Предисловие. 
История мусульманства

I

Предлагаемая здесь «История мусульманства» встречена I со стороны критики благосклонной оценкой; но в этой.

" ^ своей благосклонной оценке гг. критики расходятся: одни, в интересах популярности, желали бы, чтобы я ограничился переводами из Дози^[1], другие же, напротив, придают наибольшее значение тому, что написано здесь мной самим, и желали бы видеть в целой книге исключительно мои собственные исследования^[2]. Приходится мне поэтому объяснить, в силу каких причин я в свое издание включил переводы из Дози, несмотря на то что мне совсем легко было бы перепечатать вместо Дози свои давно готовые соответствующие статьи, которые помещены мной в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона («Мохаммед», «Коран» и проч.). Дело вот в чем.

В 1900/1901 академическом году совет профессоров специальных классов Лазаревского Института восточных языков предложил мне сверх моих профессорских обязанностей по кафедре арабской словесности взять на себя еще чтение лекции по истории мусульманского Востока вместо уходящего проф. Владимира Ивановича Герье, который, вступивши на трудную должность директора новооткрытых высших женских курсов в Москве, не нашел времени и возможности продолжать чтение лекций в специальных классах и указал профессорскому совету на меня как на желательного ему преемника. Все знают, что область арабской словесности и языка и область истории мусульманства — это две смежные научные области. Большей частью каждый арабист вместе с тем бывает и историком мусульманства; притом история Востока и арабская (т. е. общемусульманская) историография составляют даже обязательную, существенную часть магистерского экзамена по арабской словесности; а что касается, в частности, меня лично, то совету известно было, что я давно уже посвящаю изучению истории ислама и исламского Востока никак не меньше сил и времени, чем своей прямой и ближайшей специальности — арабской словесности. Правда, какой-нибудь большой, полный свод по истории Востока мной до тех пор не был еще издан (дело было в 1900 году), потому что еще не являлось для меня настоятельной необходимости в таком издании, однако отдельные работы или статьи по тому или другому вопросу печатались мной постоянно; уже тогда можно было отметить, например, мой «Очерк истории суфийства» (1892)¹, до 200 длинных и коротких статей в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (с 1893)^[3][4], незадолго перед тем вышедшую (1899) книжку «Мусульман ство и его будущность», которую очень благоприятно встретила критика, как русская, так и азиатская (в том числе ценная для меня арабская)¹, различные критические статьи и рецензии^[5][6] и т. п.; да кроме того, освещению различных пунктов восточной истории я нередко отводил устные лекции, читаемые мной студентам специальных классов при вступлении в тот или другой отдел арабской словесности, и разрабатывал известные моменты истории мусульманского Востока в ряде докладов, сделанных мной в Восточной комиссии Императорского Московского археологического общества (в которой я затем был избран и в секретари) или в больших работах, которые были уже готовы и написаны, но только не опубликованы^[7]. Таким образом, лестное для меня приглашение профессорского совета читать лекции по такой трудной кафедре, как «История Востока», не застало меня совсем врасплох, и я немедленно же, осенью 1900 года, приступил к чтению лекций. Тем не менее отсутствие у меня готового, написанного курса не преминуло кое в чем сказаться, особенно потому, что я не сумел взвесить сил своих слушателей. Среди них (в противоположность тому, что бывает обыкновенно в университете) не нашлось ни одного стенографа. Я в своих устных лекциях часто обращался к первоисточникам и пересыпал изложение обильными цитатами и множеством собственных имен, дат и мелких подробностей. Никто из слушателей не был в состоянии записать моих лекций надлежащим образом, и к экзаменам студенты института должны были, как выяснилось, остаться без учебного пособия. Моих отдельных печатных статей было для них недостаточно, да при разбросанности этих статей и неудобно было ими пользоваться, а рекомендованная мной объемистая, четырехтомная «История ислама» А. Мюллера (это — хороший компилятивный труд, изданный проф. Н. А. Медниковым за четыре года перед тем в русском переводе) оказалась в роли учебного пособия не совсем пригодной; к тому же «История ислама» А. Мюллера есть преимущественно лишь внешняя, лишь политическая история мусульманских народов. И вот как раз в это время профессор истории в Московском университете П. Г. Виноградов адресовал ко мне В. И. Каменского с просьбой проредактировать сделанный им с французского языка русский перевод Essai sur l’histoire de l’islamisme (Лейден, 1879) знаменитого P. Дози. Я не захотел отказать желанию своего прежнего учителя (семинарии которого и сам я некогда, в свои студенческие годы, посещал очень аккуратно), но, разумеется, лишь проредактировал бы, а не обрабатывал бы этот перевод. Между тем об этом узнали студенты института и попросили у меня разрешения издать немедленно, литографически, перевод В. И. Каменского, чтобы он мог им послужить частью экзаменационного пособия к моему курсу лекций. Хотя этот блестяще написанный Essai Дози успел в некоторых местах совершенно устареть (голландский оригинал вышел еще в 1863 году), я согласился на просьбу своих слушателей — однако имея в виду, что издание должно служить студентам для их научного экзамена, проредактировал перевод В. И. Каменского совсем иначе, чем проредактировал бы его в том случае, если б книга предназначалась просто для публики; так, я поместил в противовес первой главе Дози, которая больше всего устарела, одну главу из.

Muhammedanische Studien И. Гольдциэра, приписал от себя, там и сям, свои примечания и добавил некоторые, правда совсем еще коротенькие, экскурсы. В таком виде наскоро смастеренного экзаменационною пособия и появилось первое, литографированное издание «Истории мусульманства» в 1901 году. Издано было, кажется, всего около ста экземпляров — во всяком случае, едва ли больше, чем полтораста.

К концу года это первое издание разошлось, и В. И. Каменский попросил у меня разрешения воспроизвести его печатаю, причем даже преобладающую часть расходов по печатанию брал на свой счет. Я не нашел оснований отказать ему, но, чтобы не нарушать научного характера книги, уже принятого ею в студенческом издании, принужден был подвергнуть и перевод В. И. Каменского и вообще все 1-е, литографированное издание совсем новой своей обработке, а именно — поместить в параллель к первой главе Дози не одну, а целых две статьи из Muhammedanische Studien Гольдциэра, снабдить каждую главу Дози своими значительными разъяснениями, дополнениями, ссылками на источники и пособия (этого у Дози совсем нет), а где нужно — то и опровержениями, и написал несколько новых, дополнительных глав, которые отняли у меня даже довольно много времени. В результате вышло, что I — II части ныне предлагаемой «Истории мусульманства» оказались более чем наполовину моими. Профессорский совет специальных классов института постановил отвести для ее напечатания место в серии «Трудов по востоковедению, издаваемых при Лазаревском Институте восточных языков». Одна глава («Источники для истории Мохаммеда и литература о нем»), разросшаяся в довольно большое исследование, была после отпечатания нескольких листов извлечена отдельно и заменена другой, более короткой, а начало ее образовало собой особый (XIII) выпуск «Трудов по востоковедению».

Такова история появления этой книги.

ри своей огромной эрудиции, — пишет про меня один из критиков¹, — проф. Крымский отлично i мог бы написать совершенно самостоятельное сочинение по истории мусульманства; оно отличалось бы последовательностью изложения и цельностью, не говоря о других возможных достоинствах… Но… спасибо и за то, [что издано]: лучше дать публике и своим слушателям хоть что-нибудь, чем ничего". В ответ на этот доброжелательный и лестный для меня упрек позволю себе заметить: хотя первоначально, до получения рукописи В. И. Каменского, лично, пожалуй, не имел в виду издавать перевод из Дози, тем не менее, раз это уже случилось, то ведь книга Дози чересчур крупное и выдающееся явление в ориенталистике, чтобы кто-нибудь слишком мог сокрушаться о временной замене ею части моих лекций об исламе (которые к тому же со временем, после издания других, более настоятельных работ, появятся в свет своим чередом, да понемногу уже и появляются, только очень медленно). Вспомним, что, по замечанию авторитетнейшего русского ориенталиста академика барона В. Р. Розена, Essai sur l’histoire de l’islamisme «великого и знаменитого голландского ориенталиста Дози есть произведение, которое, несмотря на то что кое-где устарело, все еще должно считаться лучшим вполне общедоступным и художественным изложением духовной истории ислама… сжатая, но цельная картина внутренней истории ислама, как ее понимал один из замечательнейших ученых XIX века»^[8][9]. Август Мюллер, автор известного исторического свода Der Islam im Morgen und Abendland (имеющегося и по-русски под заглавием «История ислама») называет Дози «несравненным» (der unvergleichliche Dozy), «величайшим историком в области ислама и одним из величайших историков этого (XIX) столетия»¹, а по поводу стиля и изложения Дози (выразившегося особенно в Histoire des musulmans d’Espagne) Август Мюллер говорит: «Его проникновение, понимание и передача материала так умны и так художественны, что всякая попытка снова изобразить разработанный им в его Histoire период была бы по необходимости llias post Нотпетт (писать „Илиаду“ после Гомера)… И в литературном отношении это — первостепенное сочинение. Это — истинно художественное произведение, чтение которого доставляет высокое наслаждение»^[10]. Почти в тех же словах («die meisterhafte Darstellung») отзывается про изложение Дози И. Гольдциэр, один из самых ученых между современными арабистами и историками мусульманства; при этом самого Дози он титулует «der verewigte Dozy»^[11], что мы приблизительно можем перевести через «бессмертный». Три таких авторитетных голоса, как барона Розена, А. Мюллера и И. Гольдциэра (а я легко мог бы привести еще и другие), достаточно, полагаю, оправдывают меня в том, что в нынешнем издании «Истории мусульманства» оказывается Дози.

Ill

Р^оме критики печатной я встретился с другой, да;

леко не безынтересной критикой, которая вырази- яг X# лась в многочисленных письмах ко мне от интеллигентных российских мусульман — этих, как выясняется, главнейших читателей моих сочинений и изданий. Хотя эта критика не носит ученого характера, но она обнаруживает со стороны пишущих такой живой интерес к вопросам, затронутым в «Истории мусульманства», что я считаю позволительным и даже небесполезным ответить моим незнакомым корреспондентам. Почти все письма — в одном роде: после общих похвал они высказывают мне упрек за мое будто бы высокомерное (по другим — даже враждебное) отношение к тюркскому племени; некоторые, сверх того, умудряются уловить у меня пренебрежение также и к Мохаммеду, плохо мирящееся с моей симпатией к исламу, который основан не кем, как Мохаммедом. А один из этих интеллигентных мусульман пишет .мне следующее: «Раз Вы уважаете ислам как религию, раз Вы признаете его способным к высшему прогрессу и (в своем „Мусульманстве“) ставите его не ниже всех прочих положительных религий, зачем Вам понадобилось выкапывать относительно апостола ислама разные мелкие черты и подробности, а в особенности — чужие догадки (с. 59), которых не касается Дози и которые набожному чувству мусульманина могут быть неприятны, а в глазах известного круга читателей в состоянии даже набросить на Пророка неблаговидную тень? Разве не правильнее было бы подражать в подобных случаях ибн-Хишаму, который, нисколько не стараясь исказить историческую истину и избегая присочинять что-либо от себя, тем не менее счел приличным очистить редактированное им „Житие Пророка“ ибн-Исхака от ненужных подробностей? А в особенности Вам следовало бы проявлять полнейшую вежливость и осторожность в выражениях об основателе и главных исповедниках (тюрках. — А. Кр.) той религии, к которой, надо полагать, Вы сами еще недавно принадлежали…».

Не считая нужным занимать всех читателей не для всех занимательным вопросом о моем национальном происхождении и религии^[12], не желая также входить в пространные доказательства, что требования, предъявляемые мне моими читателям и — мусульманами, прямо антинаучны и неисторичны, считаю, однако, позволительным даже в научном издании раз навсегда прямо и выразительно заявить, что искать в моих сочинениях антипатию или высокомерное отношение к Мохаммеду может только умышленная злая воля, и если мной или кем другим выдвигаются на свет мелочные, скажем даже, темные черты в облике Пророка, то ознакомление с ними нисколько не должно, да и не может сделать Пророка менее симпатичным или менее почтенным в глазах тех, кто до знакомства с этими чертами относился к нему с симпатией и уважением. История Мохаммеда интересна, между прочим, как раз с той стороны, что в ней рисуется перед нами не бестелесный, бесплотный, совершенно идеализованный и невозможный образ, а живая личность — вдохновенный апостол, не лишенный, однако, в будничной жизни будничных человеческих слабостей и недостатков. Я с трудом понимаю, как это здравомыслящий мусульманин может думать, что иноверец, тоже здравомыслящий, окажется способен изменить благоприятное мнение о Мохаммеде и отвергнуть его трогательное и великое значение, если узнает от меня, что Мохаммед мог по временам совершать ошибки подобно всякому простому смертному, подобно заурядным людям. Разве умный человек способен забыть слова баснописца:

Орлам случается и ниже кур спускаться, Но курам никогда до облак не подняться?

Профессор Московской духовной академии С. С. Глаголев, в глубокой преданности которого христианству и православию никто не посмеет усомниться, вот как выражается о Мохаммеде, изучивши внимательно (в том числе и по нашей «Истории мусульманства») жизнь и деятельность Мохаммеда со всеми ее обнаруженными теневыми сторонами: «Он был религиозным энтузиастом, владевшим сильным даром слова. Он любил молиться Аллаху, он любил Аллаха милостивого и милосердного, и ему естественно было хотеть объединить в этой любви людей, прежде всего людей ему близких — жену, детей, родственников. Радость молитвы должна была внушать ему уверенность в успехе его предприятия… Он, безусловно, убедился в своем божественном посланничестве и свои убеждения и представления рассматривал как внушенные ему свыше Святым Духом… Несомненно, что в Мохаммеде жила могучая вера и в свое посланничество и во всемогущество Аллаха»^[13]. Так высказывается беспристрастный христианский богослов, познакомившийся со всеми, в том числе и теневыми сторонами истории Мохаммеда. Но положим, что и нашлись бы нерассудительные люди, которым человеческие слабости Мохаммеда представлялись бы несомненным опровержением ею апостольства; мусульманину и тогда нечего сердиться, а напротив, можно, в виде утешения, вспомнить подходящее место из Корана: «Они говорят: что это за апостол, который ест пищу и ходит по рынкам!» (Коран, 25: 8). Повторяя такие слова поносителей, Пророк не находил лучшей для них отповеди, как назвать тех, кто это говорил, сбившимися скитальцами, не могущими найти дороги (25: 10). Да и стоило ли ему говорить что-либо другое людям, не желающим понять той простой истины, что всякий, самый великий, самый возвышенный, самый вдохновенный и благородный человек имеет свои будничные и повседневные стороны? В Коране, кроме того, есть одно вполне утешительное для мусульманского чувства место, к которому мусульманин может с успехом применить вышеприведенные благоприятные слова проф. С. С. Глаголева, христианского богослова, т. е. того, «у кого есть знание Писания». Это место из Корана (13: 43), в котором Аллах по обычаю обращается к Мохаммеду от первого лица, есть следующее: «Неверующие говорят: „Ты не посланник!“ Скажи: „Достаточным свидетелем обо мне перед вами будет Бог и тот, у кого есть знание Писания“». Одним словом, у верующего мусульманина всегда найдется достойная отповедь против тех иноверцев, которые вздумали бы низко ценить Мохаммеда за его обыденные черты. А уж совсем не понимаю я, каким образом неприятные ощущения или соблазн мог бы при чтении очеловеченной истории Мохаммеда возникать в душах самих мусульман. Ведь Мохаммед вовсе не желал слыть перед своими последователями ни за божество, ни за ангела: «Скажи: я такой же человек, как и вы, но только мне посылается вдохновение» (Коран, 18: 110; 41: 5); «Не скажу вам, что я ангел» (6: 50). В том стихе Корана (3: 138), который мусульмане узнали уже после смерти Пророка из уст Абу-Бакра¹, Бог говорит: «Мохаммед — не больше как апостол, раньше которого были и другие апостолы; неужели, если он будет убит или умрет, вы обратитесь вспять?!» Сообщивши этот стих, АбуБакр прибавил: «Итак, добрые люди, кто из вас поклонялся Мохаммеду, тот пусть знает, что Мохаммед умер, а кто поклонялся Богу, тот пусть знает, что Бог жив и не умрет»^[14][15]. Перефразируя эти слова, я мог бы сказать недовольным мной мусульманам: «Кто поклонялся Мохаммеду, воображая, что он бесплотный и безгрешный ангел или Бог, тот пусть из истории узнает, что такого Мохаммеда и не бывало, а кто поклонялся Богу, апостолом которого был Мохаммед, тот пусть знает, что Бог безгрешен».

Отклоняю я от себя и другое обвинение этой категории моих читателей-мусульман — будто бы я враждебно отношусь к симпатичной, искренней, нелживой, добросовестной, трудолюбивой тюркской расе, с которой я к тому же сам связан известными узами крови. Никакой враждебности к ней я нигде не провожу, а говорю только следующее. В силу многих исторических, экономических, климатических, бытовых и пр. причин тюркская раса не развила в себе большой способности к отвлеченному мышлению и не успела переработать свою умственную недаровитость в даровитость, а потому, когда тюрки пользуются политической самостоятельностью, которая благоприятствует сохранению в них косности, они мало двигаются вперед по пути прогресса и обнаруживают узкий, обыкновенно наступательный религиозный фанатизм, которого — заметим — бывает гораздо меньше или вовсе не бывает у мусульман нетюркской расы. В Турецкой (Османской) империи массовая резня христиан — самое обычное дело, и план всеобщего, поголовного избиения подданных-христиан, рассматривавшийся в Диване, например, в 1519 году, при султане Селиме I, том самом, который в 1513 году казнил 40 000 шиитов свбего государства, охотно проводится, но лишь по частям, и в нынешней Османской империи — этом рассаднике мусульманского фанатизма, застоя и всякой несправедливости. Часто приходится слышать мнение, будто причиной турецкого фанатизма является сам ислам, в котором фанатизм есть якобы религиозный догмат. Я же утверждаю, что истинной причиной фанатизма у тюрков, равно как и у других неразвитых и недаровитых рас (например, берберов и африканских мавров), является вовсе не сам ислам, которого они держатся. Очень возможно, что, прими эти мусульмане христианство, они, в силу своей нелюбви к мышлению, односторонне развили бы евангельский тезис: «Повеждь церкви; аще же и церковь [он] преслушает, буди тебе, якоже язычник и мытарь» и сделали бы из принятого ими христианства такую же нетерпимую, фанатическую и ретроградную религию, в какую они обратили свой нынешний ислам. Эту простую и для всякого историка и этнографа очевидную мысль, т. е. что в так называемом исламском (recte турецком) фанатизме виноват вовсе не ислам как религия, а виноваты лишь тюркские расовые и исторически нажитые черты, которые, однако, подаются и исчезают с падением политической самостоятельности тюрков и с переменой исторических и бытовых условий их жизни, — мысль, развитую мной довольно обстоятельно в книжке «Мусульманство и его будущность», — я несколько раз подчеркивал также в нынешней «Истории мусульманства». Оказывается, что она истолкована в смысле вражды к тюркам! Нет! Осуждать фанатизм, косность и общественную несправедливость тюркских государств, признавать тюрков малоспособными к правлению государством, где есть подданные-иноверцы, и малоспособными к прогрессированию при наличности политической самостоятельности, но в то же время (как я это не раз делаю) воздавать должную дань несомненным позитивным качествам тюрков — да разве это значит не любить тюркской расы? Конечно, не значит. Напротив, именно из чувства глубокой симпатии к тюркскому племени, во многих похвальных душевных качествах которого (по крайней мере, жительствующего в российских пределах) я имел случай много раз убеждаться, заставляет меня спокойно говорить, что самостоятельное существование Османского государства (внутри которого я и сам пожил достаточно и историю которого я должен был внимательно изучить, просто даже в силу своих профессорских обязанностей) есть великое горе для всего мусульманского мира вообще и для самих османов в частности. Я думаю, что каждый искренний турецкий патриот обязан, подобно ветхозаветному Иеремии, молить Бога о крушении своего османского Сиона, т. е. Исламбула, хотя бы затем сердцу его пришлось от этого плакать плачем Иеремииным. А уж с моей стороны высказывать эти идеи — никак не значит быть врагом симпатичного в других отношениях тюркского племени. Мои лестные отзывы о таких передовых, образованных тюрках, как, положим, г. Гаспринский, читатель может прочитать, например, на с. 271.

IV.

звинившись перед читателем-немусульманином за вы- Й шеприведенное длинное отступление, совершенно излишнее с точки зрения научной, хотя далеко не излишне и небесполезное с точки зрения просто человечной, я дальше могу перейти к предмету и дам указание некоторых замеченных недосмотров и опечаток, равно как сделаю коекакие дополнения или разъяснения по поводу каждой отдельной главы.

Ч. I, глава I: Первоначальная религия Аравии (с. 41 — 56). Как я уже упомянул, глава эта и там и сям, особенно на с. 45—47, где повторены по вопросу о происхождении древнеарабской религии идеи егце Шпренгера (не оставленные, впрочем, довольно долго некоторыми общими историками религий — ср. Тиле), к настоящему времени является совсем устаревшей, и оттого в виде вступления к ней мной предпослан читателю совет — познакомиться прежде, чем читать ее, с первым отделом статьи Гольдциэра, напечатанной у нас ниже. Помещение мной в «Истории мусульманства» статей Гольдциэра избавило меня от необходимости полемизовать с упомянутыми 45—47-й страницами Дози, и в общем мои редакторские примечания к первой главе нашей «Истории мусульманства» оказываются довольно скудными, в противность моим обильным редакторским примечаниям и сноскам в дальнейших главах. Что же касается с. 48 — 54, где Дози дает картину религиозного состояния Северной Аравии в VI веке, т. е. в эпоху как раз перед появлением Мохаммеда, то, хотя эта картина и встречала ограничения и оговорки, в общем она, однако, остается непоколебленной, и я не считал нужным умерять ее; ср. слова Гольдциэра (у нас с. 299) и резюме А. Мюллера в его «Истории ислама» (СПб., 1895, т. I, с. 54−55).

Главы II—III: Мохаммед до бегства и Мохаммед после бегства (с. 57—143). Обе эти интересные главы, лишенные у Дози научного аппарата и иногда чересчур краткие, я постарался в изобилии пополнить, избегая, однако, ненужного балласта, разными примечаниями и ссылками, применительно к потребностям или пользе моих слушателей. Дополнения делались мной преимущественно в виде подстрочных сносок, и реже введено мной кое-что в контекст самого Дози: в большом количестве привнесены в скобках хронологические даты, на которые Дози вообще скуп, и т. п. Для ускорения своей редакционной работы я воспользовался, между прочим, теми данными, которые были давно уже собраны мной в моей печатной статье «Мохаммед», помещенной в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона; многие ссылки, сделанные мной здесь, в «Истории мусульманства», буквально заимствованы мной из той моей статьи. Но так как сверх данных, заключенных в ней, я делал еще другие дополнения, то у меня произошла маленькая непоследовательность в цитировании одного из главных источников истории Мохаммеда, именно — ибн-Хишама: оказывается (я это заметил уже после отпечатания книги), что мои ссылки на ибн-Хишама иногда относятся к арабскому оригиналу, изданному Вюстенфельдом в одном томе с непрерывающейся пагинацией, иногда же относятся к двухтомному немецкому переводу Вейля, где каждый том имеет свою особую пагинацию. Причина — та, что в своей прежней статье «Мохаммед», предназначавшейся не для ориенталистов, а для обыкновенных читателей, чуждых знания восточных языков, я для всех ссылок, естественно, пользовался доступным для читателей немецким переводом, а не арабским оригиналом, и теперь по забывчивости перенес также в «Историю мусульманства» буквально эти самые ссылки; новые же в силу привычки невольно делал уже по арабскому подлиннику. К путанице, однако, эта непоследовательность привести не может, если только читатель будет помнить тот вышеотмеченный факт, что Вюстенфельдово арабское издание текста заключено в одном томе, тогда как перевод Вейля разбит на два тома, и что, следовательно, если у меня встречается обозначение только страницы, то такая ссылка относится к арабскому тексту, а если сверх цифры страницы оказывается у меня обозначен и том (I или II), то ясно, что речь идет о немецком переводе Вейля¹. В силу опять-таки забывчивости я два раза (на с. 123) ссылаюсь на страницу книги не ибн-Хишама, а «ибн-Исхака»; кажется, едва ли надо прибавлять, что я в этом случае имею в виду только того ибн-Исхака, который нам известен в редакции ибн-Хишама (ср. с. 76) и что, значит, цифра страницы указывает на печатное издание Вюстенфельда.

Глава IV: Источники и пособия для изучения истории Мохаммеда (с. 144—163) может быть пополнена еще (на с. 163) ссылкой на недавнюю статью проф. Глаголева, о которой я уже упоминал здесь в предисловии (с. 27).

Ч. II, главы II—III: Идеалы староарабские и идеалы Мохаммеда (с. 296—354) и Арабские племенные отношения и ислам (с. 355—437) в высшей степени ученою и авторитетною востоковеда И. Гольдциэра заимствованы, как уже сказано, из первого тома ею драгоценною труда: Muhammedanische Studien (Галле, 1884), с. 1 — 34, 35—100^[16][17]. К очень важной рецензии Нёльдеке в W. Z. К. М., которую я отметил в сноске на с. 39, может быть с пользой присоединена рецензия в Zeitschr. d. Deutsch. Morg. Gesellsch., т. 36, с. 720 сл., где дан обзор книги тоже Гольдциэра Iszlam, изданной им на венгерском языке и предшествовавшей в популярном виде его (повторяю) драгоценным, но тяжело написанным Muhammedanische Studien, из которых взяты наши две статьи. Кстати, что касается тяжеловесного стиля Гольдциэра, чересчур «научного» даже для языка немецкого, то в русском переводе этот стиль мной совсем устранен в первой из двух названных статей, т. е. в «Идеалах староарабских и идеалах Мохаммеда»; при переводе этой статьи я везде вновь переделывал ее язык, разбивая длинные подчинительные периоды Гольдциэра на цепь самостоятельных, коротких сочинительных предложений, заменяя также отдельными предложениями сложные, насильно втиснутые вводные эпитеты и наречия, и т. д., и т. д. Но ко второй статье: «Арабские племенные отношения и ислам», первую половину которой перевел преимущественно Б. Э. Блум, я далеко не везде имел прямое отношение (см. сноску на с. 355), а переводчик не решился сам переделывать ее, боясь, что у него для этого нет достаточного, твердого знания предмета^[18], и потому на ней (т. е. на первой половине) сильно и невыгодно отразился тяжелый, местами очень запутанный стиль автора; кроме того, я вообще должен напомнить (ср. ту же сноску и еще сноску на с. 394), что с. 355 — 394 печатались не только без моего редактирования, но даже без моей корректуры, и я за них, следовательно, не могу в каком бы то ни было отношении принять на себя ни «эвентуальных» похвал, ни ответственности. Далее, с. 394 — 401, переведенные тоже Б. Э. Блумом, уже подверглись моей редакции и в целях облегчения для читателей некоторой стилистической переделке (см. ссылку на с. 394), но переделке подверглись не сплошной. Только перевод с. 401—437, т. е. уже второй половины статьи Гольдциэра, я мог бы считать почти исключительно своим (ср. сноску на с. 402), однако не в такой степени, как перевод предыдущей статьи Гольдциэра, и потому безусловно полной ответственности за него я не беру на себя; замечу только, что уничтожение длинных периодов, свойственных языку многоуважаемого И. Гольдциэра, производилось мной в этой второй половине довольно усердно. Я был бы очень благодарен тем из читателей, которые, заметивши в переведенных из Гольдциэра статьях какие-нибудь места неудобопонятные или просто не совсем складные, сообщили мне об этом письменно¹, чтобы в следующем издании «Истории мусульманства» такие места могли быть исправлены, на вящую пользу читателям^[19][20].

Ссылки Гольдциэра удержаны целиком, с посильной лишь заменой той восполненной латиницы, которую употребляет Гольдциэр для точного транскрибирования арабских текстов, посредством азбуки русской (в петите совсем невосполненной), согласно с средствами типографии. Раскрывать все многочисленные сокращения, которых придерживается Гольдциэр при цитировании заглавий и имен арабских авторов, равно как европейских востоковедных изданий, я считал излишней тратой места и времени, потому что читатель-неспециалист ограничится чтением только самих статей и не будет справляться с ссылками на источники, а читателю-специалисту (например, студенту-восточнику или мусульманину) все сокращения Гольдциэра довольно легко делаются понятными из контекста, из общей связи изложения; только очень немногие из его сокращенных обозначений я передавал полно (например, лаконическое «В» я везде переделывал на «Бохарий»).

Остается мне сказать еще несколько слов о принятой мной русской транскрипции арабских слов и имен. Ввиду того что средства типографии по отношению к буквам с подстрочными и надстрочными знаками были довольно ограничены, особенно при печатании первой части нашей книги, мне пришлось довольствоваться в большинстве случаев транскрипцией лишь приблизительной; к тому же при историческом, не филологическом изложении не было настоятельной необходимости всюду гоняться за чересчур точным воспроизведением всех арабских звуков. Поэтому, например, русская буква «г» передает собой не только арабский ?, но изредка и арабское ⁰ (h), которое, впрочем, обыкновенно воспроизводится у меня посредством буквы «х». Впрочем, буквой «г» для передачи «(h) я пользовался, повторяю, лишь изредка: почти везде звук h (кроме, понятно, цитат) воспроизведен мной через «х». Это же русское «х» по необходимости служит также к обычному обозначению арабских букв (или звуков)? и ?. Буква? транскрибируется чаще всего через «дж»; иногда же несмотря на то что я сам не так еще давно, когда в арабской журналистике возгорелась распря о стариннейшем произношении буквы? , обширно доказывал большую старинность произношения «дж» над «ж»^[21], все же невольно подчинялся и обычному произношению арабов Сирии и Палестины, е которым я сроднился в живом разговоре, и оттого у меня частенько попадается для? транскрипция «ж»; а Б. Э. Блум, как мой усердный ученик, кроме того, изучивший живую арабскую речь тоже среди населения Сирии, передавал букву? в своей части перевода из Гольдциэра почти исключительно через русское «ж» и лишь в виде исключения через «дж». Тщательнее всего, разумеется, соблюдена мной точность и систематичность русской транскрипции при передаче русскими буквами цитат на арабском языке. Что же касается отдельных технических терминов и собственных имен, то, когда такое слово попадается первый раз, оно обыкновенно дается мной в более тщательной транскрипции, с надстрочными и подстрочными знаками, с обозначением хамз, айнов, долгот гласных и т. п. (а если в слове все слоги краткие, то я обозначаю сверх того и ударение); для большей вразумительности я рядом привожу и подлинное арабское начертание, арабскими буквами. Однако при дальнейшем изложении я, чтобы не затруднять типографию и, быть может, даже читателя, опускаю в данном слове или имени те надстрочные и подстрочные знаки, которые несвойственны русскому правописанию, и привожу слово в более простом, менее затейливом виде; ср. такой же прием у великого Т. Нёльдеке в его, например, Das iranische Nationalepos¹. Все-таки при частом повторении данного слова у меня изредка всплывает опять точная или более точная его транскрипция, чтобы читатель не забывал, как он должен был бы произносить это слово по-правильному; в таком приеме я подражал Г. Флюгелю^[22][23]. Свои воззрения на неоднородность русской транскрипции и на простительность такой неоднородности я мотивировал в другом месте^[24]. Что иногда я делал также уступку укоренившемуся у русских произношению и писал, например, «Мохаммед» вместо правильного «Мохаммад» — в этом, кажется, я могу и не оправдываться; во всяком случае, нелепой форме «Магомет» (что читают «Magomet») я делать уступку не считал возможным.

Питаю надежду, что следующее издание «Истории мусульманства» будет исполнено без спешки и с такой тщательностью, при которой уже излишними будут всякие предисловия и оговорки. А пока что, в напутствие этому второму, все еще предварительному изданию, напомню для своего оправдания слова малорусской приповедки: «Хоч и щербатый кивш, а без него ще гирш».

А. Крымский

Москва, 23 января 1904 года.

Часть 1

• [1] Ср. особенно «Русские ведомости», 1903, N5 41 (рец. г. М-го).
• [2] Особенно ясно это высказано в еженедельном воскресном приложе нии к «Новому времени», 1903, N° 9870, с. 9 (рец. Н. Орлова). Ср. ещеученый арабский журнал, 1903, № 16, с. V4 о (в тех экземплярах журнала, которые предназначены не для Османской империи), и в № 23,с. > ^ * • _ И. > (с урезками).
• [3] В 1-м вып. II тома «Древностей восточных» (вышел в 1896 году).
• [4] Статьи большие по объему: Мохаммед, Коран, Сунна, Шиитство, Халифат, Омейяды, Хариджиты, Персия, Персидская литература, Исма-илиты, Суфизм, Мавры, Курды, Сельджуки, Марониты, Семитские языки, Сирийский язык и литература и т. п.; сверх того, разумеется, мноюдано в Энциклопедическом словаре много больших статей об отдельныхарабских, персидских и турецких историках, поэтах и вообще литераторах.
• [5] Единственным диссонансом была туркофильская рецензия в «Каспие», 1899, № 59, которая, впрочем, представляет исключительно интерес курьеза по своей поразительной, девственной невежественности, не стыдящейся, однако, выступать печатно.
• [6] По-русски — преимущественно в «Этнографическом обозрении», непо-русски — больше всего в разных австрийских изданиях.
• [7] Я, впрочем, позволял другим пользоваться ими в рукописи. Так, мое рукописное исследование об исмаилитской секте предоставлено было мной вруки гр. А. А. Бобринского, когда он писал свою работу об исмаилитах впределах России («Этнографическое обозрение», 1902), это им и в предисловии оговорено.
• [8] H. Орлов в воскресном приложении к «Новому времени», 1903,№ 9870. с. 9.
• [9] Записки Восточною отделения Императорского русского археологического общества, т. III (1888), с. 386.
• [10] Der Islam im Morgen und Abendland, von Dr. A. Muller, т. I, Берлин, 1886, предисловие, с. V (в Онкеновской серии: Allgemeine Geschichte inEinzeldarstellungen). В русском переводе предисловие выпущено. 2 История ислама, пер. с нем. под ред. Н. А. Медникова, т. IV, СПб., 1896, с. 6.
• [11] Muhammedanische Studien von Ignaz Goldziher, 1-er Theil, Галле на3., 1889, с. 89.
• [12] Впрочем, если кому-нибудь это может быть любопытно, тому могусообщить в сноске, что Крымские уже более двухсот лет не мусульмане, иза эти двести лет кровь их до такой степени растворялась белорусскими, северно-малорусскими и другими примесями, что не только по моему национальному самосознанию, но даже, но физическому, антропологическомутипу нет оснований причислять меня к татарам настолько, чтобы говоритьо «недавней» моей принадлежности к племени «главных исповедников"мохаммеданской веры и связывать меня законами деликатности в моихсуждениях об этом племени (к которому я, впрочем, сам питаю большуюсимпатию) и в суждениях о его вере.
• [13] «Ислам» С. С. Глаголева, в «Богословском вестнике», 1903, ноябрь, с. 444—445, 446—447, 450. Серьезная и продуманная статья. Вызвана она, по-видимому, появлением нашей «Истории мусульманства», но имеет совершенно самостоятельное значение.
• [14] Табари, лейденск. изд., серия I, т. IV, с. 1816; изд. Козегартена, ч. I, с. 4.
• [15] Там же.
• [16] В издании Вюстенфельда тоже, пожалуй, имеется второй том, но онсостоит исключительно из вариантов и приложений, и никто из ориенталистов при цитатах не делит текста Вюстенфельдова издания «Жития Пророка» на два тома. Этот 2-й Вюстенфельдов том нигде, притом мной здесьи не цитируется.
• [17] Как относится наука к трудам Гольдциэра, см. у меня в «Историиарабов», с. XI сл. (М., 1903).
• [18] Тогда Б. Э. Блум был еще студентом специальных классов Лазаревского института. Теперь он — секретарь российского консульства в Астрабаде (в Персии).
• [19] Адресовать письма прошу в Москву. Лазаревский институт восточныхязыков, мне.
• [20] Для более легкого чтения статьи Гольдциэра мной помещен в отделеоглавления к «Истории мусульманства» целый конспект из нее, позволяющий читателю легко усвоить всю суть статьи.
• [21] См. мою статью в бейрутском журнале, «11, 1898, № 11, с.? А V и сл.: ^ 1-й1
• [22] Grundriss der iranischen Philologie (Страсбург, 1896), с. 130, вступительное примечание.
• [23] См., например, предисловие к его Geschichtc dcr Araber bis aut denSturz des Chalifats (Лейпциг, 1864), с. VII.
• [24] См. мое предисловие к моей обработке: «Семитские языки и народы», М., 1903 («Труды по востоковедению», вып. V), с. X.