Малькольм Пайнз. 
Психоанализ депрессий

Стыд как центральный аффект в психологии самости

Депрессия стыда

Взросление приносит нам радостные, вдохновляющие, печальные и горькие переживания. Мы становимся существами социальными, усваивая уроки семьи и школы. Мы учимся распознавать и принимать границы нашего инфантильного всемогущества, тем самым приучаясь к моральным чувствам, среди которых видное место занимают вина и стыд. В статье 1955 г. «Универсальность стыда» я писал:

«Стыд защищает нашу идентичность и сообщает нам о том, что мы пережили вторжение и эксплуатацию, что у нас нарушилось самоуважение, а потому мы чувствуем себя представшими перед судом своих высших устремлений. Вина скажет нам о том, что мы причинили вред другим людям и что мы можем ожидать от них наказания и возмездия. Стыд и вина — это социальные маркеры, необходимые для нахождения собственного положения в семье и последующих группах. Стыд и вина учат нас при помощи болезненных, но неизбежных проб и ошибок, как адаптироваться к социальным ролям и как влиять на других людей, которые адаптируются к нам. Мы узнаем, когда и как и насколько можно открываться другим; как отмерить приемлемую степень близости и отдаленности; как не обижать и не быть обиженным; скромность, такт, социальная чувствительность и сочувствие мы усваиваем именно таким путем. Мы учимся быть людьми, узнавая, что-то, что чувствуем мы, чувствуют также и другие люди».

Не иметь вины, быть безвинным — это добродетель, но бесстыдство — это социальная опасность, поскольку человек, действия которого не ограничены предполагаемым стыдом, не будет признавать и уважать права других людей.

Я исследую некоторые из патологий стыда, опираясь на свою работу с пациентами и на некоторые автобиографические труды. Я обозначу^[1]

концепцию «депрессии стыда», обращаясь как к тяжелым переживаниям глубокого чувства стыда, так и к тому факту, что переживание депрессии может быть попыткой блокировать непереносимые аффекты стыда.

Я начну с рассмотрения универсальных переживаний осмеяния и унижения, которые становятся ступенями на пути к стыду. Для иллюстрации некоторых из своих примеров я использую концепцию фигура — фон из гештальта.

Ортега-и-Гассет задается вопросом: «Кто я?» — и отвечает: «Я это я сам плюс мои обстоятельства». Мне нравится это определение. Вы можете разглядеть себя в этом гештальте фигура-фон. Обстоятельства, которые нас окружают, дают ощущение, что у нас есть место в мире, с которого мы можем рассматривать окружающую реальность. Мы признаем, что есть и внутренняя реальность, место, где мы находимся в смысле линий развития наших отношений самость — другой. «Достаточно хорошее» младенчество и детство дают ощущение устойчивости, уверенности в себе, самоуважения, достаточной внутренней поддержки, чтобы справиться с психологическими задачами каждодневной жизни. Использование концепции обращения фигуры и фона (когда нас рассматривают окружающие) может подкреплять ощущение, что мы достаточно хороши при таком рассмотрении, что нас одобряют; мы видим свой хороший образ в глазах и в сознании значимых других. Это процесс отзеркаливания, нахождения столь желанного одобрения в глазах и в сознании значимых других. Я могу видеть и признавать хорошие аспекты себя в глазах других; неодобрение и наказание — это каждодневные аспекты, посредством которых самость учится выдерживать ограничения, что повышает ее силу и гибкость. Без этого опыта личностного роста человек останется жить в нарциссическом коконе.

Но в переживаниях осмеяния и унижения человек лишается ощущения «достаточно хорошего» положения в мире. Во всех переживаниях по типу стыда мы из благодати проваливаемся в уныние: обнаженные, обгадившиеся, униженные. Обстоятельства стали враждебными. Мы стали объектом для других, как пришпиленное к дощечке насекомое, объектом наблюдения и насмешки. Вечная тема для карикатур — насмешки над могущественными людьми: большие уши Буша, Блэр как пудель Буша.

У меня есть сборник карикатур X. М. Бейтмана, британского карикатуриста, популярного в двадцатые и тридцатые годы; он высмеивал средний и высший классы за их ригидный социальный этикет, представляя «постороннего», который не знает правил игры и потому подвергается насмешкам и становится козлом отпущения. В других его карикатурах униженный человек, движимый яростью и ненавистью, способен перевернуть ситуацию для своих обидчиков.

В этих карикатурах происходит обращение конвенции фигуры-фона, при котором центральный персонаж совершенно унижен, у него нет положения, нет уважения к себе. Он нанизан на булавку холодной иронии окружающих. Они изображены с огромными злобными лицами, большими зубами, горящими глазами. Одно лишь осуждение, отвержение, отторжение. Мост коммуникации полностью разрушен и починке не подлежит. Эти яркие иллюстрации передают ужас ситуации раскрытия, которая приводит к ярости, направленной на раскрывшуюся самость и на раскрывшего ее другого. Эта ненависть ощущается как столь опасная, что ее следует глубоко прятать посредством вытеснения или отщепления. Так начинается процесс подчинения и адаптации, развитие ложной самости, защищающей человека от повторной травматизации, которой грозит повторение ситуаций стыда и осмеяния. В своей автобиографии «Дженни и я. Взросление с моей матерью» Вирджиния Айронсайд (Fourth Estate London, 2003) описывает соблазняющие и деструктивные отношения мать — ребенок. Сама Вирджиния Айронсайд стала консультантом по эмоциональным проблемам и публикуется в центральных газетах. Ее мать была поразительно красивой женщиной, очень известной: она была первым профессором в области моды в Королевском Колледже Искусств в Лондоне и сыграла значительную позитивную роль в продвижении британской моды на мировой рынок. Дочь была так на нее похожа, что их часто принимали на улице за сестер. Вирджиния с горечью пишет о том негативном отзеркаливании, которое она получала. Она чувствовала, что вынуждена быть средством для материнских амбиций; она должна была носить созданные матерью вещи. Она ненавидела эти вещи, отличавшие ее от сверстников, в группе которых она предпочитала бы не выделяться, поскольку была крайне стеснительна. Когда она носила вещи, созданные матерью, она чувствовала, что ее вынуждают быть такой, как мать. То, о чем она пишет, можно понять в терминах стыда при отсутствии нормального, чувствительного, эмпатического отзеркаливания и в присутствии злокачественного отзеркаливания. Злокачественное отзеркаливание — это процесс, при котором ребенок чувствует, что он получает ненависть родителя, принужден принимать глубоко искаженную идентичность, является средством для выражения деструктивности матери, не признающей чувство самости и потенциалы самого ребенка. Вирджиния чувствовала, что в сознании матери отсутствует представление о ней как о ребенке, нуждающемся в понимании и любви. Мать заставила ее принимать участие в одном из модных показов, несмотря на то что Вирджиния чувствовала себя испуганной и несчастной; она писала, что глаза матери останавливались только на платье, а не на выражении лица ребенка, пребывавшего в эмоциональной агонии. Дочь могла «почти физически ощутить свое отсутствие в зрачках материнских глаз», когда мать смотрела на нее. Она чувствовала, что сама она не существует, и когда мать осматривает ее вид и одежду, у нее нет самости, нет души, только вакуум. Ношение одежды, которая делала ее столь похожей на мать, было эмоциональным шантажом; ее вынуждали быть такой, как мать, а она отчаянно хотела быть иной.

Однако ретроспективно она признавала, что была некая отвратительная притягательность в том, чтобы выглядеть как мать; «становясь ей», дочь получала ее навсегда и уже не могла быть проигнорирована и брошена. Когда она стала старше, то начала прятать свое несчастье и гнев и выработала позицию безразличия, скрывавшую ее ненависть от нее самой и от матери.

Они стали ближе с отцом, поскольку оба чувствовали, что мать их не признает. Дочь обнаружила, что у матери было много сексуальных эскапад. Мать стала много пить, и когда она бывала пьяна, Вирджиния чувствовала, что ее восхищенный взгляд, направленный на красавицудочь, становился удушающим, вытягивал из нее женственность и жизнь.

В подростковый период у Вирджинии начались депрессивные циклы, которые преследовали ее на протяжении всей жизни и не реагировали на медикаментозное лечение и психотерапию. Ее спасло от суицидальных намерений и депрессии рождение ребенка; она стала жить ради заботы о своем сыне. Она стала заботливой, теплой матерью, которой самой ей так недоставало, но ее по-прежнему преследовал образ матери, которая смотрела на нее из зеркала.

На протяжении нескольких лет я работал с чрезвычайно самодеструктивной пациенткой, алкоголизм которой был попыткой защититься от ненависти к себе и депрессии. Она была убеждена, что мать ненавидела ее с рождения, что мать смотрела на нее с ненавистью, сурово наказывала ее как физически, так и эмоционально и была неспособна на какую-либо эмпатию, хотя по отношению к младшему сиблингу проявляла любовь и чувствительность. Когда пациентка была ребенком, она пережила сексуальное насилие со стороны отца, но признавала, что они сблизились, пытаясь получить немного тепла и противостоять холодности матери. Она выросла с ощущением, что ее «большое я» было автоматом, а свое «маленькое я», маленького ребенка, она обнаружила прячущимся под пианино у своего первого терапевта. Она чувствовала, что не понимает природу любви: «Я люблю жареную фасоль, я люблю свою мать, и как я пойму разницу, если у меня нет никаких чувств?».

Существует выраженная связь между недостатком позитивного отзеркаливания и идентичностью, наполненной стыдом. Стыдно не получать любви, восхищения, исполнения и признания здоровых нарциссических потребностей. Реципиент этого негативного и злокачественного отзеркаливания становится уязвим к стыду и отстраняется от эмоциональных связей с другими людьми. Он становится безразличным, и создается чувство ложной самости для зашиты от повторения болезненных разочарований, переживания отсутствия любящего признания. На месте любящего признания есть ощущение, что тебя ненавидели и заставляли принять ложную идентичность. Научение предвидению ситуаций, способных вызывать чувство стыда, называется «уходом от стыда» посредством поведения социального избегания. Из-за этого избегающего поведения человек не развивается эмоционально, психологически и физиологически, и поэтому биологический организм переживает серьезные повреждения. Это может быть глубокая депрессия, алкоголизм, наркомания и психосоматические расстройства. К несчастью, моя пациентка страдала синдромом Сьогрена — болезненным хроническим состоянием, при котором иссушаются все слизистые оболочки; это состояние сложно распознавать и лечить; она относилась к нему мазохистически, что давало ей ощущение избранности и препятствовало попыткам помочь ей. Весь мир стал жестокой, отвергающей матерью.

Когда эта пациентка пытается писать о себе, она не продвигается дальше утверждения, что она лживая, пристыженная, совершенно никчемная и ей недостает самоуважения. Недавно я сказал ей, что в будущем она будет приходить ко мне на прием домой, а я не впущу ее в дом, если она будет пахнуть алкоголем и сигаретами. Это немедленно привело к трансферным проекциям на мою жену как на мать, которая не может любить ребенка, когда он запачкался и его необходимо вымыть. Она сказала, что для нее единственный способ получить чью-либо дружбу — это секс с ее партнером либо плата, которую я с нее беру. Я ответил, что чувствую себя обиженным и то, что она от меня может получить, нельзя купить, а именно уважение и помощь, которые я предлагаю. Это было полезное испытание, которое привело к более глубокому принятию нашей совместной работы.

Она живет с партнером, которому сложно мириться с ее алкоголизмом, ее враждебной зависимостью и социальной изоляцией. Она чувствует себя в ловушке: чем меньше она делает, тем сильнее ее чувство неудачи, и она пытается уменьшить его, прибегая к алкоголю, снижающему ее чувство бессилия. Хотя она признает, что многого добилась в терапии, прогноз остается чрезвычайно сомнительным.

• [1] Малькольм Пайнз — доктор медицины, профессор, психиатр, психоаналитики групповой терапевт, один из основателей «Общества группового анализа» и Институтагруппового анализа (Лондон, Великобритания), редактор «Журнала по групповому анализу» и книжной серии «Международная библиотека групповой психотерапии», авторряда книг и статей по проблемам философии и социологии психоанализа.