Стилистика языковых единиц

Экспрессивная окраска языковых средств

Экспрессивные единицы лексической системы, за исключением эмоциональных междометий, обладают денотативным и коннотативным компонентами значения, т. е. одновременно обозначают понятие об определённом явлении и содержат его характеристику, квалификацию, субъективную оценку с позиций субъекта речи. Коннотативная часть лексического значения очень существенна для коммуникации, она ясно осознаётся носителями языка и противопоставляет экспрессивную единицу её нейтральному синониму, ср.: чаяние — надежда, дар — подарок; осушить слёзы — утешить; брехня — ложь; смыться — исчезнуть; хоть отбавляй — много. Именно коннотация оправдывает существование экспрессивно окрашенных слов в языке. Они создаются в опоре па нейтральные, объективно-логические, единицы в качестве их субъективно-логических аналогов.

Если то или иное явление значимо с социальной точки зрения, то его экспрессивное осмысление детализируется. Возьмём, к примеру, лексико-семантическую группу глаголов с объективно-логическим (денотативным) значением «говорить». Экспрессивное осмысление обозначенного речевого действия охватывает следующие признаки: а) ценность информации — экспрессивно фиксируется недостаточная информативность речи: болтать, балаболить прост.; б) достоверность информации — фиксируется недостоверность информации или её сомнительность в этом отношении: наговаривать, придумывать, плести разг., заливать прост.; в) ясность речи — фиксируется неясная, трудная для понимания речь: ходить вокруг да около, мямлить прост.; г) интенсивность действия: орать, тарахтеть прост., стрекотать прост., горланить прост.; д) соотношение объёма текста и количества информацииотмечается нарушение гармонического соответствия: разглагольствовать; дудеть разг., жужжать прост., талдычить прост.; е) отклонение от нормального темпа речи: тарахтеть разг., стрекотать разг., тянуть разг.; ж) внешние качества речи — экспрессивно отмечается невнятность произношения, гнусавость, наличие дефектов речи и др.: лопотать разг., гугнить прост., гундосить прост.

Субъективная сфера человеческого сознания многогранна, поэтому имеется несколько разновидностей коннотативных приращений семантики, полностью или в значительной степени имеющих отношение к экспрессивности языковых и речевых единиц.

Эмотивность как экспрессивная окраска и компонент коннотации связана с выражением эмоций и чувств говорящего, а также соответствующим воздействием на адресата речи. Термин является лингвистическим аналогом понятия 'эмоциональность'. Следует иметь в виду, что эмоциональное отношение говорящего может исчерпывать собой всё значение слова. Это характерно для междометий и эмоциональных частиц (ах, ой, разве), на базе которых говорящий интонационно выражает то или иное переживание: испуг, недоумение, удивление, радость, восторг и т. д. К ним добавляются аффективные коммуникемы, весь смысл которых состоит в выражении сильного чувства (Ужас!; Чёрт побери!; Не может быть!). Чаще всё же эмотивность является компонентом коннотации, т. е. добавочным значением по отношению к объективно-логическому, ср.: смеяться и хихикать, кривляться, ёрничать.

Как правило, эмотивность речевого выражения сопряжена с оценочностью. Оценка — это общее мнение говорящего о предмете речи или частное мнение, основанное на том или ином базисе: сенсорном, психологическом, эстетическом, этическом, утилитарном, нормативном^[1]. Обобщённо, основание оценки является либо интеллектуальным, либо эмоциональным. Соответственно различают рациональную оценку и оценку эмоциональную. Оценка-мысль соотносится с понятием 'хорошо' (гуманизму взаимопомощь, добро) или понятием 'плохо' (терроризм, ложь, злоба). В толковых словарях рациональная оценка специально не отмечается. Эмоциональная оценка сопровождает выражение чувств говорящего: чистоплюй — выражение презрения, пренебрежения; башковитый, с головой — выражение одобрения; заинька, солнышко, свет в окошке — номинации, выражающие любовь, умиление, нежность по отношению к лицу. В толковых словарях эмоционально-оценочный компонент фиксируется с помощью специальных помет: неодобр., пренебр., презр., груб., бран. — пометы, указывающие на отрицательную эмоциональную оценку; ласк., уваж., почтит., высок. — на положительную эмоциональную оценку. Слова и устойчивые сочетания слов, обладающие не только понятийным, но и эмоционально-оценочным содержанием, относят к классу эмоционально-экспрессивной лексики.

Как и эмотивность, оценка может исчерпывать собой лексическое значение, т. е. являться не коннотативной, а денотативной частью значения: хорошо, плохо, удовлетворительный. Заметим, что в речевой практике значение такого рода, как правило, сопряжено с эмотивными приращениями. Гораздо легче интонационно наделить данные оценки красками радости, огорчения, разочарования, нежели реализовать их объективно. Будем считать данную лексическую группу потенциально экспрессивной.

Другую группу подобного рода составляют обозначения явлений, получивших устойчивую социальную или психологическую оценку, хотя сами они денотативных оценочных компонентов не имеют. Это наименования эмоций и чувств {радость, уныние, тоска, ненависть), состояний {счастье, растерянность), биологических социальных, политических явлений, чреватых эмоциональным напряжением (болезнь, смерть, голод, фашизм, война). Лишь научный контекст оставляет их абсолютно нейтральными, в большинстве случаев их употребление связано с эмоционально-оценочными наслоениями.

Как рационально-оценочные, так и эмоционально-оценочные языковые средства делятся па мелиоративные (положительные в оценочном плане) и пейоративные (отрицательно-оценочные). Мелиоративные оценки связаны с восхищением, возвышением, одобрением, ласкательностью, снисходительной шутливостью; пейоративные — с выражением презрения, грубости, пренебрежения, неодобрения. В пределах той и другой групп в русском языке наблюдаются синонимические отношения и семантико-стилистические оппозиции, например, хозяйка — нейтральный синоним мелиоративных номинаций повелительница, владычица. Отрицательная эмоциональная оценка сопровождает номинации актёрка, артистка погорелого театра (ср. актриса). Неодобрительные эмоции ярко проявляются в обширных рядах стилистических синонимов глаголов: бить (колотить, колошматить, лупить, дубасить, мутузить, трепать, утюжить и др.); украсть (увести, прикарманить, стибрить, слямзить, стырить, спереть, слимонить, сбондить и др.). Аналогично комбинируются стилистически однородные фразеологические единицы, например, неодобрение неопределённости объекта выражает ряд: ни то ни сё, ни рыба ни мясо, ни богу свечка пи черту кочерга, серединка на половинке, так себе, ни пава ни ворона, ни в городе Богдан ни в селе Селифан.

Стилистическая отмеченность исключает возможность автоматической замены нейтрального средства окрашенным. Например, в тексте приговора по делу о хищении исключено употребление глаголов стибрить, слимонить или фразеологизма взять, что плохо лежит. Напротив, в устном разговорном рассказе об уличном воришке вряд ли будет использовано слово хищение.

Параметрический компонент (параметрическая оценка) — это относительно субъективная оценка параметров обозначаемого явления, представляющая собой результат логической операции сравнения объектов. Экспрессивно-параметрический компонент коннотации указывает на предельную, значительно превышенную, или, напротив, пониженную меру какого-либо признака обозначаемого действия, предмета, явления в соотношении с известной из опыта нормой: каланча «очень высокий человек», стрекотать «говорить слишком быстро, без умолку», мямлить «говорить очень медленно, невнятно и вяло». Данный компонент может быть назван также компонентом интенсивности.

Необычность параметров того или иного явления чаще всего вызывает эмоциональную реакцию человека. Так, параметрический признак «маленький рост» (о человеке) акцентируется в целом ряде насмешливо-снисходительных номинаций: невеличка, коротышка, пигалица, фитюлька, пигмей, недоросток, клоп, от горшка два вершка, а также мелиоративных характеристик (правда, относимых только к детям и женщинам): малышка, крошечка, дюймовочка. Негативная оценка и — в зависимости от ситуации — эмоция неодобрения или сочувствия сочетаются с параметрическим компонентом коннотации: ишачить —" упорно и долго выполнять чрезмерно тяжёлую работу". Эмоционально-оценочно-параметрические доли стилистического значения объединяют в один синонимический ряд слова и фразеологизмы: ишачить, корпеть, потеть, трубить, гнуть спину / горб/хребет, везти воз, тянуть лямку, натирать мозоли. Все эти номинации-интенсивы контрастны по отношению к стилистически не отмеченному глаголу работать. Па той же основе в одну лексико-семантическую группу объединяются экспрессивные глаголы, обозначающие крайне трудное эмоционально-психологическое состояние, серьёзные нравственные страдания человека: известись, издёргаться, измотаться, измочалиться, маяться, мучиться, томиться, терзаться, казниться, сохнуть и др.

Параметричность органически сочетается с оценочностью и эмотивностью. Такое соединение коннотативных компонентов в ряде случаев ослабляет предметно-понятийное содержание слова. Так, например, синонимы ерунда, чушь, чепуха, глупости предназначены для оценивания любого высказывания собеседника, которое, с точки зрения говорящего, несущественно, незначительно, не заслуживает глубокого эмоционального переживания. Синонимы мерзость, гадость, гнусность используются для оценки любых поступков, вызывающих сильное чувство омерзения, гадливости, отвращения; барахло, дешёвка — это сниженная экспрессивная характеристика любой вещи. Денотативной растяжимостью обладают также «образы множества»^[2]: уйма, ворох, гора, куча, прорва, вагон (дел), водопад, море, океан, бездна (эмоций), град (ударов), шлейф (воспоминаний) и др.

Абсолютное слияние параметрической и прочих видов стилистической окраски наблюдается в том случае, когда параметры явления носят антисоциальный характер. Экспрессивное слово отражает явление реального мира, пропущенное сквозь призму человеческого опыта и соотнесённое с народным нравственным кодексом. Это ярко проявляется в характеристиках человека. Можно сказать, что на базе экспрессивных обозначений лица создаётся детальный портрет «социального антигероя», гиперболически отражающий его предосудительное отношение к миру, социально неодобряемые свойства характера, криминогенные особенности поведения: алкаш, брехло, бухарик, ёрник, жадюга, жмот, зануда, задира, лоботряс, ловчила, мазурик, малахольный, нытик, пройдоха, прощелыга, тронутый, размазня, халявщик, хамло, юбочник и др. Характерно, что гипертрофия позитивных признаков не воспринимается как ненормативная: «Здесь норма лежит не в срединной части шкалы, а совпадает скорее с её позитивным краем»^[3]. В результате число отрицательно-оценочных экспрессивов неизмеримо больше, чем положительно-оценочных.

Каждая из названных конкретных окрасок обобщает и детализирует личный психологический и социальный опыт носителей русского языка. В то же время все компоненты коннотации ориентированы прагматически, т. е. имеют цель непосредственного воздействия па адресата речи. Экспрессивное слово используется для передачи отношения говорящего / пишущего к предмету речи, к самому себе и, что особенно важно, к адресату. За счёт этого параметрический компонент коннотации может далеко отходить от объективности: характеристика лица даётся с точки зрения говорящего, что далеко не всегда соответствует реальному положению вещей.

В целом оценочный, эмоциональный, параметрический компоненты коннотации (стилистического значения) создают многомерный функциональный потенциал экспрессивных средств языка. Это готовые единицы воздействия.

Культурный компонент лексического значения (его фоновые семантические доли) имеет иную, по сравнению с экспрессивными компонентами, природу. Он вбирает в себя те ассоциативные сведения, которые накапливаются у носителей языка в процессе применения слова. Восприятие такой единицы требует наличия у коммуникантов культурно-фоновых знаний. Фоновые знания хранятся в коллективной народной памяти, являются принадлежностью национального языкового сознания. Они устойчиво соотносятся с традициями парода, его обычаями, особенностями мировосприятия, отражают уклад жизни народа, его трудовой и социальный опыт. С классификационно-понятийной точки зрения, культурно-фоновые компоненты значения периферийны, но в стилистическом плане очень важны. Для опознания культурной семантики слова необходимо опираться не только на отдельные высказывания, но и на целые тексты, дискурсы, сценарии общения.

Фоновые слова и выражения составляют культурно-специфическую часть лексической системы русского языка. Если в других языках отсутствуют их точные лексические параллели, такие единицы называют безэквивалентными. Они имеют особую значимость в межкультурной коммуникации. С течением времени культурный компонент значения может стираться, так что его стилистическая интерпретация должна проводиться в диахроническом контексте.

В состав безэквивалентной русской лексики входят, например, наименования предметов и явлений традиционного быта (изба, коромысло, гусли, кокошник), фольклоризмы (домовой, суженый, жар-птица, добрый молодец). Культурно-специфическая картина русского мира ярко отражается в исконной русской фразеологии (бить баклуши, косая сажень в плечах, широкая душа, сарафанное радио). Безэквивалентными, как правило, являются историзмы (уезд, слобода, скоморох, сажень). Особый пласт образуют новоисторизмы, отражающие специфику советского образа жизни и советской идеологии, — советизмы. Например, городами-побратимами называли «населённые пункты различных стран, установившие непосредственные дружеские связи в целях укрепления сотрудничества между народами». Традиция братания городов укрепляла принцип интернационализма, взаимопомощи, сотрудничества братских народов. Неодобрительная номинация попутчик использовалась для обозначения беспартийного писателя, «примкнувшего к большевикам в их борьбе, но не понимающего особенностей социалистической революции». Устойчивый оборот за того парня (слова из песни М. Фрадкина на стихи Р. Рождественского) характеризовал трудовой почин молодых рабочих, бескорыстно выполнявших нормы за погибших воинов^[4]. Культурной коннотацией может обладать и лексика эквивалентная, т. е. обозначающая понятия, представленные у разных народов. Так, берёза растёт не только в России, но слово берёза обладает национально-культурной спецификой, являя собой в сознании русских национальный символ родного пейзажа.

Культурный компонент значения может сочетаться с разными компонентами коннотации. Так, тесная связь советизмов с эмоциональной оценочностью ярко продемонстрирована в стихотворении Г. Горбовского «Мёртвые слова»: «Слова, как брань, как окрик, как свист хлыста, сквозь век: кулак, рабсила, контрик, нацмен, баланда, зэк» -.

Фоновые слова и выражения, ушедшие или уходящие в пассивный запас языка, могут оживать, получая новые экспрессивные приращения. Например, в августе 2010 г. центральная часть России была охвачена пожарами. Блогер из Тверской области А. Пачков раскритиковал неэффективную работу местных властей. Он вступил в переписку с премьер-министром и сообщил, в частности, что в его деревне нет рынды (т.е. пожарного колокола). Рында изначально — это колокол корабельный: тремя ударами рынды обычно оповещали о том, что наступил полдень; рында использовалась также для сбора команды в чрезвычайных ситуациях. Премьер-министр ответил блогеру: " Рынду получите незамедлительно" . Существительное рында стало актуальным словом текущего момента, символом народной борьбы с пожарами. В Интернете, в газетах появились фотографии установленной в деревне рынды. Так фоновое слово получило новую жизнь (скорее всего, кратковременную).

Фоновый смысл культурно-специфических языковых средств важен в художественных произведениях, публицистике, живом общении. Стилистическое комментирование культурно-фоновых смыслов входит в задачу исследователя, преподавателя русского языка как иностранного, учителя-словесника.

Таким образом, состав коннотации (семантических приращений к' понятийному значению) лексических единиц характеризуется тем или иным набором семантических компонентов разной природы. Каждый отдельный компонент, а также их различные комбинации обеспечивают создание экспрессивного эффекта. В контексте стилистическая окраска лексической единицы актуализируется в том объёме и содержании, которые необходимы говорящему в данный момент речи.

Н. А. Лукьянова и некоторые другие специалисты-семасиологи включают в состав коннотации ещё один компонентобразность, понимаемую как способность языковой единицы выразить внеязыковое содержание с помощью наглядного представления. Образное слово (словосочетание, выражение) выполняет предметно-изобразительную функцию. Образность достигается на основе переноса значения (тропеическая образность) или за счёт исконной изобразительности слова, свойственной конкретно-предметной лексике и звукоподражаниям (нетропеическая образность).

Вопрос о том, является ли образность семантическим компонентом значения слова, остаётся спорным. В отличие от других компонентов, образность указывает на способ создания слов: «как они выражают соответствующее содержание», а не «что они выражают»^[5]. Образность — это экспликация технологии выразительности. Однако выразительность образного слова нередко настолько сильна, что сохраняет свою значимость не только в процессе создания слова, но и в процессе его функционирования. Изобразительная и выразительная (экспрессивная) функции в образном слове гармонически сочетаются.

При этом приходится различать слова с точки зрения функции, которую они выполняют в речи. Основная функция необразного слова — это функция называния, выделения обозначаемого в ряду подобных явлений. Например, в словосочетаниях сладкий чай, сладкая каша качество предмета объективно выделено в соотносительном ряду: пресный, солёный, горький. Той же функции могут быть подчинены и первично образные слова (подснежник, столовая). В процессах длительного функционирования первичная образность может стираться, исчезать. Так, уже нет никакой экспрессивности в изначально переносных значениях нос, крыло, хвост самолёта. Если же слову (значению) отводится роль параллельного наименования, возникающего с целью выражения субъективных смыслов, образность долго или всегда сохраняет свою функциональную значимость и подчёркивает выразительность слова: сладкий голос, сладкая улыбка (ср. образный синоним сладкий с необразным льстивый). Образность (здесь характеристика через сходство впечатления), как правило, соединяется с экспрессивностью (здесь — неодобрением).

Понятие образности нецелесообразно заключать в семантические рамки и видеть в ней отдельный компонент коннотации. Это, скорее, способ формирования эмоционально-оценочного компонента при наличии экспрессивной цели номинирования. Тем не менее, в стилистике всегда учитывалось данное явление, имеющее непосредственное отношение к выразительности.

Стилистическая система, подробно рассмотренная применительно к лексике, аналогичным образом действует и на других уровнях языка/речи. Фонетически обеспечена экспрессивность звукоподражательных номинаций. Обычно она стирается в процессе употребления (кукарекать, кукушка, чавкать, мяукать, дребезжать, ухать, шамкать, охать, топать, шуршание, хохотун), но легко возрождается под пером художника слова или в шутке балагура. Каждое такое слово (ономатопея) или фразеологизм образовано на базе звукоподражания — неизменяемой языковой единицы, передающей звуки окружающего мира (ку-ку, тик-так, мяу, плюх, ба-бах) и неречевые звуки, издаваемые человеком (апчхи, ха-ха-ха, топ-топ). Это способствует формированию сопутствующих номинативному значению акустических представлений, которые и питают потенциальную экспрессивность слова. Редупликация (контактный повтор) противодействует угасанию экспрессивности в процессах функционирования: шушукаться, ни бе, ни ме, ни гугу, вздохи да охи.

Для морфемно-словообразовательного уровня прежде всего отметим наличие большой группы употребительных аффиксов субъективной оценки: беленький, глазки, девонька, голубушка, немножечко (уменьшительно-ласкательные суффиксы); вонища, журналюга, жмотина, одежонка, солдатня (пейоративные суффиксы); размахаться, раскудрявый, перебор, пренеприятный, во всеоружии, глазастый, носатый (аффиксы с параметрическим значением). Идею гиперболизма передают экспрессивы с параметрическими приставками сверх-, ультра-, архи-, супер-, мега-: сверхвозможности, ультраправый, архиважно, супергерой, мегазвезда (перен.). Все эти аффиксы применяются в образовании производных слов как от нейтральных производящих, так и от более простых по структуре экспрессивов. Вторая схема обладает повышенной экспрессивностью.

Полностью нацелена на эффект воздействия словообразовательная модель с редупликацией — полным или частичным повтором: долго-долго, красавица-раскрасавица, давным-давно, чудо-юдо. Богатыми образно-экспрессивными возможностями обладает способ сложения: иконописный, жестокосердие, пучеглазый. Сложные слова придают сказанному свойство изобразительности: белоснежный, горбоносый, синеглазый, голодранец. Если же в словопроизводство вовлечена экспрессивная единица (голодранец < голый и драный; живодёр < драть живое), выразительность производного слова усиливается.

Морфологический уровень языка связан с экспрессивными функциями частей речи в целом, а также с выразительными возможностями отдельных морфологических подклассов и категорий.

Высоко значимой в экспрессивном отношении частью речи является глагол. Исконные свойства его семантики и формообразования — процессуальность, проработанность аспектов действия, многообразная изменчивость, наличие частных парадигм с гибридной семантикой — создают почву для смысловых приращений. Экспрессивная глагольная лексика демонстрирует, по методу «от противного», практически весь морально-этический и поведенческий кодекс личности. Кажется, нет социально осуждаемого действия, которое не получило бы глагольного экспрессивного выражения: заливать «обманывать», стучать «доносить», надрываться «делать через силу», вопить «кричать», ляпнуть «сказать необдуманно», жрать «есть жадно или неаккуратно» и т. д.

Функционально-грамматическое категориальное богатство русского глагола (он способен передавать субъективно-объективные отношения, значения времени, модальности, персональность, субъектно-объектных отношений, способа действия и др.) разнообразит его стилистические возможности. Остановимся, к примеру, на категории глагольного времени. Устойчивый экспрессивный эффект создаётся за счёт использования переносных темпоральных значений. Настоящее время глагола в рассказе о прошлом создаёт эффект личного присутствия, превращает текст в живой рассказ очевидца: Наступает самая ответственная минута. Медленно движется в аппарате конвейерная лента, устланная слоем концентрата. В лаборатории непроглядная тьма. И вдруг под всевидящими лучами рентгена вспыхивает голубая точка. Алмаз найден…" (А. Ферсман). Данный эффект используется в различных функциональных стилях, ср. разговорную и художественную иллюстрации: (1) Иду вчера домой и встречаю Олега; (2) Несколько месяцев тому назад совершенно неожиданно встречаю в Болгарии старушку Петрову (Тэффи). Настоящее или прошедшее время в значении будущего передаёт уверенность в исполнении называемого действия: Завтра иду в театр; Ну, я пошёл. Выразительны переносные значения других грамматических форм, ср. высказывания: Прошу тебя помолчать; Молчи, пожалуйста; Замолчи!; Молчать! Наиболее экспрессивно последнее высказывание с переносным императивным значением инфинитива, наименее выразительно первое, в котором побуждение выражено с интонацией просьбы, без специализированной формы побудительного наклонения, Велики также экспрессивно-стилистические возможности имени существительного. Например, лексико-грамматической категорией, значимой в плане выразительности, является категория конкретности / абстрактности. Конкретные существительные, в том числе непроизводные, обладают своеобразной наглядностью. Используя, к примеру, слова комната, стол, стулья, чайник, пирог, молоко, небо, трава, говорящий имеет возможность оперировать не только понятиями об этих явлениях, но и представлениями о них. Это связано с предшествующим реальным опытом человека. Конкретные предметы и признаки доступны для первично-чувственного восприятия, формирование понятия на такой базе не исключает эмпирического опыта людей. Именно поэтому литературно-художественные произведения, целиком настроенные на образность изложения, создаются преимущественно на конкретно-предметной основе. Конечно, конкретностьэто, скорее лексико-грамматическая предпосылка экспрессивности, чем её воплощение, но стечение однотипных средств такого рода наряду с отказом от абстрактности изложения, безусловно, имеет прямое отношение к стилистической выразительности речи. Абстрактные существительные не обладают подобным потенциалом.

Богатыми выразительными возможностями обладают имена собственные. Их активность в художественной речи стимулировала возникновение особой отрасли научного знания — литературной ономастики. Кониотативные приращения личных имён и географических названий весьма значимы для языка и народа: Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Как много в нём отозвалось! (А. Пушкин).

Имя прилагательное уже в силу своей исконной признаковости предрасположено к выполнению выразительной функции. В первую очередь это относится к прилагательным, отражающим первичные чувства человека, его зрительные, слуховые, осязательные, обонятельные, вкусовые ощущения. Образные прилагательные такого рода обладают большей изобразительностью, но и конкретные необразные причастны к созданию эффектов выразительности: цветок засохший, безуханный (А. Пушкин); кадильниц благовонный дым (М. Лермонтов); и в кольцах узкая рука (А. Блок). Изобразительны цветовые определения, их стилистический потенциал органично используется в русской поэзии. Параметрически противопоставленные формы степеней сравнения качественных прилагательных также обладают выразительным потенциалом. Экспрессивы-интенсивы формируются на базе форм превосходной степени: глупейшее положение, тишайший человек, полнейшее непонимание, наилучшее решение. Имена прилагательные — неисчерпаемый источник эпитетов как специального средства выразительности.

Синтаксический уровень предоставляет носителю языка широкие возможности выбора экспрессивных конструкций. В числе типов предложений по цели высказывания в плане экспрессивного потенциала значимы вопросительные и побудительные. Повествовательные предложения, целью которых является сообщение, по большей части стилистически нейтральны и замыкают сообщаемое на говорящем. Другие же два типа прагматически активны, они вовлекают в разговор адресата, активизируют его мыслительную, а также практическую деятельность. В книжных стилях эти рефлексы диалогической речи несомненно более энергичны, чем повествовательные.

В русском языке каждый из данных типов простых предложений имеет отработанные экспрессивные варианты, создаваемые с помощью интонации и специфических лексико-синтаксических средств (приёмов). Восклицательными становятся повествовательные и побудительные предложения: За-ме-ча-тельная собака! Вы обратите внимание на морду! Морда одна чего стоит! (А. Чехов). Яркая эмоциональная насыщенность высказываний отражается не только в устном преподнесении, но и на письме. В начале восклицательных предложений часто используются частицы (да, пусть, как, так, какой, такой, что за) и междометия (ах, ух, увы), значительная часть которых выступает в роли интенсификатора эмоции: Ах, как мила моя княжна!; Ох, лето красное! Любил бы я тебя.; Да здравствует солнце, Да скроется тьма! (А. Пушкин). Интонационно и грамматически передаётся наличие эмотивного содержания предложения, конкретное же содержание эмотивного компонента выражается лексическим способом. Восклицательные предложения способны передавать целую гамму положительных и отрицательных чувств.

Эмотивное содержание вопросительных предложений наиболее ясно проявляется в тех случаях, когда вопрос не требует ответа, поскольку несёт его в самом себе (фигура риторического вопроса): Какой же ты певчий, ежели ты с мужиками в кабаке компанию водишь? Эх, ты осёл, братец! (А. Чехов). Эмоциональная насыщенность риторического вопроса может на письме выражаться с помощью вопросительного знака вместе с восклицательным или только восклицательного: Что значит — будут дети, не будут дети?! Про это, что ли, поэма написана! (В. Шукшин). Однако и применение обычных вопросительных предложенийс запросом информации от собеседника — сообщает тексту черты выразительности за счёт создания атмосферы непринуждённого общения: Скажите, вам понятен Гамлет? Он добр, и грустен, и жесток (Б. Марьев).

Тип предложения по цели высказывания усиливает или ослабляет экспрессивное содержание в зависимости от того, с каким структурным типом предложения он сочетается. Так, экспрессивностью обладают побудительные определённо-личные предложения, их динамичность в сочетании с лаконизмом очень выразительны: Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои (Ф. Тютчев); Рукой слезу останови, не бойся горестного знанья (И. Лиснянская); Не позволяй душе лениться! (Н. Заболоцкий). Выразительны обобщённо-личные и неопределённо-личные предложения, заключающие в себе народные афоризмы: С кем поведёшься — от того и наберёшься; Прежде веку не помрёшь; Клин клином вышибают; От добра добра не ищут. Их отточенная ритмическая форма в сочетании со свойственной любой сентенции раздумчивостью интонации создают в тексте особняком стоящий фрагмент-обобщение, приостанавливающий развитие основного текста.

Инфинитивные предложения, которые вносят в сообщение модальные смыслы долженствования, также способны служить грамматической основой афоризмов и широко используются для передачи эмотивного содержания высказывания: Нам не приходится время выбирать, ну, стало быть, и нечего об этом горевать! (Ю. Ким); Живи и пой. Спешить не надо. Природный тонок механизм (И. Губерман). Номинативные предложения по своей природе обладают выделительным потенциалом, что помогает художникам слова организовать вводный фрагмент текста, обозначить тему группы высказываний или место действия, нарисовать мозаичную картину действительности: Бессонница. Гомер. Тугие паруса (О. Мандельштам); Только камни, пески, да нагие холмы, Да сквозь тучи летящая в небе луна (И. Бунин); Чёрный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! (А. Блок).

Со стилистической точки зрения могут быть описаны все ресурсы синтаксиса^[6]. Следует заметить, что обсуждение экспрессивно-стилистических возможностей синтаксиса неизбежно погружает нас в область речи: сочетаемости слов, использования и комбинаторики синтаксических конструкций. Литературный синтаксис «…имеет специальную установку на языковую выразительность; языковая форма здесь служит предметом сосредоточенного внимания и обработки. В основном такая упорядоченность синтаксиса сводится к разного рода симметрии, к уравновешиванию отдельных синтаксических слагаемых, к их ритмическому расположению». Иначе говоря, на базе повторяющихся коммуникем в языке отрабатывается техника отдельных приёмов такой обработки, или стилистических фигур.

Итак, экспрессивная окраска языковых средств на субъективно-оценочном основании объединяет следующие компоненты коннотации: эмотивность, оценочность, параметрический компонент и, с оговорками, культурный и образный компоненты. Экспрессивная часть коннотации может быть равна одному из этих компонентов, любому их сочетанию или всей их общности.

• [1] Арутюнова И. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М., 1988.
• [2] Лукьянова Н. А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Новосибирск, 1986.
• [3] Арутюнова П. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М., 1988. С. 235.
• [4] Мокиенко В. М., Никитина Г. Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб., 1998.
• [5] Петрищева Е. Ф. Стилистически окрашенная лексика русского языка. Мм 1984. С. 112 .
• [6] Гвоздев Л. Н. Очерки, но стилистике русского языка; Сковородников Л. П. Экспрессивные синтаксические конструкции современного русского литературного языка. Томск, 1981; Солганик Г. Я. Синтаксическая стилистика. М., 2006.