Вологодский свадебный фольклор: История, традиции, поэтика

Собирание фольклора на территории нынешней Вологодской области имеет давнюю и богатую историю, уходящую корнями в середину XIX века. Именно в это время четко обозначился интерес к народному творчеству как выражению национального самосознания, зафиксированного в пестром многообразии обрядовых и необрядовых форм.

Первые публикации вологодского материала относятся к 1841 году, когда на страницах журнала «Москвитянин» появляются несколько бытовых и свадебных песен, записанных и подготовленных к печати профессором истории из Вологды Н. И. Савваитовым [223]. В том же 1841 году выходит в свет сборник учителя и литератора Ф. Д. Студицкого «Народные песни Вологодской и Олонецкой губерний», все тексты которого были собраны автором «в том виде, как их поют» [240]. Журналы «Москвитянин» и «Современник» в 50 — 60 годах публикуют свадебные и святочные обычаи, присланные H.A. Иваницким и ILA. Преображенским, а «Библиотека для чтения» — подробное описание вологодской свадьбы, сделанное В. Александровым [109, 212, 5]. Вологодские свадебные обряды публикует и А. Терещенко в своем труде «Быт русского народа», пользуясь, по-видимому, уже напечатанными фольклорными записями [246].

В 1816 году организуется Русское Географическое общество (РГО), деятельность которого во многом способствовала планомерному и систематическому собиранию местного фольклора, в том числе и свадебного. Так, в 50-е годы появляется «Этнографический сборник» РГО — специальное издание, ставшее на некоторое время центром для публикаций этнокультурных материалов, затем его сменяет «Вестник Императорского Русского Географического общества». В конце XIX века появляются более массовые научно-популярные издания «Живая старина» и «Этнографическое обозрение». Здесь публикуются записи свадебного и календарного фольклора, диалектологические и этнографические данные, представленные П. А. Дилакторским, A.A. Шустиковым, А.Д. б'.

Неуступовым, M.K. Герасимовым, Е. Э. Линевой, А. Валовым, Н. Г. Ординым, М. Б. Едемским, Н. Поповым, М. Протопоповым и многими другими собирателями. Кроме того, на протяжении 50 — 80 годов регулярно появляются корреспонденции из отдельных уездов и волостей в Вологодских, Олонецких, Новгородских губернских и епархиальных «Ведомостях» с сообщениями об обрядах, обычаях и суевериях крестьян, выходят местные этнографические сборники (Вологодский, Новгородский, Олонецкий и др.), также содержащие сведения по традиционной духовной и материальной культуре.

Помимо опубликованных описаний свадебных обрядов, текстов песен и причетов существует обширный материал, хранящийся преимущественно в Российской национальной библиотеке (фонд Н.И. Савваитова), архиве Государственного музея этнографии (фонд князя В.Н. Тенишева) и: з архиве Русского Географического общества. Последний, например, содержит более тринадцати описаний свадьбы Вологодской области и пограничных с ней районов других областей.

• Большое количество этнографических фактов и фольклорных текстов удалось зафиксировать и сохранить благодаря работе в конце XIX — начале XX века Вологодского общества изучения Северного края (ВОЙСК), основной фонд рукописей которого находится на хранении в Государственном архиве Вологодской области, а также архиве Вологодского Государственного музея-заповедника и насчитывает более двадцати описаний свадебного обряда разных районов бывшей Вологодской губернии.

Как видим, список источников достаточно велик и представляет большой корпус текстов и описаний непосредственно самого обряда.

По характеру содержания имеющийся материал можно разделить на четыре группы. Первая — это подробные описания региональных свадебных ритуалов вместе с текстами припевок, причетов, песен, приговоров дружки. К публикациям такого рода относятся работы В. Александрова, П. Воронова, Н. Г. Ордина, М. Б. Едемского, П. А. Дилакторского, A.A. Шустикова, H.A. Иваницкого. Вторую группу составляют описания отдельных элементов свадебного ритуала, также включающие в себя вербальные тексты и обряд (А. Балов, Е. Дмитриевская, П. А. Дилакторский, М. Б. Едемский, М. Бартенев). В третьей группе представлены свидетельства, фиксирующие только тексты с кратким пояснением, в какой момент свадебного действия они исполнялись (Н. Попов, И. В. Волков, В. Иванов, М. Протопопов, М. Пшеницын) — в четвертой — записи только обряда или отдельных его актов (Н.Д. Волков, H.A. Тихомиров, Г. Потанин, К. Попов, Н. Заварин, Е. Кичин).

Несмотря на огромную ценность перечисленных материалов, следует отметить их неравнозначность.

К первым профессиональным записям свадьбы можно отнести публикацию Г1. Воронова в «Этнографическом сборнике» за 1862 год [57]. Его описание построено на сравнении инварианта обряда в Вельском уезде с его конкретной реализацией в разных волостях, что позволило автору выявить особенности местной традиции. Интересен и подход к текстам. Собиратель публикует их не в контексте «сценария» свадьбы, а пытается объединить в группы, учитывая обрядовую приуроченность причетов (причеть на рукобитьи, смотринах, в свадебный день) и их вариативность в разных частях одного уезда.

Достаточно квалифицированную запись находим в «Материалах по этнографии Вологодской губернии» H.A. Иваницкого, который приводит брачные ритуалы также с учетом вариативности их отдельных элементов по уездам и волостям [108]. Взяв за основу описания свадебные обряды в Васьяновской волости Кадниковского уезда, он отмечает, например, разницу в традиции сватовства в Сольвычегодске и Кадникове, несовпадение содержания причети в близких районах одной местности.

Разновременные фиксации свадьбы В. А. Александровым (1863) и Н. Г. Ординым (1896) также дают подробные описания свадебных обрядов и причети, однако их публикации нельзя отнести к научным [5, 181]. У авторов здесь совершенно другая цель: через старинные ритуалы показать картины народной жизни, ее колорит, перенести читателя «в ту деревню или село, где играли свадьбу». Но, несмотря на культурно-просветительский характер записей, они содержат много интересных деталей, касающихся изменения свадебной обрядности после крестьянской реформы, что объясняется, по мнению В. А. Александрова, иными социальными условиями и усилившимся городским влиянием.

Другого рода записи — М. Б. Едемского, П. А. Дилакторского, A.A. Шус-тикова [82, 83, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 283, 284, 285]. Они представляют собой фиксацию узколокальной свадебной традиции конкретного места (Кокшеньги, Сямжены, Троичины) и основаны преимущественно на собственных наблюдениях. В кратком предисловии к «Свадьбе в Кокшеньге» М. Б: Едемсхий отмечал, что данное описание сложилось в течение: двухлетней собирательской работы и костяк его составили воспоминания крестьянки А. Ари-старховой, проверенные и дополненные знатоком местной свадьбы В. М. Поповым. В результате автору удалось создать вариант записи, передающий, по его словам, весь обряд Кокшеньги от начала и до конца.

Недостатки указанных и других материалов, собранных и опубликованных в XIX веке, определяются неразработанностью принципов собирания и интересом авторов лишь к внешней, демонстрационной стороне обрядов и текстов. Часто они произвольно подходят к отбору фактов, а изложение их нередко носит беллетризированный, очерковый характер. Так, П. Воронов замечает, что между сговоркой (или рукобитьем) и смотринами во всех волостях у невесты бывает каждый день много причетов, кроме перечисленных им, «но все эти причеты не что иное, как произвольный набор слов, неинтересного сложения» [57, с. 33]. Н. Г. Ордин, ссылаясь на невозможность по цензурным соображениям привести обряды первой брачной ночи, опускает иха М. М. Куклин по тем же причинам исключает из полного описания тотемской свадьбы ряд приговоров дружки, мотивируя это их бессмысленностью. «Здесь часто вставляют несколько речений, не удобных к печати, единственною целью которых служит рассмешить слушателей. Иногда же слышится пустой набор слов, не относящихся к делу и ничего не выражающих» [150, с. 101].

Кроме того, интересен и сам взгляд собирателей на народную культуру в целом. Помимо высокой оценки ее поэтических элементов (песен, причетов и т. д.), оценка обрядовых действий нередко была противоположной. Некоторые же обрядовые акты просто воспринимались как грубые проявления народного суеверия, не заслуживающие внимания и исследования. Например, A.A. Шус-тиков считал глупым озорством обычай зрителей бросать деревянные камни в. потолок и стены по окончании свадебного стола, а Н. Г. Ордин указывал на «отвратительность» некоторых брачных обрядов (использование пота невесты для приготовления пищи, которой угощали жениха). Все это говорит о том, что — собиратели подходили к оценке фактов и, следовательно, их фиксации с позиции городской интеллигентской культуры, исключали их из, традиционного контекста, что влекло за собой неправильную интерпретацию и понимание.

Существуют и иные записи, сделанные самими носителями традиции. Среди наиболее полных и интересных. можно выделить описание свадьбы, выполненное крестьянином И. В. Волковым, а также запись свадьбы в деревне Глебово, хранящуюся в архиве ВОЙСК [55, 228]. Записи эти различны. Первая в основном содержит вербальные тексты (49 причетов и 5 свадебных песен) — вторая — в основном обряд. Их преимущество в том, что они представляют народную точку зрения на свадьбу, но в силу этого данные описания имеют и ряд существенных недостатков. Во-первых, это фиксации конкретных, отдельных свадеб без какого-либо намека на обобщение. Во-вторых, обе записи созданы людьми, которые часто выступали в роли сватов, поэтому они представляют свадьбу, увиденную с позиций именно этого участника ритуала. В силу указанных особенностей эти записи имеют большую фактографическую ценность, но трудносопоставимы с другими, более общими, описаниями.

Ценными источниками для изучения свадебной обрядности являются не только полные или частичные описания свадебного ритуала, но и публикации, содержащие сведения по народной медицине и описания различных магических действий, выполняемых в предсвадебный, свадебный и послесвадебный периоды (А.Д. Неуступов, A.A. Шустиков, М. К. Герасименко, Н. Заварин). Эти материалы ценны прежде всего для генетического исследования назначения действий персонажей брачной игры и некоторых обрядовых элементов (огонь, защита от порчи и обереги на свадьбе, Различная очистительная магия и др.).

Особо хотелось бы отметить целую группу публикаций статистического и юридического характера (В.А. Попов «Движение народонаселения в Вологодской губернии», A.A. Шустиков «Право семейной и личной собственности среди крестьян Кадниковского уезда», «Труды комиссии, по преобразованию волостных судов), не имеющих прямого отношения к свадебной обрядности, но включающих в себя сведения по обычному праву (состав приданого, право собственности на него, возраст вступающих в брак и прочее) [205, 281, 258]. Очень интересно, например, сообщение H.A. Тихомирова, в котором автор указывает на оригинальный способ подготовки к свадьбе жителей Шенкурского уезда Архангельской губернии. Во время Филипповского и Великого постов местные крестьяне отправляли женихов-сыновей или невест-дочерей в соседнюю Вологодскую губернию, где те собирали милостыню сеном и хлебом. Сделанные из нищенского хлеба сухари затем продавали вместе с сеном, а вырученные деньги употребляли на приданое или на расходы по свадьбе [248]. Описанный обычай, существовавший в двух волостях одного уезда, не только очерчивает особенности локальной традиции, но и заставляет задуматься над взаимодействием свадебной и календарной обрядности, что тоже важно при описании функционирования региональных обрядов.

В конце XIX века появляются первые работы, в которых сделана попытка не только собрать, но и осмыслить имеющийся обрядовый и песенный материал. Такова публикация Ф. Истомина «О причитаниях и плачах, записанных в Олонецкой и Архангельской губерниях», где автор пытается проанализировать зафиксированные им же тексты причетов [116]. Совершенно ясно, что анализ этот имеет чисто эмпирический характер и построен не на тщательном исследовании всего корпуса текстов, а на рассмотрении деталей отдельных, случайно выбранных песен и причетов без учета их вариативности и локальной распространенности. Но даже такой поверхностный взгляд на материал позволяет исследователю прийти к любопытным выводам: выявить традиционную фор-мульность построения причети, неизменность общего характера ее мелодической основы. В целом же подобные работы имеют прежде всего фактографическую ценность. Особенный интерес у собирателей вызывали формы заключения брака, распространенные у русских и соседних с ними народов: брак по сватовству, с выплатой вена, «самохотки» и умыканье. Наиболее общий взгляд на проблему происхождения брачных форм на материале вологодской свадьбы высказал К. А. Попов в статье «Заметки о свадебных песнях и обрядах в Вологодской губернии» [207]. Основное внимание в ней он уделяет сохранившемуся до конца XIX века обычаю умыканьяневест у зырян, суть которого заключалась в следующем. На игрище парень срывает с невесты платок и уносит его с собой. Если девушка не требует головной убор обратно, значит она согласна на брак, после чего происходит тайное венчание. Автор статьи сравнивает указанный обычай с кратким описанием умыканья, приведенным Несторовой летописью, и заключает, что реально существующий обряд дает возможность реконструировать символическую форму, в которой первоначально заключалось соглашение между брачующимися (платок и действия с ним). Бытование на территории губернии не только умыканья, но и свадьбы с веном предоставило возможность собирателю сделать вывод о том, что у славян практиковались обе формы брака, а не одна (с веном), как это было принято думать раньше.

Гораздо менее убедительна та часть статьи, где автор рассматривает свадьбу «самохоткой». Сомнение вызывает и утверждение о нераспространенности, случайности этого типа брака, и об отсутствии здесь признаков древнего обычая и именно обрядности. Подобного рода выводы сложились, безусловно, в результате отсутствия достаточного^ количества материала, поскольку собиратель оперирует записями, касающимися одного уезда губернии, где этот обычай, видимо, бытовал недостаточно широко.

Еще одной особенностью материалов, собранных в XIX веке, как показывает анализ источников, является неравномерность описания разных элементов свадебного ритуала. Наиболее представленной здесь оказывается предсвадебная обрядность (сватание, девичник, прощание с красотой невесты и т. п.). Причины доминирования этих обрядов, по сравнению с остальными, понятны: во-первых, они достаточно прояснены, а во-вторых, исполнение именно этих эпизодов брачной игры сопровождалось основным набором свадебных текстов. Но свадьба — это не только торжественное скрепление брака и подготовка к нему, а целый комплекс обрядов и обычаев, предшествовавших сватовству, направленных на выбор пары, брачного партнера в будущем. К сожалению, материал такого рода можно встретить крайне редко, хотя в том, что. такие обычаи существовали и воспринимались как свадебные, убеждают некоторые записи, представляющие локальную традицию. H.A. Иваницкий, например, начинает описание сольвычегодской свадьбы с обычая «девок смотреть на игрище», а П. Левитский, анализируя. тотемскую свадьбу, приводит интересный обычай ''заниматься", то есть ухаживать за девушкой [110, 155, 157]. Такие действия могли продолжаться до трех лет и более. Что же касается собственно брачного торжества (первый и второй день свадьбы), то здесь в основном фиксировались причеты, песни, приговоры дружки, иногда припевки гостям. Далеко не всегда авторы публикаций выявляют порядок расположения гостей во время столова-ния, последовательность перемены блюд, характер употребления ритуальной пищи, что очень важно как при анализе обряда, так и при анализе текстов. Редко встречается также описание ряженых на второй день свадьбы, хотя современные полевые записи свидетельствуют о значительной распространенности этого обычая в восточных районах Вологодской области.

В основной массе опубликованных сообщений цикл послебрачных обрядов либо отсутствует, либо представлен кратким упоминанием о «хлибенах» или «отгостках». Только очень внимательные и тонкие собиратели говорят о том, что с завершением собственно свадьбы обряды, посвященные социализации молодых, не заканчивались, а были распределены по календарным и престольным праздникам в качестве их составляющей. К. Ивановский, публикуя локальный вариант великоустюгской свадьбы, приводит два любопытных обычая: «бобра катать» и «молодых на яйца садить», приуроченных к масленице и Петрову дню [113]. Первый заключался в том, что во время гостьбы у тещи женатые мужчины либо катали новобрачного в снегу, либо на санках сталкивали под гору, навалившись сверху. Содержание второго обряда — гостевание родителей молодой в доме зятя. Оба они имели исключительно брачную семантику и, вероятно, были предназначены для «инициации» молодого в мужской коллектив деревни невесты и для породнения семей новобрачных. Отсутствие подобных обрядов во многих описаниях объясняется, очевидно, тем, что далеко не все авторы видели здесь символику брака, так же как игру в мяч на масленице отнюдь не всегда связывали со свадебным мячевым.

Еще одна особенность материалов прошлого века заключается в неполной географии записей. Хорошо описаны центральные, южные и восточные районы губернии, в особенности Вологодский, Кадниковский (территория современных Вожегодского и Сямженского районов), Грязовецкий, Никольский, Великоустюгский уезды, а также районы, пограничные с Вологодской областью (бывшие Сольвычегодский и Шенкурский уезды). Западные районы и северные описаны гораздо хуже. Основная масса записей здесь относится к Череповецкому, Кирилловскому, Белозерскому, Устюженскому, Вытегорскому районам. Северная часть области фрагментарно представлена материалами из Тарноги и Верховажья.

Таким образом, в течение XIX века шел процесс собирания и накопления фольклорных и этнографических фактов, в ходе которого в разное время была обследована значительная часть территорий Вологодской, Новгородской и Олонецкой губернийразрабатывалась методологическая основа описания и изучения свадьбыбыли предприняты попытки классификации текстов и исторической реконструкции отдельных обрядов. Однако отсутствие системного подхода к обрядовому фольклору и, в частности к свадебному, обусловило целый комплекс особенностей записей: неполноту и неравномерность описаний разных эпизодов брачной игры, исключение из числа свадебных обрядов, посвященных свершившемуся браку, но имеющих календарную отнесенность, неучет вариативности текстов, произвольный выбор фактов для фиксации. И все же разнообразный характер источников, их большой объем и, в силу этого, огромное количество данных, заключенных в них, позволяют представить достаточно подробно формы бытования свадебной обрядности на территории Вологодской области.

В наше время интенсивность собирания фольклорных и этнографических материалов по свадьбе значительно снизилась. В 1926 году выходит большой этнографический сборник «Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР» под редакцией JI.Я. Штернберга, содержащий сведения и повологодской свадьбе [280]. В 1955 году С. И. Минц и Н. И. Савушкина на основе. материалов, собранных кафедрой фольклора МГУ, выпускают книгу «Сказки и песни Вологодской области», в одной из частей которой представлены свадебные песни и причитания [167]. В 1975 году появляется сборник «Вологодский фольклор», составленный И. В. Ефремовым, где помещены шесть полных описаний свадьбы нынешнего Сокольского района Вологодской области, а также некоторые современные свадебные песни [87]. В 1985 году публикуется большая книга Д. М. Балашова, Ю. И. Марченко и Н. И. Калмыковой «Русская свадьба» с точным этнографическим, фольклорным и музыковедческим материалом свадебного обряда Верхней и Средней Кокшеньги и Уфтюги [27]. Среди аналитических работ следует отметить музыковедческую монографию Б.Б. Ефи-менковой, а также небольшую, но очень содержательную статью A.B. Гуры, посвященную опыту выявления структуры севернорусского свадебного обряда [86, 70]. Помимо указанных источников, в работе использовались и общетеоретические исследования по свадьбе, выполненные как на общерусском, так и на региональном материале. Это работы В. П. Аникина, А. К. Байбурина, Т. А. Бернштам, H.H. Гаген-Торн, A.B. Гуры, Д. К. Зеленина, И. М. Колесницкой, Ю. Г. Круглова, Г. А. Левинтона, Ф. В. Плесовского, Ю. Ю. Сурхаско, К. В. Чистова и др.

Несмотря на обилие материала, как этнографического, так и фольклорного, по вологодской свадьбе до сих пор не было создано ни одного обобщающего исследования. Именно это обстоятельство определило новизну и актуаль-. ность данной работы. Ее главная цель — характеристика различных элементов обряда, определяющих его целостность, и текстов, выражающих его специфику в рассматриваемом регионе. В связи с этим были поставлены следующие задачи: во-первых, выявить структуру обряда и описать все его элементыво-вторых, определить основной формульный состав свадебной причети региона и приговоров дружки на основе закономерной повторяемости определенных сегментов текстов при сравнении различных их вариантови, в-третьих, рассмотреть коммуникативную наполняемость полученных формул-клише или, иными словами, Определить их обрядовую семантику.

Хронологические рамки материала работы — в основном конец XIX — начало XX века — обусловлены, с одной стороны, крайней ограниченностью сведений о свадебных ритуалах более раннего периода, с другой — весьма значительным сокращением традиционного свадебного ритуала, происшедшим в деревне позднее.

В ходе работы оказалось целесообразным сузить географический ареал изучения свадебного обряда и рассмотреть его функционирование не на территории всей нынешней Вологодской области, а только в тех местностях, которые входили в состав бывшей Вологодской губернии. Таким образом, в центре внимания оказались девять основных губернских уездов: Кадниковский, Вологодский, Вельский, Тотемский, Грязовецкий, Никольский, Великоустюгский, Сольвычегодский и Устьсысольский. Остальные фиксации обрядов, оказавшиеся за рамками основного исследования, привлекались для анализа в качестве сравнительного материала. Кроме того, в работе использовались архивные данные Института этнологии и антропологии РАН, а также полевые записи, сделанные автором в ходе экспедиций 1991;1994 г. г.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Для фольклористики XX века очень важным представляется взаимодействие и взаимообогащение регионального и общерусского направлений в исследовании традиционного фольклора. Системное описание свадьбы Вологодского края позволило выделить и охарактеризовать большинство элементов структуры ритуала, определяющих его целостность и специфику в рассматриваемом регионе. В результате исследования были выделены 4 основных церемонии, составляющих вологодский свадебный ритуал: сватовство, церемония подготовки к браку, собственно свадебная церемония и церемония утверждения совершившегося брака.

Церемония сватовства включала в себя пять обрядов, характерных для этого этапа свадьбы в Вологодской губернии: обряд сватовства, обряд смотрин невесты, обряд осмотра дома жениха, обряд скрепления брачных намерений, пропой.

Церемония подготовки к браку состояла из восьми обрядов: приготовления даров, приезда жениха на неделе, прощальных обходов, приезда жениха на девичник, обряда «красования», обряда «сдачи красоты», ритуальной бани и при-плакивания.

Самая большая свадебная церемония делилась на одиннадцать составляющих ее обрядов: причитывание невесты утром свадебного дня, выкуп права входа в дом дружкой/женихом, обряд встречи жениха, обряд выкупа невесты, обряд передачи невесты жениху, обряд «выводного» стола, обряд вывода невесты из-за стола, обряд отправления поезда к венцу, венчание, встреча молодых и обряд «большого» стола.

Наконец, последнюю, четвертую, церемонию утверждения брака составляли семь обрядов: бужение молодых, утреннее купание/омовение, кража невесты, обряд ряженья на свадьбу, обряд «испытания» молодой, свадебная честь", обряд гощения на второй день, обряд принятия молодухи в коллектив новых родственников/соседей.

Указанная церемониальная и обрядовая структура ритуала представляет собой его синтактику — вертикальное строение. Однако, как уже говорилось, каждый из обрядов включал в себя определенное число обрядовых актов, которые в совокупности представляют горизонтальное строение ритуала — его семантику.

Как видим, системное описание свадьбы актуально, поскольку, во-первых, позволяет выявить инвариант всего ритуала и отдельных его частей, распространенных на рассматриваемой территорииво-вторых, дает возможность определить синхронную семантику типологически близких обрядовых актов при сравнении их вариантов с разной территориальной отнесенностью и, в иных случаях, — установить типы бытования обрядов и церемоний, сформировавшихся в разное время или под влиянием разных традиций.

Кроме того, последовательный анализ обрядов, составляющих ту или иную свадебную церемонию, показал, что внутри каждой из них существует определенный семантический центр, связывающий обряды сообразно с задачами конкретного этапа свадьбы и определяющий линию поведения участников ритуала.

Так, для церемонии сватовства объединяющей становится идея осмотра, выбора и выкупа «товара» (невесты) у семьи брачующейся.

В период подготовки к браку обряды объединяются вокруг трех значимых центров и образуют три линии развития действия. Во-первых, невеста наделяется «новой долей и судьбой» (приготовление даров, прощальные обходы, приплакивание). Во-вторых, она прощается с девичьим веком и красотой («красование», «сдача красоты»). В-третьих, она пытается установить новые родственные отношения со стороной жениха путем взаимного обмена подарками.

Для свадебной церемонии ведущими вновь оказываются действия, связанные с идеей выкупа невесты. Однако на этот раз ее выкупают не у семьи (что было сделано на этапе сватовства), а у «рода» в целом. Получателями платы в данном случае становятся разные социальные и половозрастные группы, составляющие общину, которую покидает брачующаяся (девушки-подруги, замужние женщины, мужчины, дети).

Другая обрядовая линия этого периода включает в себя действия соединительного характера, а также действия, направленные на изменение социального статуса новобрачных и закрепление этого факта в глазах окружающих.

Что же касается обрядов завершающей свадьбу церемонии утверждения брака, то они имели в основном продуцирующе-посвятительную семантику.

Важным компонентом свадебного ритуала являются вербальные тексты, в частности, причитания — плачи. Исследование показало, что при рассмотрении их коммуникативных особенностей основной единицей изучения и классификации должен быть не гот или иной текст целиком, а его основная строевая константа — формула.

В качестве составляющих формулы могут выступать различные элементы, набор которых определятся принципом семантической достаточности. Формулой в фольклоре может быть слово, словосочетание или целая группа стихов, обозначающая общее место, клише. Формулы выступают в качестве основных конструктивных элементов причитаний, их минимальных текстов, им присущи те же функции, что и плачу в целом, а также любой вербальной речи вообще. Семантика текстов выявлялась путем сопоставления единиц высказывания (формул) с обрядовым контекстом или, иначе говоря, — при сопоставлении их референтной и поэтической функций.

Близкие по семантике формулы могут группироваться как вокруг определенных актов одного обряда, так и вокруг типологически одинаковых актов различных обрядов и выступать в качестве функциональных синонимов. В результате объединенные общим значением пучки формул образуют тематические парадигмы или мотивы, составляющие вербальный обрядовый сюжет, основные действия которого сосредоточены вокруг его центральных персонажей — жениха и невесты.

Осмысление причетью свадебного ритуала осуществлялось в двух направлениях: во-первых, плачи содержали образ того, что происходило с невестой, фиксировали ее различные обрядовые состоянияво-вторых, представляли образ поведения стороны жениха, заключающий в себе точку зрения брачующей-ся.

Указанные действия были представлены в причитаниях различно: как торговая сделка («по рукам ударить»), как магический акт соединения вступающих в брак (замыкание замка ключом, обмен родовыми огнями), наконец, как «избывание» опасного члена коллектива, «запроданного» ранее «чужим» .

На этом этапе в причитаниях использовалась символика смерти и болезни. Невеста лишалась возможности видеть, говорить, передвигаться, была локализована в периферийном пространстве (печь, угол, кут). С мотивом сватовства в текстах напрямую был связан мотив отделения красоты, объясняющий на мифологическом уровне происходящее. Таким образом статус невесты приводился в соответствие с ее обрядовым положением. Слезы в свадебной причети выступали в качестве эквивалента горя, поэтому накопившуюся за время «болезни» тоску-печаль брачующаяся выплакивала, освобождалась от нее.

Процесс получения «новой судьбы» в текстах обозначался при помощи разнообразной системы знаков. «Долю», «часть» в причитаниях символизировали обрядовый хлеб («витушки круписчатые»), родительское благословение, «гостинчики», а также новое знание о жизни («ум-разум»). В ходе рассматриваемых действий в круг дарителей невесты включались не только реальные действующие лица, но и умершие предки — податели плодородия и благополучия.

Сторона жениха в плачах соотносилась с образами «иных», «незваных гостей», поэтому их присутствие обозначалось в текстах через символику чужого". Прибытие поезжан в дом невесты кодировалось как посещение панов, иноверцев, ряженых, а также при помощи орнитоморфной символики с тем же значением (дикие птицы). Появление гостей около дома воспринималось как явление угрожающее и разрушительное, что провоцировало необходимость защиты от опасности и было отмечено в плачах рядом апотропеиче-ских формул. Невеста «преграждала» доступ в дом, окружала себя «стеной» из девушек, разводила в пространстве «свою» и «чужую» стороны, скрывалась от опасности, пыталась ее уничтожить, отогнать, отвлечь на сторонний предмет, наконец, избавлялась от нее путем правильного ритуального поведения.

Обрядовая практика предписывала не только остерегаться «чужого чуже-нина» до свадьбы, но и в определенные моменты вступать с ним в контакт. Поэтому для описания указанных действий причитания использовали известкую в традиционной народной культуре систему знаков со значением границы (баня, окно, мировое дерево). Именно там невеста находила подарки — символ брака и породнениясторон.

• Общая последовательность свадебных действий представлялась плачами двояко: как путь к невесте «через три стола», каждый из которых маркировал отдельный этап ритуала (сватовство, пропои, «выводной стол») или же как движение по ступеням «обрядовой лестницы», приближающее жениха к бра-чующейся и способствующее изменению ее статуса.

Приговоры дружки — другая разновидность свадебных вербальных текстов, характеризующая линию поведения жениха в ритуале.

Она четко соотносится с двумя календарными ритуалами: колядованием и посиделочным ряженьем, имеющими одну и ту же структурную схему: сборы (а), посещение домов (б), с определенной ритуальной целью (в), получение даров (г).

Задаваемый традицией «код» переносился на восприятие прибывшего поезда жениха, а в особенности, на действия дружки.

Для традиции вологодской свадьбы характерны девять основных общих мест (клише) приговоров: 1) приговоры, сопровождающие сборы жениха- 2) описание пути к дому невесты- 3) переговоры у дверей / ворот / на крыльце- 4) описание входа в дом- 5) обращение дружки к родственникам невесты / девушкам-подругам / теткам-молодкам и т. п. 6) обращение к хозяевам с просьбой накормить и уберечь коня- 7) дарение подарков- 8) требование отличительного знака- 9) описание свадебного стола и угощения.

При анализе общих мест приговоров свадебного дружки оказывается возможным выявить мифологическую символику текстов и обнаружить мифологический сюжет, логика развития которого определяется типом отношений дружки с различными участниками обряда.

Описанный с мифологической точки зрения ход развития событий позволяет говорить о двух наиболее очевидных обрядовых ролях свадебного дружки. Во-первых, это роль священника, жреца — посредника между божеством и свадебным коллективом. Дружка руководит свадьбой, распоряжается ее участниками, определяет их статус и место в семейной иерархии, а также проделывает установленные магические операции, необходимые для успеха проведения ритуала. Во-вторых, это роль «чужого», сближающая дружку по типологии поведения с ряжеными и колядовщиками. Именно она позволяет ему балагурить, смеяться, веселить народ, отпускать сальные шутки и т. п.

Двумя обозначенными поведенческими стереотипами объясняется и стилевое различие текстов, две их внутрижанровые разновидности. Первая — эпические приговоры, вторая — балагурно-шутовские. Эпический стиль характеризует отношения дружки со стороной жениха и иногда сближается с былинным типом повествования. Главное здесь — героизация персонажей, мотивы трудного пути и преодоления препятствий.

Балагурно-шутовские тексты, напротив, показывают взаимодействие дружки и стороны невесты и появляются в тот момент, когда он вступает с коллективом брачующейся в непосредственный контакт. Карнавальное, скоморошье начало, заключенное в этой разновидности приговоров, позволяет дружке описать «чужой», с его точки зрения, мир, используя основной его конструктивный принцип — перевернутость.

Таким образом, рассмотрение вербальных обрядовых текстов с точки зрения их коммуникативного содержания продуктивно, поскольку позволяет выявить архаический подтекст ритуальных событий, закодированный в самих текстах и определяющий их поэтику и стилистику.