Возможность разъяснения прекрасного
Можно отметить, что в некоторых случаях при разъяснении того, что представляет собой прекрасное, смешиваются два разных его понимания. В частности, Г. Г. Гадамер наряду с прекрасным как объектом любования, излучающим радость самовыражения, называет прекрасным и то, «что освящено традицией, признано в обществе, или же нечто в этом роде». И это определение «прекрасного» как пользующегося всеобщим… Читать ещё >
Возможность разъяснения прекрасного (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Прекрасное, как и все другие категории эстетики и философии искусства, не допускает вербального определения. Прекрасное, как и трагическое, комическое и т. п., скорее, чувствуется, чем выражается словами.
Исключением являются те случаи, когда слово «прекрасное» употребляется не для выражения или внушения определенных чувств, а для характеристики соответствия рассматриваемого произведения искусства принятым в данном месте и в данное время устойчивым представлениям, или образцам, касающимся прекрасного. В этих случаях можно сказать, что нечто является прекрасным в силу того, что обладает всеми теми свойствами, которые у него должны быть согласно хорошо известным и считающимся общепринятыми образцам.
Хотя прекрасное нельзя определить, его можно хотя бы примерным и предварительным образом разъяснить в надежде, что знакомство с общими, пусть и неясными замечаниями о прекрасном и конкретными его примерами позволит постепенно выработать интуитивное представление о нем.
Г. Г. Гадамер характеризует прекрасное в широком смысле как-то, чем можно любоваться и что на это было рассчитано. Естественно, что с точки зрения такого понимания прекрасного нельзя спросить, почему нечто нравится. Прекрасное является своего рода самоопределением, излучающим радость самовыражения, не связанным ни с пользой, ни с целесообразностью[1].
На восприятие красоты влияют исторические, социальные, национальные, культурные, религиозные и другие характеристики субъекта. Однако сущностное ее ядро сохраняется постоянным, по крайней мере для человека как разумного животного. Оно адекватно воспринимается большей частью подготовленной к эстетическому восприятию аудитории независимо от времени и культуры. Об этом свидетельствует, в частности, общепризнанность красоты многих произведений классического искусства, будь то древнеегипетский скульптурный портрет Нефертити, Венера Милосская или классическая японская гравюра XVII—XVIII вв.
Специфика прекрасного осознается постепенно, через соотнесение его с другого рода ценностями — утилитарными (польза), познавательными (истина), этическими (добро).
Можно отметить, что в некоторых случаях при разъяснении того, что представляет собой прекрасное, смешиваются два разных его понимания. В частности, Г. Г. Гадамер наряду с прекрасным как объектом любования, излучающим радость самовыражения, называет прекрасным и то, «что освящено традицией, признано в обществе, или же нечто в этом роде»[2]. И это определение «прекрасного» как пользующегося всеобщим признанием и одобрением все еще остается убедительным. Но прекрасное в первом смысле — это то, что способно вызывать определенные чувства. Прекрасное же во втором смысле — то, что отвечает принятым в конкретном обществе и во вполне определенное время представлениям о красоте. Первый смысл говорит о чувствах человека, воспринимающего красоту, второй — о тех представлениях о ней, которые являются распространенными в конкретном обществе. Утверждение, что красота есть то, что заставляет любоваться собой, и утверждение, что красивым является соответствующее принятому образцу, т. е. такое, каким оно и должно быть, — это, естественно, разные суждения о красоте.
Невозможность вербального определения прекрасного
Прекрасное не является вербально определимым в силу по меньшей мере трех причин. Первая из них является общеметодологической, вторая — социальной, третья связана с особенностями самого прекрасного, и в первую очередь с его чувственной природой.
Степень содержательной ясности научных понятий зависит прежде всего от достигнутого уровня развития науки. Неразумным было бы требовать большей — и тем более предельной — ясности в тех научных дисциплинах, которые для нее еще не созрели. Неясными являются не только понятия эстетики, но и многие другие научные понятия. В биологии — это вид, борьба за существование, эволюция, приспособление организма к окружающей среде; в социологии — деятельность, структура, стратификация; в математике — множество, доказательство и т. д. Не является ясным и само понятие науки. Было предпринято много попыток выявить те особенности научных теорий, которые позволили бы отграничить последние от псевдонаучных концепций, подобных алхимии или астрологии, но полной определенности понятию «наука» так и не удалось придать. Кроме того, понятие прекрасного является одним из центральных в эстетике и философии искусства. Но понятия, лежащие в основании отдельных наук, по необходимости остаются содержательно неясными до тех пор, пока эти науки способны развиваться. Полное прояснение таких понятий означало бы, в сущности, что перед наукой не стоит уже никаких вопросов. Научное исследование искусства — бесконечное предприятие. И пока оно будет продолжаться, используемые в нем категории, и в частности категория прекрасного, будут нуждаться в прояснении.
Представления о красоте меняются от общества к обществу и от одного исторического периода к другому. Каждая эпоха понимает красоту по-своему, и только в процессе исторического развития постепенно становится более ясным, чем является красота. Стремление к красоте, как и стремление к таким социальным целям, как справедливость, свобода, равенство и т. д., является одной из тех ценностей, которыми чаще всего пользуются люди в качестве основных ориентиров своей деятельности. Все эти цели являются историчными по самой своей природе. Чем является красота, свобода и т. п. — не задано с первых шагов, это еще должно определиться на своем уходящем в бесконечность пути. Подобные цели могут быть достигнуты в каждую эпоху, и действительно — в определенных пределах достигаются. Постоянно теряясь и будучи потерянными, они обретаются вновь. Каждое новое поколение реализует их на свой манер. Сказать однажды и на все последующие времена, что представляет собой красота или свобода, невозможно.
Красота касается не столько разума человека, сколько его чувств. Все, что связано с человеком, понимаемым как сложное и динамичное единство интеллекта, чувств и тела, с трудом поддастся анализу и является — как показывает опыт гуманитарных и социальных наук, изучающих человека, — вербально неопределимым. В частности, в психологии нет сколько-нибудь ясных определений восприятия, темперамента, мышления и т. п.; что касается постоянно употребляемого понятия личности, то отсутствуют даже попытки как-то определить его. Не удивительно, что эстетические понятия, подобные красоте, возвышенному, шокирующему и т. д. и касающиеся в первую очередь чувственной стороной человеческой жизни, вызывают постоянные споры и не получают в итоге сколько-нибудь ясных и приемлемых определений.
Красивыми могут быть не только чувственно воспринимаемые вещи, но и чисто интеллектуальные результаты. Английский физик П. Дирак говорил, что красивая, внутренне согласованная теория не может быть неверной. В этой лаконичной формулировке соединяются два общих принципа, или требования, играющих важную роль в оценке новой теории: принцип красоты и принцип логичности. Согласно принципу красоты хорошая теория должна отличаться особым эстетическим впечатлением, элегантностью, ясностью, стройностью и даже романтичностью. Особую роль требование красоты играет в математике, меньшую — в естествознании и совсем малую — в гуманитарных науках. Первые варианты большинства новых теорий являются незрелыми, пишет Т. Кун. Когда со временем получает развитие полный, эстетически совершенный образец теории, оказывается, что большинство членов сообщества уже убеждены другими средствами. Тем не менее значение эстетических оценок может иногда оказываться решающим. Хотя эти оценки привлекают к новой теории только немногих ученых, бывает так, что это именно те ученые, от которых зависит ее окончательный триумф. Если бы они нс приняли ее быстро в силу чисто индивидуальных причин, могло бы случиться, что новая теория никогда не была бы развита настолько, чтобы привлечь благосклонность научного сообщества в целом. Астрономическая теория Коперника на первых порах привлекала прежде всего своей красотой. Даже сегодня общая теория относительности Эйнштейна действует притягательно главным образом благодаря своим эстетическим данным. Однако привлекательность подобного рода способны чувствовать лишь немногие из тех, кто не имеет отношения к математике[3]. Принцип красоты носит контекстуальный характер. Его конкретизация зависит как от области знания, так и от стадии развития этого знания. Скажем, красота в физике не сводится к математической красоте и отличается от красоты в биологии или в истории; красота сформировавшейся, хорошо обоснованной теории отлична от красоты теории, только ищущей свои основания.
Красота, с которой имеет дело искусство и о которой говорит эстетика, никогда не является чисто интеллектуальной красотой, а носит чувственный или чувственноинтеллектуальный характер. Можно предположить, что такого рода красота является отображением неких глубинных законов бытия и жизни, представленных аудитории в соответствующем эстетическом объекте. Однако такого рода предположение, обычное для метафизической эстетики, ничего не дает для понимания красоты. Скорее, оно лишний раз подчеркивает, что красота — это всегда тайна.