Неореалистическая трактовка нравственности

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• • что такое неореализм в трактовке морали;
• • что такое этика поступка;

уметь

• анализировать эмотивистские концепции морали;

владеть

• навыками истолкования поступков в социальной реальности.

Добро постигается интуицией

Неореализм — течение в англо-американской философии, возникшее на рубеже XIX и XX вв., для которого характерно признание независимого существования внешних объектов и их непосредственной данности познающему субъекту. Неореализм явился реакцией на абсолютный идеализм неогегельянства и американский прагматизм. В Англии первыми представителями неореализма были Дж. Мур, Т. П. Нанн и Б. Рассел.

Дж. Мур создал вариант морали, которая носила индивидуалистический характер и основывалась на критике «этического натурализма», рассмалривающего «добро» как объективное рациональное понятие. «Добро» для Мура — основополагающая этическая категория, смысл которой постигается лишь с помощью интуиции.

Этика Мура основана на признании добра и зла неопределимыми понятиями.

Дж. Мур отмечал, что этика является таким предметом, вокруг которого до сих пор существует огромное разнообразие мнений. Конечно, есть и такие проблемы, которые не вызывают больших разногласий. Ведь все согласятся с тем, что некоторых поступков, как правило, следует избегать и что в некоторых постоянно повторяющихся ситуациях, в принципе, лучше поступать так, а не иначе. Более того, почти все согласятся с тем, что было бы лучше, если бы кое-чего из того, что существует на свете, никогда не существовало бы, либо, по меньшей мере, не происходило столь часто, как это имеет место, и что было бы лучше, чтобы некоторые вещи происходили чаще. Однако во многих случаях даже такого рода утверждения вызывают разноречивые мнения. Поступки, которые некоторые философы называют совершенно неправильными, другие считают правильными, то, что одни считают злом, другие трактуют как добро.

Когда же мы подходим к проблемам более фундаментальным, различие суждений становится еще более зримым. Философы, изучающие мораль, в большинстве своем фактически не занимались ни установлением правил, являющихся критерием того, что некоторые виды поведения вообще или всегда являются правильными, а другие неправильными, ни, тем более, составлением перечней добра и зла, а стремились прежде всего ответить на вопросы более общие и принципиальные, такие, как, например: «Что, в конечном счете, мы хотим сказать о каком-то поступке, когда говорим, что он является правильным или что он должен быть совершен? И что мы хотим сказать о каком-то положении вещей, когда говорим, что это — добро или зло? Можем ли мы обнаружить какую-то общую черту, присущую всем без исключения правильным поступкам независимо от того, как они отличаются друг от друга в иных отношениях, и которая нс была бы присуща никаким другим поступкам, кроме тех, которые являются правильными? И точно так же, можем ли мы выявить такую особенность, которая свойственна всем без исключения „хорошим“ предметам и явлениям и которая не была бы присуща ни одному другому предмету или явлению, кроме тех, которые были бы „хорошими“? Или же, в состоянии ли мы выявить какое-то единое свойство, которое было бы одинаково характерно для всех правильных поступков и в каждом конкретном случае было бы именно тем свойством, благодаря которому данный поступок является правильным, если он вообще является правильным. И точно так же, можем ли мы выявить какое-то свойство, которое было именно тем свойством, благодаря которому какой-то предмет или явление были бы „хорошими“, и которое составляло в то же время причину, объясняющую, почему данный предмет или явление лучше, чем другие, если они вообще лучше? А может быть, ни в одном из этих случаев такого единого свойства не существует?» По вопросам подобного рода среди философов до сих пор существуют самые различные взгляды.

Теория Мура утверждает, что большинство наших поступков являются намеренными в том смысле, что мы могли бы их избежать, если бы за минуту ранее приняли такое решение. Он не собирается рассматривать вопрос: действительно ли мы могли бы решить их избежать? и говорит лишь, что если бы мы так решили, то нам должно было бы это удаться. Самой важной проблемой для него является установление некоторых абсолютно всеобщих правил, определяющих условия, при которых поступки этого рода являются правильными или неправильными: при которых они должны быть совершены или не должны; при которых нашим долгом является их совершение или несовершение; ведь не подлежит сомнению, что мы действительно думаем, что существуют такие намеренные поступки, которые являются правильными, и такие, которые неправильны, что есть такие поступки, которые должны быть совершены, и такие, которые не должны были быть совершены, и что нашей обязанностью было совершать или не совершать некоторые из них.

Каждый из нас знает, что многие наши поступки служат причиной удовольствий и страданий не только для нас самих, но также и для других людей, а иногда, возможно, и животных и что с этой точки зрения последствия наших поступков часто не ограничиваются лишь последствиями более или менее близкими и непосредственными, но их опосредованные и далекие последствия не менее, а может быть даже и более важны. Чтобы установить сумму удовольствий и страданий, приносимых каким-то поступком, мы должны, конечно, рассмотреть все его последствия без исключения, как близкие, так и дальние, непосредственные и опосредованные, мы должны также иметь в виду все без исключения существа, способные испытывать удовольствие и страдание, которые могли бы когда бы то ни было ощутить последствия этого поступка; мы должны, значит, учитывать не только нас самих и наших близких, но также всех низших существ, животных, которые в результате этого поступка могли бы как-либо, пусть и не непосредственно, ощутить страдание или удовольствие; мы должны также учитывать всех других существ на свете, если бы таковые были, которые также могли бы ощутить последствия этого поступка. Некоторые люди утверждают, например, что существуют Бог и бестелесные духи, которым наши поступки могут приносить удовольствие или страдание. Если бы действительно так было, то при определении принесенной поступком суммы удовольствий и страданий мы должны были бы учитывать не только те удовольствия и страдания, которые он влечет за собой по отношению к людям и животным на Земле, но также и те, которые он влечет за собой по отношению к Богу и иным бестелесным духам. Таким образом, говоря о сумме удовольствий и страданий, принесенных таким поступком, эта теория имеет в виду именно то, что утверждает. Она имеет в виду все то, что составило бы сумму удовольствий и страданий, если бы мы могли рассмотреть все без исключения количества удовольствий и страданий, которые повлек бы за собой данный поступок; при этом не имеет ни малейшего значения, насколько опосредованы и отдалены могут быть последствия этого поступка или какова природа затронутых ими существ.

Если, однако, принесенная каким-то поступком сумма удовольствий или страданий понимается нами именно в этом значении, то, вероятно, можно выделить, по крайней мере теоретически, шесть возможных вариантов. Во-первых, следует сказать о таких вариантах: 1) теоретически возможно, что какой-то поступок, с учетом всех его последствий, приносит явное удовольствие при полном отсутствии страдания; 2) также возможно, что в случае, когда он приносит как удовольствие, так в страдание, количество удовольствий может быть больше, чем количество страданий. Это — два из шести теоретически возможных вариантов. Можно их объединить, сказав, что в обоих случаях данный поступок приносит перевес удовольствий над страданиями, т. е. удовольствий больше, чем страданий. Это описание, понимаемое дословно, относится, конечно, лишь ко второму случаю: как-то нелепо говорить о поступке, не приносящем никакого страдания, что он приносит больше удовольствия, чем страдания. Хорошо, однако, иметь некоторую формулу, которая охватывала бы оба случая: если мы опишем полное отсутствие страдания как нулевое количество страдания, то можно, очевидно, сказать, что поступок, который приносит удовольствие при полном отсутствии страдания, действительно приносит большее количество удовольствия, чем страдания, поскольку каждая положительная величина больше, чем нуль. Но удобнее говорить, что в обоих рассмотренных случаях поступок приносит перевес удовольствия над страданием.

Два других теоретически возможных варианта следующие: 1) какой-то поступок, с учетом всех его последствий, приносит страдание при полном отсутствии удовольствия; 2) в случае, когда какой-то поступок приносит как удовольствие, так и страдание, сумма страданий больше, чем сумма удовольствий. С изложенной выше точки зрения; в обоих этих случаях следует сказать, что поступок приносит перевес страдания над удовольствием.

Остаются еще два, и только два, теоретически возможных варианта: 1) если поступок приносит полное отсутствие удовольствия и полное отсутствие страдания; 2) если поступок приносит как удовольствие, так и страдание; и обе суммы совершенно равны. В обоих таких случаях мы можем, вероятно, сказать, что данный поступок не приносит никакого перевеса — ни удовольствия над страданием, ни страдания над удовольствием.

Следовательно, про каждый без исключения поступок можно сказать, что в указанном значении он приводит либо к перевесу страдания над удовольствием, либо перевесу удовольствия над страданием, либо не имеет места ни одна из этих возможностей. Этот тройной расклад охватывает все шесть возможных вариантов.

Очевидно, про любой из двух поступков, каждый из которых приносит перевес удовольствия над страданием или перевес страдания над удовольствием, можно сказать, что перевес, приносимый первым из них, больше, чем перевес, приносимый вторым. А если дело обстоит так, все поступки, по крайней мере теоретически, могут быть упорядочены по шкале, которая на самом высоком месте помещает поступки, приносящие наибольший перевес удовольствия над страданием; спускаясь вниз по ступеням соответствующих вариантов, в которых перевес удовольствия над страданием постепенно становится все меньше; мы доходим в конце концов до тех поступков, которые не приносят никакого перевеса — ни удовольствия над страданием, ни страдания над удовольствием; в то же время, начиная от поступков, приносящих наименьший из возможных перевес страдания над удовольствием, и спускаясь далее по ступеням соответствующих вариантов, в которых перевес страдания, над удовольствием постепенно становится все больше, доходим в конце концов до самого низа, т. е. до тех случаев, когда перевес страдания над удовольствием является наибольшим.

Принцип здесь таков: каждый поступок, который приносит перевес удовольствия над страданием, всегда занимает более высокое место на шкале, чем поступок, который либо приносит меньший перевес удовольствия над страданием, либо не приносит никакого перевеса, ни удовольствия над страданием, ни страдания над удовольствием, либо приносит перевес страдания над удовольствием; каждый поступок, который не приносит никакого перевеса, ни удовольствия над страданием, ни страдания над удовольствием, будет всегда выше, чем какой-либо поступок, приносящий перевес страдания над удовольствием, и, наконец, каждый, поступок, который приносит меньший перевес страдания над удовольствием, будет всегда выше, чем поступок, приносящий больший перевес страдания над удовольствием. Конечно, эта формулировка несколько сложна. Однако пока не видно более простого способа точного изложения принципа, на котором основана шкала. Говоря, что некоторый поступок занимает более высокое место на шкале, чем другой, мы можем иметь в виду каждую из пяти различных возможностей; не удалось найти никакого простого выражения, которое действительно соответствовало бы абсолютно точно всем пяти вариантам.

Среди этиков принято говорить о каждом поступке, находящемся, с точки зрения какого-либо из выделенных пяти вариантов, выше (по шкале), чем другой поступок, что он приносит больше удовольствия, чем этот другой, или что он приносит больший перевес удовольствия над страданием. Если, например, сравнивать пять разных поступков, то принято считать, что среди этих пяти поступков тот поступок занимает более высокое место, который приносит максимум удовольствия или максимум перевеса удовольствия над страданием. Это, определение, конечно, по многим причинам совершенно неточно. Известно, например, что поступок, занимающий более низкое место на шкале, может в действительности давать больше удовольствия, чем поступок, находящийся выше, если он создает вместе с тем значительно больше страдания. Так же несомненно: может быть и так, что в случае двух поступков, один из которых находится на шкале выше, чем другой, ни один из них не приносит перевеса удовольствия над страданием, но оба приносят на самом деле больше страдания, чем удовольствия. По этой причине не совсем точно утверждать, что якобы место поступка на шкале определялось либо приносимой им суммой удовольствия, либо приносимым им перевесом удовольствия над страданием. Но это определение, хотя и не совсем точное, однако, необыкновенно удобно; из двух альтернативных выражений то, которое менее точно, является более удобным. Намного удобнее определять поступок, находящийся выше на шкале, как поступок, приносящий просто больше удовольствия, чем быть вынужденными каждый раз говорить, что он приносит больший перевес удовольствия над страданием.