Военное значение «городов». — Оборонительная система войны у балтийских славян. — Пограничные оборонительные линии

Военные учреждения балтийских славян основывались на той же системе «городов», которые были центрами их административного и судебного порядка.

В обыкновенное время, когда население жупы занималось мирными трудами земледелия или торговли, славянский город стоял, мы знаем, совершенно пустой; оставался в нем, может быть, жрец, которому поручен был городской храм, общественная святыня жупы, да жупан с несколькими людьми своей личной дружины, и то не всегда: ибо жрецы у балтийских славян занимались мирскими делами, ездили, как простые купцы, за море для торговли; притом у них были храмовые поместья, о которых нельзя было им не заботиться; жупан с дружиной, конечно, должен был объезжать жупу и посещать свои собственные имения; постоянной военной стражи, нарочно приставленной к городу, нельзя предполагать у балтийских славян (разве только в местах, подверженных непрерывным вторжениям неприятеля), потому что здесь всякий человек был воином в военное время, и земледелец или ремесленник в мирное, а дружина, по существу своему, принадлежала непременно какому-нибудь определенному лицу, князю ли, жупану или другому знатному человеку, и никогда не могла принадлежать безличной местности⁵³. Стало быть, нельзя не поверить Саксону Грамматику, когда он рассказывает, что несколько датских смельчаков решились однажды «захватить врасплох и сжечь город Аркону и перебить всех тех (жителей торговой слободы и окрестных мест), которые (услыхав тревогу и не зная, в чем дело), бросились бы туда искать защиты: ибо укрепление стояло пустое и безлюдное, охраняемое единственно запорами и замками». Есть много других подобных известий: явившись врасплох под Ростоком⁵⁴, датчане не нашли в нем никого и выжгли город; в другой раз, подплывши к Волыну, они заняли без боя крепость, которая служила защитой этой богатой торговой пристани: крепость была пустая.

Зато, как только разносилась весть о приближении неприятеля, вся жупа подымалась и собиралась в город, всяк уводил туда жен, детей и рабов своих, угонял стада, уносил пожитки, которые не успевал зарыть дома: город, за несколько дней перед тем пустой, вдруг набивался битком. Воюя Рану несколько месяцев, датский король Вольдемар подошел, наконец, к Коренице: «как в мирное время этот город бывал безлюден, говорит Саксон, так теперь был он застроен жилищами. В три яруса были возведены строения, так что на нижнем ярусе держался средний и верхний. Теснота была такая, что если бы стали бросать в город камни из метательных орудий, то ни один камень не упал бы на голую землю. Вонь была страшная. Если бы огонь коснулся одной избы, все бы тотчас вспыхнуло. Не было никакой возможности Кореничанам выдержать осаду, и они тотчас сдались». При такой тесноте город уже ни к чему не служил; но это был случай необыкновенный: датский король собрал на Рану такие силы, каких Дания еще не вооружала, он предпринял не набег, а долговременный, систематический поход; Аркона пала: все, что оставалось на Ране, стекалось мало-помалу в Кореницу, не надеясь, конечно, на возможность обороняться в ней, а скорее рассчитывая на то, что датчане не подойдут к Коренице, окруженной со всех сторон страшными трясинами и болотами.

В обыкновенных случаях, когда неприятель не имел таких сил и средств, как Вольдемар в походе 1168 года, и когда народонаселение могло правильно разместиться, каждая жупа в своем городе, не так легко было брать славянские города, хотя они были невелики⁵⁵ и незатейливо укреплены: валом⁵⁶ да деревянной стеной, по большей части, вероятно, вроде забора или частокола. В редких только случаях воздвигали балтийские славяне деревянную башню, там, где приступ был бы легче, но они никогда не строили каменных стен и вообще не употребляли камня в своих городах, разве иногда наваливали камней позади деревянной ограды, чтобы она держалась крепче, или закладывали ими городские ворота. К тому же укрепления возводились, кажется, на скорую руку: во время нападений датчан на Поморье. Славяне в одну весну выстроили, при устье Свины, две новые крепости, заготовив строительный материал в течение зимы. Конечно, при тех военных средствах, и эти валы и деревянные стены могли останавливать надолго целые армии: выстроенные в одну весну у Свины укрепления показались датчанам почти непреодолимыми; но главную силу славянские города получали от мужественного упорства своих защитников, народонаселения целой жупы, которое, укрывшись в городе, обращалось в неутомимое войско и оборонялось до последней крайности, и также от той неприступной местности, которую славяне всегда выбирали для своих городов.

Сама природа Балтийской страны с ее бесчисленными озерами, болотистыми реками, глубокими песками и топями, во многом этому способствовала; а кроме того, славяне обладали необыкновенным уменьем пользоваться местностью и строить город всегда именно там, где соединены были наилучшие условия для естественной обороны: верность их взгляда в этом отношении вызывает удивление исследователей, которые в наше время изучают Балтийскую страну и разбросанные в ней памятники славянской старины. Из городов балтийских славян, наиболее замечательных, Аркона воздвигнута была на высоком утесе, вдавшемся обрывом в море, Кореница лежала в топях, почти непроходимых: к ней вела только одна узенькая тропинка; Пена, пограничная против саксов твердыня вагрская, самый крепкий из славянских городов в этом крае, построена была на островке, посреди большого и глубокого озера, и сообщалась с материком только посредством весьма длинного моста; среди озер стояли также Ратибор, город полабцев, Зверин, Добино⁵⁷, Малахово, крепости бодрицкие, Радигощ, знаменитый город лютичей, сгорелец (Бранденбург), главная твердыня Стодорской земли; прочие города охранялись почти все реками и болотами. Из городов поморских, Щетин, выстроенный на возвышении, имел оплотом Одру и близлежащее озеро; он был обнесен со всех сторон высоким валом, и, огражденный природой и трудами человеческими, казался современникам неприступным: даже в Дании отдавали должное твердыне Щетинской, и о тех, которые понапрасну считали себя в безопасности, датчане говаривали в шутку, что у них для защиты нет Щетинской твердыни; Волын находил оплот в окружавших болотах и канавах; Накло, главная защита Поморья со стороны Польши, охранялось также болотами, независимо от важных укреплений. О множестве других городов, менее замечательных, мы не упоминаем.

На эти города опиралась вся военная система балтийских славян. Устройство было самое простое; мы сказали, что у балтийских славян каждый человек, способный идти на войну, был воин, и в случае опасности весь народ тотчас подымался и сходился вооруженный и готовый к обороне, каждая жупа в свой город. Нельзя не заметить, что такой закон всенародного ополчения соответствовал вполне общему характеру быта балтийских славян и составлял как бы применение к военному делу господствовавшего у них общинного начала; только не было единства и связи в действиях, ибо почти всегда каждая жупа оборонялась в своем городе отдельно, не помышляя об общем действии против неприятеля. Таковыми являются почти всегда войны поморян с поляками и с датчанами.

Западные племена приобрели, в течение вековой борьбы с германцами, более опыта: они часто снаряжали большие войска для наступательных действий. В таком случае князь оповещал всю страну о предстоящем походе, в каждой жупе одна часть народа избиралась и шла в поход, а прочие оставались под оружием для охраны страны. Войско сходилось, но и в нем не исчезало начало народного дробления: особо шел отряд каждого племени и каждой жупы, под своими знаменами, за своим вождем. Целым же войском предводительствовал князь. Другого какого-нибудь полководца мы ни разу не встречаем у западных ветвей балтийских славян; на Поморье обширность границ могла иногда заставить князя послать войско с другим начальником: но и тут, когда собирались против неприятеля значительные силы, князь почти всегда вел их сам. Неизвестно, кому принадлежало начальство над войском у лютичей, которые не имели князя; мы знаем только, и уже сказали, что они и в походе собирались на сход, как в мирное время: вероятно, войсковой сход, перед выступлением в поход или перед битвой, провозглашал кого-нибудь вождем, не предоставляя ему, однако, определенной и значительной власти. Защитой же городов распоряжались, кажется, жупаны, начальники жуп, и жупаны же, или какие-нибудь особо назначенные воеводы, могли быть предводителями отдельных отрядов, из которых составлялось войско⁵⁸. У тех балтийских славян, которые имели князей, при князьях состояла и дружина; а на Поморье, мы видели, кроме князя и знатные люди любили окружать себя дружиной. Но вся история балтийских славян показывает, что у них эти дружины не имели в общественном строе никакого особенного значения и влияния⁵⁹. Понятно, что там, где весь народ был привычен к войне и всегда готов вооружиться, дружина, т. е. товарищество людей, посвятивших себя исключительно военному ремеслу, не могла приобрести насильственно той власти, какая так легко доставалась ей среди народов невоинственных и изнеженных, охотно вручавших ей свою защиту; а с другой стороны, дружинное начало так мало согласовалось с бытом балтийских славян вообще, с незначительностью у них княжеской власти, с господством поголовного ополчения, что оно у них не могло усилиться естественным путем. Только в бодрицком племени, у которого общинный быт ослабел и средневековые учреждения Германии почти всегда принимались за образец князьями и княжескими приверженцами, дружина получила, кажется, более обширный круг действия и была столь многочисленна, что князь мог воевать с нею вне своих пределов без участия народной рати. Но и у бодричей, при всех благоприятных условиях, общественное, политическое значение дружины осталось все-таки ничтожным, и все-таки вся военная сила их основывалась на общем ополчении народа.

Общественному быту и строю балтийских славян должна была по преимуществу соответствовать война оборонительная; за исключением пограничных с Германией племен, они были так склонны к земледелию и ремесленничеству, что, конечно, неохотно отрывались от своих обычных трудов и занятий, и, не имея постоянной военной силы, воевали, разумеется, только в случае крайней нужды. Часто князь освобождал целые деревни от обязанности давать воинов в общее войско и оставлял на них только повинность участвовать в обороне своей жупы, если бы неприятель в нее вторгся. Недостаток внутреннего единства в народе, отсутствие государственной власти, дробление на жупы, все это, а более всего система городов и привычка защищаться в них, вот что по необходимости придавало военным предприятиям балтийских славян характер разрозненный и оборонительный. В поле они действовали неопытно, в городах защищались превосходно. Редко выводили они значительные силы за пределы своей страны: их наступательные действия состояли скорее в набегах, чем в правильных походах; а когда на них нападал неприятель и вторгался в их землю, то они также никогда почти не собирались для общего отпора, а неприятель мог грабить и жечь открытые поля и деревни, но чтобы вести настоящую войну против балтийских славян, ему надо было идти от города к городу, осаждать и брать их; обладание городами влекло за собой обладание всей землей. Этим характером войны объясняется, отчего балтийские славяне с таким упорством сопротивлялись, в течение нескольких веков, бесчисленным нашествиям враждебных сил, которые окружали их со всех сторон, но никогда также не умели воспользоваться никакой победой, ни обеспечить себя никакими общими мерами. Склонность их к оборонительной системе замечательным образом рисуется в одной черте, которую приводит древний польский летописец: однажды, встретившись в поле с Болеславом Смелым, поморское войско чрезвычайно озадачило польского князя неожиданным построением: оно окружило себя рядом копий, воткнутых в землю тупым концом, а острым обращенных к неприятелю: вдруг сделали себе поморяне в поле род крепости; разумеется, нетрудно было полякам прорвать эту ограду, но поморяне предпочли такую ненадежную оборону смелому наступлению, которое, быть может, и дало бы им победу.

Балтийские славяне большей частью сражались пешие; за исключением дружин, конницы у них почти не было: и это необходимое следствие оборонительной системы.

Замечательнейшим явлением военного устройства у балтийских славян были пограничные оборонительные линии. Трудно бы было, казалось, ожидать такого учреждения там, где война не стала еще предметом правильного искусства и где не существовало государственного порядка. Но пограничные оборонительные линии до такой степени соответствовали общему характеру военного дела у балтийских славян, что возникли у них, можно сказать, сами собой, с времен незапамятных. Мы имели уже случай заметить, как велико было в X в. число укреплений на правом (славянском) берегу Лабы в земле Стодорской: нет, кажется, сомнения, что тут была оборонительная линия против немцев; но раннее завоевание этого края и недостаток известий не позволяют судить о ней подробнее. Далее на север, сопредельные с Германией племена глинян, полабцев, вагров были так малы, что не могли, конечно, учредить себе настоящую пограничную линию и стражу: здесь город племени или жупы был одновременно и пограничной точкой обороны (например Лончин, город глинян, Ратибор, город полабцев, вагрские города Даргунь, Плуна, Утин со стороны земли, Лютикенбург, Старыгард, Сусле со стороны моря), здесь всякий человек был всегда настороже, как настоящий украинец [в данном случае житель пограничной полосы, «у края"]: вспомним рассказы Гельмольда о воинственной жизни вагров. Другое дело было у поморян: земля Поморская была обширна, главные ее города лежали далеко от границы, где со стороны поляков грозила непрестанная опасность; и вот Поморье приняло свои меры, учредило по всей сопредельной с Польшей черте цепь укреплений, предназначенных к тому, чтобы удерживать вторжения неприятеля и давать народонаселению жуп время вооружаться и собираться в свои города. Пограничные укрепления не были центрами особых жуп: они зависели от жупы, на границе которой находились, и подчинены были главному ее городу; кажется, их строила и поддерживала вся жупа или ближайшие к границе деревни, наиболее нуждавшиеся в защите, а не князь, не вся земля. В них пребывала постоянная военная стража, но из кого она состояла, как избиралась, неизвестно: кажется, то была общественная повинность, лежавшая на целом народе — населении жупы. Главным начальником пограничных укреплений был, вероятно, жупан той жупы, к которой они принадлежали; но нет сомнения, что каждое укрепление имело особого военного начальника.

Укрепленная пограничная черта Поморья со стороны Польши (а против нее поляки на своей земле воздвигли другой ряд укреплений) начиналась у Одры: на левом берегу Градище, на правом Выдухово и Чедно оберегали богатые низовья Одры, и стояли сторожевыми укреплениями Щетинской жупы, к которой и были, по-видимому, причислены⁶⁰. Далее черта шла по Варте и Нотечи: главная поморская крепость на Варте, была, кажется, Междуречье⁶¹, у слияния Варты и Нотечи, напротив польской твердыни Сантока или Сутока, поморяне старались также иметь свое укрепление; далее, на Нотечи, их города были Волын или Велынь, Парников, Устье и сильнейший оплот Поморья, неприступная в болотах крепость Накло.

На север от Нотечи тянулась полоса лесов и болот, которая служила как бы второй оградой Поморской земли, а за этими лесами и болотами завоеватель встречал другой ряд укрепленных мест: Пырицу, Старгард, Белгард, и второстепенные крепости — Карбье (на полдороге от Пырицы к Стар гарду), Песек на северо-восток от Стар гарда, и много других, которых имена не сохранились, но следы видны теперь на черте между Пырицей, Старгардом и Белгардом в многочисленных остатках старинных валов.

Эти два ряда укреплений, воздвигнутых для защиты западного Поморья от Польши, составляли главную, самую крепкую из линий обороны: на ней по преимуществу приходилось поморянам отстаивать свою независимость, и на ней они сосредоточивали наиболее сил; но были, кроме того, и другие укрепленные линии, которые не имели, правда, такого важного исторического значения, но все же свидетельствуют о том, как сильна была у балтийских славян страсть к оборонительной системе войны. Восточное Поморье учредило себе также укрепленную линию против поляков, которая являлась как бы продолжением линии, проходившей по Нотечи, и шла от Накла к Вышеграду на Висле; на Висле оно имело несколько укреплений против пруссов. По обеим сторонам Одры находятся многочисленные следы старинных валов и «городов», которые, вероятно, относятся к тому времени, когда Одра разделяла враждебные племена поморян и лютичей, и составляли их обоюдную оборонительную линию. Наконец, и на морском берегу мы находим целый ряд укреплений для защиты Поморья со стороны датчан и скандинавов. Приморские торговые города: Щетин, Волын, Камен, Колобрег состояли каждый из укрепления, «города», окруженного предместьями, в случае неприятельского нашествия, народонаселение их, покидая открытые предместья и собираясь в «город», могло выдерживать долгую и упорную осаду. Щетин, Волын, Камен и Колобрег были, таким образом, основными точками в прибрежной оборонительной линии поморян. Замечательно, что в Колобреге, кроме внутреннего «города», была еще крепостца вне городской черты, со стороны моря, предназначенная, вероятно, для защиты богатых торговых предместий от внезапного нападения морских разбойников. С включением этих городов, прибрежная оборонительная линия Поморского княжества (т. е. собственно Поморья и восточной части лютичей), была следующая (с запада на восток): Барт (здесь упоминаются уже в XIII в. две крепости, старая и новая), Перун (на север от Штральзунда), Крестово, Гардище (кажется, на север от нынешнего Грейфсвальда), Гардчин и Гард на острове Хостне, Гутин (близ Грейфсвальда, к югу), Острожна, Волегощ, Лишане, Узноим и еще два городища на Ванцлавском острове, Любин на острове Волыне, Волын, Щетин, Камен, Требетово, Белбог близ Требетова, Колобрег и три городища по дороге от Колобрега к Кослину, Дерлово, Славно, Столп, Белгард на р. Лебе и, наконец, Гданьск.