Геополитика киберпространства. 
Евразийский вектор глобальной геополитики

Философское осмысление геополитического знания о путях формирования полицентричного мироустройства не может обойти стороной процессы информационно-психологического противоборства в киберпространстве, возникновение которых обусловлено переходом к новому технологическому укладу.

Так, еше в 1954 г. Поль Лайнбарджер (1913—1966), американский специалист-психолог, разведчик, консультант Пентагона по организации подрывной пропаганды, в книге «Психологическая война» вполне откровенно заявил следующее: «Психологическая война не является каким-то волшебным средством. Это вспомогательное оружие современной войны и полезная составная часть современной стратегии. Если определенный политический курс разработан достаточно разумно и служит действенным средством сдерживания войны, то мероприятия психологической войны, подкрепляющие эту стратегию, также будут служить делу предотвращения войны… Психологическая война своим оружием стремится привлечь на свою сторону живого солдата противника, чтобы затем отпустить его домой как своего друга. Никакое другое оружие не обладает подобными свойствами» [27]. Стоит обратить внимание на весьма «скромное» замечание: психологическая война привлекает противника, который становится другом организатора этой самой психологической войны, вернувшись домой. По сути дела, психологическая война той поры сводилась к самой изощренной пропаганде, основанной на лжи и дезинформации, разжигании межнациональной и межконфессиональной вражды, манипуляции общественным сознанием и идеологических диверсиях.

Томас Рона в 1976 г. ввел в научный оборот военных аналитиков термин «информационная война» [28], тем самым положив начало «оцифровке» методов и способов ведения психологической войны, прежде носившей преимущественно пропагандистский характер. Информация стала посредником в субъект-объектных отношениях в военных действиях, орудием стратегического информационного противоборства. Пожалуй, первые формулировки принципов борьбы с системами управления в качестве орудия 212.

стратегического информационного противоборства в военной области можно найти в разработанной и введенной в действие в 1996 г. министерством обороны США «Доктрине борьбы с системами управления». Принципы эти сводятся к совместному использованию «приемов и методов безопасности, военного обмана, психологических операций, радиоэлектронной борьбы и физического разрушения объектов системы управления, поддержанных разведкой, для недопущения сбора информации, оказания влияния или уничтожения способностей противника по контролю и управлению над полем боя, при одновременной защите своих сил и сил союзников, а также воспрепятствование противнику делать то же самое» [29]. От доктрины борьбы с системами управления к признанию разделения театра военных действий на две составляющие — традиционное пространство (земля, вода, воздух и ближний космос) и киберпространство — всего один шаг. Совершая его, полковник ВВС США Дж. Уорден разработал концепцию «пяти колец», согласно которой целями воздействия выступают следующие объекты противника, выбираемые по степени важности: в центре — политическое руководство, затем следуют система жизнеобеспечения; социальная и техногенная инфраструктура; гражданское население и, в последнюю очередь, вооруженные силы.

Поскольку воздействие на указанные объекты осуществляется с помощью сетевых технологий и методов, такое противоборство получило название «гибридная война», основой которой является массированное воздействие на морально-психологическое состояние руководства и населения страны-противника.

Итак, пятым измерением войны выступает киберпространство (его еще называют глобальным информационным пространством) как ключевое звено гибридной войны (hybrid warfare), определяемой, в частности, как «использование военных и невоенных инструментов в интегрированной кампании, направленной на достижение внезапности, захват инициативы и получение психологических преимуществ, использующих дипломатические возможности; масштабные и стремительные информационные, электронные и кибероперации; прикрытие и сокрытие военных и разведывательных действий; в сочетании с экономическим давлением» [30]. Более того, гибридная война обретает глобальный характер — цивилизационный и геополитический, представляя собой череду конфликтов, в которых противник способен применять одновременно все формы ведения войны, соединяя их «для удовлетворения собственных стратегических культурных и географических целей» [31]. Начало XXI в. ознаменовалось растущей интенсивностью кибератак и их выходом за пределы сферы ведения разведывательной деятельности. Киберпространство становится доступным для ведения боевых действий — наравне с землей, морем, воздухом и космосом [32]. Киберпространство — пятое измерение войн глобального масштаба — заключает в себе предпосылки как информационных боевых операций, так и информационной безопасности, которые «опредмечиваются»:

• — в технико-технологических и организационных средствах ее обеспечения;
• — в инновационном тренде расширения пространства ведения боевых действий;
• — в национальных военных и оборонных доктринах и стратегиях.

Кибервойна (точнее, операции в киберпространстве, проводимые в ходе войны, а в мирное время — это диверсии, теракты, идеологическая обработка гражданского населения) является одним из магистральных направлений революции в военном деле, приведшим к появлению гибридных войн (их еще называют многомерными нелинейными войнами). Современное и перспективное кибероружие, используемое в гибридных войнах, подразделяется на пять основных групп:

• — сетевое кибероружие. обеспечивающее доступ многофункциональных компьютерных программ в закрытые внутренние военные и гражданские сети противника, включающие критические объекты;
• — коммуникационное кибероружие, которое представляет собой программный код, способный искажать и блокировать обмен сигналами между удаленным оператором и боевым роботом;
• — предустановленное кибероружие, в элементную базу которого производителем закладывается управляющий софт с различного рода «логическими бомбами», способными выводить из строя кибероружие под воздействием внешних сигналов;
• — проникающее кибероружие, базирующееся на целенаправленном изменении различных физических сред (акустической, оптической и др.), которое приводит к модификации сигналов, поступающих на внешние сенсорные датчики высокотехнологичных вооружений и приводящих к их выходу из строя;
• — электромагнитное оружие, полностью выводящее из строя в ходе превентивного удара боевую технику, «выжигая» элементную базу наступательного вооружения противника [33].

С полным основанием следует заявить о «шестом измерении» глобальной войны и глобальной безопасности в формате информационно-психологической войны и информационно-психологической безопасности. Если первые пять «измерений» определяют объектную сторону военной деятельности в различных физических средах окружающего мира, то «шестое измерение» охватывает внутренний мир человека, его инстинкты, психику, чувства, эмоции, мысли, мировоззрение, индивидуальное и общественное сознание. В гибридных войнах, с одной стороны, в полной мере используются организационные методы, технологии и средства информационно-психологического воздействия на личный состав и гражданское население противника, а с другой — информационно-психологические операции армии «сильных мира сего» нацелены на то, чтобы «дать урок» превосходства своих ценностей, силы, аппетитов всему остальному миру. Эти «уроки» буквально «вываливаются» на нас из всех СМИ. Недаром бывший министр обороны США Р. Гейтс как-то «изящно» заявил по поводу утверждения принципа глобального господства Америки: «Соединенные Штаты не могут позволить себе роскошь отказа от участия в конфликтах, потому что эти сценарии не соответствуют предпочтительным для Америки понятиям о войне».

Мы явно или неявно переживаем все детали информационно-психологических операций в реальном масштабе времени и только спустя какое-то время начинаем осмысливать их геополитические и социальные последствия. По прошествии многих лет люди начинают понимать, что прежнее их восприятие текущих событий было ложным, но изменить последствия этого уже невозможно («Но время шло, и старилось, и глохло», — писал Борис Пастернак). Средства и технологии информационно-психологической войны, действующие и в мирное время, способны нанести противнику не меньший ущерб, чем средства вооруженного нападения, а информационное оружие, построенное на базе технологий психологического воздействия, обладает значительно большей поражающей, проникающей и избирательной способностью.

«Шестое измерение» глобальной войны и глобальной безопасности следует анализировать по крайней мере в двух аспектах — геополитическом и цивилизационном. В рамках глобальной геополитики информационно-психологическая война и информационно-психологическая безопасность предстают как две грани захватившего информационное пространство геополитического противоборства, для которого, как писал еще в 1964 г. Г. Маклюэн, «земной шар теперь — не более чем деревня» [34]. Для цивилизационного подхода информационно-психологическая война и информационно-психологическая безопасность представляют научный интерес в той мере, в какой акторы цивилизационного противоборства (ими выступают в современном мире сложившиеся геоцивилизации — западная и славяно-православная, китайская и индская, арабо-мусульманская и тропическиафриканская, латиноамериканская) смогут предложить символический капитал культуры, выражающий образ национальной или наднациональной (цивилизационной) идеи. Цивилизационный код, образцы материальной, духовной и социальной культуры каждого из этих акторов в первую очередь находятся под информационно-психологическим воздействием.

С точки зрения глобальной динамики развития, процесс противоборства в информационно-психологической войне предстает разновидностью «большой» игры, в которой участвуют множество участников, ведущих борьбу за реализацию своих интересов, и, соответственно, может быть исследован с помощью теории игр. В таком случае мы должны ввести весь ход рассуждений о диалектической связи глобальной войны и глобальной безопасности шестого измерения в русло математической геополитики, одним из разделов которой, наряду с системным анализом и моделированием мировой динамики (А. А. Акаев, В. А. Садовничий и др.), является разработка игровых моделей в глобальной геополитике [35]. Выражая полное согласие с суждением И. А. Василенко относительно того, что в соответствии с новой информационной парадигмой судьба пространственных отношений между государствами все более определяется превосходством в киберпространстве, а в информационном противоборстве деформируется главный геополитический потенциал государства, т. е. упомянутый выше символический капитал культуры [36], отметим перспективность, на наш взгляд, моделирования геополитической динамики на основе методов теории игр (в частности, теории кооперативных игр). Рассмотрим это подробнее.

В настоящее время на евразийском континенте разворачиваются грандиозные проекты обустройства государств и народов, создания глобальной транспортной инфраструктуры и освоения новых источников энергетических и сырьевых ресурсов, природных богатств арктического пространства. Формы реализации этих проектов можно достичь только мирным, созидательным совместным трудом. Теория игр занимается изучением конфликтов, то есть ситуаций, в которых акторам необходимо выработать какое-либо решение, касающееся их всех. В теории кооперативных игр изучается весь крут вопросов об условиях и достижимых результатах взаимодействия акторов. Основными характеризующими признаками кооперативной игры как математической модели ситуации выступают:

• 1) наличие нескольких акторов;
• 2) неопределенность поведения акторов, связанная с наличием у каждого из них нескольких вариантов действий;
• 3) различие (несовпадение) интересов акторов;
• 4) взаимосвязанность поведения акторов, поскольку результат, получаемый каждым из них, зависит от поведения всех акторов;
• 5) правила поведения, которым должны следовать все акторы.

Кооперативные игры относятся к классу игр с ненулевой суммой, в которых акторы принимают согласованные друг с другом решения и создают коалиции (частным условием кооперативных игр может быть отсутствие коалиций). Любая коалиция представляет собой объединение двух или более акторов кооперативной игры на основе определенных договорных обязательств (раздел выигрыша, обмен информацией и др.). Далее будем рассматривать игры с переменным составом коалиций, что соответствует реальному положению дел. Примером тому служат растущий состав участников ЕАЭС, расширение круга задач участников ШОС (объединение ЕАЭС и «Экономического пояса Шелкового пути»), созревание качественно новых характеристик БРИ КС — ценностных, предлагающих миру историческую альтернативу миропорядку эпохи холодной войны в виде модели, в равной степени привлекательной как для развивающихся, так и для развитых стран [37].

Рассмотрим ряд конкретных примеров кооперативных игр, которые получаются в тех случаях, когда, в игре п акторов разрешается образовывать определенные коалиции. Обозначим через N множество всех акторов, N ={ 1, 2 … л>, а через S любое его подмножество. Пусть акторы из S договариваются между собой о совместных действиях в формате одной коалиции. Очевидно, что число таких коалиций, состоящих из г акторов, равно числу сочетаний из п по г, т. е. С^г_п, а число всевозможных коалиций равно:

Из этой формулы следует, что число возможных коалиций растет в зависимости от числа всех акторов в данной игре. Для исследования этих игр необходимо учитывать все возможные коалиции, и поэтому трудности исследований возрастают с ростом п. Образовав коалицию, множество акторов 5 действует как один актор против всех остальных, и выигрыш этой коалиции зависит от применяемых стратегий каждым из п акторов.

Приведенные примеры и решения могут быть использованы при разработке игровых моделей объективно складывающихся процессов коалиционного взаимодействия в указанных выше объединениях с целью принятия политических решений по обеспечению эффективности их деятельности, укрепления мер доверия при установлении полицентричного мира и устойчивого развития мирового сообщества. Вместе с тем в контексте всех предшествующих рассуждений мы с уверенностью должны утверждать, что информационно-психологическое противоборство в киберпространстве не только подвластно гуманитарной экспертизе, но и на основе теоретико-игрового моделирования взаимодействия государств и их коалиций будет разрешаться благодаря математическому объяснению индивидуальных и общих интересов.