Чем примечательно саморегулирование российских СМИ?

Говорить о саморегулировании российских СМИ как явлении состоявшемся пока преждевременно. Здесь еше завершается период становления. Среди факторов, влияющих на формирование института саморегулирования журналистики у нас в стране, есть несколько обстоятельств, от которых впрямую зависит возникновение его своеобразия. Можно считать, что они предопределили характер российской модели саморегулирования. Первое имеет историко-биографический характер и связано с началом государственного регулирования прессы. Дело в том, что в CCCR как упоминалось уже, деятельность средств массовой информации не регламентировалась ничем, кроме партийных норм. Социальную, профессиональную ответственность журналиста заменяла партийная ответственность. До середины 1990 г. в стране вообще не существовало какого-либо правового акта, который регулировал бы общественные отношения, непосредственно связанные с организацией и деятельностью СМИ. Конечно, в различных правовых актах (Конституция СССР и РСФСР, УК РСФСР, ГК РСФСР, законы о выборах и т. д.) были нормы, касающиеся отдельных вопросов функционирования периодической печати, радио и телевидения, однако никакой связи между ними не было и в целом они не складывались в единый механизм правового регулирования⁸⁵.

Так что правового поля вокруг советской журналистики фактически не существовало. Даже поворот к гласности, к плюрализму как принципу отражения позиций и мнений в прессе совершился вне какой-либо связи с правом. Он был, что называется, дарован средствам массовой информации новым партийным руководством страны, провозгласившим курс на перестройку, и мог быть в любую минуту аннулирован его же волей.

Неудивительно, что в новых условиях прогрессивная часть журналистского корпуса сразу проявила озабоченность по поводу отсутствия правовых гарантий свободы прессы. Об этом говорил хотя бы предложенный законодательным органам страны инициативный авторский проект закона СССР о печати и других средствах массовой информации, подготовленный демократически настроенными правоведами, имеющими журналистское образование и журналистский опыт работы⁸⁶.

Текст данного законопроекта возник, когда СССР, подписав итоговый документ Венской встречи государств—участников СБСЕ (в настоящее время ОБСЕ), взял на себя обязательства демократизировать процесс получения, воспроизведения и распространения информации, разрешив заниматься подобной работой «отдельным лицам, учреждениям и организациям». Такие обязательства были продиктованы идеологией начавшейся перестройки, ее ориентацией на построение «социализма с человеческим лицом» и сближение с «цивилизованными государствами». Однако в планы КПСС не входило отказываться от своей руководящей роли, в том числе и в сфере средств массовой информации. Поэтому властные структуры страны задались целью создать такой закон о СМИ, который бы и отразил на уровне фразеологии поворот Коммунистической партии к демократизации общества, и одновременно закрепил бы взгляд на журналистов как боевой отряд партии — «бойцов идеологического фронта». В недрах аппарата ЦК КПСС родился соответствующий законопроект. Поскольку многими своими положениями он был ориентирован в прошлое, журналистские коллективы, на отзыв которым направили (без права опубликования) «рабочий материал», отнеслись к нему отрицательно. Как альтернатива ему и прозвучал инициативный авторский проект, основу концепции которого составляли такие тезисы, как безусловная недопустимость цензуры, признание за гражданами права учреждать СМИ, обеспечение профессиональной и экономической независимости редакций, детальная регламентация осуществления права на информацию и статуса журналиста, защита источника доверительной информации и т. д.

Хотя власти приложили максимум усилий к тому, чтобы замолчать авторский проект, журналистская общественность нашла возможность ознакомить с ним общественное мнение. На I съезде народных депутатов он стал официальным документом законодательной инициативы. Однако до принятия его в качестве закона было еще далеко, а главное, пройти этот путь оказалось непросто. Была даже попытка подлога: накануне первого чтения законопроекта на совместном заседании палат союзного парламента текст его, уже одобренный рабочей группой по его подготовке, подменили вариантом, который содержал поправки, превращавшие свободу печати в фикцию.

Но как бы то ни было, 12 июня 1990 г. Закон СССР «О печати и других средствах массовой информации» был принят, а 1 августа того же года вступил в силу. И хотя он проработал недолго, а сменивший его после распада СССР и отмены руководящей роли КПСС Закон РФ «О средствах массовой информации» оказался и более радикальным, и более технологичным, и более корректным в формулировках, касающихся свободы прессы, — значение союзного закона трудно переоценить. Дело не только в том, что он начал эпоху правового регулирования отечественной журналистики и декларировал свободу прессы. Дело еще и в том, что история его принятия обогатила журналистское сообщество опытом борьбы за свободу прессы, а полтора года его применения показали необходимость недвусмысленных и разумных ограничений, позволяющих свободу одних гармонично сочетать со свободой всех прочих.

Это во многом определило мотивацию поведения российских журналистов по отношению к идее саморегулирования. Вот пример подхода к ней, проявленного при принятии Тюменской этической медиаконвенции и отразившегося непосредственно в тексте документа как объяснение мотивов его создания.

В числе мотивов — внешне обусловленная целесообразность повышения активности в саморегулировании «цеха». Целесообразность, связанная с угрозами свободе слова: свободе журналиста добывать и предоставлять информацию, гражданина — получать информацию. О таких угрозах говорят и новые тенденции в жизни государства, связанные с идеей так называемой «управляемой демократии», подразумевающей превращение СМИ из субъекта саморегулирования в объект сверхрегуляции.

Нашему сообществу предстоит осознать опасность огосударствления профессиональной морали журналиста через придание государству роли высшей моральной инстанции. Эта опасность искушает «духовного иждивенца» соблазном делегировать свою ответственность и может взорвать саму суть профессиональной морали — свободу выбора и принятия профессионалом индивидуальной ответственности. И своей конвенцией мы говорим государству: у нас есть правила, и мы просим с ними считаться. Фактически речь идет об общественном договоре — мы не переходим границ профессионально правильного поведения, а государство воспринимает нас как сообщество, способное к саморегулированию.

Не менее сильный мотив создания конвенции — трезвое самокритичное осознание профессиональным сообществом внутренней угрозы свободе слова, исходящей от самой корпорации, самокритичное понимание низкой степени намеренности и практической способности «цеха» ответственно реализовать свободу слова — именно злоупотребления СМИ свободой слова привели к потере доверия общества.

Подчеркнем: без восстановления, сохранения, защиты и укрепления взаимного доверия между СМИ и обществом трудно удержать права и свободы, достигнутые постсоветской Россией87.

Другое обстоятельство, влияющее на ход и характер становления саморегулирования наших СМИ, определяя его особенности, — прогрессирующая размываемость корпоративного единства российских журналистов. Союз журналистов СССР, считавшийся общественной организацией профессионалов, плохо ли, хорошо ли, но объединял их в сообщество, хотя и на основе ценностей КПСС. Когда же КПСС утратила свою руководящую роль, а Советский Союз распался, в журналистском «цехе» возник кризис самоидентификации. Вопрос «Кто мы?» приобрел характер знаменитого гамлетовского «Быть или не быть?». Не только сообщество — сама профессия, как мы уже видели, подверглась испытаниям на выживаемость.

Центробежные тенденции стали следствием трех причин:

• 1. Значительное число профессионалов пришло в сегодняшние СМИ из прессы советского периода и в силу естественных причин нс могло легко отказаться от тех ценностей, традиций, привычек, которые были выработаны за предшествующую жизнь. В журналистских коллективах оказались рядом люди разной идеологии, разных ценностных ориентаций: демократы и коммунисты, сторонники «жесткой руки» и поборники «абсолютной свободы», романтики перестройки и ее непримиримые противники. Неудивительно, что и смысл жизни, и свою профессиональную миссию они понимали поразному.
• 2. В то же время ряды работников СМИ пополнились людьми, которые прежде не имели отношения к журналистике и не владели профессией. Понятия о «профессионально правильном» у них не существовало, зато упоение свободой слова было так велико, что в норму стало превращаться употребление в текстах СМИ нецензурной лексики. Представление о том, что такое журналистика и зачем она, размывалось. Но главное — начал доминировать подход к профессии как бизнесу, основное назначение которого — приносить доход. Естественно, что взгляды на профессиональные ценности в этой связи приобретали предельное разнообразие, а вопрос об ответственности журналистики перед обществом в значительной степени терял свой смысл.
• 3. Экономическое положение журналистики, в силу которого, как мы помним, многие органы массовой информации оказались на содержании крупного промышленного или финансового капитала, обусловило двойственность статуса их сотрудников. С одной стороны, они как профессионалы являются членами журналистской корпорации. С другой — своими материальными интересами они привязаны к корпорации «хозяина» — владельца СМИ. Иерархия ценностей в таких условиях выстраивается отнюдь не в пользу журналистики, усугубляя кризис профессионально-этического сознания журналиста.

В результате в стране сложилась ситуация, характеризуемая учеными так:

Нет профессионального сообщества журналистов как явления и института национального масштаба. В России есть пока только (или решительно преобладают) «люди, занятые в медийной сфере»: сплошь и рядом без основательных представлений о собственно профессиональном в журналистике, но часто и без интереса к поиску, обретению такого рода представлений⁸⁸.

Отсюда слабость позиции Союза журналистов России. Мало того, что в него входят далеко нс все «люди, занятые в медийной сфере», он еще и проявляет себя как объединение формального толка, поскольку его влияние на реальную жизнь журналистов едва-едва ощущается.

Еще одно обстоятельство, выступающее как фактор, формирующий своеобразие российской модели саморегулирования, заключается в изменении внешней политики страны. Курс на открытость и готовность к сотрудничеству с международным сообществом, к взаимодействию разных стран не только на государственном уровне, но и на уровне отдельных территорий, конкретных профессиональных и общественных организаций привел к тому, что и журналистика России вышла на путь активных контактов со своими профессиональными собратьями во всех частях света. Открылись невиданные перспективы знакомства и с опытом деятельности СМИ разных стран, и с опытом обеспечения их ответственности перед обществом. Совместные проекты, международные конференции и семинары, обмен сотрудниками исследовательских центров, преподавателями и студентами университетов и школ журналистики — подобная интенсивность взаимодействия не могла не сказаться на преодолении национальной ограниченности, сформированной долгими годами идеологического противостояния. При всей устойчивости таких черт российского менталитета, как критичность, недоверие к «их» системе ценностей, сомнение в достоинствах «их» образа жизни, уверенность в том, что у России в истории своя миссия и свой путь, — интерес к возможности инобытия в журналистике пробудился. Одновременно начало пробуждаться и желание усовершенствовать свои отношения с обществом, о неблагополучии которых говорило число информационных споров, перераставших в судебные дела против СМИ.

Осознав, что далеко не все сотрудники медиасферы способны ответственно распоряжаться обретенной свободой, журналистская общественность обратилась к разработке кодексов. Помимо перечисленных ранее документов, начали создаваться профессионально-этические кодексы в отдельных редакциях, иногда в регионах. Однако движение это, мы уже знаем, оказалось малорезультативным. Причин тут несколько, но основная из них в том, что структура кодексов в большинстве своем отразила господствующий в профессиональном сознании «запретительский» стереотип понимания природы морали. Это обусловило слабую заявленность и потому невостребованность побудительной силы кодексов. Исследователи считают:

Стоило бы отказаться от трактовки кодексов как лишь табуирующих моральное пространство, ограничивающих свободу выбора журналиста «регламентов». Мотивации в духе «Уложения о наказаниях» важно противопоставить мотивацию морального самоопределения профессионала, позитивную самоориентацию: через призвание, ответственность, служение, солидарность, через самореализацию, наконец⁸⁹.

Тут соль вопроса. Осознание профессионально-этического кодекса как носителя кредо профессии, как средоточия представлений сообщества о своем призвании, о ценностях, определяющих честь и достоинство журналиста, коль скоро оно проявилось в журналистской рефлексии и получило закрепление в научной концепции, обнадеживает. Это знак того, что журналистское сообщество выходит на новый уровень самопознания профессии, когда роль кодекса не абсо;

лютизируется, а открывает свой подлинный смысл. Кодекс оказывается не самодостаточным: он не панацея и не средство «обуздать» журналиста, а элемент системы саморегулирования, один из его инструментов. Правда, инструмент, способный влиять на взаимодействие остальных элементов системы. Через него устанавливается связь профессионально-этического сознания трудовой группы и индивидуального сознания журналиста, благодаря которой последний становится субъектом свободного морального выбора в рамках единого профессионального поля и принимает на себя соответствующую меру ответственности. Критерии профессионально правильного в этическом смысле, сосредоточенные в этом случае в кодексе, становятся средством самоконтроля и надежной самооценки и для каждого журналиста, и для общности в целом.

В качестве опыта создания подобного документа может рассматриваться работа над Тюменской медиаконвенцией, примечательная еще и тем, что демонстрирует, как взаимодействуют сегодня в процессе формирования института саморегулирования научная профессионально-этическая мысль и журналистская практика.

Но изменить подход к кодификации, к созданию кодексов в масштабах такой страны, как Россия, — дело не легкое и не быстрое. Да это еще и не все. У нас не сложилось пока сколько-нибудь устойчивых традиций освоения их широкими кругами журналистов. Чаще всего это оказывается личным делом каждого. В итоге кое-кто из коллег до сих пор имеет весьма смутное представление о Кодексе профессиональной этики российского журналиста или международных документах типа Декларации принципов поведения журналистов. Правда, в последнее время наметилась тенденция к включению тех или иных профессионально-нравственных постулатов в рабочие документы конкретных редакций, в тексты трудовых договоров, где они более доступны для основательного знакомства. Однако это не решение проблемы: возникает опасность подмены морального смысла тех или иных положений административным их толкованием.

Второе направление в развитии саморегулирования российского журналистского корпуса связано с отработкой форм коллективной рефлексии, самоконтроля, коррекции профессионального поведения. Как мы могли видеть, в большинстве стран функции эти выполняют специально создаваемые внутрикорпоративные органы, регламент работы которых предполагает институционально организованное воздействие журналистского сообщества на поведение его членов и допускает сотрудничество с государственными или общественными организациями. Причем задачи таких органов много шире, чем арбитраж в информационных спорах, помогающий разрешению конфликтных ситуаций между СМИ и обществом.

У нас же впервые подобный орган был создан в 1993 г. именно в связи с необходимостью арбитража, отнюдь не по инициативе журналистской корпорации. Речь идет о Третейском информационном суде, преобразованном затем в СПИС — Судебную палату по информационным спорам при Президенте России. Собственно, рассматривать его как инструмент саморегулирования журналистского сообщества едва ли правомерно, поскольку и предложен он был государственной властью, и действовал от ее имени, и нормативную базу для его решений составляли в основном положения законодательства. Но опыт его работы (точнее, работы СПИС) был опытом «выращивания культуры разрешения информационных споров в сфере массовой информации»⁹⁰ и потому способствовал развитию профессионального сознания журналистов. В частности, он помог глубокому осознанию роли институционально-организованного воздействия журналистского сообщества на поведение своих членов как средства самосовершенствования корпорации и ее отношений с обществом в новых условиях.

Как уже отмечалось, моральное институционально-организованное воздействие составляет существенную особенность профессионально-нравственных отношений. Оно предполагает постоянное внимание журналистских общественных организаций к профессионально-нравственной атмосфере сообщества и совсем не тождественно административному воздействию⁹¹. У него иные проявления, иные задачи. В каждой конкретной ситуации моральное институционально-организованное воздействие представляет собой акт демонстрации коллективно вырабатываемого отношения к поведению коллеги (или коллег) в связи с тем, что это поведение не соответствует профессионально-нравственным ценностям.

Такое вмешательство влияет на характер общественного мнения профессиональной среды и апеллирует к профессионально-нравственному сознанию человека, к его моральной установке, подталкивая к рефлексии. Результатом бывает, как правило, либо добровольно принимаемое человеком решение о коррекции представлений и поступков, либо осознанное, мотивированное неприятие оценки, что становится поводом для коллективной рефлексии, для общего поиска все более точных профессионально-этических решений. Возможен и третий вариант реакции, определяемый в просторечии как наплевательство, однако в нем следует видеть знак явного профессионального несоответствия, и едва ли стоит принимать его в расчет при анализе механизма функционирования профессиональной морали. Дело ведь не в том, чтобы «набросить узду» на журналиста, не давая ему возможности действовать самостоятельно, а в том, чтобы помочь каждому почувствовать себя членом профессионального содружества, морально ответственным за любое из своих решений — перед обществом, перед содружеством, перед самим собой. Тем самым моральное институционально-организованное воздействие задает основные векторы формированию корпоративной профессионально-нравственной позиции. В качестве таковых выступают свобода и ответственность.

Органом, которому предстояло развить опыт СПИС на корпоративной основе, явилось Большое жюри Союза журналистов России, созданное на рубеже 1998;1999 гг., за два года до ликвидации СПИС и через четыре года после того, как съезд СЖР утвердил Кодекс профессиональной этики российского журналиста. Как видим, между этими двумя событиями — значительный временной промежуток. С одной стороны, он свидетельствует о том, что далеко не сразу людьми осознаются суть и принципы саморегулирования, условия его внедрения в практику жизнедеятельности СМИ. С другой стороны, он говорит о самостоятельности поисков российского журналистского корпуса, который продвигается в постижении морального измерения профессии, сопоставляя отечественный и зарубежный опыт. Остается только сожалеть, что процесс этот идет медленнее, чем хотелось бы: мешает отсутствие организационной целостности «цеха» по признаку профессионализма. Данное обстоятельство оказывается помехой и для деятельности Большого жюри.

Согласно Положению, утвержденному Федеративным советом СЖР (ред. 2009 г.), деятельность Большого жюри ориентирована на широкий круг целей. Здесь и формирование культуры профессиональной и честной журналистики, и восстановление и укрепление доверия к средствам массовой информации, и укрепление свободы массовой информации в Российской Федерации, и зашита профессиональной независимости и издательско-редакционной свободы в средствах массовой информации, и адаптация международно признанных правил поведения журналистов к особенностям становления рыночной экономики, структурирования гражданского общества в России и появления новых информационных и коммуникационных технологий, и укоренение в журналистской среде идеалов толерантности в контексте предотвращения опасностей, связанных с предрассудками и дискриминацией, ксенофобией, агрессивным национализмом, этнической и религиозной разобщенностью, и противодействие политическому и другим формам экстремизма в СМИ. и содействие большей прозрачности отношений в сфере СМИ⁹².

Осуществить все эти цели в условиях той разобщенности профессионального журналистского «цеха», которая скорее нарастает, чем сокращается, весьма и весьма сложно — даже при существующей на сегодня организации работы Большого жюри. По Положению, в структуру БЖ входят центральная коллегия, межрегиональные, региональные и местные коллегии, а также коллегии ad hoc Большого жюри, что должно обеспечивать влияние БЖ в масштабах всей Федерации. Однако наладить работу всех этих подразделений на должном уровне архитрудно: она требует высококвалифицированного и авторитетного в нравственном плане состава коллегий, больших затрат времени, надежных методик экспертного анализа ситуаций, а ведется на общественных началах. Но главное даже не в этом. Большое жюри — уставный орган Союза журналистов, а Союз — далеко не единственное общественное объединение журналистов в России, хотя и наиболее крупное. Взаимодействие же между разными объединениями пока продуктивным не назовешь. Именно здесь основное препятствие для достижения эффективности в работе Большого жюри: не все журналистские коллективы готовы признать его юрисдикцию, не все считают обязательными для себя его решения, поскольку не являются членами СЖ.

Основное поле деятельности БЖ — рассмотрение конфликтных ситуаций нравственного характера, возникающих в ходе исполнения журналистами своих профессиональных обязанностей, по заявлению либо журналистов и журналистских организаций, либо физических или юридических лиц, которые усматривают в журналистской деятельности какие-то профессионально-этические нарушения.

Процедура рассмотрения конфликтов, в основе своей заимствованная из опыта СПИС, сочетает в себе принцип состязательности аргументов сторон с принципом оперативного журналистского исследования ситуации посредством коллективного интервью: выслушав прения сторон, члены коллегии БЖ задают представителям сторон вопросы, позволяющие уточнить представление о сути конфликта.

Выработка решения проходит в закрытом режиме на основе коллективного анализа материалов заседания коллегии в контексте правовых и профессионально-этических документов, составляющих нормативную базу саморегулирования. Принципиально важный момент: в ходе подготовки решения Большое жюри стремится не только к максимально возможной точности в интерпретации конфликта и конструктивности предложений относительно выхода из него, но и к созданию прецедента для разрешения подобных конфликтных ситуаций в дальнейшей практике журналистского сообщества.

Принятое решение оглашается перед всеми участниками заседания, а затем публикуется в профессиональной прессе и тех органах массовой информации, которых оно касается.

Однако уровень гласности решений Большого жюри журналистскую общественность не удовлетворяет: между рассмотрением конфликта и публикацией решения проходит довольно много времени;

не все издания, которых касаются решения, выполняют рекомендации относительно их опубликования; редко возникает в прессе обсуждение поднятых Большим жюри проблем, хотя потребность в этом существует и поводов бывает много.

Стремясь преодолеть помехи, вызываемые слабостью «систем обеспечения ответственности» в масштабах всего журналистского «цеха» России, Союз журналистов выступил с новой идеей. Наряду с Большим жюри СЖ как уставным органом саморегулирования корпорации решено было создать еще и орган саморегулирования более широкой системы, объединяющей в себе и медиасообшество (независимо от членства в СЖ), и медиааудиторию: двухпалатную Общественную комиссию по жалобам на прессу. 25 мая 2005 г. новый независимый институт гражданского общества России, состоящий из палаты представителей медиасообшества и палаты представителей медиааудитории, начал свою деятельность. У Британской комиссии по жалобам на прессу появились последователи в нашей стране.

Впрочем, на уровне региональных российских СМИ опыт Британской комиссии осваивается уже довольно давно. В 2001;2004 гг. при поддержке Министерства Великобритании по делам международного развития совместными усилиями нижегородского Центра зашиты прав прессы. Программы сравнительного права и политики СМИ Оксфордского университета (Великобритания) и московского Института проблем информационного права осуществлен проект «Развитие саморегулирования СМИ в Нижегородской области». В соответствии с ним был создан и весьма успешно начал работу Совет по информационным спорам в Нижегородской области. Аналогичный проект реализован в Ростовской области. Дальнейшая деятельность созданных советов оказалась в зависимости от решения проблемы с их финансированием.

Большой интерес для развития органов саморегулирования профессии представляет собой проект «Экспертно-консультационный Центр «Медиаэтика», реализованный Фондом зашиты гласности. Образованные в рамках этого проекта пять региональных рабочих групп создали прецедент мониторинга сложных профессиональноэтических ситуаций с последующим экспертным обсуждением выявленных проблем и публикацией полученных материалов на сайте проекта. Так родилась новая модель органа саморегулирования. Институционально-организованное воздействие журналистской корпорации на профессиональное поведение отдельных ее членов осуществляется в данном случае не посредством арбитража, не через судоподобную процедуру, а в форме ориентирующего экспертного поиска наиболее точного в профессиональном смысле морального выбора линии поведения. По сути дела, это есть реализация идеи этического консилиума93, выработанной участниками семинаров Тюменского центра прикладной этики.

Еще один компонент механизма саморегулирования системы СМИ (и соответственно третье направление его развития) — медиакритика. Так именуется новая, быстро развивающаяся область современной журналистики, осуществляющая критическое познание и оценку социально значимых, актуальных культурно-творческих, профессионально-этических, правовых, экономических и технологических аспектов информационного производства в средствах массовой информации с акцентом на творческую сторону создания медийного содержания⁹⁴.

Новой для нашей страны эту область журналистики можно считать постольку, поскольку в новых условиях принципиально изменились ее функции. И в советское время существовали все гри вида медиакритики: академическая, профессиональная (иначе говоря, внутрикорпоративная) и массовая: сборники критико-журналистских работ, профессиональные журналы «Советская печать» и «Журналист», общественно-политические издания с обзорами печати. Но они были инструментом не саморегулирования журналистского сообщества, а внешнего воздействия на него: коммунистическая партия рассматривала данную область журналистики как форму партийного руководства советской прессой.

Сегодня медиакритика включена в качестве важнейшего звена в процесс оперативного самопознания самых разных аспектов жизнедеятельности системы СМИ. И не просто самопознания: с помощью медиакритики осуществляется диагностика расхождений между профессионально-этическими ценностями сообщества и результатами деятельности профессионалов, а главное — инициируются коррекция деятельности, самоочищение и развитие корпорации, отстаивается ее автономность от государственной власти. Уже есть примеры результативности таких выступлений.

После теракта на Дубровке медиакритика сыграла определенную роль в срыве публично заявленных планов ужесточения правового регулирования освещения террористических актов в российских СМИ. Последнее стало возможным в результате мобилизации общественного мнения на поддержку требований о развитии профессионально-этического регулирования действий прессы, в том числе в таких экстраординарных ситуациях, как террористические акты⁹⁵.

Конечно, пока это довольно редкие «эпизоды влияния», но они обнадеживают и делают обобщение позитивного опыта медиакритики актуальной задачей профессиональной этики как науки.

Сегодня вообще становится злободневным разговор о том, как может в новых условиях помочь журналистской практике научная профессионально-этическая мысль. Запрос на рекомендации науки в журналистских коллективах созрел, о чем свидетельствует хотя бы та активность, с которой журналисты-практики участвуют в работе уже упоминавшихся «круглых столов» и семинаров по профессиональной этике, проводимых под эгидой Фонда защиты гласности и «Центра прикладной этики: XXI век». Это одна из самых примечательных черт становления саморегулирования в журналистском «цехе» России.

В чем же именно состоят на данный момент задачи профессиональной этики как науки?

Вот самые важные из них:

• 1. Необходимо выработать серьезную методологическую базу для формирования в журналистском сообществе адекватного современным условиям представления о профессионально-нравственной миссии журналистики в целом и отдельных ее сегментов в период формирующегося гражданского общества, с одной стороны, и крепнущей «управляемой демократии» — с другой. Без этого невозможно преодолеть кризис профессионально-этического сознания «цеха». Именно представление о профессионально-нравственной миссии журналистики определяет и содержание профессионального долга журналиста, и характер его ответственности, и круг профессионально-этических ценностей журналистского корпуса.
• 2. С помощью современных концепций теории массовой коммуникации и теории журналистики нужно выявить критерии профессионально правильного в творческом поведении журналиста. Без этого нельзя создать сколько-нибудь надежную систему ориентиров, позволяющих в сложных этических ситуациях профессиональной деятельности избегать произвола при принятии решений. Свободный, но ответственный моральный выбор достижим только в том случае, если осознаются границы профессионального «пространства свободы».
• 3. Чрезвычайно важно создать необходимый инструментарий для эффективной работы органов саморегулирования: разработать доступные для широкого освоения методики экспертизы журналистских текстов, подготовить качественные инструкции по осуществлению тех или иных рабочих процедур, выработать рекомендации по обеспечению гласности с помощью современных технических средств, включая возможности Интернета.

Конечно, круг требующих разработки проблем намного шире. Однако перечисленные задачи ждут решения в первую очередь, поскольку они ориентированы непосредственно на практическую помощь журналистскому корпусу, и прежде всего на то, чтобы стимулировать ответственность журналистов, предупреждая замещение саморегулирования вынужденным вмешательством в дела корпорации извне. Надо помнить:

В обмен на то, что журналист не несет за свое слово никакой ответственности, оно в глазах как читателей, так и обладающих властью органов не имеет реальной цены⁹⁶.

Сегодня журналисты все чаше встречаются с проблемными ситуациями, решение которых требует морального выбора в условиях, когда нравственный смысл ситуации не очевиден и в общественном сознании отсутствуют соответствующие моральные ориентиры. Этот факт ставит в повестку дня освоение технологий прикладной этики. Они могут стать эффективным средством оперативной разработки уникального морального инструментария для решения подобных проблем.

В контексте этих задач и предлагается читателю включиться в размышления, изложенные в следующей части книги.