Презумпция невиновности в уголовном судопроизводстве российской империи после судебной реформы 1864 года: правовые основы, содержание, гарантии

Презумпция невиновности в уголовном судопроизводстве Российской империи после судебной реформы 1864 года: правовые основы, содержание, гарантии.

Судебная реформа 1864 года, явившаяся важным этапом в истории развития российского уголовного процесса, стала следствием перехода российского государства к обществу индустриального типа и изменения отношения к защите прав личности¹, что привело к отказу от сословности, чрезвычайной множественности форм уголовного судопроизводства^[1][2] и судебных инстанций^[3], письменности, тайности, формальной системы оценки доказательств и к введению смешанного типа уголовного процесса со свободной оценкой доказательств, к реформированию судебной системы, созданию независимой адвокатуры.

В указе Александра II Сенату говорилось, что реформа направлена на «водворение суда скорого, правого, милостивого и равного для всех», с тем чтобы «возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность и вообще утвердить в народе … то уважение к закону, без коего невозможно общественное благосостояние и которое должно быть постоянным руководителем действий всех и каждого»¹.

В результате судебной реформы 1864 года инквизиционный тип уголовного процесса уступил место смешанному, в основе которого лежали качественно иные начала.

В отличие от ряда других важнейших основ (принципов) уголовного судопроизводства презумпция невиновности (хотя и в формулировке, далекой от современной) была известна российскому законодательству и до судебной реформы 1864 года.

Согласно ст. 91 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1866 года «наказание за преступление или проступок, а в тех случаях, когда оное в законах постановлено и за покушение на преступление, или приготовление к нему, или же и за самый на оное умысел, может быть определено судом только тогда, во-первых, когда содеяние преступления или проступка, или же покушение на оные, или приготовление к ним, или существование преступного умысла несомненно доказаны; во-вторых, когда притом содеянное или умышленное должно быть вменено подсудимому или подсудимым в вину»^[4][5].

Эта же норма ранее содержалась в ст. 97 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года^[6].

Различие в применении презумпции невиновности до и после судебной реформы 1864 года заключалось в способах доказывания. Например, до 1864 г. «многое в уголовных делах предполагалось для суда установленным без представления конкретных доказательств; современное правовоззрение требует, чтобы уголовная вина была точно установлена во всех моментах как внешнего, так и внутреннего ее состава»^[7].

Оценивая дореформенное законодательное регулирование рассматриваемого принципа, П. И. Люблинский отмечал, что «было бы несправедливо обвинять законодателя в невнимании к защите невинности», напротив, «наследием всех забот законодателя об интересах обвиняемого явилось появление в Своде законов (т. XV, ч. 2) множества статей, направленных на ограждение невинности и на защиту обвиняемого от притеснений»¹. Например, привод должен был быть чиним «с возможною осторожностью», и при провождении обвиняемых «надлежит обходиться с ними, как с людьми, кои еще не осуждены, и по следствию и суду могут быть найдены невинными» (ст. 1004,1005); никто не должен был быть присужден к наказанию «без точных доказательств или явных улик в преступлении» (ст. 1169).

В Уставе уголовного судопроизводства презумпция невиновности не закреплялась. Это было вызвано следующими обстоятельствами. При разработке Устава предполагалось включить в него специальную главу о силе судебных доказательств, ст. 2 которого гласила: «Подсудимый признается невинным, доколе противное не будет доказано. Всякое сомнение о вине или о степени виновности подсудимого объясняется в его пользу»^[8][9]. Однако глава эта не была включена в окончательный вариант Устава вследствие признания не соответствующей новым правилам доказывания, основанным не на легальной (формальной) теории доказательств, а на оценке доказательств по внутреннему убеждению, и положение о презумпции невиновности также не вошло в окончательный текст^[10], что не влияло на признание его одним из основных начал (принципов) уголовного судопроизводства.

Принцип презумпции невиновности, не будучи прямо закреплен в Уставе уголовного судопроизводства, тем не менее проявлялся в следующих положениях закона:

• 1) в правилах о распределении бремени доказывания, изложенных в ст. 3—5 УУС, которые указывали, на кого возлагалось (или кому предоставлялось) обличение обвиняемого перед судом:
  • — на прокуроров и их товарищей — по уголовным делам, подведомственным общим судебным установлениям (ст. 4 УУС);
  • — на частных обвинителей — по уголовным делам, подведомственным общим судебным установлениям, которые возбуждались не иначе как вследствие жалобы потерпевшего от преступления или проступка лица и которые могли быть прекращены примирением (ст. 5 УУС);
  • — на потерпевших от преступных действий частных лиц, а также полицейские и другие административные власти в пределах, установленных законом, — по уголовным делам, подведомственным мировым судебным установлениям (ст. 3 УУС).

Из указанных правил и следовал вывод, что бремя доказывания возложено на обвинителя. «Это правило, — отмечал В. Л. Владимиров, — должно быть выведено, невзирая на то, что следствие производится не обвинителем, а следственным судьей, и притом всесторонне; невзирая … и на то, что как заключение о прекращении следствия, так и заключение о предании суду постановлено … под контроль судебной власти»¹.

При этом действовал абсолютный запрет переложения доказывания невиновности на обвиняемого (например, ст. 406, 683—685 УУС) (в отличие от английского процесса, где это было возможно при определенных условиях: «Государство должно доказать виновность человека, привлеченного к суду. От обвиняемого никаких доказательств требовать нельзя, как нельзя требовать от человека, чтобы он добровольно, собственными руками, лишил себя жизни»^[11][12]).

Случаи переложения в правоприменительной практике на подсудимого доказывания его невиновности подвергались обоснованной критике. Так, И. В. Михайловский, указывая на недостатки осуществления правосудия земскими начальниками после их введения в 1889 г., отмечал: «Прибавим к этому отсутствие юридического образования и вполне естественное стремление административного чиновника толковать всякое сомнение в пользу администрации, и мы поймем, что за ничтожными исключениями привлечение кого-либо … у земского начальника к ответственности … равносильно осуждению. Как часты, например, обвинительные приговоры, основанные единственно на том, что обвиняемый лично известен земскому начальнику, как „вредный человек“, от которого надо избавить население. Из массы примеров, имеющихся в моем распоряжении, укажу на осуждение земским начальником 9 уч. Е. уезда крестьянина X. в тюрьму на год за конокрадство; приговор мотивирован так: „Обвиняемый не мог представить никаких доказательств своей невиновности и, кроме того, вполне известен, как человек, безусловно испорченный и вредно влияющий на местное население“»¹.

В силу недопустимости переложения обязанности доказывания на обвиняемого действовало правило о том, что отвечать на вопросы (давать показания) — право, но не обязанность подсудимого, а потому домогаться, а тем более вымогать у него сознание законом запрещалось^[13][14]. Поэтому же подсудимому, не признавшему себя виновным, никто из судей не мог предлагать вопросов, так как давать пояснения было его правом, но не обязанностью^[15];

• 2) возложение бремени доказывания не обвинителя не исключало права стороны защиты доказывать невиновность обвиняемого, которое обеспечивалась правом представлять доказательства и участвовать в их исследовании, доводить до сведения суда свою позицию, приносить жалобы на приговор и др.;
• 3) еще одно положение доказательственного права, вытекающее из презумпции невиновности, — правило толкования неустранимых сомнений в виновности лица в пользу обвиняемого (in dubio pro гео), — первоначально было заложено в римском праве, а в России — выражено в Наказе императрицы Екатерины II словами: «Лучше освободить от наказания десять виновных, нежели приговорить одного невинного»^[16].

В период действия судебных уставов 1864 года данное правило проявлялось: а) в отказе от самой востребованной разновидности приговора дореформенного процесса как оставление в подозрении (absolutio ab instantia), который был ближе к обвинительному, а не к оправдательному приговору, так как ограничивал права подсудимого¹. Приговоры об оставлении в подозрении выносились по 87,5% дел^[17][18].

Указанная форма приговора, продолжавшая существовать и после издания Судебных уставов 20 ноября 1864 г., была окончательно отменена законом 12 июня 1886 г. и сохранялась в последующем (наряду с формальной системой оценки доказательств) только в Финляндии, где суд, если не признавал возможным возложить на обвиняемого очистительную присягу, не постановляя оправдательного приговора, оставлял дело до будущего времени, «когда оно, может быть, раскроется»^[19];

б) в положении о том, что если голоса присяжных заседателей делятся поровну, то принимается то мнение, которое последовало в пользу подсудимого (ст. 813 УУС).

В обоих случаях принятие соответствующего решения диктовалось правилом толкования неустранимых сомнений в пользу обвиняемого.

Не делая ссылок на закон, М. В. Духовской писал: «Для обвинения должно быть представлено столько доказательств, чтобы они могли исключить сомнение в глазах судьи. Всякое сомнение, по судебным уставам, должно быть растолковано в пользу подсудимого, он должен быть оправдан»^[20].

В свою очередь, А. П. Чебышев-Дмитриев отмечал: «Суд, решающий дело по существу, должен оправдать обвиняемого, если встречается основательное сомнение в его виновности»^[21].

Нередко положение о толковании сомнений в пользу обвиняемого включалось в содержание правила о «некоторых льготах».

• (благоприятствовании) защите, направленного на уравнивание положения обвиняемого (наряду с другими составляющими: признанием, что равенство голосов присяжных заседателей должно вести к решению, благоприятному для подсудимого (ст. 769, 813, 814); правом последнего слова (ст. 748 УУС); более быстрым исполнением оправдательных приговоров (ст. 819 УУС) и их большей прочности по силе (180, 818, 935 УУС) (М. В. Духовской¹, А. А. Мирлес^[22][23], И. Я. Фойницкий^[24]);
• 4) в положениях УУС о том, что никто не может быть наказан за преступление или проступок, подлежащие судебному ведомству, иначе как по приговору надлежащего суда, вошедшему в законную силу (ст. 14), и что судьи должны определять вину или невинность подсудимого по внутреннему убеждению, основанному на обсуждении в совокупности всех обстоятельств дела (ст. 766).

Хотя указанные правила тесно связаны с презумпцией невиновности, они в большей степени относятся к другим принципам — осуществления правосудия только судом и независимости суда (от административной власти), — что не только соответствует современным представлениям об указанных принципах, но отмечалось и в пореформенной процессуальной литературе^[25].

Так, И. Г. Щегловитов разделял два самостоятельных принципа — презумпция невиновности и требование, чтобы уголовный процесс был завершаем судебным приговором, по которому подсудимый был бы осужден или оправдан^[26].

Между тем Н. Н. Полянский указывал, что данные положения закрепляют условие обеспечения независимости судебной власти в виде запрета администрации входить в рассмотрение судебных дел, каковой содержался и в «Основных положениях преобразования судебной части в России»: «Власть судебная, рассмотрение уголовных дел и постановление приговоров принадлежит судам без всякого участия властей административных» (ст. 5 Основных положений)¹.

О том, что в указанных правилах проявлялся не столько принцип презумпции невиновности, сколько принцип осуществления правосудия только судом, свидетельствует обсуждение проекта Основных положений в Государственном совете, в ходе которого принц Ольденбургский и граф Панин предлагали предоставить администрации право самостоятельно налагать наказания без передачи дела в суд при невозможности представить доказательства вины подозреваемого, но при уверенности, что оставление подозреваемого на свободе создает опасность для общества. И хотя это исключение было отвергнуто Государственным советом, в последующем не удалось полностью избежать вмешательства администрации в дело правосудия: в соответствии с Положением от 14 августа 1881 г. о мерах к ограждению государственного порядка и общественного спокойствия в местностях, объявленных в исключительном положении, главным начальствующим лицам было предоставлено право налагать в административном порядке взыскания (включая арест до 3 мес) за нарушение изданных ими обязательных постановлений; а согласно Высочайшим повелениям от 11 июня 1880 г., 10 июня 1881 г. и 18 января 1901 г. был введен административный порядок разрешения дел о заочном оскорблении Величества или о «составлении и распространении письменных или печатных сочинений или изображений, оскорбительных для членов Императорского дома»^[27][28]. Кроме того, в 1889 г. основные положения судебной реформы были существенно поколеблены введением должностей земских участковых начальников.

Практика применения ст. 14 УУС также свидетельствовала о том, что значение этой нормы понималось как осуществление правосудия только судом. Например, по одному из дел Сенат разъяснил, что наложение на обвиняемого взыскания административным распоряжением градоначальника после привлечения его полицией в установленном порядке к суду и постановления о нем приговора мировым судьей, мотивированное излишней продолжительностью установленных судопроизводственными уставами сроков обжалования приговоров, будто бы препятствующих принятию своевременно мер исправления допущенных в домах обвиняемого беспорядков, прямо не соответствует ст. 14 УУС и не находит достаточных, подтверждающих его оснований ни в законоположениях об общих правах, ни о чрезвычайных правах, предоставленных С.-Петербургскому градоначальнику¹. Тем же решением признавалось и важное значение этой статьи для обеспечения прав обвиняемого.

• [1] См.: Верещагина А. В. Реформа уголовной юстиции 1864 года и ее значение для преобразования уголовного процесса Российской Федерации: авто-реф. дис… докт. юрид. наук. М., 1993. С. 3, 7.
• [2] Духовской М. В. Русский уголовный процесс. М.: Склад издания в книжном складе М. В. Клюкина, 1910. С. 18.
• [3] Ефремова Н. Н. Судоустройство России в XVIII — первой половинеXIX в.: (историко-правовое исследование). М.: Наука, 1993. С. 173.
• [4] Устинов В. М. Основные начала Судебных Уставов 20 ноября 1864 г. //Северный вестник. 1895. Январь. С. 133.
• [5] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (Свод Законов, т. XV).По изданию 1885 г., Сводному Продолжению 1906 года, очередным продолжениям 1908 и 1909 годов и позднейшим узаконениям // Громов Н. А. Законы уголовные. 2-е изд., пересмотр, и доп. СПб.: Н. К. Мартынов, 1911. С. 27—28.
• [6] Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. СПб.: Тип. 2 отд-ния собств. е. и. в. канцелярии, 1845. С. 31.
• [7] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. II. СПб.: Альфа, 1996. С. 210.
• [8] Люблинский П. И. Суд и права личности // Суд и права личности: Сб.ст. / под ред. Н. В. Давыдова, Н. Н. Полянского. М.: Статут: Рос. акад. правосудия, 2005. С. 41.
• [9] Судебные уставы 20 ноября 1864 г., с изложением рассуждений, на коихони основаны, изданные Государственной канцелярией: Ч. 2. СПб., 1866.С. 265—266.
• [10] Там же. С. 276.
• [11] Владимиров Л. Е. Учение об уголовных доказательствах: Части: общ. и особен. 3-е изд., изм. и законч. СПб.: Кн. маг. «Законоведение», 1910. С. 130.
• [12] Владимиров Л. Е. Учение об уголовных доказательствах. С. 133.
• [13] Михайловский И. В. Основные принципы организации уголовного суда. Томск, 1905. С. 270.
• [14] Мирлес А. А. Краткий курс русского уголовного процесса: Сост. применительно к программе Гос. испытательной комиссии по лекциям профессоров: М. В. Духовского, Н. В. Самофалова и др. Киев: П. Я. Квасников, 1909. С. 81;Розин Н. Н. Ложь в процессе // Право. 1910. № 48. Ст. 2900.
• [15] Мирлес А. Д. Краткий курс русского уголовного процесса. С. 52.
• [16] Дегай П. Взгляд на современное положение уголовного судопроизводства. СПб.: Тип. М-ва гос. имуществ, 1847. С. 105.
• [17] Панокин А. М. Виды приговоров по Уставу уголовного судопроизводства1864 г. // История государства и права. 2015. № 14. С. 4.
• [18] Гессен И. В. Судебная реформа // Судебная реформа в прошлом и настоящем. М.: Статут; РАП, 2007. С. 268—414. С. 271; Розин Н. Н. Уголовное судопроизводство. 2-е изд., изм. и доп. СПб.: Изд. Юрид. кн. склада «Право», 1914.С. 46.
• [19] Судоустройство и судопроизводство в Финляндии. Очерк действующихв Великом Княжестве Финляндском местных законов. СПб.: Государственнаятипография, 1901. С. 32.
• [20] Духовской М. В. Русский уголовный процесс. С. 204.
• [21] Чебышев-Дмитриев А. П. Русское уголовное судопроизводство по судебным уставам 20 ноября 1864 г. СПб.: В. П. Печаткин, 1875. С. 466.
• [22] Духовской М. В. Русский уголовный процесс. С. 142,
• [23] Мирлес А. А. Краткий курс русского уголовного процесса. С. 6.
• [24] Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. I. С. 12.
• [25] Заметим, что и позднее, при включении в текст Основ уголовногосудопроизводства Союза ССР и союзных республик 1958 года ст. 7 («Никтоне может быть признан виновным в совершении преступления и подвергнутуголовному наказанию, иначе как по приговору суда»), шла дискуссия о том, означает ли это закрепление презумпции невиновности в советском уголовнопроцессуальном законодательстве, что подтверждает взаимосвязь указанныхпринципов и одновременно их различие.
• [26] Щегловитов И. Г. Основные начала современного уголовного судопроизводства (Вступительная лекция, читанная в Императорском Училище правоведения 10 сентября 1903 г.) // Журнал Министерства юстиции. 1903. № 9.С. 131 и 134.
• [27] Полянский Н. Н. Уголовный процесс: Уголовный суд, его устройствои деятельность. М.: Т-во И. Д. Сытина, 1911. С. 34.
• [28] Там же.