не кто иной как сам монгольский народ, проявивший подлинный героизм и самоотверженность в труде, народ, руководимый своим авангардом — Народно-революционной партией. Именно эта партия, неуклонно следуя путем, указанным учением Маркса — Энгельса — Ленина, привела страну к сегодняшним, поражающим мир итогам"3.

Такие концептуальные построения во взглядах на историю Монголии с точки зрения теории исторического материализма экстраполировались и на оценки русско-монгольских экономических отношений до 1917 г. Однако активная работа исследователей по введению в научный оборот новых, в том числе неопубликованных материалов, все более отдаляла эмпирику от теории. В этих условиях в исторических исследованиях наблюдался любопытный парадокс: во вводной части и выво.

1 Рабочий класс Сибири в дооктябрьский период. Новосибирск, 1982. С. 99.

2 Об основных тенденциях развития монгольской историографии см.: Гольман М. И. Проблемы новой истории // Общественные науки в МНР. М., 1977. С. 65−106.

3 Общественные науки в МНР. М., 1977. С. 4. дах многих работ по-прежнему декларировалась приверженность марксистской методологии, а в изложении конкретных событий эти догмы не только не подтверждались, но и прямо им противоречили. Так, в монографии Т. Н. Романовой, посвященной экономической политике России на Дальнем Востоке, подчеркивалось, что анализ проблемы строится в соответствии с ленинской концепцией империализма, имеющей «непреходящее значение для исследователей международных отношений», а в тексте книги указывалось, что активность России на дальневосточных рубежах была обусловлена не столько агрессивностью ее внешей политики, имманентной военно-феодальной сущности царизма, сколько стремлением противодействовать растущей экспансии западных держав в регионе, т. е. интересами национальной безопасности1. Аналогичные противоречия между теорией и фактами содержались в работе Ш. Б. Чимитдоржиева2 и других.

Все это свидетельствовало о кризисе методологии советской исторической науки, которая не могла быть преодолена ссылками на «диалектику исторических явлений», или наличие «демократических, народных интересов», противоречивших агрессивным замыслам «помещиков и капиталистов». Как справедливо отмечали исследователи, анализировавшие состояние советской историографии, «историческое творчество перестало быть творчеством. .теоретическая и методологическая скудость историографии стала причиной того, что в исторических исследованиях не допускалась относительность, вариативность, вероятность"3.

С 90-х годов в российской исторической науке стали утверждаться иные методологические подходы, наблюдалось стремление преодолеть упрощенное представление об экономических и социальных процессах, трактовавшихся ранее с позиций радикального экономического детерминизма. В трудах ведущих российских ученых-обществоведов зазвучала мысль о необходимости обобщения и осмысления «огромного эмпирического материала, раскрывающего влияние социокультурных, национальных и религиозных факторов на характер и тенденции экономического развития российского общества» и содержалось признание в том, что «пока еще.

1 См.: Романова Г. Н. Экономические отношения России и Китая на Дальнем Востоке. XIX-начало XX в. М., С. 5, 48.

2 Чимитдоржиев Ш. Б. Россия и Монголия. С. 131,138−139.

3 Советская историография. М., 1996. С. 35. много необъяснимого с позиций рационализма, отвергающего с порога все, что не поддается строгой детерминации и логическому объяснению"'.

Изменения, произошедшие в гуманитарных и обществоведческих исследованиях, благотворно сказались и на изучении русско-монгольских торгово-экономических связей. Наряду с известными, признанными специалистами стали появляться новые имена и новые, прежде неисследованные аспекты данной проблемы. Более объективную оценку получили факты русско-китайско-монгольских политических отношений2, и, в частности, связанные с событиями, происходившими во Внешней Монголии с 1911 г., которые рассматривались в контексте общей политической ситуации на Дальнем Востоке и в Центральной Азии3. Большее внимание стало уделяться проблемам экономической политики России на Дальнем Востоке и подчеркивалась необходимость учета исторического опыта в современных экономических контактах со странами АТР4. Свое изучение получил так назы.

1 Абалкин Л. И. Против односторонности, за целостное видение социально-экономических процессов // Вопросы экономики. 1993, № 8. С. 5.

2 Воскресенский А. Д. «Илийский кризис» и русско-китайский Ливадийский договор // И не распалась связь времен. К 100-летию со дня рождения П. Е. Скачкова. Сб. статей. М., 1993, С. 257−273- Единархова Н. Е. Сибирь и проблема пересмотра русско-китайского договора 1881 г. // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. Доклады Междунар. научно-практ. конф. 12−15 октября 1995 г. М.- Иркутск. 1995. С. 248−252- Дацышен В. Г. История российско-китайских отношений в конце XIX-начале XX вв. Красноярск. 2000.

3 Ванина И. Ю., Кузьмин Ю. В. Ликвидация цинского господства в Монголии в 1911 г. и общественное мнение России (к постановке проблемы) // XXII научная конференция «Общество и государство в Китае». Тез. докл. Ч. 2. М., 1991. С. 109−112- Кузьмин Ю. В. Позиция демократической интеллигенции России в «монгольском вопросе» после Синьхайской революции // XXIII научная конференция «Общество и государство в Китае». Тез. докл. Ч. 2. М., 1991. С. 68−72- Кузьмин Ю. В. Русско-монгольские отношения в 1911;1912 годах и позиция общественных кругов России // Mongolica-III. СПб., 1994. С. 75−79- Белов Е. А. Царская Россия и Западная Монголия в 19 121 915 гг. // Проблемы Дальнего Востока. 1996, № 1. С. 96−105- Он же. Россия и Монголия (19 111 919 гг.). М., 1999; Дэмбэрэл К. Монголия во внешней политике Японии в начале XX в. // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. Доклады Междунар. научно-практ. конф. 12−15 октября 1995 г. М.- Иркутск. 1995. С. 53−55- Лузянин С. Г. Россия-Монголия — Китай в 1911;1945 гг. Магнитогорск, 1996; Он же. Китай, Россия и Центральная Азия: разграничение региональных интересов // Китай в мировой политике. М., 2001. С. 311−335- Моисеев В. А. Национально-освободительное движение в Западной Монголии в 1911 — 1913 гг. и политика России // Актуальные вопросы истории Сибири. Вторые научные чтения памяти проф. А. П. Бородавкина: Материалы конф. Барнаул, 2000. С. 388- 397.

4 Горюшкин Л. М. Торговля восточных регионов России со странами Тихоокеанского бассейна: история и современность // Гуманитарные науки в Сибири. № 1. Новосибирск, 1995. С. 2837- Хадонов Е. Е. Очерки из истории финансово-экономической политики пореформенной России (1861−1904). М., 1997; Старцев А. В. Экономическая политика России в Монголии во второй половине XIX-начале XX в. // Сибирь и Центральная Азия: проблемы региональных связей. Сб. науч. статей. Вып. 2. Томск, 2000. С. 23−72- Он же. Экономическая политика России в Монголии после провозглашения независимости (1911;1917 гг.) // Актуальные вопросы истории Сибири. Вторые научные чтения памяти проф. А. П. Бородавкина: Материалы конф. Барнаул, 2000. С. 397−405. ваемый Урянхайский вопрос, который в советское время относился к числу непопулярных тем1. Подробному анализу были подвергнуты технические характеристики русско-монгольского обмена (торговые обороты, ассортимент, направления то-варопотоков), как в целом по русско-монгольской границе, так и по отдельным ее участкам, ее инфраструктура и кредитное обеспечение, изучены организационные формы русского капитала в Монголии. Особым сюжетом в изучении проблемы стал вопрос о деятельности русских предпринимателей за границей и их роли в развитии русско-монгольских экономических и социально-культурных связей3. В.

1 Дацышен В. Г. Начало торговли минусинских купцов с Урянхайским краем иее характер // XXII научная конференция «Общество и государство в Китае». Ч. 2. М., 1991. С. 67−70- Белов Е. А. Проблема Урянхайского края в русско-китайско-монгольских отношениях // Восток. 1995, № 1. С. 56−67- Кузьмин Ю. В. Урянхай в системе русско-монголо-китайских отношений (1911;1916 гг. // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. Доклады Междунар. научно-практ. конф. 12−15 октября 1995 г. М, — Иркутск. 1995. С. 49−52- Шурхуу Д. Урянхайский вопрос в монголо-российских отношениях в первой четверти XX века // Россия и Монголия: новый взгляд на историю взаимоотношений в XX веке. Сб. статей. М., 2001. С. 97−117.

2 Старцев А. В. Торговые ворота в Монголию // Алтайский сборник. Вып. XVI. Барнаул, 1995. С. 44−54- Он же. Русская торговля в Монголии в 60−70 гг. XIX в. // Зарубежные экономические и культурные связи Сибири (XVIII — XX вв.) Новосибирск, 1995. С. 6−31- Он же. Статистика русско-монгольской торговли второй половины XIX — начала XX в. как исторический источник // Источник. Метод. Компьютер. Сб. научных трудов. Барнаул, 1996. С. 73−84- Он же. Русская торговля в северо-западной Монголии во второй половине XIX-начале XX вв. // Россия, Сибирь и Центральная Азия (взаимодействие народов и культур). Материалы II региональной конференции 26 октября 1999 г. Барнаул, 1999. С. 58−62- Он же. Обороты и ассортимент русско-монгольской торговли во второй половине XIX-начале XX в. // Сибирь и Центральная Азия: проблемы региональных связей. XVIII—XX вв. Сб. статей и материалов. Томск, 1999. С. 55−108- Он же. Алтайский округ в системе региональных русско-китайских торгово-экономических связей (вторая половина.

XIX в.) // Актуальные вопросы российско-китайских отношений: история и современность. Материалы регион, науч.-практ. конф. Барнаул, 2000. С. 3−12- Он же. Российский кредит в русско-монгольской торговле (вторая половина XIX-начало XX в. // Восточный архив. М., 2000, № 4−5. С. 86−91- Он же. Инфраструктура русско-монгольской торговли во второй половине XIXначале XX в. // Востоковедные исследования на Алтае. Вып. И. Сб. науч. статей. Барнаул, 2000. С. 105−124- Он же. Организация русской торговли в Монголии во второй половине XIX-начале XX в. // Востоковедные исследования на Алтае. Вып. III. Сб. науч. статей. Барнаул, 2002. С. 113−135- Югова С. А. Торговля России с Западной Монголией по материалам фонда П. Е. Семьянова (конец XIX-начало.

XX вв) // Россия, Сибирь и государства Центральной Азии (взаимодействие народов и культур): Материалы регион, конф. Барнаул, 1997. С. 74−79- Воронин О. В. Из истории Чуйской торговли в 60-е гг. XIX в. // Памяти Е. М. Залкинда: Сб. научн. статей. Барнаул, 1998. С. 200−205- Бойко В. П. Внешняя торговля западносибирских купцов в Центральной Азии во второй половине XIX-начале XX в. // Сибирь и Центральная Азия: проблемы региональных связей. XVIII—XX вв. Сб. статей и материалов. Томск, 1999. С. 46−55- Зиновьев В. П. Торговый обмен Сибири и Центральной Азии в начале XX в. // Там же. С. 108−120- Кожирова С. Б. Российско-китайская торговля в Центральной Азии (вторая половина XIX-начало XX вв.). Астана, 2000 и др.

3 Старцев А. В. Сибирские предприниматели в Монголии во второй половине XIX-начале XX в. // История и общество в панораме веков: Материалы Всесоюз. Байкальск. ист. школы. Иркутск, 1990. С. 79−81- Он же. «Чтобы поблагодарила Вас и Россия.» (К биографии А.Д. Васенева) // Алтайский сборник. Вып. XV. Барнаул, 1992. С. 56−74- Он же. Торговля предпринимателей Алтая с Монголией и Китаем во второй половине XIX-начале XX в. // Предпринимательство на Алтае XVIII в. — 1920;е годы. Барнаул, 1993. С. 93−112- Он же. Купцы-«чуйцы» и их роль в развитии этом смысле нельзя не отметить монографию одного из старейших сибирских монголоведов Е. М. Даревской, которая по словам автора, «объединяет большую часть. статей, посвященных наименее изученным сторонам русско-монгольских связей, преимущественно с Сибирью"1. В ней Е. М. Даревская рассмотрела широкий круг вопросов, касающихся состояния и развития русско-монгольских отношений на рубеже XIX—XX вв., акцентировав особое внимание на взаимодействии русских колонистов, торговцев, консульских чинов с местным населением в области культуры, образования, изучения страны и т. д. Работа содержит большое количество малоизвестных фактов и хотя ее концептуально-теоретическая сторона уступает фактологической, ее следует признать крупным событием в исследовании русско-монгольских отношений.

Завершая анализ литературы по проблеме, нельзя не сказать о состоянии ее изученности в зарубежной историографии. Следует отметить, что западных историков вопросы русско-монгольских торговых отношений интересовали значительно меньше, чем политические проблемы. Как справедливо отмечает Е. М. Даревская, «западная литература изучает преимущественно политические отношения России и Монголии, наиболее острые и важные в политической борьбе, гораздо меньшеэкономические, культурные же вовсе не рассматривает"2. Так известный американский исследователь Азии и дипломат У. Рокхилл был свидетелем подписания русско-китайской декларации 1913 г. о Монголии и это нашло отражение в его статье «Вопрос о Внешней Монголии». В ней он отмечал укрепление политических позиций России в Халхе, но, в то же время указывал на недовольство ее правящей элиты автономным статусом Монголии, надеявшейся при помощи царского правительства полностью отделиться от Китая3. русско-монгольских отношений во второй половине XIX-начале XX в. // Алтайский архивист. № 1(5) 2003: Информ.-метод. бюллетень. Барнаул, 2003. С. 154−165- Он же. Численность и состав русских предпринимателей в Монголии во второй половине XIX-начале XX в. // Центральная Азия и Сибирь. Первые научные чтения памяти Е. М. Залкинда. Материалы, конф. Барнаул, 2003. С. 142−148- Единархова Н. Е. Русские купцы в Монголии // Восток. 1996, № 1. С. 76−89- Она же. Из истории пребывания русских в Монголии (до 1917 г.) // Диаспоры. М., 1999, № 2−3. С. 81−99.

1 Даревская Е. М. Сибирь и Монголия: Очерки русско-монгольских связей в конце XIX-начале XX веков. Иркутск, 1994. С. 5.

2 Там же. С. 17.

3 Rockhill W.W. The Question of Outer Mongolia // The Journal of the American asiatic Association. 1914. P. 102−109.

Другие исследователи связывали активизацию российской политики в Монголии с поражением в русско-японской войне и стремлением компенсировать свои потери политическим и экономическим укреплением в Халхе. Более внимательно к проблеме подошел Дж. Фритерс, полагавший, что полика царского правительства в начале XX в. была обусловлена «угрозой возникновения непреодолимого барьера вдоль русской границы для экономических интересов России и прямой военной опасности для непосредственно русских территорий», связанных с колонизационной политикой Пекина в отношении Монголии, переселением из Внутреннего Китая и ужесточением военного и административного контроля1.

Зарубежные исследователи больше интересовались советско-монгольскими отношениями, а русско-монгольские связи рассматривали лишь в контексте последних. Пожалуй, самым авторитетным и известным западным монголоведом являлся Оуэн Латтимор, автор широко распространенной концепции «Монголия — сателлит Советского Союза», который слабо интересовался проблемами русско-монгольских связей до 1917 г., сосредоточив свое внимание, в основном на советском периоде2.

Приведенный обзор литературы свидетельствует о том, что проблема развития русско-монгольских экономических отношений во второй половине XIX-начале XX в. и, в частности, вопросы состояния русской торговли, получили определенное отражение в работах дореволюционных, советских и постсоветских авторов, а также в исследованиях монгольских и западных ученых. Эти труды не были равнозначными в плане источниковой базы, охвата всех аспектов темы, но тем не менее служат важной основой для комплексного исследования проблемы в рамках диссертационного исследования.

Методологическая основа исследования.

В советской историографии официально разрешенной теоретической основой для гуманитарных исследований являлся исторический материализм, объявлявшийся «единственно правильной» теорией по сравнению с «идеалистическими»,.

1 Friters G. Outer Mongolia and its International Position. Ed. by Eleonore Lattimore with an Introduction by O. Lattimore. London. 1951. P. 19.

2 Подробнее о работах О. Латтимора см.: Златкин И. Я. Оуэн Латтимор как историк Востока // Против колониализма. М., 1960; Гольман М. И. Изучение истории Монголии на Западе (XIIIсередина XX вв.) М., 1988. буржуазными" историософскими концепциями. Несмотря на декларируемую научность и претензии на обладание истиной, теоретические основы марксистского видения экономических и социальных процессов не могли дать удовлетворительного объяснения многим историческим событиям или прямо противоречили фактическому материалу.

О несоответствии целого ряда положений марксистской теории эмпирическим данным писали многие отечественные и зарубежные ученые. Так, С. Н. Булгаков, критикуя одно из базовых понятий марксизма — формационный подход, подчеркивал, что «понятие форм производства с „диалектической“ необходимостью сменяющих друг друга на известной ступени „развития производительных сил“, очевидно, выработаны на верстаке политической экономии для ее нужд., употребляется в качестве исчерпывающих категорий философии хозяйства», а это «совершенно закрывает логические горизонты экономического материализма». Исходя из этого, автор делал вывод о том, что «экономический материализм. есть ни что иное, как философская мания величия, развившаяся из политической экономии, которая возвела себя в ранг исторической онтологии"1.

С.Н. Булгаков указывал на характерное для марксизма «игнорирование личности в политической экономии и детерминистическое отрицание человеческой свободы, ее типический социологический детерминизм"2 и отмечал, что политическая экономия, «благодаря этому детерминизму. вычеркивает индивидуальность и ставит на ее место группы и классы, «совокупности», в которых индивидуальное всецело закрывается типическим, поэтому устраняются свобода и творчество и повсюду видится лишь непрерывная социальная закономерность"3.

Не отрицая, в принципе, необходимость и обоснованность научной абстракции, С. Н. Булгаков подчеркивал, что «.политической экономии как ветви социологии доступна лишь статика общества, а не его динамика"4, а это, по его мнению, делало ее непригодной для изучения исторических процессов. «Здесь они являются готовыми схемами, с помощью которых обобщается историческая действитель.

1 Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М., 1990. С. 242−243.

2 Там же. С. 223.

3 Там же. С. 218.

4 Там же. С. 223. ность, — писал он. —. Подобная стилизация истории во вкусе современной политической экономии представляет немалые удобства в целях ориентировки и экономии мысли, достигаемой применением готовой уже символики понятий, однако эта схематизация и модернизация, в которой многие и видят самую квинтэссенцию научности, иногда заслоняет от нас историческую действительность в ее красочной индивидуальности"1.

Те же претензии к маркстистскому методу предъявлял К. Поппер, писавший, что «капитализм» в том смысле, в каком Маркс употреблял этот термин, нигде и никогда не существовал на нашей прекрасной планете земля — он реален не более, чем дантовский Ад"2.

Справедливости ради следует отметить, что подобный подход характерен был как для марксизма, так и для либеральной доктрины, классической политической экономии, разработавшей понятие «экономического человека», ведомого «невидимой рукой» к личному и общественному благу. Конкретный исторический материал свидетельствует о том, что традиционному типу «экономического человека», которым оперировали и оперируют экономисты и историки (независимость, эгоистичность, рациональность, информированность) не соответствовал не только монгол, но и русский купец, предполагаемый носитель «цивилизованных», «европейских» способов ведения хозяйственной деятельности.

В марксистском учении человек отнюдь не выступал в качестве субъекта хозяйственных действий и вполне соответствовал канонам «экономического человека». По признанию самого К. Маркса, реальные фигуры предпринимателей, рабочих и т. д. его интересовали лишь постольку, «поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов3. В результате субъекты хозяйства, наделенные сознанием и волей, превращались в объекты, а их деятельность приобретала фатально предопределенный характер.

Однако, критикуя экономический детерминизм, исследователи считали, что игнорировать марксизм как метод познания нельзя. Тот же К. Поппер писал, что.

1 Булгаков С. Н. Указ. соч. С. 222.

2 Поппер К. Р. Открытое общество и его враги. Т. 1: Чары Платона. М., 1992. С. 11−12.

3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 10.

Маркс «на многое открыл нам глаза и обострил наше зрение» и подчеркивал, что «.возвращение к домарксистской общественной науке уже немыслимо, все современные исследователи проблем социальной философии обязаны Марксу, даже если они этого не осознают"1. По мнению С. Н. Булгакова, марксизм «.как и всякое учение, ставящее значительную и жизненную проблему, недостаточно просто отвергнуть, от него отвернувшись в бессилии или же по отсутствии к нему интереса, его надо преодолеть, а преодолеть можно только положительным путем, признав его правду, понимая его мотив, но отклоняя при этом его ограниченность и извращения2. Под «извращениями» в данном случае он понимал, прежде всего, радикальный экономический детерминизм, когда реально действовавшие субъекты истории превращались в «заводные куклы, дергающиеся за ниточку экономических интересов3.

Попыткой преодолеть ограниченность марксизма, объединить историю и социологию хозяйства явились труды М. Вебера, ставившего задачу «установить обусловленность экономических процессов и хозяйственных форм социальными явлениями в зависимости от различных их видов и стадий развития"4. Он считал, что помимо экономического интереса на субъектов хозяйства действует целый ряд других факторов неэкономического характера. Особое внимание М. Вебер уделял конфессиональному фактору, и в своей известной работе «Протестантская этика и дух капитализма» дал подробный анализ влияния протестантизма на генезис капиталистических отношений в Западной Европе, подчеркивая при этом, что не ставил задачи «заменить одностороннюю материалистическую интерпретацию казуальных связей в области культуры и истории столь же односторонней спиритуалистической казуальной интерпретацией"5.

Говоря о генезисе капиталистического хозяйства, М. Вебер противопоставлял ему хозяйство традиционное, в котором доминирующим типом социальности являлись межличностные отношения, а экономические отношения производства и распределения были обусловлены личными и групповыми интересами их участников.

1 Поппер Указ. соч. Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. М., 1992. С. 98.

2 Булгаков С. Н. Указ. соч. С. 229−230.

3 Там же. С. 245.

4 Вебер М. Избранные произведения. / Пер. с нем. М., 1990. С. 598.

5 Там же. С. 208.

Характерной чертой этих отношений была тесная связь группы и индивида, именно эта связь оказывала решающее влияние на формирование и социализацию последнего, являлась фактором осознания себя через участие в ней. Индивид осуществлял свою хозяйственную деятельность, ориентируясь на правила, цели, способы и идеалы, присущие прежде всего группе. Детальной характеристики экономической деятельности в традиционном обществе М. Вебер не давал, но судя по всему, под таковыми он имел в виду прежде всего общества Востока. В всяком случае, он отмечал, что в Китае не существовало эндогенных предпосылок для формирования капиталистического хозяйства1.

По мнению исследователей, европоцентризм М. Вебера был обусловлен самим объектом исследования — Западной Европой и он, в принципе, не отрицал наличия определенной системы хозяйственной рациональности, сформировавшейся в исламе, индуизме или конфуцианстве. «Из теории Вебера в целом, — подчеркивает Н. Н. Зарубина, — его сравнительной социологии религии и анализа хозяйственной этики мировых религий не вытекает необходимость следования всех цивилизаций по западному пути — здесь просто показана специфика западной культуры и выявлены наиболее существенные отличия от нее других, восточных культур, развитие которых вполне можно представить как самостоятельные направления рационализации"2.

Некоторые характеристики хозяйственной деятельности в традиционном обществе давал В. Зомбарт, изучая «современного экономического человека», т. е. буржуа. Он указывал, что при капитализме человек, занимающийся хозяйственной деятельностью (предприниматель) ориентирован на бесконечное инвестирование, постоянное и устойчивое стремление к прибыли и наживе. В. Зомбарт употреблял понятие «дело», включавшее в себя не только и не столько предприятие или сферу предпринимательства, сколько определенный образ жизни, когда «.все жизненные ценности приносятся в жертву Молоху труда, все порывы духа и сердца отдаются в жертву единому интересу"3.

1 Вебер М. История хозяйства. Город: / Пер. с нем. М., 2001. С. 322.

2 Зарубина Н. Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. СПб., 1998. С. 120.

3 Зомбарт В. Буржуа. / Пер с нем. М., 1994. С. 138.

В традиционном обществе основной целью хозяйственной деятельности является удовлетворение реальных вещественных и социальных потребностей, и здесь, по словам В. Зомбарта, субъект хозяйственного процесса — «естественный человек», который «.еще не балансирует на голове и не бегает на руках (как это делает экономический человек наших дней), но твердо стоит на земле обеими ногами», а его «хозяйственный образ мыслей. сам собою вытекает из человеческой природы"1.

Некоторые современные исследователи рассматривают характеристики указанных типов социальности через категории «цивилизации» и «варварства», вводя понятия цивилизационного и культурного ресурса. И. Г. Яковенко, в частности, считает, что принципиальное отличие традиционного общества от цивилизованного заключается в том, что объем его ресурса константен, расходуется и воспроизводится им «в логике простого воспроизводства, в объемах и качественных характеристиках соответствующих исходному состоянию"2. В основных своих показателях (экономических, социальных, культурных) традиционное общество структурировано жесткими механизмами, препятствующими расширению исходного универсума. «Культура ограждает его от новых, беспрецедентных моделей поведения, желаний,.

•7 потребностей, блокирует простое накопление продуктов, труда, запасов" , — отмечает автор.

Идеи, высказанные в трудах К. Маркса, М. Вебера, В. Зомбарта и других легли в основу влиятельного научного направления — теории модернизации, которая приобрела особую популярность на Западе и нашла отражение в трудах У. Ростоу, А. Гершенкрона, С. Блэка и др.4 В настоящее время большинство исторических исследований по истории России написаны в русле данной теории, особенно если речь идет о социально-экономических проблемах.

В своем первоначальном смысле теория модернизации утверждает, что существует передовая западная индустриальная цивилизация и ее достижения распространяются на менее развитые народы, которые постепенно приобщаются к ее более.

1 ЗомбартВ. Указ. соч. С. 12.

2 Яковенко И. Г. Цивилизация и варварство в истории России // Общественные науки и современность. 1995, № 4. С. 68.

3 Там же.

4 Rostow W.W. The Stages of Economic Growth. Cambridge, 1960; Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. Cambridge, 1962; Black C.E. Dynamics of Modernization: A Study in Comparative History. New York, 1966, и др. высоким образцам. Израильский ученый С. Эйзенштадт дает следующее определение этого понятия: «Модернизация — это процесс изменения в направлении тех типов социальности, экономической и политической систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с семнадцатого по девятнадцатый век и затем распространились на другие европейские страны, а в девятнадцатом и двадцатом веках — на южноамериканский, азиатский и африканский континенты"1.

Это достигается, с одной стороны, путем силового давления и экспансии, а с другой — путем массового экспорта торговых, политических, культурных форм, когда менее развитые народы сами легко поддаются такому влиянию в силу привлекательности достижений «зрелых» цивилизаций.

Таким образом, теоретическая конструкция модернизации строится на убеждении в том, что «нормальное» общество — это западное общество, возникшее в недрах европейской цивилизации, а затем распространившееся по миру в виде соответствующих моделей развития, его целей и ценностей. Его важнейшими атрибутами являются: урбанизм как господствующий образ жизни, преобладание инноваций над традициями, динамизм и ориентация на эффективное использование природных, человеческих и прочих ресурсов, высокая социальная мобильность, демократическая система организации власти, светский характер общественной жизни, ориентация на науку и образование, рационализм в поведении и т. д. Иными словами, модернизаци-онные процессы соответствуют либерально-рыночному хозяйству и техническому прогрессу, а схемы и модели, ориентированные на их достижение, являются универсальными и сулят неизбежное процветание.

Следует подчеркнуть, что несмотря на внешне схожие черты теории модернизации с известной формационной теорией — это не одно и то же. Как отмечает В. Т. Рязанов, в теории модернизации «. .в отличие от формационного подхода характеристика общества не замыкается его экономической составляющей, напротив, всячески подчеркивается роль неэкономических факторов. Важно и то, что в теории модернизации особое внимание уделяется эволюционному пути осуществления необходимых преобразований"2.

1 Eisenstadt S.N. Modernization: Protest and Change. Englewood Cliffs, 1966. P. 1.

2 Рязанов В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX—XX вв. СПб., 1999. С. 102.

РОССИЙСКАЯ.

41 ГОСУДАРСТВЕННАЯ.

Эти особености теории модернизации сделали ее весьма привлекательной в качестве концептуальной основы исторических исследований, но характерный для нее европоцентризм и вытекающие из него ранжирование стран и народов по степени «цивилизованности», деление их на «передовые» и «отсталые», вызвали серьезные возражения многих исследователей, поскольку, помимо прочего, подобная градация давала почву для возникновения шовинистических и расовых теорий. Не избежали такого искушения многие серьезные исследователи, прежде всего, либерального направления, которые интерпретировали технические достижения Запада как доказательство превосходства «белого человека». Так, крупный ученый-экономист, основатель неоавстрийской школы в экономической науке JI. фон Мизес писал: «Народы, не принадлежащие к белой расе, могут ненавидеть и презирать белого человека, они могут планировать его уничтожение и чрезмерно хвалить свою цивилизацию. Но они тоскуют по его материальным достижениям, его науке, технологии, терапевтике, его методам государственного управления"1. Это обстоятельство привело автора к выводу о том, что «совершенно корректно будет сказать, что современная цивилизация является достижением белого человека» .

Подобные высказывания и выводы, объясняемые «закономерностями социально-экономического развития», «естественным ходом истории» вызывали серьезные возражения у многих мыслителей, прежде всего сторонников цивилизацион-ной интерпретации истории. Один из ярких представителей этого направления О. Шпенглер, используя метод сравнительной морфологии, на основе социокультурных аналогий выделил восемь культур, каждая из которых в разные времена проходила стадии ранней и поздней культуры, а затем вступала в стадию цивилизации. «Вместо монотонной картины линейнообразной всемирной истории., — писал он, -я вижу феномен множества мощных культур, с первобытной силой вырастающих из недр породившей их страны, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего существования, и каждая из них налагает свой материал — человечество — свою собственную форму и у каждой своя собственная идея, собственные страсти, собственная жизнь, желания и чувствования и, наконец, собственная смерть.

1 Мизес JI. фон Теория и история: Интерпретация социально-экономической эволюции / Пер с англ. М., 2001. С. 242.

2 Там же. С. 243.

Во всемирной истории я вижу картину вечного образования и изменения, чудесного становления и умирания органических форм"1.

Таким образом, О. Шпенглер считал, что развитие представляет собой цикл, а не линейный прогресс. Каждая возникшая культура проходит положенные стадии, затем вырождается в цивилизацию, стремится к упадку и умирает.

Против европоцентристской интерпретации всемирной истории выступал также один из крупнейших философов истории А. Тойнби, указывая, что «ложная концепция «единства истории» на базе западного общества имеет еще одну неверную посылку — представление о прямолинейности развития"2. Ученый считал неверными представления о статичности Востока, которые сложились потому, что «западные исследователи незападных обществ, находясь под влиянием собственной социальной среды, сосредоточили свое внимание на политическом аспекте, поскольку это наиболее важная сторона жизни западного общества"3. Это вело к тому, что другие факторы существования цивилизации, прежде всего культура, оказывались на периферии внимания исследователей и не рассматривались в качестве системообразующих элементов цивилизации.

А. Тойнби отвергал идею цивилизационного членения по географическому или расовому признаку, определяя в качестве квалифицирующего признака наличие особой Церкви. По его мнению, генезис любой цивилизации происходит в результате действия совокупности факторов, которые он называет «вызовом», проистекающим из внешнего окружения — как из природной, так и из человеческой среды. Общественное и экономическое развитие выступает своеобразным «ответом» на этот «вызов» и воплощается в подъеме цивилизации, за которым следует ее упадок, а зачастую наступает смерть. В целом движение приобретает циклический характер.

Расцвет той или иной цивилизации, считал А. Тойнби, не связан ни с территориальным расширением, ни с экономической экспансией. Напротив, эти явления, по его мнению, свидетельствуют о надломе и упадке цивилизации. Именно в период упадка цивилизации происходит дифференциация ее трех основных элементов: экономического, политического и культурного. «Поскольку двигательная сила эко.

1 Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. М., 1993. С. 56−57.

2 Тойнби А. Дж. Постижение истории / Пер с англ. М., 1991. С. 85.

3 Там же. С. 84. номического элемента оказывается наиболее мощной, характер общества распадающейся цивилизации все более смещается в сторону чисто экономического развития"1. Расцвет цивилизации определяется, в первую очередь, развитием внутренних сил личности, процессом самоопределения индивида. Поэтому важнейшим свидетельством роста данной цивилизации А. Тойнби считал социокультурное са-мопределение личности, идущей по своему специфическому пути, а не технический и хозяйственный прогресс.

Особенно важными для нашего исследования представляются замечания А. Тойнби, касающиеся механизма взаимодействия различных цивилизаций. Он попытался выделить факторы, сопутствующие этому взаимодействию (по терминологии А. Тойнби — «столкновению»), считая, что «существует некая общая психология столкновений"2.

Прежде всего, ученый рассматривал специфику контактов Востока с западной цивилизацией, которая важнейшим инструментом взаимодействия сделала технологию. Он считал, что распространение достижений западной культуры в странах Востока, по сути, являлось актом экспансии, ибо восточные государи «понимали, что стоит отказаться принять чужую западную технологию и их страны тут же станут жертвами вооруженного захвата"3. А. Тойнби подчеркивал тяжесть и болезненность этого процесса и подчеркивал, что «не вызывает удивления то, что естественное отношение жертвы к вторгающейся чужой культуре — это саморазрушающее чувство враждебности и агрессивность"4.

Русско-монгольские взаимоотношения значительно отличались от вышеуказанных. «Монголия не видела почти ни одного русского солдата, — писал в 1901 г. известный ученый и общественный деятель Д. А. Клеменц. — Проводниками русского влияния здесь были не дипломаты (у нас и теперь на всю Монголию один консул), не миссионеры, а только люди, явившиеся туда с чисто коммерческими целями"5. В современной науке выделяется три основных типа этнического взаимодей.

1 Тойнби А. Дж. Указ. соч. С. 355.

2 Тойнби А. Дж. Цивилизация перед судом истории / Пер с англ. М.- СПб., 1995. С. 182.

3 Там же. С. 178.

4 Там же С. 187.

5 Северный курьер. 1900, № 320. ствия: воздействие, содействие и противодействие1. Факты свидетельствуют, что контакты западных держав с Китаем можно характеризовать как противодействие, а контакты России и Монголии — как воздействие с элементами содействия. Именно это обстоятельство позволяет нам выдвинуть указанную выше гипотезу о складывании особой «зоны конвергенции», где процессы экономического и социально-культурного взамодействия разных цивилизаций имели свою специфику, отличавшуюся от «столкновения» цивилизаций, описываемых А. Тойнби.

Корректность данной гипотезы подтверждается исследованиями А. Д. Воскресенского в области теории межгосударственных отношений, который изучал русЛ ско-китайские отношения в рамках концепции многофакторного равновесия. Он подчеркивал, что несмотря на существовавшие противоречия и спорные вопросы, Россия и Китай никогда не находились в состоянии формально объявленной войны и улаживали все конфликты посредством дипломатических переговоров. По мнению ученого, это было обусловлено «главным образом, благодаря наличию буферных зон, где официальная граница могла меняться, отражая меняющееся соотношение объективных факторов, что отражалось как в подвижности границ (как компоненте геополитического фактора), так и меняющемся соотношении государственного и общественного компонентов национальных интересов (субъективные факторы).. Таким образом, — пишет автор, — найденная в конце XIX века модель стабильного равновесия между Россией и цинским Китаем была в равной степени благоприятной не только для обеих стран, но и для системы, в силу чего обе страны не проявляли активного стремления к ее изменению"3.

Важное методологическое значение для понимания сущности экономических процессов происходивших в Монголии и сопредельных сибирских территориях имеет модель матричного развития хозяйства и общества, развивавшаяся в трудах Ф. Броделя и И. Уоллерстайна, которые брали в качестве объекта анализа не отдельные экономические и социальные структуры, а целостные социальные системы, так называемы мир-экономики, представлявшие собой экономические интегри.

1 Крысько В. Г. Этнопсихология и межнациональные отношения. Курс лекций. М., 2002. С. 160.

2 См.: Воскресенский А. Д. Россия и Китай: теория и история межгосударственных отношений. М., 1999.

3 Там же. С. 184. рованные и относительно самодостаточные хозяйственные территории.

И. Уоллерстайн делил мир-экономику на три основные зоны: ядро (или центр), полупериферию и периферию, которые отличались по таким экономическим критериям как сложность хозяйственных институтов, прибыльность производимых продуктов, способы контроля над трудом. «Мы выделили два основных конституирующих элемента современной мировой системы, — писал он. — С одной стороны, капиталистическая мир-экономика была построена на всемирном разделении труда, при котором различным зонам этой экономики (мы назвали их ядром, полупериферией и периферией) были присущи особые экономические роли, в них развивались разные классовые структуры. Они использовали, следовательно, различные способы трудового контроля и получали неравные доли прибыли от работы всей этой системы. С другой стороны, политические действия происходили в первую очередь в рамках государств, которые вследствии своей разной роли в мир-экономике, были по-разному структурированы, при наибольшей централизации государств, находящихся в ядре"1.

Ф. Бродель, в отличие от И. Уоллерстайна, стремился помимо экономики связать политику, культуру и социальную структуру, полагая, что каждая из этих сфер, как и экономика, может быть представлена в виде концентрических кругов, причем мир-экономика и мир-культура далеко не всегда совпадали в пространстве. «Экономика никогда не бывает изолированной, — писал он. — Ее почва, ее пространство суть равным образом те почва и пространство, где поселяются и живут другие сущности — культурная, социальная, политическая, — беспрестанно в экономику вмешивающиеся, дабы ей способствовать, либо с тем же успехом ей противостоять"2.

Таким образом, миросистемный подход ставил на место линейной последовательности одновременность, синхронность развития исторических хозяйственных форм и в этом случае даже наиболее передовые экономики не являлись однородными и содержали слаборазвитые анклавы. «История мира, — писал Ф. Бродель, -это кортеж, процессия сосуществования способов производства, которые мы слиш.

1 Wallerstein I. The Modern World-Sistem: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. N.Y., Academic Press, 1974. P. 162.

2 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. З: Время мира. М, 1992. С. 39. ком склонны рассматривать последовательно, в связи с разными эпохами истории. На самом деле эти способы производства сцеплены друг с другом. Самые передовые зависят от самых отсталых, и наоборот: развитие — это другая сторона слаборазвитости"1.

Если воспользоваться идеями и терминологией указанных авторов, то можно предположить, что Российская и Цинская империи представляли собой разные мир-экономики и разные мир-культуры. В России роль ядра играл Петербургско-Московский район, как наиболее экономически и социально развитый, полупериферии, — не входившие в указанный район территории Европейской России, а Сибирь являлась периферией. В Китае, соответственно, ядро — Пекин и портовые города, полупериферия — Внутренний Китай, периферия — окраины империи, в том числе и Внешняя Монголия.

В результате русско-монгольская торговля представляла собой пример взаимодействия российской и китайской периферии, а это порождало новое качество -«зону конвергенции», где экономические и социальные процессы протекали не так как в России, но и не так, как в Китае.

Нам представляется, что такой подход в научном плане вполне оправдан, поскольку позволяет учесть рациональные моменты указанных концептуальных построений и, в то же время, не следует буквально за данными теориями, учитывая специфику экономических и социальных процессов, происходивших в Монголии в рассматриваемый период. В своих попытках определить методологическую основу исследования, мы исходим из бесперспективности поиска «единственно правильной», «научной» теории, способной стать универсальным ключом для изучения любого исторического события или исторической ситуации. Именно плюрализм взглядов и идей позволяет избегнуть односторонности в изучении фактов, неизбежной при буквальном следовании того или иного теоретического построения.

Из такого подхода логически вытекает также использование приемов, методов и теоретических построений, применяемых другими гуманитарными дисциплинами — философией, экономической теорией, социологией, культурологией и пр. Очевидно, на современном этапе развития науки данный процесс является законо.

1 Бродель Ф. Указ. соч. Т. 3. С. 65. мерным: за сугубой специализацией научных дисциплин неизбежно следует синтез, позволяющий представить целостную картину общества во всех его противоречиях. Не следует забывать, что границы между научными дисциплинами, изучающими общество весьма условны, и все попытки сохранить «чистоту» исторического, экономического или философского подхода значительно обедняют любое научного исследование, ведут к упрощенному пониманию сложных общественных явлений.

Не случайно, поэтому в последнее время наблюдается появление целого ряда новых самостоятельных научных дисциплин, таких как историческая этнология, экономическая социология, историческая антропология и т. д., в которых в той или иной степени затрагиваются проблемы изучаемые историей. Например, экономическая социология ставит в качестве одной из задач показать, что «экономические отношения вбирают в себя культурные и властные элементы"1, а историческая этнология изучает «экономическое поведение того или иного этноса"2.

При этом следует подчеркнуть, что данные дисциплины не только не подменяют исторического исследования, но дополняют и обогащают его, позволяют понять изучаемое событие во всех его взаимосвязях. Нам представляется, что такой подход является перспективным, и в дальнейшем интеграция гуманитарных дисциплин будет увеличиваться. Важно помнить о том, что при изучении конкретно-исторической ситуации (в данном случае истории русско-монгольской торговли) экономические отношения вбирали в себя политические и культурные элементы, а способы хозяйствования, экономические ожидания и ориентации участников торговли во многом определялись его принадлежностью к разным национальным и социальным общностям и влияли на ход торговли.

Кроме того, в ходе исторического развития изменялись не только учреждения и социальноэкономические институты, законы и нормы поведения, моральные требования к человеку, система его ценностей, но и содержание, и строение человеческого сознания, его структура и даже механизм действия.

Для нашего исследования учет данного положения представляется особенно важным, поскольку мы имеем дело с различными цивилизационными типамирусскими купцами — носителями европейской экономической культуры и кочевни.

1 Радаев В. В. Экономическая социология: Курс лекций. М., 1998. С. 55.

2 Лурье С. В. Историческая этнология. М., 1987. С. 9. ками-монголами, жившими в условиях натурального хозяйства и олицетворявшими принципиально иной тип экономического сознания и поведения.

Именно цивилизационные различия являлись препятствием для налаживания рациональных, максимально эффективных с точки зрения классической экономической теории торговых отношений (бесспорно, были и иные экономические, политические и социальные причины). Монголы как производители и потребители не вписывались в универсальный тип «экономического человека» в европейском понимании, а потому многие приемы и методы торговли здесь оказывались малоэффективными.

В этой связи, важным элементом нашего исследования является типологиза-ция, как «.специфический способ познания законосообразности социокультурной реальности"1. Русские купцы в Монголии осуществляли определенные действия, входящие в понятие «торговля», социально-экономический смысл которого хорошо известен. Однако изучение их деятельности с позиций общего должно дополняться особенным, теми новациями, которые были привнесены данной группой в рассматриваемое экономическое пространство, обогащая его.

Новации, возникающие через посредство отдельных людей, получали распространение в социальной группе. Используя инструментарий и терминологию социальной антропологии, мы можем определить это как «непреднамеренное социальл ное изобретение». Эти новации не только получали распространение в группе в процессе коммуникации и взаимодействия, но и способствовали консолидации этих групп, превращая их из случайных в достаточно устойчивые образования.

Возникая в группе, новации в процессе взаимодействия подвергались реифи-кации (овеществлению) и ложились в основу норм поведения (в том числе и экономического), которые впоследствии, утрачивая следы своего происхождения, воспринимались как «естественные». Таким образом, создавая новую реальность, человек постепенно начинал подчиняться законам этой реальности, забывал ее корни, и эта реальность начинала играть роль детерминирующего фактора его дальнейшего поведения. Иными словами, общество, измененное индивидуумами, начинало изменять индивидуумов в соответствие с вновь созданными реалиями.

1 Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология: Учебник. М., 1998. С. 42.

2 Там же. С. 43.

Такой подход вполне согласуется со взглядами В. Зомбарта относительно генезиса буржуазии. «Следует помнить, — писал он, — о различии между эпохой раннего капитализма и эпохой высокоразвитого капитализма. Если захотеть кратко и выразительно охарактеризовать различное положение, которое занимал в прежнюю и занимает в нашу эпоху хозяйствующий субъект, то можно сказать: в эпоху раннего капитализма предприниматель делает капитализм, в эпоху высокоразвитого капитализма капитализм делает предпринимателя»! (курсив — А.С.).

Можно утверждать, что в русско-монгольской торговле наблюдался эволюционный процесс смены приоритетов ее участников (как русских, так и монголов). Для многих русских купцов торговля превращалась из средства к существованию в средство существования, и имела другую природу целеполагания и целерацио-нальности. Пытаясь определить сущность данного процесса, Г. К. Гинс использовал термин «сублимация». «Психология предпринимателя, — подчеркивал он, — также поддается сублимации, как и всякая другая"2. Нам представляется, что с этим вполне можно согласиться с учетом того, что в настоящее время под сублимацией понимается «психический процесс преобразования и переключения энергии аффективных влечений на цели социальной деятельности и культурного творчества"3.

Источники.

Источниковую базу настоящего исследования представляет обширный комплекс опубликованных и неопубликованных материалов. В соответствиии с общепринятой классификацией, по своему происхождению их можно разделить на законодательные акты, делопроизводственную документацию, статистические материалы, справочные издания, материалы личного происхождения (мемуары, дневники, письма), путевые заметки и дневники путешественников, периодическую печать. Особый интерес и большой информативный потенциал представляют документы центральных и местных архивов, большинство которых вводятся в научный оборот впервые.

Законодательные источники представлены международно-правовыми актамидоговорами и соглашениями, подписанными между Россией и Китаем, с одной стороны, а с другой — между Россией и Монголией. К первым отнесятся Айгуньский.

1 Зомбарт В. Указ. соч. С. 149.

2 Гинс Г. К. Предприниматель. 2-е изд. М., 1992. С. 208.

3 Большой энциклопедический словарь. Т. 2. М., 1991. С. 424.

1858 г.), Тяньцзинский (1858 г.), Пекинский (1860 г.), Санкт-Петербургский (1881 г.) договоры, русско-китайская декларация 5 ноября (23 октября) 1913 г. о признании автономии Внешней Монголии, а также «Правила для сухопутной торговли» 1862, 1869, 1881 гг., которые непосредственно регламентировали производство товарообмена и характер сделок между подданными Российской и Цинской империй. Особый интерес представляют соглашения подписанные между Россией и Ургин-ским правительством (договор 3 ноября 1912 г. и прилагаемый к нему торговый протокол), русско-монгольское соглашение относительно железных дорог в Монголии от 28 октября 1914 г., а также Кяхтинский русско-монгольско-китайский договор 1915 г., официально закрепивший автономию Внешней Монголии в составе Китая.

Сюда же следует отнести русско-японские соглашения, касающиеся разделения сфер влияния в Монголии и Маньчжурии, включавшие в себя и секретные статьи. Прежде всего речь идет о русско-японской конвенции 31 января — 13 февраля 1907 г., соглашении от 4 июля 1910 г. и секретной конвенции 25 июня 1912 г., в которой «императорское русское и императорское японское правительство решили продлить демаркационную линию, установленнную в дополнительной статье к конвенции 30/17 июля 1907 г. и разграничить сферы их специальных интересов во Внутренней Монголии"1.

Другой блок источников законодательного характера касается осуществления торгово-промышленной деятельности в России и ее правового регулирования. К таким источникам относится большое количество законов и постановлений, регламентировавших организационно-правовые формы торгово-промышленных предприятий, налогообложение предпринимателей, таможенное законодательство и т. п. Большинство указанных законодательных актов содержатся в Полном собрании законов Российской империи, а также в других сводах законов: в Своде законов Российской империи (СПб., 1900. Т. IX: Законы о состоянияхТ. X: Свод законов гражданских) — Своде законов издания 1910 г. (М., 1910. Т. IX. Разд. 3: О купечествеТ. X.

1 Сборник договоров России с Китаем. 1689−1881. СПб., 1889- Гримм Э. Д. Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1842−1925). М., 1927; Соглашение России с монгольским правительством о русско-монгольской торговле, праве приобретения участков земли для распашек и в собственность, о горных, лесных, рыбных и т. п. промыслах и всякого рода торгово-промышленных предприятиях в Монголии. Иркутск, 1913.

Гл. 6: О компании на акцияхТ. XI. Ч. 2: Устав торговый. Кн. 1. Разд. 2. Гл. 2: О товариществе полномТам же. Гл. 3: О товариществе на вере) и др.

Большой интерес представляют правовые акты, регулировавшие налогобло-жение торгово-промышленной деятельности1. Их анализ (в том числе и источниковедческий) в исторической литературе представлен довольно полно, что позволяет квалифицированно судить об основных направлениях торгово-промышленной и фискальной политики государства как внутри страны, так и во внешнеэкономических контактах России с другими государствами .

Указанные документы позволяют подробно и детально представить правовое поле, в котором приходилось действовать российским коммерсантам, а также характеризовать основные направления экономической политики правительства как в целом на Дальнем Востоке и в Центральной Азии, так и конкретно в Китае и Монголии. Важным дополнением к этому виду источников являются материалы, использовавшиеся при подготовке законов или международных договоров, которые дают возможность судить об основаниях и логике принятия того или иного законодательного акта. Такие материалы публиковались как до 1917 г. 3, так и после установления советской власти4, однако большая их часть (справки по подготовке к подписанию договоров с Китаем и Монголией, пересмотру их, черновики или литографированные копии договоров и пр.) находится в архивах. Эти документы отложились в РГИА в фондах Департамента торговли и мануфактур Министерства финансов (Ф. 20) Министерства торговли и промышленности (Ф. 23), Общей кан.

1 ПСЗРИ II. Т. XXXVIII, № 39 118- Там же. Т. XLIII, № 46 079- ПСЗРИ III. Т. X. № 7084- Там же. Т. IV, № 2282- Там же. Т. V. № 2664- Т. XII, № 9181- Там же. Т. XVIII, № 15 601.

2 Шепелев JI.E. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Проблемы торгово-промышленной политики. JL, 1981; Старцев А. В. Торгово-промышленное законодательство и социально-правовой статус предпринимателей в России в XVIII-начале XX в. // Предприниматели и предпринимательство в Сибири (XVIII — начало XX вв.). Барнаул, 1995. С. 3−21- Поткина И. В. Торгово-промышленное законодательство Российской империи // Экономическая история России XIX—XX вв.: современный взгляд. М., 2000. С. 303−322 и др.

3 Сборник дипломатических документов по монгольскому вопросу (23 августа 1912 г. — 2 ноября 1913 г.). СПб., 1914; Журнал Особого междуведомственного совещания, бывшего в С.- Петербурге под председательством иркутского генерал-губернатора, егермейстера JI.M. Князева, по русско-монгольским делам. Иркутск, 1913.

4 Царская Россия и Монголия в 1913;1914 гг. // Красный архив. Т.7 (37). М.- Л., 1928; Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правш-ельств. 1878−1917. Сер. 2. Т. 18. Ч. 1−2- Т. 19. Ч. 1−2- Т. 20. Ч. 1−2. Сер. 3. Т. 1−10. М.- Л. 1931;1934, 1938;1940. целярии министра финансов (Ф. 560), а также в Архиве внешней политики Российской империи в фондах 143 (Китайский стол) и 188 (Миссия в Пекине)1.

Большой массив неопубликованных источников по изучаемой проблеме представлен материалами делопроизводства. Важнейшей функцией этого вида источников являлось документное обслуживание различных управляющих систем как государственных (министерств, департаментов, губернских управлений), так и частных (акционерных компаний, торгово-промышленных фирм). В структуре делопроизводственной документации выделяется группа разновидностей, обеспечивающих принятие и реализацию управленческих решений, и группа разновидностей, обеспечивающих документооборот .

Источники делопроизводственного характера включают в себя разнообразные документы (справки, отчеты, переписку, материалы межведомственных совещаний, циркуляры таможенного ведомства, отчеты русских консулов в Монголии, решения губернский органов и т. д.). Эти материалы отложились как в фондах центральных, так и местных архивов. Наибольшее количество таких документов находится в фондах центральных министерств и ведомств (РГИА. Ф. 20 — Департамент торговли и мануфактур Министерства финансовФ. 21 — Департамент таможенных сборов Министерства финансовФ.22 — Центральные учреждения Министерства финансов по части торговли и промышленностиФ. 23 — Министерство торговли и промышленностиФ. 560 — Общая канцелярия министра финансовФ. 122 — Российская палата по внешней торговле при Министерстве торговли и промышленностиАВПРИ. Ф. 143. Оп. 491 (Китайский стол) — Ф. 188. Оп. 761 (Миссия в Пекине) — Ф. 292. Оп. 732 (Урга. Консульство).

Их дополняют и конкретизируют документы органов местных управлений, полицейских, таможенных и податных учреждений. Важные материалы по исследуемой теме отложились в Томском, Иркутском областных архивах, Центре хранения архивного фонда Алтайского края (ГАТО. Ф. 3 — Томское губернское управлениеФ. 196 — Томская губернская казенная палатаФ. 49 — Томское губернское по.

1 См.: РГИА. Ф. 20. Оп. 7. Д. 3- Ф. 23. Оп. 8. Д. 56, 80, 220, 223, 236, 247- Оп. 18. Д. 260- Оп. 24. Д. 1043- Ф. 560. Оп. 28. Д. 488, 999- АВПРИ. Ф. Китайский стол. Д. 722, 724- Ф. Миссия в Пекине Д. 5, 6, 8, 9 и др.

2 См.: Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. М., 1998. С. 392. податному налогу присутствиеГАИО. Ф. 25. — Канцелярия Иркутского генерал-губернатораФ. 153 — Иркутская таможняЦХАФ АК. Ф. 3 — Главное управление Алтайского горного округаФ. 4. — Главное управление Алтайского округаФ. 69 -Томская казенная палата-. Ф. 170 — Бийское уездное полицейское управлениеФ. 192 — Податной инспектор Бийского участка).

Изучение этих материалов позволяет проследить отношение центральных и местных органов управления к торговле в Монголии, их эволюцию в связи с переменами во внешнеполитической концепции России в Центральной Азии и на Дальнем Востоке. Большой интерес представляет оценки хода торговли и ее перспектив, которые давались как в центральных ведомствах, так и на местах губернскими органами управления, таможенными чиновниками и т. д. Особое значение для исследования размеров, характера и особенностей русско-монгольской торговли имеют ежегодные отчеты консулов в Монголии. Эти отчеты с приложением статистических данных отложились в фондах Министерства торговли и промышленности (РГИА. Ф. 23), российского консульства в Урге (АВПРИ. Ф. Урга. Консульство). Копии отчетов ургинского консула за 60−80-е гг. XIX в. находятся также в фонде A.M. Позднеева (ПФ ИВ РАН. Ф. 44), который при написании своего труда «Монголия и монголы» предполагал отдельный том посвятить проблемам развития русско-монгольской торговли.

Отдельный фонд, в котором отложились дела, касающиеся деятельности экспедиции по закупке скота в Монголии («Монголэкс») находится в архиве Иркутской области (Ф. 71). Здесь хранятся приказы, циркуляры, распоряжения касающиеся деятельности экспедиции, статистические данные об объемах и ассортименте закупок, дела подрядчиков экспедиции и т. д.).

Гораздо скромнее представлены материалы частнокапиталистического делопроизводства. Фонды многих сибирских торгово-промышленных предприятий не сохранились, о чем неоднократно указывалось в исторических исследованиях1. Между тем, это очень ценный источник, позволяющий судить о размерах и направлении предпринимательской деятельности, стратегии, способах торговли, структу.

1 Рабинович Г. Х. Крупная буржуазия и монополистический капитал в экономике Сибири конца XIX-начала XX вв. Томск, 1975. С. 37. ре русских фирм, торговавших в Монголии, а также об имущественном составе капиталистов, их социальном облике, общественной деятельности и т. д.

В этом плане большую ценность представляют документы товарищества Никольской мануфактуры Саввы Морозова сын и К0, хранящиеся в Центральном историческом архиве г. Москвы (ЦИАМ. Ф. 342), материалы фонда A.M. и Д. М. Позднеевых в рукописном отделе Российской Национальной библиотеки (РНБ, г. С.-Петербург, Ф. 590). Отдельные документы частнокапиталистического делопроизводства обнаружены нами в государственном архиве Свердловской области (Ф. 646 — Ирбитский ярмарочный комитет), архиве Алтайского края (ЦХАФ АК. Ф. 69. — Томская казенная палата, Ф. 71 — Барнаульское отделение Русско-Азиатского банка, Ф. 170 — Бийское уездное полицейское управление, Ф. 174 — Бийская городская управа и т. д). Здесь сохранились заявления о выдаче заграничных паспортов, промысловых свидетельств, уставы некоторых торговых домов, распоряжения хозяев фирм, деловая переписка, духовные завещания отдельных предпринимателей и пр. Однако, за исключением морозовской фирмы, говорить о какой-либо системе в организации делопроизводства не приходится, и в большинстве своем указанные материалы представлены отдельными документами, что снижает их информативные возможности и затрудняет источниковедческий анализ.

Особую ценность и важность для настоящего исследования имеют статистические источники, показывающие размеры и структуру экспорта и импорта, их распределение по отдельным участкам границы, направления главных и второстепенных товаропотоков, а также численность и состав русских предпринимателей, торговавших в Монголии. В связи с особой важностью этих данных и особенностями их сбора и обработки, мы выделили вопрос о достоверности и информативных возможностях статистических источников в отдельный параграф (см. ниже). Необходимость подробного анализа этого типа источников обусловлена также и тем, что в большинстве исследований, касающихся вопросов русско-монгольской торговли эти данные не получили должного источниковедческой оценки, зачастую использовались некритически, что порождало выводы, искажавшие реальную картину развития торговли и влияло на общие оценки русско-монгольских торгово-экономических отношений.

Справочные издания представлены «Сибирскими торгово-промышленными календарями», издававшимися в Томске в 1894—1911 гг.1., справочниками для купцов и фабрикантов2, «Обзорами» губерний, составлявшимися местными статистическими комитетами3, «Памятными книжками» за разные годы4, справочно-статистическими изданиями, выходившими в некоторых сибирских городах5. В этих изданиях содержалась информация о предпринимателях и фирмах, торговавших за границей, публиковались статьи и очерки о русско-монгольской торговле и ее деятелях, приводились статистические сведения об экспортно-импортных операциях.

Данные о торговле с Китаем публиковались в «Обзорах внешней торговли России по европейской и азитской границам», которые издавались с 1875 г., но здесь обороты русско-монгольской торговли отдельно не выделялись и входили в общие данные русско-китайского товарооборота. Этот же недостаток был характерен и сведений о русско-китайской торговле, издававшихся кяхтинскими предпринимателями6.

Сведения о торговых оборотах и прибылях отдельных фирм содержались в справочниках о торговых домах и акционерных обществах, но, поскольку большинство русских торговых предприятий, действовавших в Монголии, относились в разряду средних и мелких, информация о них в эти издания не попадала .

Подробная информация о русско-монгольской торговле содержалась в «Отче.

1 Сибирский торгово-промышленный календарь на 1894 год. Томск, 1893- Сибирский торгово-промышленный и справочный календарь на 1897 год. Томск, 1897- Сибирский торгово-промышленный календарь на 1898 год. Томск, 1898 и др.

2 Торгово-промышленная Россия: Справочник для купцов фабрикантов. СПб., 1899- Сибирь: Указатель торгово-промышленных фирм, фабрик, заводов, мастерских, золотопромышленных предприятий и пр., городов и селений Сибири на 1910;1911 гг. М., 1910; Вся Сибирь: Справочная книга по всем отраслям культурной и торгово-промышленной жизни Сибири. СПб., 1908 и др.

3 Обзор Томской губернии за [1889- 1914] год. (Приложение ко всеподданейшему отчету Томского губернатора). Томск, 1891 -1914.

4 Памятная книжка Томской губернии на 1871 год. Томск, 1871- Памятная книжка Томской губернии на 1910 год. Томск, 1910.

5 Штейнфельд В. Справочник по городу Бийску и Бийскому уезду. 1911 г. Бийск, 1911; Справочник по городу Ново-Николаевску. 3- изд. Новосибирск, 1992.

6 Статистические сведения относительно внешней торговли России с Китаем через Кяхту за 1875−1894 год. СПб., 1910.

7 Сведения о торговых домах, действоваших в России в 1892 году. СПб., 1893- Сборник сведений о действующих в России торговых домах (товариществах полных и на вере). СПб., 1912. тах" Российской экспортной палаты, которые стали публиковаться с 1912 года1. Здесь сообщались краткие сведения о заседаниях палаты, на которых рассматривались вопросы состояния и развития русской торговли в Монголии, приводились некоторые статистические данные, делались конъюнктурные обзоры, обсуждались проекты усиления российского экономического влияния за границей и т. д. В целом эти издания представляют собой ценный источник информации о развитии торговли в Монголии после 1911 года.

Большое значение для понимания процессов, происходивших в русско-монгольских торговых контактах, имеют документы личного происхождения, к которым относятся дневники, мемуары, письма. Эти источники позвляют взглянуть на события изнутри, глазами современников, с их пониманием ситуации, заблуждениями, степенью информированности и т. д. Оценивая значение мемуаров для исторического исследования, известный советский ученый П. А. Зайончковский подчеркивал, что «ценность мемуаров заключается в изложении фактической стороны описываемых событий, а не в оценке их, которая, естественно, почти всегда субъективна"2.

В принципе, соглашаясь с такой оценкой, следует отметить, что именно субъективность мемуаров, писем и дневников позволяет представить исследуемые события не с точки зрения «исторической объективности и закономерности», которые зачастую бывают весьма сомнительны и отражают сложившуюся политическую или социальную конъюнктуру, а через призму личного восприятия участника исторического процесса. Такое личное восприятие значительно обогащает и конкретизирует изучаемые процессы и позволяет понять и оценить поступки людей в конкретно-исторической ситуации.

Некоторые документы личного происхождения, касающиеся вопросов русско-монгольской торговли опубликованы. Прежде всего следует отметить дневники и переписку служащего купца Я. Е. Мокина А.В. Бурдукова3, видного деятеля русско.

1 Российская экспортная палата: Отчет за 1912 год. СПб., 1913; Российская экспортная палата: Отчет о деятельности Восточных отделов за 1913 год. СПб., 1914; Российская экспортная палата: Отчет за 1914 год. Ч. 1−3. Пг., 1915; Российская экспортная палата: Отчет Российской экспортной палаты за 1916 г. Пг., 1917.

2 История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Т. I. М., 1976. С. 6.

3 Бурдуков А. В. В старой и новой Монголии: Воспоминания, письма. /Сост., вступ. ст., ком-мент., прим. Е. М. Даревской. М., 1969. монгольской торговли, бийского купца А.Д. Васенева1, воспоминания народника Ф.

2 3.

Кона о путешествии в Урянхайский край, письма Г. Н. Потанина. Ценность записок Ф. Кона, заключается еще и в том, что в них приводятся обширные выписки из документов архива Усинского пограничного управления, принадлежавшие перу купца Г. П. Сафьянова, Ургинского консула Я. П. Шишмарева, которые характеризовали русскую торговлю в Урянхайском крае4. Сюда же можно отнести отчет Я. П. Шишмарева о деятельности Ургинского консульства, в котором содержатся ценные сведения о состоянии и развитии русско-монгольских торговых связей за 25-летний период5.

Ряд записок и мемуаров был опубликован русскими эмигрантами: В. А Яхонтовым «Россия и Советский Союз на Дальнем Востоке"6, князем А. Лобановым-Ростовским «Россия и Азия» и «Россия и Монголия"7, известным царским дипломатом и активным проводником политики России в Монголии И. Коростовцом «От Q.

Чингисхана до Советской Республики" и др. В основном эти работы касались политических отношений между Россией, Монголией и Китаем, а вопросы развития торгово-экономических связей занимали подчиненное место.

Кроме опубликованных работ, в архивах сохранилось немалое количество дневниковых записей, путевых заметок русских ученых, путешественников, чиновников, которые содержат ценные сведения о состоянии торговли, положении русских купцов в Монголии, описания русских торговых факторий, состояния путей сообщения и т. д. Среди них следует выделить дневниковые записи супруги Г. Н. Потанина Александры Викторовны Потаниной (Лаврской) о жизни русской коло.

1 Сибирский купец А. Д. Васенев /Сост., вступ. ст., прим., библиогр. А. В. Старцева. Ч. 1: Дневники- 4.2: Документы и письма. Барнаул, 1994.

2 Кон Ф. За пятьдесят лет. Собр. соч. Т. III: Экспедиция в Сойотию. М., 1934.

3 Письма Г. Н. Потанина /Сост. А.Г. Грумм-Гржимайло, С. Ф. Коваль, Я. Р. Кошелев, Н. Н. Яновский. Т. 1. Иркутск, 1987; Т. 2. Иркутск, 1988; Т. 3. Иркутск, 1989; Т. 4. Иркутск, 1990; Т. 5. Иркутск, 1992.

4 Кон Ф. Указ. соч. С. 209−219.

5 Русский консул в Монголии: Отчет Я. П. Шишмарева о 25-летней деятельности Ургинского консульства / Сост., вступит, статья, примеч., библиогр. Н. Е. Единарховой. Иркутск, 2001.

6 Yahontoff V.A. Russia and the Soviet Union in the Far East. New York, 1931.

7 Lobanov-Rostovsky A. Russia and the Asia. New York, 1933; Он же. Russia and Mongolia II Slavonic Review. 1927, № 5.

8 Korostovets I.Y. Von Cinggis Khan zur Sovjetrepublik/ Eine Kurze Geschichte der Mongolei unter besonderer Berucksichtigung der Neuesten Zeit. Berlin, 1926. нии в Кобдо, хранящиеся в архиве Иркутской области в личном фонде Потаниных1. В фонде Восточно-Сибирского отдела РГО хранится рукопись статьи Ф.А. Парня-кова «О русских в Монголии». Автор статьи с 1914 г. являлся священником Ургин-ской консульской церкви и немало сделал для устройства в Монголии школ, библиотек, содействовал распространению литературы и т. д. В 1916 г. Ф. А. Парняков совершил поездку в северо-западную Монголию, впечатления от которой были изложены в упомянутой статье.

Среди документов личного характера следует отметить также записку Бийско-го окружного полицейского исправника Е. Замятина «О торговле бийских купцов с китайцами и монгольцами на Кош-Агаче, в долине реки Чуй», хранящуюся в личном фонде известных алтайского краеведов С.И. и Н. С. Гуляевых, в которой подробно излагались условия и результаты торговли с северо-западной Монголией в 60-е гг. XIX в.3.

Проблемы русско-монгольских торговых связей получили достаточно широкое отражение в центральной и местной периодической печати. Материалы по этому вопросу публиковались в газетах «Томские губернские ведомости», «Сибирской газете» (Томск), «Сибирь», «Восточное обозрение» (Иркутск), «Жизнь Алтая» (Барнаул), «Алтай» (Бийск). Особенно много корреспонденций, статей и обзоров в периодической печати появилось в начале XX в., когда обсуждался «монгольский вопрос» и материалы, касающиеся его, часто публиковались в столичных газетах «Новое время», «Утро России», «Коммерсант», «Торгово-промышленная газета», «Биржевые ведомости» и др.

Подробное освещение монгольская тема получила на страницах журнала «Русский экспорт» — органа Российской экспортной палаты4, который стал выходить в Петербурге с 1912 г., а также во многих центральных и сибирских журналах,.

1 ГАИО. Ф. 779. On. 1. Д. 36. — «Шесть месяцев в Хобдо» (рукопись) — Д. 37. — Дневник и черновые записки о путешествии в северо-западную Монголию (рукопись) — Д. 38 — «Путешествие в северо-западную Монголию» (рукопись) — Д. 44 — «Отрывок из путешествия в Монголию» (рукопись).

2 ГАИО. Ф. 293. On. 1. Д. 723.

3 ЦХАФ АК. Ф. 163. On. 1. Д. 99.

4 См. напр: К постройке железной дороги Мысовая — Кяхта // Русский экспорт. СПб., 1912, № 1.С. 4−6- К учреждению Русско-Монгольского акционерного общества // Там же. 1912, № 3. С. 99- Об установлении ежедневных почтовых рейсов в Монголии // Там же. 1912, № 4−5. С. 154−155- Князь Палта о торговле в Монголии // Там же. 1914, № 3. С. 106 и др. выходивших как до 1917 г., 1 так и в советский период2.

Завершая обзор источников, следует подчеркнуть, что вопросы истории русской торговли в Монголии во второй половине XIX-начала XX в. обеспечены достаточно широкой источниковой базой и позволяют подробно и всесторонее исследовать проблему. Вместе с тем, далеко не всс источники содержат необходимую и достоверную информацию и требуют внимательного анализа и критического подхода.

1 Чмелев Н. Чуйский тракт и наша торговля в Китайской империи // Сибирский наблюдатель. Томск, 1902. Кн. 5. С. 23−32- Кн. 6. С. 1−7- Кн. 7. С. 21−26- Кн. 8. С. 103−105- Кн. 9. С. 124−127- Он же. К вопросу о нашей взаимной торговле в Монголии и Китае по Чуйскому тракту // Сибирский наблюдатель. 1903, Кн. 5. С. 82−90- Он же. Чуйский тракт и таможенный и ветеринарный пункты на этом пути // Сибирский наблюдатель. Томск, 1904. Кн. 1. С. 83−99- Коваленко С. А. По поводу торговли бийских купцов с китайцами // Сибирский наблюдатель. Томск, 1903. Кн. 1. С. 71−76- Кн. 2. С. 55−61- Кн. 3. С. 62−68- Он же. О разграблении в 1872 г. г. Хобдо (Кобдо) // Сибирский наблюдатель. Томск, 1903. Кн. 6. С. 64−67- Свечников А. Русские в Монголии: (наблюдения и выводы) // Вестник Азии. Харбин, 1910, № 3. С.158−173- Он же. Русская торговля в северозападной Монголии по личным наблюдениям в 1905;1907 гг. // Вестник Азии. Харбин, 1912, № 1112. С. 61−93 и др.

2 Грумм-Гржимайло Г. Россия и Монголия // Экономическая жизнь Дальнего Востока. Чита, 1922, № 3−4. С. 3−18- Н. К. Исторический очерк торговли с западным Китаем и западной Монголией через Семипалатинский край // Наше хозяйство. Сб. № 4. Семипалатинск, 1926 С. 3−25- Злобин В. Чуйский тракт // Жизнь Сибири. Новониколаевск, 1925, № 3. С. 60−70- Обручев В. Больше внимания Чуйскому тракту // Новый Восток. М., 1925. Кн. 8−9. С. 125−132- Кашинцев Д. Чуйский тракт в Монголию // Новый Восток. М., 1925. Кн. 8−9. С. 133−143- Шойжелов С. Монголия и царская Россия // Новый Восток. М., 1926. Кн. 13−14. С. 351−363- Гирченко В. Царская Россия и Монголия в 1913;1914 годах // Жизнь Бурятии. Верхнеудинск, 1930, № 5−6. С. 125−132 и др.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Развитие русско-монгольских торгово-экономических отношений во второй половине XIX-начале XX в. протекало на фоне глобальных изменений в мире и определялось как внутренними (процесс модернизации), так и внешними (становление новой системы международных отношений) факторами.

Развитие капиталистических отношений в Западной Европе и формирование мирового рынка привели к перенесению соперничества великих держав в страны Востока, которые прежде стояли в стороне от оживленных экономических контактов и слабо участвовали в системе международного разделения труда. Определяющим мотивом политики ведущих капиталистических стран на Дальнем Востоке, в том числе и в Китае, стала борьба за рынки сбыта и источники сырья. После завершения «опиумных войн» державы не только разделили Китай на сферы влияния и зоны «специальных интересов», но и строили планы проникновения на русский Дальний Восток, который в силу своей отдаленности, транспортной оторванности от Центральной России и слабой хозяйственной освоенности, представлял обширное поле для экономической экспансии.

В России отношения с Цинской империей рассматривались преимущественно с точки зрения реализации экономических интересов, а развивавшуюся отечественную промышленность (прежде всего текстильную) Китай и Монголия интересовали как рынок сбыта российской мануфактуры.

Однако до 1880-х гг. внимание к Дальнему Востоку со стороны российского правительства было существенно ослаблено в силу сложности модернизационных процессов, протекавших в стране и необходимости урегулирования отношений на европейском направлении (борьба за отмену статей Парижского трактата 1856 г.). Усиление интереса к Сибири и Дальнему Востоку проявилось лишь после русско-турецкой войны 1877−1878 гг., когда формируется так называемое государственно-экономическое направление, определившее основные геополитические и экономические цели России на Востоке.

До этого времени инициатива развития экономических контактов с Китаем и Монголией принадлежала преимущественно предпринимателям приграничных сибирских регионов, которые стремились перенести свои торговые операции на территорию Цинской империи. В свою очередь, Пекинское правительство, надеясь создать противовес усиленному проникновению западного капитала на китайский рынок, предприняло ряд шагов, направленных на нормализацию отношений с Россией и урегулирование спорных вопросов территориального и экономического характера.

Результатом этой взаимной заинтересованности стало подписание в 50−60-х гг. XIX в. ряда договоров и соглашений, которые значительно оживили торгово-экономические связи между Россией и Китаем и вовлекли в их орбиту Монголию. Айгуньский, Тяньцзинский и Пекинский договоры позволили русским (прежде всего сибирским) купцам развернуть активную предпринимательскую деятельность на всем протяжении русско-китайской границы и, особенно, в Северной Монголии, где торговля производилась беспошлинно. Петербургский договор 1881 г., урегулировавший «илийский кризис», не только подтвердил режим беспошлинной торговли в Монголии, но и предоставил возможность русским подданным посещать с торговыми целями районы Внутреннего Китая. Однако попытки фабрикантов Центрального промышленного района утвердиться на китайском рынке потерпели неудачу, и важнейшим регионом сбыта промышленных изделий становится Монголия, потреблявшая до середины 1890-х гг. большое количество российских хлопчатобумажных и шерстяных тканей.

Во второй половине XIX в. русская торговля в Монголии развивалась весьма динамично. Вовлекая традиционное кочевое хозяйство в орбиту товарно-денежных отношений, она расширяла не только экономические, но и социально-культурные связи между монголами и жителями приграничных местностей Сибири. По официальным данным торговые обороты русских предпринимателей в Монголии за период с 1865 по 1886 г. возросли в 2,3 раза, причем соотношение экспорта и импорта было примерно одинаковым (экспорт — 49,1%, импорт — 50,1%).

Успех русской торговли в Монголии в этот период объяснялся, с одной стороны, сравнительно слабой китайской конкуренцией, а с другой — созданной русскими купцами системой взаимовыгодного товарообмена, которая способствовала формированию в традиционном кочевом хозяйстве элементов рыночных отношений, а вносимые инновации обусловливали постепенную эволюцию монгольской экономики от простого товарного производства к расширенному. Следует подчеркнуть, что эти инновации не предполагали силовых методов воздействия и осуществлялись с учетом хозяйственных, социально-культурных и мировоззренческих основ монгольского общества, и это позволяло ему органично и менее болезненно воспринимать достижения рыночной цивилизации.

Указанные обстоятельства способствовали формированию на территории Монголии и приграничных сибирских регионов особого экономического и социально-культурного социума, условно названного нами «зоной конвергенции», в которой взаимодействие цивилизаций отличалось от приемов и способов, характерных для контактов западных держав с Китаем и другими азиатскими государствами.

Важнейшие характеристики и причины складывания указанной «зоны конвергенции», на наш взгляд, заключались в следующем:

1) Территория взаимодействия не принадлежала ни одной из контактирующих сторон (России или Китаю), а ее нахождение в составе Цинской империи не влияло коренным образом на содержание экономических, политических, социально-культурных процессов, характерных для монгольского общества, поскольку до начала XX в. Пекинское правительство проводило политику изоляции Северной Монголии, как от иностранного, так и от китайского влияния.

2) Равноудаленность «зоны конвергенции» от центра (ядра) российской, китайской и западноевропейской мир-экономик, что значительно ослабляло их влияние на характер складывавшихся социально-экономических процессов.

3) Особый правовой режим торговли, установленный русско-китайскими договорами 1860 и 1881 гг. создавал благоприятные условия для формирования взаимовыгодных социально-экономических взаимоотношений между российскими и китайскими подданными. Кроме того, многие положения соглашений, имели юридически неопределенный характер, что позволяло их двоякое толкование в зависимости от конкретной ситуации и не предполагало жестких санкций за их нарушение.

4) Субъектами взаимоотношений являлось население периферийных зон российской и китайской мир-экономик, что обусловливало институциональную «рыхлость» социально-экономических отношений, включавших как «цивилизованные» способы торговли, так и «традиционные».

5) Толерантность русских торговцев, обусловленная незавершенностью формирования в Сибири экономических и социальных процессов, характерных для высокоорганизованного рыночного хозяйства. Большинство предпринимателей являлись маргиналами, выходцами из разных сословий (крестьян, мещан, инородцев) и разных местностей (в том числе и Европейской России), не укоренившихся в определенной социальной среде с соответствующими нормами и стереотипами поведения. Это способствовало более высокой степени восприимчивости к иной цивилизации с характерными для нее моделями экономического и социокультурного поведения.

6) Маргинальность активных субъектов взаимодействия (купцов) облегчала им в условиях Монголии привносить инновации, осуществлять «непреднамеренные социальные изобретения», которые со временем объективировались и институционализировались, создавая новую реальность, выступавшую в качестве внешней по отношению к индивидам силы. Эта реальность детерминировала процессы взаимодействия, и иные субъекты, погружаясь в эту реальность, либо были вынуждены следовать ее условиям и правилам, либо ею отторгались. Этим объясняются факты, когда некоторые предприниматели пытались вести дело в Монголии в соответствии с нормами «цивилизованной» торговли и терпели крах.

7) В Монголии русские предприниматели «делали капитализм» (В. Зомбарт) и это «делание» осуществлялось под мощным влиянием экономических, социальных, конфессиональных стереотипов, характерных для монгольского традиционного общества, причем русские купцы, привнося в Монголию элементы «цивилизованной» торговли, одновременно «принимали законы степи» (Г.Н. Потанин), которые игнорировались «цивилизованными» западноевропейскими предпринимателями, стремившимися унифицировать особенности традиционного общества.

В 1890 гг. — начале XX в. обороты русской торговли заметно увеличились, что было связано с началом эксплуатации Сибирской железной дороги и появлением на монгольском рынке ряда крупных российских и иностранных фирм. Одновременно с этим увеличивается ввоз в Монголию китайскими коммерсантами мануфактуры английского и американского производства, которая была значительно дешевле русской. Это привело к тому, что предприниматели основное внимание сосредоточили на скупке монгольского сырья, а в целом русская торговля приобрела пассивный баланс, который в начале XX в. превратился в устойчивую тенденцию.

Однако такая ситуации не повлекла за собой каких-либо кардинальных изменений в политике России по отношению в Монголии и до 1911 г. она продолжала оставаться такой же, как и в 60−80-х гг. XIX в. Причин этого было несколько. Сознавая важность Монголии для России в политическом и стратегическом отношении, российские политики недооценивали роль экономического фактора в развитии русско-монгольских контактов, полагая, что соседство Сибири и Монголии явится решающим преимуществом в укреплении российского влияния в Монголии. Исходя из этого, не было предпринято сколько-нибудь серьезных мер для создания инфраструктуры торговли, обеспечения ее кредитной поддержкой и пр. Свою роль здесь сыграл тот факт, что размеры русско-монгольского товарооборота в масштабах всей торговли по азиатской границе, а тем более в общих цифрах внешней торговли России были небольшими, а затраты на ее поддержку в виде строительства удобных путей сообщения, средств транспорта и связи были весьма значительны. Кроме того, правительственные органы предполагали, что затраты на создание инфраструктуры и техническое обеспечение торговли возьмет на себя наиболее заинтересованная сторона — предприниматели, а роль правительства будет заключаться в юридическом оформлении русско-монгольских отношений, консульской поддержке и т. п.

Но эти надежды не оправдались в силу того, что сибирские предприниматели, непосредственно торговавшие в Монголии, и российские фабриканты, снабжавшие их необходимыми товарами, преследовали разные цели и имели неодинаковые возможности. По сути дела, сибирские купцы находились в зависимости у фабрикантов Центральной России, а для последних торговля в Монголии не представляла особого интереса вследствие ограниченности рынка. Для российских капиталистов оборот капитала завершался при продаже товара сибирским купцам, а все заботы по его доставке товара в Монголию и продаже монгольскому потребителю ложились на плечи сибиряков. Все просьбы предпринимателей Сибири и призывы относительно производства изделий, которые бы по ассортименту и качеству устраивали монголов, фабрикантами игнорировались, поскольку они получали высокие прибыли без дополнительных затрат.

Провозглашение независимости Монголии в 1911 г. предоставило шанс русским капиталистам укрепить свою позиции на монгольском рынке, поскольку их конкуренты-китайцы были вынуждены покинуть страну. В свою очередь, воспользовавшись просьбами монгольской стороны, Россия предприняла ряд шагов, направленных на поддержку Ургинского правительства, надеясь получить ряд политических и экономических преимуществ.

Выступая в защиту Халхи, Россия не преследовала целей захвата или присоединения Монголии. Планы российских стратегов предполагали создание на ее территории буферного государства, которое, с одной стороны, принципиально не изменяло геополитической конфигурации региона, а с другой — обеспечивало безопасность восточных границ России перед лицом усиливавшейся западной экспансии. Важным инструментом в реализации этих намерений должна была стать русская торговля. С этой целью был проведен целый ряд межведомственных совещаний, создан Дальневосточный отдел Российской экспортной палаты и ряд других мероприятий направленных на увеличение ее объемов, создание торговой инфраструктуры и т. д. Все это оказало благотворное влияние как на расширение торгово-экономических контактов, так и на процесс создания монгольской государственности.

Первая мировая война затормозила эти положительные тенденции, и многие из запланированных мероприятий оказались нереализованными. Все попытки политиков и предпринимателей переломить негативные тенденции не дали положительного эффекта, и к 1917 г. товарообмен между Россией и Монголией фактически прекратился. Его возобновление относится к 20-м гг. XX в., когда на политической карте мира появились два новых государства — РСФСР и МНР.