Теория фреймов как инструмент социологического анализа повседневного мира

Современная социологическая теория находится в ситуации осмысления процессов стремительной и непрерывной трансформации социального мира. Глобализация, размывание национальных границ, развитие технологий коммуникации, элиминация старых и возникновение новых социальных тождеств и различий бросают вызов социологии, традиционно полагающей себя «наукой об обществе». Впервые за многие десятилетия в социальной теории разгорается спор о том, возможна ли вообще подобная самоидентификация социальной науки и не лишает ли век глобализации социологию ее предмета — общества, понимаемого как социальная реальность sui generis1.

На фоне этих дискуссий о «глобальном мире» растущий интерес к повседневности кажется парадоксальным. И, тем не менее, в последнее десятилетие мы наблюдаем «ренессанс социологии повседневности». Об этом парадоксе неоднократно писали как западные (Н. Элиас [Элиас2001], Б. Вальденфельс [Вальденфельс 1991], А. Лефевр [Lefebvre 1987]), так и отечественные авторы (В.В. Волков [Волков 1997], A.C. Панарин [Панарин 2004], H.H. Козлова [Козлова 1992]).

Возвращение повседневности в качестве предмета социологического осмысления проявляется в отказе от апелляций к социетальным структурам и процессам, в акцентировании повседневной «укорененности» социальной реальности, в переходе от интуиции2 «вечного, тотального и всепроникающего Общества» к интуиции «подвижной и свободно координируемой повседневной интеракции». Неслучайно в последние несколько лет переведенными на русский язык (и, судя по интенсивности цитирования, востребованными) оказались теоретики, уделяющие первоочередное внимание именно повседневным взаимодействиям, обыденным рутинным практикам и феноменам «жизненного мира». В их числе А. Шюц, П. Бурдье, Г. Гарфинкель, Э. Гидденс, И. Гофман, М. Фуко.

Каким образом логика исследований глобального мира сочетается с логикой изучения повседневности? Почему поворот к феноменам «метаобщественного» порядка в современных теориях глобализации совпадает с обращением социологии к повседневности, к элементарному уровню социальности?

1 Этот спор находит отражение в работах таких влиятельных современных теоретиков как Э. Гидденс [Гидденс 2003], 3. Бауман [Bauman 2002], Дж. Урри [Urry 2000], А. Турен [Турен 1998], [Турен 2004],.

Й. Элстер [Elster 1990] и Б. Латур [Latour 1999]. В отечественной социологической литературе продуктивная и исчерпывающая критика попыток такого рода ревизии предложена А. Б. Гофманом [Гофман 2005].

2 Дотеоретическая «интуиция» предполагает некоторое понимание предмета исследования, предшествующее его собственно теоретическому осмыслению. Интуиция составляет «нелогическое ядро логически выстроенной теории» (К. Поппер). Более подробно о роли дотеоретической интуиции в социологическом теоретизировании: [Филиппов 2003], [Филиппов 2004].

Один из возможных ответов состоит в подозрении, которое бросает на идею общества современная социокультурная ситуация. Размывание территориальных границ, формирование общей информационной среды, унификация норм и стандартов жизни делают проблематичным то, что с конца XIX столетия и до недавнего времени оставалось аксиомой социологии — неколебимость общества как самостоятельной суверенной реальности.

Социология вынужденно адаптируется к такой трансформации своего предмета. Социальной теории, чтобы преодолеть разрыв между базовыми социологическими коицептуализациями и стремительно трансформирующимся предметом исследования, приходится прибегнуть либо к радикалыюму переосмыслению этого предмета («переопределить общество»), либо произвести рефокусировку своего исследовательского интереса («уйти от общества»).

Первое решение предложено и развито Никласом Луманом. Он решительно и последовательно опровергает правомерность апелляций к традиционному пониманию «общества». Исходный вопрос его теоретических построений: каковы основания демаркации, позволяющие провести различие между обществом и «не-обществом»? Иными словами, где социальной теории следует искать источник дефиниции своего предмета?

Анализируя классические ответы па эти вопросы, он приходит к выводу: «господствующее ныне понимание общества» покоится на «взаимосвязанных аксиоматических предположениях», а именно, па предположениях, что: общество состоит из конкретных людей и из отношений между людьми;

— общество, следовательно, конституируется, или хотя бы интегрируется благодаря консенсусу между людьми, благодаря согласованию их мнений и дополнительности их целе-устаповок;

— общества, будто бы, являются региональными, территориально-ограниченными единицами, так что Бразилия представляет собой какое-то другое общество, нежели Таиланд, а США — является иным, отличным от России обществом, но тогда и Парагвай, конечно, является обществом, отличным от Уругвая;

— поэтому такие общества, как группы людей или как территории, можно наблюдать извне" [Думай 2004:23].

Эти аксиомы предписывают социологии одновременно «гуманистическую» (дефиниция от индивидов) и «региональную» (дефиниция от территории) трактовки своего предмета. Обе эти интерпретации, по Луману, несостоятельны. Общество не может быть понято ни как «общество индивидов», ни как «общество-государство».

Пытаясь «вывести» общество из людей, его, якобы, образующих, социология наталкивается на противопоставление «реализма/номииализма» и оказывается не в состоянии ответить на вопрос, что именно превращает людей в общество. Чтобы избежать ловушки этой ложной дихотомии, преследующей социологию на протяжении всей ее истории, необходимо «рассматривать человека в его целостности, с его душой и телом, как часть окружающего мира системы общества», иными словами, вообще исключить его из рассмотрения [Луман 2004: 27]. Общество, таким образом, должно пониматься как «общество без индивидов». Ведь «общество не весит столько же, сколько весят все вместе взятые индивиды, и не меняет свой вес с каждым рождением и каждой смертью отдельного индивида» [Луман 2004: 23]. Формула «Общество = /(Индивиды)» несостоятельна, какой бы ни была функция «Г». Ни общественный договор, ни врожденная солидарность, пи принуждение социальных институтов, взятые в качестве «функции от индивидов», не дадут исследователю дефиниции общества.

Столь же очевидные, по мнению Лумана, возражения свидетельствуют и против территориально-ориентированных регионалистских определений. Лумановская критика здесь близка современной критике, предложенной в теориях глобализации: «Всемирные взаимозависимости сегодня больше, чем когда-либо прежде, проникают во все конкретные области общественного процесса. „информационное общество“ децентрализовано, но связно во всемирном масштабе благодаря своим сетям.» [Луман 2004: 27].

Гуманистические и региональные (национальные) понятия общества уже не способны отвечать потребностям теории- - заключает Луман, — их жизнь продолжается всего лишь благодаря словоупотреблению. Тем самым, современная социологическая теория оставляет ощущение раздвоенности, выглядит двуликим Янусом: она использует концепции, еще не разорвавшие связь с традицией, но уже делает возможными вопросы, которые могли бы взорвать рамки последней" [Луман 2004: 27]. Чтобы сохранить идею общества как основную концептуализацию социологии, Луману приходится с одной стороны избавляться от «индивидов» в ее определении, с другой — формулировать «теорию систем как основание теории общества, таким образом, чтобы в определении границ общества она не зависела от пространства и времени». (В этом отношении Луман подобен роялисту, замышляющему покушение на правящего, но немощного монарха во имя спасения самого института монархии.).

Мы не будем подробно рассматривать альтернативное определение общества, разработанное в концепции Никласа Лумапа. Предложенное им решение (опирающееся на понятия коммуникации, самореферентности и аутопойетической системы) не является принципиальным для дальнейшего нашего рассуждения. Луман нас интересует лишь как чрезвычайно чуткий теоретик, по-своему отреагировавший на вызовы, которые современность адресовала классическим социологическим концептам. Другое упомянутое выше решение — радикальный отказ от понятия «общества», стремление сохранить индивидов, пространство и время в фокусе социологического исследования даже ценой забвения центрального социологического концепта — является реакцией на сходные вызовы современности. Как справедливо замечает А. Б. Гофман: «Перспектива существования „социологии без общества“ уже не кажется странной или маловероятной. Более того, она иногда прямо прокламируется, и призывы отказаться от понятия общества в социологии раздаются все чаще» [Гофман 2005: 20]. Впрочем, в отличие от А. Б. Гофмана мы не ставим своей задачей критический анализ подобного рода ревизии центральной социологической концептуализации. Наш вопрос иной: каким образом факторы, обуславливающие эту ревизию, способствуют актуализации социологии повседневного мира?

Среди тех, кто наиболее последовательно выступает за отказ от категории общества в социологии, следует отметить британского социолога Джона Урри. В его работе «Социология за пределами обществ. Мобильности двадцать первого столетия» сформулирована масштабная программа пересмотра повестки дня социологии, которая утрачивает претензии на объяснение «социального как общества» и предпринимает попытки его новой концептуализации (в частности, посредством понятия «мобильности») [11ггу 2000:18].

Любопытно, что центральная критическая интенция Урри, направленная против традиционного понимания «общества» в социологии, совпадает с критической интенцией Лумана. Но Луман приходит к выводу о необходимости переопределения общества, Урри же предлагает предать забвению это отжившее понятие и произвести «рефокусировку» социальной теории — отвлечься от уровня социетальной организации с тем, чтобы обнаружить взаимосвязь глобального и локального, макросоциального и повседневного. Эта рефокусировка заставляет социологию искать свой предмет «по ту сторону» понятия общества. Такое переосмысление предмета стимулирует поиск новых концептуализаций либо в области глобальных феноменов, либо, напротив, в сфере элементарных социальных образований и повседневных взаимодействий.

Именно здесь, на наш взгляд, следует искать причины обнаруженного парадокса одновременной актуализации социологии повседневности и теорий глобализации. Теоретический пафос концепций глобализации не противоречит основным интенциям теорий повседневности, однако и логика глобального мира и логика мира повседневности противостоят логике социеталъпого.

Для теоретиков социетального подхода само общество (традиционно мыслимое в границах государства) является исходной точкой анализа. Для социологов повседневности оно, напротив, представляет собой не условие, а искомое решение задачи. Задача же состоит в том, чтобы отыскать в кажущемся хаосе повседневных взаимодействий основания социального порядка. «Общество», со всеми его «институциональными матрицами» и «структурными образованиями», более ничего не объясняет, оно само должно быть объяснено в перспективе интерсубъективной реальности повседневного мира. Актуальность социологических исследований повседневности как раз и определяется открываемыми ими перспективами решения данной проблемы.

Тем не менее, социология повседневности на сегодняшний день представляет собой становящуюся дисциплину: ее теоретические ресурсы четко не определены, не сформировался консенсус в отношении центральных категорий. Концепты социологии повседневности — «практика», «повседневное взаимодействие», «порядок интеракции», «социальная ситуация», «фрейм» — не образуют единого понятийного пространства. Хотя каждый из них схватывает отдельные специфические черты обыденного социального мира, как предмета социологического исследования, до окончательного формирования социологии повседневности в статусе самостоятельной дисциплины далеко, а потребность в кодификации ее теоретических ресурсов очевидна. Требует более четкой концептуальной разработки и базовая категория данной области знания — категория «повседневного мира». (Основные спецификации этого концепта будут выявляться нами по ходу исследованияпока же ограничимся теми определениями повседневного мира, которые мы находим в работах Альфреда Шюца и Ирвинга Гофмана: повседневность как уровень элементарных порядков интеракции лицом-к-лицу [Гофман 2002], [Гофман 2000] обладающий собственной организацией и когнитивным стилем [Шюц 2003]).

Впрочем, кодификация всех релевантных теоретических ресурсов дисциплиныцель, слишком масштабная для диссертационного исследования. Наша цель скромнее: обратившись к одной из наименее представленных в отечественном социологическом дискурсе теории повседневного мира — теории фреймов — эксплицировать ее базовую аксиоматику, оптику и логику исследования, указать па потенциал использования этой логики в исследованиях повседневности. Соответственно, объектом предлагаемого диссертационного исследования является социология повседневности как область фундаментальной социальной теории, предметом — концепция фрейм-анализа.

В России, видимо, в силу обозначившегося ренессанса социологии повседневности, эмпирические исследования повседневного мира постепенно внедряются в социологическую практику. Особо здесь стоит отметить усилия петербургских исследователей из Центра независимых социологических исследований [Бредникова, Воронков 1999] [Соколов 2005], [Паченков 2006], [Бредникова 2005], работы представителей «качественной социологии» [Ковалев, Штейнберг 1999], а также отдельные яркие находки в области так называемых «culture studies» [Гавришина 1998], [Козлова 1992]. Однако собственно разработка идей социологии повседневности в направлении фрейм-аналитических исследований — исследований архитектоники повседневных контекстов — остается редкостью. Отчасти такое положение дел обусловлено слабой известностью в среде российских исследователей работ «позднего» Ирвинга Гофмана, написаипых им в последнее десятилетие жизни (1972 — 1982).

Теоретические исследования Гофмана стали известны в России уже после его смерти. До недавнего времени, благодаря переводам А. Д. Ковалева и В. Г. Николаева, на русском языке были доступны его ранние работы — «Представление себя в повседневной жизни», «Стигма», «Клиники» (фрагменты). Позднее, под редакцией С. П. Баньковской, было переведено его президентское послание к Американской Социологической Ассоциации («Порядок взаимодействия»). Наконец, в 2003 г. под редакцией Г. С. Батыгина на русском языке вышел основной труд Гофмана — «Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта». В «Анализе фреймов» становится очевидным отказ И. Гофмана от разработанного им ранее «драматургического подхода» и открывается новая аналитическая перспектива исследований повседневного мира. Однако имя Гофмана в российском социологическом дискурсе по прежнему стойко ассоциируется с идеей «социальной драматургии» — идеей, развитой лишь в одной, самой первой его книге (см. [Ионин 1994], [Голосенко 1996], [Кравченко 1997], [Ковалев 2000], [Ковалев 2002]- альтернативные взгляды на социальную теорию Гофмана предложены Г. С. Батыгиным [Батыгин2003], И. Ф. Девятко [Девятко 2003], Е. И. Николаевой [Николаева 1996], [Николаева 1997]).

В то же время, если историко-теоретический интерес к работам Ирвинга Гофмана как в России, так и за рубежом3 становится стимулом к новым исследованиям его творчества, то работы, нацеленные на использование теоретического потенциала фрейм-анализа для решения актуальных задач социологии повседневности, в российской социологической литературе крайне малочисленны. (Немногие примеры — [Девятко 2003],.

3 Одних только англоязычных работ, посвященных творчеству Гофмана, в период с 1960;го по 2005;й год было издано около пятисот.

Волков 1997].) Это положение дел резко контрастирует с тем, как используется теоретическое наследие Гофмана в западной социальной науке, где обращение к нему стимулируется чаще всего именно попытками заимствования и развития аналитической схемы теории фреймов, а не ее интерпретацией. Примеры, заслуживающие в этой связи особого внимания: использование фрейм-анализа в когнитивной социологии Э. Зерубавеля [Zerubavel 1991], разработка понятия фрейма в теории «прагматических режимов интеракции» JT. Тевено [Thevenot 2001], фрейм-аналитические техники в конверсативиом анализе [Schegloff2000] и этпометодологической практике [Maynard 2000], концептуализация фрейма как материального контекста в акторпо-сетевом подходе Б. Латура [Latour 1996] и М. Каллона [Callon 1986]. В российской же исследовательской практике теоретический ресурс фрейм-анализа остается в значительной степени неиспользованным.

Таким образом, мы можем выделить четыре группы источников, релевантных для нашего исследования и отражающих глубину проработки темы.

В первую группу входят работы самого И. Гофмана и авторов, чьи идеи были задействованы им при разработке концепции фрейм-анализа [Бейтсон 2000], [James 1950], [Gurwitch 1964], [Шюц 2003], [Витгенштейн 1994]. Это «твердое ядро» используемых в исследовании источников.

Вторую группу релевантных текстов образуют работы по социологии повседневности, задающие контекст теории фреймов, — без обращения к ним невозможна кодификация фрейм-анализа. Это, прежде всего, исследования П. Бурдье [Бурдье 2001], [Бурдье 1994], [Bourdieu 1977], Г. Гарфинкеля [Garfinkel 1967], [Garfinkel 2002] и Э. Гидцеиса [Гидценс 2003].

Третья группа источников наиболее многочисленна. Сюда входят все релевантные интерпретации теории фреймов, служащие основанием нашего историко-теоретического анализа, а также критика работ И. Гофмана. Значимые для нашего исследования тексты западных комментаторов представлены в фундаментальных сборниках [Erving Goffman 2000], [Goffman's legacy 2003]. Из исследований отечественных авторов, посвященных творчеству И. Гофмана, сюда входят уже упомянутые выше работы [Ковалев 2000], [Ковалев 2002], [Батыгин 2003], [Девятко 2003], [Николаева 1996], [Николаева 1997], [Ионин 1994].

Наконец, четвертая группа релевантных текстов — это работы, используемые для развития отдельных идей фрейм-анализа, работы непосредственных учеников Гофмана [Zerubavel 1991], его критиков [Denzin, Keller 2000] и тех авторов, чьи тексты помогли «отточить» исследовательские инструменты, предлагаемые теорией фреймов. В частности, работы Б. Латура [Latour 1999], а из отечественных авторов — А. Ф. Филиппова [Филиппов 2003], [Филиппов 2005].

Сформулированная выше цель требует решения трех исследовательских задач.

1). Задача кодификации. Необходимо определить то место, которое теория фреймов занимает в ряду теоретических ресурсов современной социологии повседневности, вывить ее идейные истоки, аксиомы, предлагаемую логику исследования и отношение к другим социологическим концепциям повседневного мира. Это задача предварительного упорядочивания понятийного пространства социологии повседневности, не решив ее, невозможно ответить на вопрос о теоретическом контексте фрейм-анализа как формы аналитического социологического исследования.

2). Задача историко-теоретической реконструкции. Среди всех теоретических построений, созданных с использованием понятия «фрейм» и близких ему концептуализации, теория фреймов Ирвинга Гофмана занимает особое место. Именно благодаря усилиям Гофмана концепт «фрейм» вошел в словарь социологической науки, а идеи фрейм-анализа стали использоваться для исследования архитектоники повседневных контекстов. Решение данной задачи предполагает анализ словаря теории фреймов И. Гофмана, выявление ее основных концептов и их реконструкцию в пространстве многочисленных интерпретаций, или — если воспользоваться выражением самого Гофмана — их теоретическую «пересборку» (reassembling).

3). Задача концептуализации. Было бы ошибкой ограничиваться исторической реконструкцией теории и указанием на ее место в пантеоне иных, родственных ей построений. Для того чтобы вернуть теорию в «живое настоящее» дисциплины необходимо произвести повторную концептуализацию ряда ее категорий, обозначить перспективы развития и — что особенно важно — возможности ее использования в «прикладном теоретизировании». Данная задача требует не только аналитической переработки теории и ее развития в направлении большей операциопализируемости понятий, но и «обогащения» ее новыми ресурсами современной социологии повседневности.

Три задачи исследования тесно взаимосвязаны, однако относятся к различным областям: задача кодификации (выявление имплицитной аксиоматики и теоретической логики фрейм-анализа) — к области метатеории, задача реконструкции понятийного аппарата и исследования его многочисленных интерпретаций — к области истории теории, задача концептуализации — к области прикладной теории. Не следует рассматривать эти три области локализации исследования как взаимонепроницаемые и автономные «субуниверсумы». Скорее речь идет об исследовании трех типов референции: референция теории к области до-теоретического (кодификация), референция к феноменам, для исследования которых данная теория предназначена (концептуализация), и самореференция. (В нашем случае «тест на самореференцию» заключен в вопросе «Может ли теория фреймов объяснить свое собственное бытование в повседневном обиходе социальной науки?»).

Три описанные выше задачи исследования обуславливают его структуру. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии. Первая глава нацелена на решение задачи кодификации фрейм-анализа как теоретического ресурса социологии повседневности, вскрытию его теоретической логики и противопоставлению тому способу концептуализации повседневного мира, который мы находим в современных «теориях практик». Вторая глава — собственно, историко-теоретическаяпосвящена теории фреймов И. Гофмана, анализу ее проблематики, основного концептуального аппарата и форм бытования теории в многочисленных академических интерпретациях. Третья глава относится к области прикладной теории, в ней фрейм-анализ используется как инструмент аналитического наблюдения повседневной событийности, указываются возможные перспективы развития теории фреймов за счет «обогащения» ее другими теоретическими ресурсами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

На первый взгляд, социология повседневности представляет собой область атеоретичного знания. Якобы, сам предмет исследования — нерефлексивные действия, обыденные жесты, практические акты, элементарные и трудноразличимые события повседневного мира — заставляют социолога отказаться от абстрактного теоретизирования в пользу «непредвзятого» и отчасти «наивного» созерцания. Это утверждение разделяют исследовательские программы, во всех остальных отношениях весьма далекие друг от ел друга. Как мы попытались показать в первой главе, данный императив сам базируется на неявной, молчаливо принимаемой аксиоматике неотчужденного и неаналитического знания. (Более подробно — [Вахштайн 2006Ь]).

Напротив, аналитическая традиция изучения повседневного мира, неотъемлемой частью которой является теория фреймов, акцентирует наличие нередуцируемой дистанции между наблюдателем и наблюдаемым. Наблюдение (равно как и наблюдаемое) изначально полагается фреймированным, категориально нагруженным. Исследование повседневности — это исследование фреймированности повседневного мира и одновременно — его фреймирование посредством собственных теоретических категорий. Из данного императива напрямую следует приоритет теоретической работы, работы с понятиями. Ирвинг Гофман в своем президентском послании выразил эту мысль предельно афористично: «В действительности, нам следовало бы радоваться возможности обменять то, что мы успели произвести до сих пор на несколько по-настоящему хороших понятийных разграничений и холодное пиво» [Гофман 2002: 104].

Основные позитивные результаты предпринятого нами исследования связаны именно с понятийными разграничениями фрейм-анализа. Даже в тех случаях, когда прояснение аналитической схемы требовало обращения к непосредственно созерцаемым повседневным феноменам (2-й и 3-й параграфы третьей главы), это обращение носило иллюстративный характер — основным предметом исследования оставалась апробируемая теоретическая система.

Не будем воспроизводить здесь результаты каждой из глав. (В сжатом виде они представлены в положениях, выносимых на защиту, в развернутом виде — в финале каждой главы). Более продуктивным способом подведения итогов нам представляется закрепление понятийных разграничений в глоссарии, кратком словаре концептов фрейм-анализа. (Приводимые далее понятия выстроены не в алфавитном порядке, а по степени их «укорененности» в аналитической схеме.).

52 Например, подобное высказывание полагается истинным и отечественными сторонниками «качественной методологии» и зарубежными представителями практико-ориентированной социологии.

Глоссарий основных понятий фрейм-аналитической социологии повседневности.

Наблюдение. Процесс осмысленной организации элементов социального опыта повседневного мира, являющийся процессом конституирования наблюдаемых событий, и их локализации в определенном фрейме и системе фреймов. Наблюдение также означает «отстранение» от наблюдаемого, его объективацию.

Наблюдатель. В подавляющем большинстве случаев — непосредственный участник повседневного взаимодействия, «дистанцирующийся» от этого взаимодействия на момент наблюдения. Наблюдатель выделяет из потока иитеракций дискретные события, идентифицирует их и категорирует, помещая в тот или иной фрейм (систему фреймов). Поскольку, системы фреймов не генерируются индивидуальным наблюдением, а лишь задействуются им, ни один акт наблюдения не является в полном смысле слова индивидуальным. Фрейм. Исходно в теории фреймов — обобщенная концептуализация контекста взаимодействия, трактуемая как его (взаимодействия) автономная форма. По Г. Бейтсону — метакоммуникативное образование (коммуникативный сигнал, направляющий ход иитеракции, по не являющийся его частьюпример такого образования — сигнал «Это игра», которым обмениваются играющие животные). Согласно сформулированному И. Гофманом тезису об изоморфизме наблюдения и наблюдаемого, фрейм представляет собой матрицу свершающихся в пространстве и времени событий и, одновременно, схему их интерпретации наблюдателем.

Система фреймов (framework). Обобщенная концептуализация метаконтекста, как «контекста контекстов» взаимодействия. У А. Шюца такими метаконтекстами являются «конечные области смысла», у А. Гурвича — «порядки существования», у У. Джемса — «субуниверсумы» реальности. Примеры метаконтекстов: мир повседневности, сон, галлюцинация, изображенная реальность театрального представления и т. д. Вводя для обозначения метаконтекстов понятие «системы фреймов», Гофман подчеркивает их связь с частными, локальными контекстами социальной жизни (фреймами). Системы фреймов подразделяются на физические (используемые наблюдателем для интерпретации событий, как неинтенциональных, не намеренно свершенных) и социальные. Также делятся на первичные (непревращенные, нетрансформированные) и вторичные (являющиеся результатом переключения или фабрикации).

Дуальность фрейма. Определение контекста одновременно как «физического», укорененного в материальных атрибутах деятельности, и когнитивного", закрепленного в операциях идентификации, производимых наблюдателем. Является следствием развития гофмановского «тезиса об изоморфизме».

Репрезентативность фрейма. Определение контекста как «значащей формы» события. Тезис о репрезентативности противостоит распространенному в теориях практик тезису об индексичности контекста, согласно которому, контекст взаимодействия неразрывно спаян с самим практическим актом и не существует автономно (Г. Гарфинкель). Напротив, свойство репрезентативности предполагает, что каждый фрейм связан отношениями репрезентации с другими фреймами, а потому ни одно событие не свершается в уникальных и неповторимых обстоятельствах, не происходит лишь «здесь-и-сейчас».

Событие. Конституируемый наблюдением эпизод повседневной реальности, предполагающий свершение в пространстве и времени. Утверждение фреймированности событий означает, что наблюдаемые события а) упорядочены наблюдением и имеют корреляты в схемах их интерпретации наблюдателем, б) упорядочены в пространстве и времени и имеют материальные корреляты своего свершения.

Трансформация. Процесс перевода некоторого события или конфигурации событий из одной системы фреймов в другую. Пример трансформации: изображение свадьбы на сцене театра (перенос события «свадьба» из базовой системы фреймов в систему фреймов «театральное представление»).

Переключение. Частный случай трансформации, характеризуется отсутствием намерения ввести кого-либо из участников взаимодействия в заблуждение. Пример: перевод события в фрейм «спектакля», «репетиции», «спортивного состязания» и т. д. Фабрикация. Частный случай трансформации, охватывает все формы имитации, симуляции и намеренного искажения базовой системы фреймов (розыгрыш, экспериментальный обман, «учебное ограбление» и т. д.) Сигнификация. Отношение означивания, которым связаны трансформированное и^{трансформированное} события. Например, событие свадьбы, инсценированное в театральной постановке, предположительно, отсылает к «иепревращенному», первичному, исходному событию свадьбы. Свойство сигнификации событий напрямую связано со свойством репрезентативности фреймов.

Логика сигнификации. Перспектива фрейм-аналитического исследования, сфокусированная на выявлении «слоев» (layers) переключений и фабрикаций в событийных порядках. Опирается на трактовку фрейма как интерпретативной схемы.

Логика материального. Перспектива фрейм-аналитического исследования, сфокусированная на изучении материальной и пространственно-временной «оформленности» повседневных событий. Опирается на трактовку фрейма как, прежде всего, материального контекста. (Развита в работах Б. Латура). Онтологистская программа в аналитической социологии повседневности. Теоретическая платформа исследований повседневного мира, объединенных общими аксиоматическими допущениями. Согласно данной аксиоматике метаконтексты а) являются замкнутыми и непроницаемыми друг для друга (мир повседневности не может «смешаться» с миром театрального представления или миром научной теории) — б) являются иерархически упорядоченными (мир повседневности в этой иерархии занимает априорно привилегированное положение). Представлена, в частности, в работах А. Шюца и У. Джемса.

Релятивистская программа в аналитической социологии повседневности. Теоретическая платформа, объединяющая различные версии фрейм-анализа. Оспаривает утверждения об иерархичности и непроницаемости метаконтекстов, сформулированные в онтологистской программе. Противопоставляет им тезис об интерференции и рядоположности систем фреймов (утверждение «копия не менее реальна, чем оригинал»). Развита в работах И. Гофмана и Г. Бейтсона.

Предложенный выше глоссарий не претендует на полноту. Все эти понятия лишь в общих чертах схватывают категориальный аппарат, аналитический контекст и исследовательские перспективы теории фреймов. Однако, как мы старались показать выше, проблемы, на решение которых нацелен фрейм-анализ, не являются специфичными: любая социология повседневности, солидаризирующаяся с требованиями аналитического исследования, вынужденно сталкивается с вопросами определения контекста, метаконтекста, соположения метаконтекстов и т. д.

Проведенное нами исследование также не претендует на исчерпывающую полноту. В каждой из трех затронутых нами областей мы, по соображениям консистентности текста, вынесли за скобки некоторые проблемы, имеющие непосредственное отношение к теории фреймов. В области метатеории — это проблема взаимовлияния лингвистических и социологических концепций фрейм-анализа, решение которой может открыть продуктивные возможности междисциплинарного синтеза теорий, объединенных общей аксиоматикой, но разъединенных дисциплинарными границами. (Более подробно: [Вахштайн 2003а]). Другая актуальная проблема в этой же области: разработка метфорики «контекста как формы» (объединяющей, например, работы И. Гофмана и Г. Зиммеля), исследование которой позволило бы проследить эволюцию «социологического формализма», как стиля мышления о предмете. В историко-теоретической части исследования мы обошли стороной вопросы, касающиеся влияния на гофмановскую концепцию некоторых идей структуралистской лингвистики и ответного влияния теории фрейм-анализа на исследования дискурсивных порядков (эти темы более полно раскрыты нами в [Вахштайн 2003Ь], [Вахштайп 2004а]). В области прикладной теории повседневности требует более серьезной проработки вопрос о границах использования фрейм-анализа для исследования проблематики повседневного обихода науки (см. [Вахштайн 2006а]), различных форм связи повседневных событий (см. [Вахштайн 2006Ь]), отношения знаковых и материальных порядков (см. [Вахштайн 2004Ь], [Вахштайн 2006Ь], [Вахштайн 2007]).

Все эти проблемы достойны внимания, но не могут быть решены в рамках диссертационной работы. Они составят предмет нашего дальнейшего исследования.