Основные теоретические подходы и модели во внешнеполитическом анализе

Сравнительный внешнеполитический анализ. Исследователи, которые приняли вызов Джеймса Розенау в части создания кросс-национальной и многоуровневой теории внешней политики, тестируемой строго эмпирическими статистическими исследованиями, заложили основы направления, известного как сравнительный внешнеполитический анализ (СВА).

Потребность в такого рода исследованиях очевидна. Каждый раз, когда аналитик в попытке объяснить внешнеполитические процессы обращается к таким традиционным факторам, как позиция государства в международной системе или роль общественного мнения, политической культуры, характер отношений между государством и обществом, влияние политических институтов, — неизбежно возникает потребность в сравнительных сопоставлениях по времени, месту и кругу проблемных ситуаций, чтобы оценить объяснительную силу этих переменных в отношении поведения государств на международной арене. Как утверждал Джеймс Розенау в своей основополагающей статье, заложившей основание для последующих сравнительных внешнеполитических исследований: «только посредством идентификации общего и отличного в поведении более чем одного актора на мировой арене мы способны возвыситься над конкретными кейсами до высокого уровня генерализации»^[1].

В поисках фундаментального первоэлемента, из которого складывается внешнеполитическая реальность, — подобно тому, как из атомов и электронов складывается реальность классической физики, — исследователи пришли к категории " события" {event), которая выражается формулой «кто сделал что, в отношении кого, и как» (см. параграф 5.3). Такие разнородные поведенческие акты во внешней политике, как вступление в войну, заключение мира или государственный визит, теперь могли быть сопоставлены и агрегированы теоретически осмысленным образом.

С позиций данного подхода, для выявления закономерных обобщений необходимо было предпринять эмпирическое сравнительное, кросс-культурное исследование: метод кейсовых исследований не мог служить эффективной методикой для решения этих задач. Теперь стало возможным собирать данные по множеству возможных объяснительных факторов и формулировать модели, устанавливающие корреляцию между множеством независимых переменных и внешнеполитическим поведением.

Исторический экскурс Трудоемкая задача по сбору «событийных данных» в значительной степени была профинансирована правительством США (в первую очередь такими структурами, как «Оборонное агентство передовых исследовательских проектов» (DARPA) и Национальным научным фондом США (NSF)). Энтузиасты СВА смогли убедить грантодателя в лице государства в том, что подобные инвестиции будут способствовать приращению цепной информации, необходимой для лиц, принимающих решения во внешней политике. Конкретно речь шла об информационных системах, обеспечивающих раннее предупреждение в целях реагирования и управляющего воздействия на кризисные ситуации в глобальном масштабе.

По имеющимся оценкам, американское правительство выделило более 5 млн долл. па развитие соответствующих баз данных за период 1967—1981 гг.^[2] Некоторые плоды этих титанических усилий, такие как WEIS (WorldEvent/Interaction Swvey), COPDАВ (Con/Iict andPeace Data Bank), CREON (Comparat'we Research on the Events ofNations), находят применения по сей день в силу того, что собранные базы данных все еще представляют ценность как инструмент тестирования теоретических гипотез.

На этой основе были созданы компьютеризированные системы анализа и поддержки политических решений — EWAMS (Early Warning and Monitonng Systems), CASCON (Computer-Aided Systems for Hand/ingInformation on Local Conflicts), CACIS (Computer-Aided Conftict Information System), XAIDS (Crisis Management Executive Decision Aids).

Научная дискуссия Впрочем, в большинстве своем эти усилия мало соответствовали заявленным обещаниям: обширные базы данных сами, но себе представляли сомнительную ценность без соответствующей теории, объясняющей и предсказывающей возникновение подобных внешнеполитических событий.

В итоге одним из наиболее разочаровывающих особенностей современного этапа развития ВПА следует признать относительную смерть сравнительных (компаративных) исследований. Сравнительная перспектива практически оказалась отвергнута научным сообществом. На смену сравнительным внешнеполитическим исследованиям с начала 1980;х годов пришла теоретическая перспектива среднего уровня, делающая акцепт па качественной методологии и контекстуальных факторах в формулировании своих обобщений.

В самом деле, согласно С. Смиту, «даже поверхностный взгляд на соответствующую научную литературу обнаруживает, что подавляющее большинство работ по внешней политике представляет собой кейсовые исследования, объектом которых является либо внешняя политика отдельных государств, либо внешнеполитические события или их последовательность. При этом не приходится говорить о каком-либо единообразии как в части применяемых методов, так и в части изучаемых переменных»^[3]. Наблюдение, сделанное Смитом почти три десятка лет назад, остается верным и по сей день.

Между тем потребность в систематизированных сравнительных внешнеполитических исследованиях очевидна. Так, в любой остро дискуссионной внешнеполитической ситуации, как например вторжение в Ирак в 2003 г., в Ливию в 2011 г., или несостоявшееся вторжение в Сирию в 2013 г., ключевой вопрос касался понимания того, «чем объясняется позиция США, в сравнении с позицией Франции, в сравнении с позицией Великобритании, Германии. России?» и т. д. Ответ па этот вопрос имел ключевое значение для понимания природы и перспектив трансатлантических разногласий в отношении данных решений.

Сравнительное исследование при этом необязательно должно принимать форму масштабных агрегированных массивов данных, подлежащих количественной статистической обработке, как это имело место в период расцвета сравнительных внешнеполитических исследований в 60—70-е гг. прошлого века. Сравнения могут также быть в форме кейсовых исследований, ориентированных на качественные задачи интерпретации и понимания.

Существенным ограничением сравнительного анализа долгое время оставалась трудоемкость кодирования соответствующих данных. Кодирование, но каждой отдельной характеристике или их набору в прошлом требовало наличия хорошо подготовленного кодировщика, обрабатывающего большие массивы текста в соответствии с заданными правилами. Ручное кодирование данных оставалось тем бутылочным горлышком, которое существенно затрудняло и ограничивало проведение данного типа исследований.

Между тем в последние десятилетия в этой области достигнут существенный прогресс: ключом к успеху стало появление технологий машинного кодирования текста^[4].

Анализ процессов принятия внешнеполитических решений. Одним из традиционных направлений внешнеполитического анализа остается изучение процесса принятия решений, и в частности — групп, принимающих решения. Данный аспект исследования призван перебросить мост между индивидуальным и организационным уровнями анализа. Уходя корнями в классическую работу Р. Снайдера и его соавторов (1962), данное направление исследований породило обширную научную литературу, посвященную тому, «как лидеры, группы и коалиции акторов оказывают воздействие на процессы формулирования внешнеполитических проблем, оценки вариантов решений, осуществления осмысленного выбора между ними, и наконец, имплементации принятых решений»^[5].

В комплексных внешнеполитических ситуациях, характеризующихся высокой степенью неопределенности, политическими противоречиями и конфликтующими ценностями, участники групп, принимающих решения (ГПР), играют ключевую роль в процессе, определяя природу проблемы и формулируя опции для обсуждения. Более 40 лет изучения того, что получило название «групповая динамика», заложили прочное основание для множества теоретических конструкций и моделей, определяющих характер взаимосвязи между процессами, происходящими внутри ГПР, и действиями политических лидеров, глав государств и прочих акторов на внешнеполитической арене.

Исторический экскурс Две классические работы «Сущность решения: на примере Кубинского ракетного кризиса» Г. Эллисона и «Жертвы группового мышления: Психологическое исследование внешнеполитических решений и провалов» И. Джениса^[6] — лежат в основании данного направления исследований.

Работа Джениса стала новаторским исследованием в изучении внешней политики через критический анализ групповой динамики и контекста принимаемых решений. Объясняя такие провалы, как решение Дж. Кеннеди о вторжении на Кубу, Дженис пришел к выводу, что коллективные решения могут ограничивать спектр возможных вариантов, приводя тем самым к неоптимальному политическому выбору. В кейсовых исследованиях, включенных в его книгу, речь идет о политиках, оказавшихся неспособными достичь своих целей из-за того, что симптомы группового мышления оказывали давление на лиц, участвующих в процессе принятия решения, формируя соглашательский стиль поведения, снижая терпимость к отклоняющимся точкам зрения. Итоговый конформизм снижал способность группы к принятию правильных в сложившейся ситуации решений^[7].

" Тяни-толкай", проиллюстрированный моделью бюрократической политики Эллисона (1971), представляет собой иной возможный паттерн группового поведения. Согласно этому сценарию, участники с различными ценностями, убеждениями и мотивами конкурируют за влияние, пытаясь преодолеть сопротивление друг друга. Когда влиятельные официальные лица придерживаются несовпадающих представлений о решении стоящих перед ними проблем, начинается торг.

Хотя ожидаемым результатом такого торга являются компромиссные решения, в действительности так бывает далеко не всегда. Как показал Я. Вертцбергер^[8], экстремальное соперничество при высоком уровне конфликта может привести к отказу от торга или к патовым ситуациям, когда уже невозможно достичь какого-либо решения.

Научная дискуссия Хотя Дженис и Эллисон предлагают различные объяснения по поводу содержания контекста принятия решения, тем не менее, они оба согласны в том, что на процесс принятия решения и соответственно на диапазон потенциальных вариантов решения и конечных результатов оказывают влияние множество акторов.

В адрес классических концепций Эллисона и Джениса высказывалась серьезная критика по поводу произвольного и двусмысленного характера исходных допущений, недостаточно строгого выведения из этих допущений рабочих гипотез, а также неочевидных взаимосвязей между переменными. Так, весьма затруднительным оказалось непосредственное наблюдение конкурентного поведения во внешнеполитическом контексте, порождая тем самым проблему эмпирической валидации изучаемого феномена. Критики утверждают, что гипотезы группового мышления небыли протестированы с достаточной строгостью, что «групповое мышление кактаковое феномен, не обладающий достаточным эмпирическим основанием и опирающийся на в целом не обоснованные допущения»^[9].

Впрочем, высказанная критика не умаляет того влияния, которое концепции бюрократической политики и группового мышления продолжают оказывать на исследования внешней политики, а также перспектив их применения в будущем, в рамках теорий среднего уровня.

С учетом этой критики и с позиций сегодняшнего дня, следует признать, что «групповое мышление» является обусловленным (зависящим от обстоятельств) свойством принятия внешнеполитических решений, одной из возможных форм динамики во взаимоотношениях между участниками группы, вовлеченной в принятие решения^[10].

Важно, что эти модели помогли ученым уйти от представления о государстве как едином рациональном акторе, открыв «черный ящик» правительственных институтов и выявив динамический характер процесса принятия решений, формирующий поведение стран на мировой арене. Имеющаяся критика в их адрес скорее ставит перед исследователем определенные вызовы, нежели подрывает основания этих подходов, способных и в будущих научных дебатах играть руководящую и направляющую роль в изучении внешней политики.

Одним из таких «вечных» вызовов для исследователей остается понимания того, каким образом различные индивидуальные воздействия взаимодействуют между собой внутри и между уровней анализа, и как результирующий поведенческий паттерн влияет на выбор политического решения. Э. Штерн и Б. Санделиус^[11] предложили классификацию групповых паттернов взаимодействий в рамках спектра, один полюс которого задает конформизм (иными словами, «групповое мышление»), а другой — конфликт (иными словами, «бюрократическая политика»), со всеми возможными гибридными типами между ними.

Такой подход во многом снимает ряд критических замечаний, высказываемых в адрес каждой из этих двух концепций по отдельности. Коль скоро конфликт и консенсус в равной мере берутся в качестве потенциальных характеристик групповых процессов, остается пространство для рассмотрения комплексных, смешанных мотиваций^[12].

Таким образом, интегрированный подход к анализу групповой динамики может исходить из представления, согласно которому внешнеполитические решения представляют результат совместного процесса, в рамках которого индивидуальные предпочтения агрегируются тем или иным способом.

Известным интеллектуальным вызовом для исследователей также остается вопрос о структуре групп влияния в процессе принятия внешнеполитических решений, как только мы выходим за границы «внутреннего круга» президентских советников. Р. Хилсман^[13], анализируя концентрические круги влияния в окружении президента, демонстрирует широкий потенциал элементов «ввода» в процесс принятия решений, а также необходимость гибкого подхода в вопросах идентификации влиятельных игроков. Такие акторы могут включать государственных деятелей, членов парламента, однако в определенных ситуациях также лоббистов, представителей медиа и гражданского общества.

Подобное расширенное понимание «группы, принимающей решение» ориентирует на изучение условий, способствующих расширению (или сужению) ее границ. В числе таких факторов в научной литературе указывают на стиль лидера и его предпочтения, выделяют различные типы совещательных структур (например, коллегиальная, конкурентная и формалистичная)^[14].

Анализ характера ситуации дает еще один ключ к пониманию принципов формирования группы, принимающей внешнеполитическое решение. В том случае, если проблема представляет высокую степень интереса для лидера, а также во время политических кризисов, круг допущенных к принятию решения обычно сужается. В подобных ситуациях личностные характеристики лидера и его ближайших советников приобретают особую значимость^[15]. Напротив, рутинные проблемы, не представляющие интерес для лидера, спускаются вниз по бюрократической лестнице и приобретают черты, описываемые моделью «бюрократической политики». В свою очередь, если решения принимаются в менее иерархически выраженных структурах или если лидер отдает предпочтение внешним экспертам, либо если он нуждается в широкой политической коалиции в поддержку своей политики, круг членства в группе принятия решения расширяется. При этом тип сформированной группы определяется качествами ее членов: в литературе выделяют группы с доминантным лидером, коллегиальные группы и коалиции.

Важно запомнить!

Обобщая сказанное, можно сформулировать интегрированный подход к анализу групповой динамики в принятии внешнеполитических решений, ориентированный на изучение критических контекстуальных и структурных переменных, таких как 1) вне-групповые параметры среды, 2) внутригрупповые параметры (включая состав и структуру), 3) тип лидерства в группе, 4) степень сплоченности группы и 5) тип и уровень конфликтности в группе. Такой подход ориентирует на необходимость изучения как внешнего контекста, так и внутренних параметров, что придает ему известную гибкость и глубину.

Анализ психологической и социальной среды принятия внешнеполитических решений. Сознание лиц, принимающих внешнеполитические решения, не является tabula rasa: оно содержит сложные и взаимосвязанные элементы, такие как убеждения, установки, ценности, опыт, эмоции, воспоминания, групповые и индивидуальные самовосприятия. Сознание каждого ЛПР — микрокосмос, формируемый в контексте конкретной культуры, истории, географии, экономики, политических институтов, идеологии, демографии и бесчисленного множества других факторов, образующих социальный контекст данного конкретного сообщества.

Гарольд и Маргарет Спрут в упомянутой выше работе^[16] ориентировали исследователей на изучение этих феноменов, и их призыв имел широкий успех. Фундаментальное исследование М. Бречера, посвященное внешней политике Израиля^[17] является образцом комплексного анализа национальной психокультурной среды и ее влияния па принятие внешнеполитических решений.

Впрочем, большинство работ, написанных в рамках парадигмы, предложенной Г. и М. Спрутами, концентрировались либо на психологических либо на социальных аспектах принятия внешнеполитических решений.

Важно запомнить!

Несомненно, психологический анализ индивидуальных личностных характеристик ЛПР образует тот микроуровень, без которого невозможен внешнеполитический анализ как таковой. Если что и отличает в первую очередь ВПА от академической теории международных отношений, так это, говоря словами М. Германна и К. Кегли, «отказ воспринимать лицо, принимающее решения во внешней политике, как экзогенную переменную»^[18].

Политическая психология помогает понять личность того, кто принимает решения. При определенных условиях — стресс, высокая степень неопределенности, давление вышестоящих инстанций и т. д., — персональные характеристики индивида могут иметь ключевое значение для понимания внешнеполитического выбора. Вместе с тем подобные концептуальные модели с неизбежностью остаются достаточно интуитивными и предсказуемо вызывающими известный скептицизм и критику в свой адрес.

Работа Дж. Де Ривера «Психологическое измерение внешней политики»^[19] представляет собой хороший обзор и обобщение ранних попыток применения психологической и социально-психологической теорий к внешнеполитическим ситуациям.

Другим классическим примером систематического исследования личности политического лидера является концепция «операционального кода», предложенная Н. Лейтсем^[20] и развитая А. Джорджем^[21]. Идентификация операционального кода предполагает выявление основополагающих политических убеждений лидера по поводу природы и характера конфликта в современном мире, его субъективные оценки своих возможностей изменить ход событий, а также представления о предпочтительных средствах и способах достижения целей.

Работа М. Германн представляет попытку типологизировать политических лидеров на основании их персональных характеристик^[22]. Применив модифицированную модель операционального кода в соединении с контент-анализом, она осуществила сравнение убеждений, мотиваций, стилей принятия решения и интерперсональных стилей политических лидеров. Выявляя типологические для лидеров «внешнеполитические ориентации», автор на этой основе строит конкретные проекции по поводу возможного поведения лидера в тех или иных обстоятельствах.

На сегодняшний день исследователи «операциональных кодов» вооружены количественными индикаторами, выявленными с помощью компьютеризованного контент-анализа, которые позволяют производить статистические сравнения политических лидеров и формулировать модели регрессии с зависимыми переменными, устанавливающими каузальные связи между поведением политических лидеров и их системами убеждений.

Выявление роли индивидуального восприятия и образов во внешней политике стало важным направлением исследований на раннем этапе развития ВПА. Работы Р. Джервиса^[23] и Р. Коттема^[24] заслуживают особого внимания. Авторы обращают внимание на потенциально разрушительные последствия ложного восприятия во внешнеполитических ситуациях: в частности, стратегии сдерживания могут оказаться нежизнеспособными в случае искаженного восприятия намерений и мотивов той или иной стороны. Важно, что работы Джервиса и Коттема включают в себя предписательный компонент: они содержат конкретные советы и рекомендации для лиц, принимающих решения. Другим хорошим примером исследования в данном направлении являются труды Р. Германца^[25], предложившего типологию стереотипных образов оппонентов в восприятии советских и американских лидеров.

Другие направления исследований включают в себя изучение когнитивных особенностей и ограничений^[26], мотивации лидеров^[27], когнитивных карт, скриптов и схем^[28], когнитивных стилей и др.

Существенным ограничением в применении психологических методов анализа внешней политики остается фундаментальная проблема доступности (а точнее, как правило — недоступности) объекта исследования, а именно — мировых политических лидеров и их непосредственного окружения.

Важным прорывом в этом направлении стало появление «дистанционных» (удаленных) методов. Такие авторы, как М. Германн, Д. Винтер и Ф. Тетлок сформулировали допущение, согласно которому то, что лидеры говорят, и как они это говорят, может служить индикатором определенных личностных характеристик. Чтобы дать оценку психологии политического лидера, согласно этому подходу, необходимы две вещи: 1) вербальный материал от интересующего нас лидера и 2) теоретические конструкции, способные операционализировать вербальные характеристики. Получение исходного вербального материала, как правило, не представляет проблемы. Что касается второго момента, то упомянутые авторы и их последователи предложили ряд теоретически обоснованных конструкций, которые были подвергнуты разнообразному тестированию па предмет их валидности.

На сегодняшний день мы имеем инструментарий контент-анализа для оценки операциональных кодов политических лидеров, их картины мира, чувствительности к политической среде, мотивационных потребностей (во власти, поддержке или достижениях), уровнях недоверия, стилей лидерства и многих других характеристик.

Вопросы практики Перспективным направлением в развитии психологических методов внешнеполитического анализа является обращение к психологии макросоциального уровня^[29]. Предметом изучения могут стать взаимосвязи между лидерами и их ближайшим окружением, советниками. По каким основаниям лидеры осуществляют отбор своих советников? Склонны ли они выбирать тех, кто имеет идентичные, комплиментарные личностные характеристики, взгляды и представления — или контрастирующие? Коррелируют ли данные кадровые стратегии с итоговой эффективностью проводимой внешней политики? Могут ли советники, чьи взгляды и характеристики совпадают с лидером, рассчитывать на то, что к их советам будут больше и чаще прислушиваться, чем в противоположном случае? Имеются ли какие-либо усиливающие эффекты, обусловленные различными психологическими особенностями лидера и его окружения? Например, если советники занимают более жесткую внешнеполитическую позицию, чем лидер, способно ли это обстоятельство повлиять на проводимый курс? В поисках ответов на подобные вопросы исследователи в перспективе выходят уже на уровень понимания «операционного кода» не отдельных лидеров и политических деятелей, а неких макросоциальных общностей, таких как политические элиты, правящий политический класс и т. д., работая тем самым с некоторыми агрегированными, усредненными психологическими характеристиками некой группы людей, участвующей в процессе принятия внешнеполитических решений.

Другим перспективным направлением исследований макросоциального уровня является изучение таких социальных комплексных переменных, как национальный менталитет, картина мира, идеология, стратегическая культура. Используя в качестве источников массивов данных СМИ, Интернет, партийные документы, политические памфлеты и т. д., можно подвергнуть оценке уже не только то, во что национальные лидеры предлагают верить своим согражданам, но и итоговый эффект, который эти усилия оказывают на настроения граждан. Следует ли общественное мнение за лидером или формулирует собственную повестку дня? Каким образом различные группы, организации, институты, лоббистские объединения и т. д. формулируют проблемы, представляющие для них интерес, стремясь воздействовать на лиц, принимающих решения?

Так, введенный в свое время К. Холсти концепт «национальной роли» имел одновременно и психологическое, и социальное измерение. С помощью данного концепта Холсти пытается выявить представление нации о самой себе и своей роли на международной арене. Согласно автору, восприятие национальной роли формируется как под влиянием представлений политических элит, имеющих прямое отношение к формированию внешнеполитического курса страны, так и в результате процесса социализации народных масс. Различия в представлениях о роли своей нации на международной арене способствуют различиям и во внешнеполитическом поведении наций.

• [1] См.: Rosenau J. N. Comparative Foreign Policy: Fad, Fantasy, or Field? // International Studies Quarterly. 1968. № 12. P. 296−329.
• [2] Cm.: Andriole S.J., Hopple G. W. The Rise and Fall of Events Data: Thoughts on an Incomplete Journey from Basic Research to Applied Use // U. S. Department of Defense. Unpublished Paper. Washington, D.C.: U. S. Department of Defense, 1981.
• [3] Cm.: Smith S. Theories of Foreign Policy: An Historical Overview // Review of International Studies. 1986. № 12. P. 13−29.
• [4] Cm.: Young M. D. Automating Assessment at a Distance // The Political Psychologist. 2000. № 5. P. 17−23.
• [5] Hermann M. G. Preface. International Studies Review. 2001. X" 3 (2). P. 1—4.
• [6] Cm.: Jams I. Victims of Groupthink: A Psychological Study of Foreign-Policy Decisions and Fiascoes. Boston: Houghton Mifflin, 1972.
• [7] Cm.: 't Hart P. Groupthink in Government: A Study of Small Groups and Policy Failure. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1994.
• [8] Cm.: Vertzberger, Y. The World in Their Minds: Information Processing, Cognition, and Perception in Foreign Policy Decisionmaking. Stanford: Stanford University Press, 1990.
• [9] См.: Fuller 5., Aldag R. Challenging the Mindguards: Moving Small Group Analysis beyond Groupthink // Beyond Groupthink: Political Group Dynamics and Foreign Policymaking / ed. by P. 't Hart, E. K. Stern, B. Sundelius. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1997.
• [10] См.: Hermann C. F., Stein J. G., Sundelius Walker S. G. Resolve, Accept, or Avoid: Effects of Group Conflict on Foreign Policy Decisions // International Studies Review. 2001. X" 3 (2). P. 133−168.
• [11] См.: Stem E. K., Sundelius M . Understanding Small Group Decisions in Foreign Policy: Process Diagnosis // Beyond Groupthink: Political Group Dynamics and Foreign Policy-making / ed. by P. 4 Hart, E. K. Stern, B. Sundelius. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1997.
• [12] См.: George A. L., Stem Е. Ilamessing Conflict in Foreign Policy Making: From Devil’s Advocate to Multiple Advocacy // Presidential Studios Quarterly. 2002. № 32. P. 484−508.
• [13] См.: Hilsman R. The Polilios of Polieymaking in Défense and Foreign Affairs. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1987.
• [14] См.: George A. L. Presidential Décision Making in Foreign Policy: The Effective Use of Information and Advicc. Boulder: Westvicw Press. 1980.
• [15] См.: Gaenslen F. Decision-Making Groups // Political Psychology and Foreign Policy / ed. by E. Singer, V. Hudson. Boulder: Westview Press, 1992.
• [16] См.: Sprout С, Sprout М. Op. cit.
• [17] См.: Brecher М. The Foreign Policy System of Israel: Selling. Images, Process. London: Oxford University Press. 1972.
• [18] См.: Hermann. M. G. Kegleyjr. C. W. Rethinking Democracy and International Peace: Perspectives from Political Psychology // International Studies Quarterly. 1995. № 39. P. 511 — 533.
• [19] Cm.: De Rivera J. The Psychological Dimension of Foreign Policy. Columbus, OH: C. E. Merrill, 1968.
• [20] Cm.: Leites N. The Operational Code of the Politburo. N.Y.: McGraw-Hill, 1951.
• [21] Cm.: George A. L The Operational Code: A Neglected Approach to the Study of Political Leaders and Decision-making // International Studies Quarterly. 1969. № 13. P. 190—222.
• [22] Cm.: Hermann M. G. Effects of Personal Characteristics of Leaders on Foreign Policy // Why Nations Act: Theoretical Perspectives for Comparative Foreign Policy Studies (SAGE Focus Editions) / ed. by M. A. East, S. A. Salmore, C. F. Hermann. Beverly Hills, CA: Sage, 1978. P. 49−68.
• [23] Cm.: Jervis R. Perception and Misperccplion in International Politics. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1976.
• [24] Cm.: Cottam R. Foreign Policy Motivation: A General Theory and a Case Study. Pittsburgh. PA: University of Pittsburgh Press, 1977.
• [25] Cm.: Herrmann R. Perceptions and Behavior in Soviet Foreign Policy. Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 1985.
• [26] Cm.: Simon H. Human Nature in Politics: The Dialogue of Psychology with Political Science. American Political Science Review. 1985. № 79 P. 293—304; Judgment under uncertainty: heuristics and biases / ed. by D. Kahneman, P. Slovic, A. Tversky. Cambridge, 1982 .
• [27] Cm.: Barber J. D. The Presidential Character: Predicting Performance in the While House. Englewood Clilfs, N.J.: Prentice Hall, 1972; Winter D. G. The Power Motive. N.Y.: Free Press, 1973; Etheredge L. A World of Men: The Private Sources of American Foreign Policy. Cambridge: MIT Press, 1978.
• [28] Cm.: Shapiro M., Bonham M. Cognitive Process and Foreign Policy Decision-Making. International Studies Quarterly. 1973. № 17. P. 147—174; Structure of Decision/ed. by R. Axelrod. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1976; Carbonell J. G. Politics: Automated Ideological Reasoning. Cognitive Science. 1978. № 2. P. 27−51.
• [29] См.: SchaferM. Science, Empiricism and Tolerance in the Study of Foreign Policymaking // Foreign Policy Analysis in 20/20: A Symposium / J. A. Garrison, ed. // International Studies Review. 2003. № 5. P. 155−202 .