Истоки и этапы развития криминологической мысли

Прежде чем начать рассмотрение этого вопроса, определимся с науковедческим вопросом — с основаниями периодизации истории криминологии. В основу периодизации следует положить степень сформированности, законченности криминологической идеи. И поэтому первый этап ее истории — это возникновение и развитие криминологической мысли, идеи, когда не было еще как таковой какой-либо цельной криминологической теории, а уж тем более — науки. Второй этап — это появление первых криминологических теорий, цельных криминологических концепций, когда постепенно закладывались основы становления новой науки. И, наконец, третий этап — это создание совершенно с разных, неожиданных, часто независящих друг от друга сторон науки криминологии, изначально развивавшейся по двум главным направлениям, сохранившимся в своей основе до настоящего времени, с попытками их объединения в единой науке. Это антропологическое, психиатрическое, психологическое, а в конечном счете биосоциальное направление, с одной стороны, основавшее фундамент психологии преступного поведения. С другой же стороны — это статистическое, математическое, социологическое крыло, заложившее основы социологии преступности и, соответственно, социологического направления. Именно криминология как наука призвана была объединить эти два разных направления, изначально сложившихся как изучение преступного поведения в лице его главного носителя — преступника и как статистическое и социологическое исследование преступности в лице его субъекта — общества.

Приступая к рассмотрению вопроса о создании, возникновении криминологической идеи, следует заметить, что она развивалась, по меньшей мере, по трем курсам. Причем первый — это теологический, в равной степени также как и религиоведческое звено, формировавшийся прежде всего в лице религиозных пророков, получивших от Господа серию наставлений, оформившихся в цельную религию, не в последнюю очередь, благодаря их ученикам (апостолам), описавшим жизнедеятельность пророков, и священнослужителям той или иной конфессии (лат. confessio — исповедание или вероисповедание — особенность вероисповедания в пределах определенного религиозного учения, а также объединение верующих, придерживающихся этого вероисповедания), развивавшим теологическую идею. Параллельно, иногда с запозданием, религиозная идея получала осмысление в светской среде, научной, развивавшейся религиоведами, большей частью философами. Поэтому второй курс возникновения и развития криминологической мысли создавался в философских (др.-греч, ??? — любовь, стремление, жажда + + ??? — мудрость > др.-греч, ??? — любовь к мудрости) учениях с древнейших времен и до наших дней, так как феномен преступности не мог ни привлечь внимания мыслителей, познававших природу, вселенную, общество и мышление в целом, создававших мировоззрение, т. е. цельный взгляд на мир. И третий курс можно обозначить как политологический (др.-греч, ??? — общественный < ??? — гражданин < ??? — город + др.-греч, ??? — учение, слово — наука об особой сфере жизнедеятельности людей, связанной с властными отношениями), возникавший в недрах того или иного общества, развивавшийся политиками, как находящимися у власти, так и изначально оппозиционными ей, предлагавшими как новые методы борьбы с преступностью, так и решения в построении справедливого, равноправного общества и государства.

Первый курс первого этапа — теологический. Первые криминологические воззрения появились в религиозных источниках. До появления криминологических взглядов на преступное поведение и преступность в рамках уголовного права прошли столетия и тысячелетия.

Вместе с тем древние индусы в IV-III тысячелетии до н.э. в уста своего Господа Ману в виде Законов Ману вложили идею неотвратимости наказания нс только на этом свете, но и в загробном мире, так как Господь знает не только о поступках людей, но и о их мыслях: «Чтобы помогать верховному правителю в его функциях, Господь с самого начала произвел гения наказания, защитника всех существ, исполнителя справедливости, собственного своего сына, природа которого вполне божественна. Боязнь наказания именно дозволяет всем движущимся и недвижущимся созданиям наслаждаться тем, что им принадлежит, и она же мешает им удалиться от своих обязанностей. Наказание управляет человеческим родом, наказание его охраняет, наказание бодрствует, когда все спит; наказание — это справедливость, говорят мудрецы. Все классы развратились бы, все границы были бы уничтожены, мир представлял бы хаос, если бы наказание не исполняло своей обязанности»^[1]. Вот такой панегирик (лат. panegyrikus < др.-греч, ??? < др.-греч, ??? — похвальная публичная речь) наказанию можно встретить в древних религиозных источниках, так как Законы Ману — это одновременно и религиозный, конфессиональный и светский источник, обязательный к исполнению и для граждан, и для верующих. Подобные идеи сопровождают и другие религиозные источники.

Буддизм по разным источникам возник в I тысячелетии до н.э. Подобная идея ответственности в этом и в том мире есть и в буддизме. В гл. 1 в строфе 17 Дхаммапады говорится: «В этом мире страдает он и в ином — страдает, в обоих мирах злочинец страдает. „Зло сделано мной“, — страдает он. Еще больше страдает он, оказавшись в беде»^[2]. В 547 известных джатаках (житиях), согласно южноиндийскому буддийскому Канону, рассказано о многочисленных перерождениях Будды («Пробужденного») в Бодхисатт и соответствующих нравственных выводах из этого. В буддизме Четыре Благородных Истины: 1) существование есть страдание; 2) страдание имеет причину; 3) если страдание имеет причину, то оно может быть прекращено; 4) есть Путь, ведущий к прекращению страдания. Как ни странно, но если задуматься, то предмет криминологии удивительным образом повторяет эти Истины: 1) преступность и преступное поведение и есть то самое существование общества и личности, выраженное в общественно опасном «страдании»; 2) преступность и преступное поведение, как и страдание, имеет и причины, и условия; 3) если они имеют и причины, и условия, то они могут быть «прекращены»; 4) «путем, ведущим к прекращению страдания», в криминологии является профилактика, а также иные формы воздействия на причины и условия преступности и преступного поведения. Буддийские заповеди, как, собственно, и все религиозные учения, несут в себе колоссальный профилактический заряд, являясь концентратами мудрости. Например, в джатаке «О согласии» (33) вывод гласит: «??? ссоре — источник гибели для всех ссорящихся»^[3]. Возвращаясь к Дхаммападе, следует привести еще строфу 270, где торжествует профилактическая заповедь, направленная против любого насилия: «Он не благороден, если совершает насилие над живыми существами. Его называют благородным, если он не совершает насилия ни над одним живым существом», а также к строфам 246, 247, перекликающимся с заповедями христианства и ислама, воспринятым ими: «Кто разрушает жизнь и произносит ложь, хватает то, что не дано ему в этом мире, и ходит к жене другого, человек, который предается пьянству, — подрывает себе корень здесь, в этом мире»^[4]. Вместе с тем буддизм имеет своих последователей и в современных нелегальных религиозных организациях: 1) псевдорелигиозных, включающих в себя как бы поклонение Будде, самоочищение, снятие стрессовых и фрустрационных состояний, эротические оргии, жертвоприношение (иногда человеческое), самоубийство, иногда массовое и т. п.; 2) альтернативно-религиозных или сатанинских, антибуддийских, включающих поклонение Демону в противовес Будде и др. Их система обучения включает познание различных типов йога, дзэн-буддизма и др.

Христианство. Всем известно, что главной книгой христианства, зародившегося на основе и в борьбе с язычеством и иудаизмом, является Библия, состоящая из Ветхого завета и Нового завета Господа нашего Иисуса Христа. Известны и основные профилактические заповеди Библии, хотя каждая ее строфа дышит мудростью. Здесь и «Не убивай…» (От Матфея. V, 21), «Не прелюбодействуй» (От Матфея. V, 27), «Не клянись вовсе» (От Матфея. V, 34), «Не противься злому» (От Матфея. V, 39), «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (От Матфея. V, 44) и др. Аврелий Августин (354−430) в своих теологических изысканиях пришел к выводу: «Зло есть не что иное, как умаление добра… Преступление есть порочное движение души» и определил путь профилактики: «Ведь злым на горе обращаются собственные дела их»^[5]. И христианство сначала имело крестовые походы, Варфоломеевскую ночь, заканчивающиеся массовыми побоищами и убийствами, а затем и того больше — инквизицию в Средние века, повлекшую уничтожение сотен тысяч людей, десятая часть которых были заживо сожжены (правда, все это последствия католицизма). В наше время это также создание псевдорелигиозных организаций, включающих в себя как бы поклонение Христу, снятие стрессовых и фрустрационных состояний и т. п.; а также альтернативно-религиозных или сатанинских, антихристианских, включающих поклонение дьяволу в противовес Христу и пр., также имеющих в качестве последствий человеческие жертвы в виде физического, различных форм психического насилия.

Ислам (араб. ??? — «покорность» законам Аллаха, «принятие» учения пророка Мухаммеда, но непоклонение ему «мусульманами» < араб, «муслим»). Священная книга ислама Коран создавалась на основе и в борьбе с иудаистским и христианским учением. Состоит из 114 сур, делящихся на аяты, каждая из которых имеет несколько нравоучений. Например, сура 92 «Ночь», имея ярко выраженную антикорыстную профилактическую направленность, гласит: «А кто скупился и обогащался, и считал ложью прекраснейшее, — тому мы облегчим к тягчайшему. И не спасет его достояние, когда он низвергнется»^[6]. Во многих сурах есть ссылки на наказание Господне, и чем тяжелее прегрешение, тем суровее наказание. Или из суры 39 «Толпы» предупреждение всем преступникам: «И их постигло зло их собственных деяний»^[7]. Ислам имеет несколько направлений: суннизм, шиизм, хариджизм, суфизм с многочисленными сектами и течениями, и он также не безоблачен в криминальных последствиях своих крайних проявлений, например, в ваххабизме, под знаменем которого объявляется джихад (араб. [d3i'ha:d] - «усилие», означающее усердие на пути Аллаха, ассоциируемое с вооруженной борьбой, однако понятие значительно шире) в ряде мусульманских регионов, продолжает действовать террористическая направленность Усамы бен Ладена и т. п. Вместе с тем ислам имеет сильнейшую профилактическую направленность — уровень преступности на 100 тыс. населения в ряде мусульманских стран даже значительно ниже показателей социалистических стран.

На основе изучения криминальных проявлений религий в последнее время возникла криминотеология.

Второй курс первого этапа — философский. Конфуций (551- 479 до н.э.) предложил систему пяти постоянств — подчинений: императору — подданного, мужу — жены, отцу — сына, старшему брату — младшего, старшему другу — младшего^[8], что является основой стабильности китайского общества, где уровень преступности колеблется от 500 до 1000; а также — японского и в наше время, где преступность колеблется в пределах от 1,5 до 2 млн ежегодно, а уровень на 100 тыс. населения составляет в среднем 1500 в год и иных проконфуцианских стран и регионов.

Пифагор (ок. 580−500 до н.э.), Демокрит (ок. 460−370 до н.э.), Сократ (469−399 до н.э.) видели путь в борьбе с преступностью исключительно в совершенствовании гражданского воспитания. Демокрит считал, что путем правильного воспитания можно обезопасить от преступных посягательств как самого человека, так и его имущество^[9]. Платон (428/427−347 до н.э.) устами Протагора (481−411 до н.э.) предлагал «не забывать о том, что в борьбе с преступлениями следует думать о будущем, а не о прошлом». Платон писал также, что установленные законы должны оказывать сдерживающее влияние на побуждающие начала преступных действий и поступков. Он видел корень зла в роскоши и нищете, ибо а) первая из них развивает изнеженность и безделие, а б) вторая — низменные чувства и желание делать зло^[10]. Платон в «Законах» привел результаты, вероятно, первого криминологического исследования мотивов убийств в Афинах по степени их распространенности: 1) стремление к богатству; 2) честолюбие; 3) стремление скрыть ранее совершенное преступление^[11].

Аристотель (384−322 до н.э.) утверждал, что психическое принуждение может предотвратить преступление, ибо закон должен помочь духу господствовать над телом, а разуму — над инстинктами. Аристотель видел главную причину преступлений в испорченных привычках и вкусах людей, противоречащих разуму, или в страстях, его затмевающих. Он писал: «Правонарушения прокрадываются в государственную жизнь незаметно, подобно тому как небольшой расход, часто повторяясь, ведет к потере состояния». Кроме того, он подчеркивал важность воспитания в государственном масштабе: «Никакой пользы не принесут самые полезные законы, если граждане не будут приучены к государственному порядку и в духе его воспитаны»^[12]. Надо сказать, что в этих воззрениях, еще стихийных, не оформленных в теорию, не подкрепленных фактами, проявилось гениальное прозрение этих великих философов древности.

Свой вклад в развитие криминологии внесли и философы XIX в. Так, И. Кант (1724−1804) в своем учении о категорическом императиве обосновывал то, что идея классической школы уголовного права общей и специальной превенции антигуманна по существу: «Наказание по суду… никогда не может быть для самого преступника или для гражданского общества вообще только средством содействия какому-то другому благу: наказание лишь потому должно налагаться на преступника, что он совершил преступление; ведь с человеком никогда нельзя обращаться лишь как со средством достижения цели другого лица… Он должен быть признан подлежащим наказанию до того, как возникнет мысль о том, что из этого наказания можно извлечь пользу для него самого или для его сограждан. Категорический императив есть категорический императив, и горе тому, кто в изворотах учения о счастье попытается найти нечто такое, что по соображениям обещанной законом выгоды избавило бы его от кары или хотя бы от какой-то части ее согласно девизу фарисеев: „Пусть лучше умрет один, чем погибнет весь народ“; ведь если исчезнет справедливость, жизнь людей на земле уже не будет иметь никакой ценности»^[13].

И. Г. Фихте (1762−1814) полагал возможным для человечества избавиться от преступности и писал: «Достаточно народу прожить полстолетия при предлагаемом им государственном строе — и сами понятия о преступлении изгладятся из его памяти»^[14].

Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770−1831) писал: «Право государства заключено в самом деянии преступника, которым он сам признает, что его надлежит судить. Будучи убийцей, он устанавливает закон, что уважать жизнь не следует. Он высказывает в своем деянии всеобщее; тем самым он сам выносит себе смертный приговор»^[15]. Иначе говоря, осуществляется идея тождества наказания преступлению и отрицается частная и общая превенция. Гегель писал также: «Что действительное, то разумно… Но не все, что существует действительно»^[16]. Он считал; «Цель полицейского надзора и опеки — предоставить индивиду всеобщую наличную возможность для достижения индивидуальных целей. Полиция должна заботиться об уличном освещении, строительстве мостов, установлении твердых цен на товары повседневного потребления, а также о здоровье людей»^[17], т. е. он наделяет карательный орган социальными функциями — общесоциального предупреждения преступности. С одной стороны, это разумно, так как кто больше полиции заинтересован в снижении преступности? Но, с другой стороны, как полиция может эти функции реализовать практически — при помощи каких подразделений, в лучшем случае выставить посты и патрулирование неосвещаемых улиц, установить контроль в сфере реализации товаров повседневного потребления, проверять пункты скорой помощи по поводу заявок о причинении вреда здоровью и осуществлять оперативную проверку и т. п.

Фейербах Пауль Иоганн Ансельм (1775−1833) обосновал необходимость выделения в качестве самостоятельных научных направлений философии наказательного права, криминальной психологии, уголовной политики. Он развивает идею специальной превенции, утверждая, что наказание должно в значительной степени превосходить преступление: «Сила желания совершить поступок прекращается тем, что после дела его неминуемо последует зло, гораздо большее той неприятности, какая от неудовлетворенного побуждения произойти может»^[18]. Кроме того, он делит наказания на угрожающие (страхом от наказания) и причиняющие (демонстрация действенности закона).

Третий курс первого этапа — политологический. Этот курс развивался не только теоретиками, но и практиками — государственными деятелями. Так, в IV в. до н.э. правитель Древнего Китая Гунсунь Ян (390−338 до н.э.) высказывал в «Книге правителя области Шан» оригинальные мысли о соотношении закона и народа и о подходе к людям или как к добродетельным, или как к порочным: «Если управлять людьми как добродетельными, они будут любить своих близких; если же управлять людьми как порочными, они полюбят эти порядки… Там, где к людям относятся как к добродетельным, проступки скрываются; там, где к людям относятся как к порочным, преступления жестоко караются. Когда проступки скрываются, — народ победил закон; когда же преступления строго наказываются, — закон победил народ… Наводить порядок в стране следует еще до того, как вспыхнут беспорядки… Там, где людей сурово карают за мелкие проступки, проступки исчезают, а тяжким преступлениям просто неоткуда взяться…»^[19].

В Древнем Риме в период консульства Помпея был предпринят первый крупномасштабный криминологический эксперимент, когда пиратов не казнили, а поселяли в места, отдаленные от моря, наделяя землей. Плутарх так представляет этот эксперимент: «Помпей исходил из убеждения, что по природе своей человек никогда не был и не является диким, необузданным существом, но что он портится, предаваясь пороку вопреки своему естеству, мирные же обычаи, перемена образа жизни и места жительства облагораживают его. Даже лютые звери, когда с ними обращаются более мягко, утрачивают свою лютость и свирепость. Поэтому Помпей решил переселить этих людей в местность, находящуюся вдали от моря, дать им возможность испробовать прелесть добродетельной жизни и приучить их жить в городах и обрабатывать землю»^[20]. Надо сказать, что этот эксперимент был успешным.

Император Древнего Рима Юлий Цезарь в целях профилактики ввел оригинальную и довольно эффективную в то время систему наказаний: «Он усилил наказания преступникам; а так как богатые люди оттого легче шли на беззакония, что все их состояние оставалось при них, он стал наказывать за убийство гражданина лишением всего имущества, а за иные преступления — половины… Особенно строго соблюдал он законы против роскоши»^[21].

После Цезаря был император Октавиан Август, который для предупреждения разбоев ввел караулы легионеров, патрулировавших улицы. Тиберий, его преемник, воспринял этот опыт и усилил его: «Более всего он заботился о безопасности от разбоев, грабежей и беззаконных волнений. Военные посты он расположил по Италии еще чаще прежнего»^[22].

В данном политологическом курсе огромное звено образуют социалисты-утописты.

Томас Мор (1478−1535) в «Утопии» (1516) (др.-греч, ??? прекрасная страна < ?? — хорошо + ??? — место; ??? — место, которого нет < ?? — не, нет + ??? — место) видел источник преступности в любой собственности (и не только в частной, но и в личной). Он писал, что бедность обращает в воров, а также бродяжничество и праздность. Поэтому он предлагал из золота и серебра не только в общих дворцах, но и в частных домах — «повсюду делать ночные горшки и всякие сосуды для нечистот». Преступников в его «Утопии» обращают в рабство и облачают в золото, дабы «золото и серебро были у них в бесславии». Каким образом Т. Мор предлагает наказывать преступников, исполнять уголовные наказания и наказывать за вновь совершенные преступления во время исполнения уголовного наказания? Он пишет: «Почти все особо тяжкие преступления караются обычно осуждением на рабство. Утопийцы полагают (т.е. жители предполагаемого Мором острова Утопия. — О. С.), что в этом не меньше страха для преступников и больше выгоды для государства, чем если бы стали они торопиться убить виновных и сразу от них избавиться. Ибо своим трудом они принесут больше пользы, чем своей смертью, а их пример на более долгий срок отвратит других от подобного злодейства. Если же и при таком осуждении они примутся снова бунтовать и брыкаться, то их, наконец, убивают как свирепых зверей, которых ни тюрьма не может унять, ни цепь»^[23]. Пожалуй, это первые криминопенологические воззрения.

Томмазо Кампанелла (1568−1639) в «Городе Солнца» (1623) также видел корень зла в любой форме собственности, «в крайней нищете» и призывал, чтобы не люди «служили вещам, а вещи служили им». В его городе Солнца действуют несколько уголовных наказаний, в том числе «изгнание, бичевание, выговор, отстранение от общей трапезы, отлучение от церкви и запрещение общаться с женщинами». Кроме того, есть смертная казнь, которая «исполняется только руками народа», и осуждение к самоубийству. «Тюрем у них нет, — пишет он, — кроме только башни для заключения мятежных неприятелей и др.»^[24].

Морелли (полагают, что это псевдоним Дени Дидро) в 1755 г. в Амстердаме выпустил книгу «Кодекс природы», в которой писал, что «основная причина всех их (людей. — О. С.) зол — собственность». Морелли предложил, по его терминологии «Основные и священные законы, которые уничтожили бы в корне пороки и несчастья общества». Эти его законы содержат и развернутую систему правовой и социальной профилактики не только преступности, но и аморальности^[25]. Он предлагал назначать и исполнять следующим образом уголовное наказание. «Всякий гражданин, без различия ранга и достоинства, хотя бы это даже был глава нации, который окажется — страшно подумать! — настолько извращенным, что лишит жизни или смертельно ранит кого-нибудь, или же попытается посредством интриги либо иным путем уничтожить священные законы с целью ввести проклятую собственность, — будет судим Верховным сенатом и, по признании виновным, заключен на всю жизнь, как буйный помешанный и враг человечества в построенную на кладбище пещеру»^[26]. При этом его лишат гражданства, родные от него отрекутся. Примерно подобное наблюдалось в период культа личности И. В. Сталина (Джугашвили).

Гракх Бабеф (1760−1797) вслед за ними восклицает: «Сколько преступлений можно поставить в упрек крупной собственности!»^[27].

Таким образом, человечество в своих теологическо-религиоведческих, философских, политологических изысканиях с древнейших лет до наших дней интересовалось проблемой преступности и преступного поведения, их источников, средств воздействия на них и предлагало ряд интересных уголовно-политических, криминологических идей, не утративших своей актуальности и сегодня.

Второй этап - создание цельных криминологических теорий. Криминология еще не сформировалась как наука, еще не были проведены эмпирические исследования заключенных в тюрьмах, статистические изыскания преступности, но ряд ученых уже в то время пытались создать цельную криминологическую концепцию. Учеными, впервые сформировавшими именно криминологическую теорию, считают Шарля Луи Монтескьё (1689−1755) (его трактат «О духе законов») и Чезаре Беккариа (1738−1794) (его первый цельный уголовно-политический труд «О преступлениях и наказаниях», о котором русский ученый (представитель социологического направления в криминологии и уголовной политике) С. К. Гогель сказал: «…к тому же оно так невелико, что прочтение его для каждого юриста, имеющего претензию быть образованным, совершенно обязательно»^[28]).

Ш. Монтескьё сформулировал основной тезис правовой и общесоциальной профилактики: «Законодатель будет менее заботиться о наказаниях за преступления, чем о предупреждении преступлений, он постарается не столько карать, сколько улучшать нравы»^[29]. И далее он продолжает анализ удивительных метаморфоз уголовных наказаний, применявшихся человечеством: «В умеренных правлениях хорошему законодателю все может послужить наказанию. Не удивительно ли, что в Спарте одно из главных наказаний состояло в запрещении ссужать свою жену другому, получать в ссуду чужую жену и в необходимости видеть у себя дома только девственниц? Одним словом все, что закон назовет наказанием, и будет действительно наказанием»^[30] и т. д. Кроме того, он считал, что преступления и наказания относительны, поскольку они всегда являются функциями общественно-исторических отношений^[31].

Ч. Беккариа в своем произведении «О преступлениях и наказаниях» писал: «Чем скорее следует наказание за преступлением, чем ближе к нему, тем оно справедливее, тем оно полезнее»^[32] или «Наказание должно по возможности быть сходным с самой приро;

Рис. 2.1. Исторические этапы криминологии.

дой преступления"^[33] и др. Но главным средством предупреждения он считает усовершенствование воспитания: «Воспитание — это самое верное, но и самое трудное средство»^[34].

Жан-Поль Марат в своем труде «План уголовного законодательства» выявил социально-экономические корни преступности, преступление рассматривал как нарушение общественного порядка (рис. 2.1).

• [1] Законы Ману. Манавадхармашастра. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. С. 18.
• [2] Дхаммапада // Буддизм. Четыре благородных истины. М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2000. С. 992 (Серия «Антология мысли»).
• [3] Будда. Истории о перерождениях / пер. с пали Б. Захарьина. М.: Художественная литература, 1991. С. 19.
• [4] Дхаммапада… С. 67, 63.
• [5] Августин А. Исповедь. М., 1992. С. 35, 51, 27.
• [6] Коран / пер. с араб. акад. И. Ю. Крачковского. М.: СК ИКПА, 1990. С. 501.
• [7] Коран / пер. смыслов и комментарии Валерии Пороховой. 3-е изд., перераб, и доп. М., 1997. С. 483.
• [8] См.: История философии в 4 томах. М., 1957. Т. 1. С. 61.
• [9] Шишков С. М. Зарубежная криминология. М.: ИНФРА-М; Норма, 1997. С. 8−10; 2003.
• [10] Аванесов Г. А. Криминология и социальная профилактика. М.: Академия МВД СССР, 1980. С. 53.
• [11] Платон. Законы // Соч.: в 3 т. Т. 3. Ч. 2. М., 1972. С. 359−360.
• [12] Аристотель. Политика // Соч.: в 4 т. Т. 4. М., 1983. С. 544,551 и др.
• [13] Кант И. Метафизика нравов // Соч.: в 8 т. Т. 6. М., 1994. С. 366−367.
• [14] Фихте И. Г. Назначение человека. СПб., 1913. С. 24.
• [15] Гегель Г. В. Ф. Философия права. М., 1990. С. 413−414.
• [16] Там же. С. 379.
• [17] Там же. С. 267.
• [18] Фейербах П. И. А. Уголовное право. СПб., 1810. С. 14.
• [19] Книга правителя области Шан. М., 1968. С. 162−165.
• [20] Плутарх. Помпей // Плутарх. Избранные жизнеописания. Т. 2. М., 1990. С. 304.
• [21] Светоний Г. Т. Жизнь двенадцати цезарей / пер. с лат. М. Л. Гаспарова. М.: Ладомир, ООО «Фирма „Изд-во ACT“», 2000. С. 22.
• [22] Там же. С. 93.
• [23] Мор Т. Утопия // Утопический социализм: хрестоматия / под общ. ред. А. И. Володина. М.: Политиздат, 1982. С. 56, 68, 73.
• [24] Кампанелла Т. Город Солнца // Утопический социализм: хрестоматия / под общ. ред. А. И. Володина. М.: Политиздат, 1982. С. 92, 97, 98.
• [25] Морелли. Кодекс природы // Утопический социализм: хрестоматия / под общ. ред. А. И. Володина. М.: Политиздат, 1982. С. 160−173.
• [26] Морелли. Кодекс природы // Утопический социализм: хрестоматия / под общ. ред. А. И. Володина. М.: Политиздат, 1982. С. 160−173.
• [27] Бабёф Г. Письмо Дюбуа де Фоссе, июнь 1786 г. // Утопический социализм: хрестоматия / под общ. ред. А. И. Володина. М.: Политиздат, 1982. С. 180.
• [28] Гогель С. К. Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией. СПб.: Типография А́. Г. Розена, 1910. С. 64.
• [29] Монтескьё Ш. О духе законов. СПб.: Издание Л. Ф. Пантелеева, 1900. С. 87.
• [30] Монтескьё Ш. О духе законов. С. 87−88.
• [31] См. об этом: Аванесов Г. А. Криминология и социальная профилактика. М.: Академия МВД СССР, 1980. С. 53.
• [32] Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях / предисл. Μ. М. Исаева. М., 1939. С. 281.
• [33] Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. С. 286.
• [34] Там же. С. 281.