Централизованные мануфактуры в XVIII ст

В западноевропейских источниках XVII—XVIII ст., французских, прусских, австрийских и других, постоянно упоминается о фабриках и фабрикантах. Многие исследователи из этого сделали вывод, что существовали в большом количестве централизованные предприятия, в которых товары производились наемными рабочими под надзором самостоятельного предпринимателя. Конечно, машин до конца XVIII ст. в Англии, до начала XIX ст. на континенте Европы не было, следовательно, о фабриках в современном смысле говорить нельзя было. Но не сомневались в том, что в предшествующую фабричной промышленности эпоху имелось большое количество централизованных мануфактур, которые и составляли преобладающую форму производства в XVII—XVIII ст., в особенности во вновь созданных отраслях промышленности. Однако при ближайшем анализе отдельных упоминаемых в источниках предприятий оказалось, что таких мануфактур в эту эпоху встречается сравнительно очень немного, господствующей же являлась кустарная форма промышленности. Под фабрикой документы, как и авторы того времени, понимали вообще предприятие, в частности металлургическое, производимое при помощи молота и огня, фабрикантом именовали всякого производителя, будь то ремесленник или кустарь, скупщик-торговец или владелец централизованного предприятия. Такой же смысл имело и слово «мануфактура», с той только разницей, что оно обозначало не только промышленность вообще (развивать мануфактуры то же, что развивать промышленность), но и текстильное производство, то, что у нас нередко именуют мануфактурной промышленностью.

И у нас постоянно говорят о петровских и екатерининских фабриках, исходя из того, что этот термин употребляется законодательством того времени, и не сомневаясь в том, что это были сплошь централизованные предприятия, хотя, конечно, не применяющие машин и двигателей. А между тем и здесь возникает вопрос, действительно ли это было так и можно ли официальную терминологию того времени понимать в таком смысле. Когда Петр Великий или Екатерина II приказывали «фабрики и заводы заводить и размножать» или когда Фоккеродт рассказывает, что Петр старался о «заведении фабрик в царстве какие обыкновенно заводятся в чужих краях»^[1], то они едва ли имели в виду определенную форму производства, и их весьма мало трогало, будет ли работа происходить в здании предпринимателя или в помещениях самих рабочих или, наконец, в небольших мастерских, где наряду с владельцем имеются и наемные рабочие. И в последнем случае имеется отнюдь не фабрика и не мануфактура, а кустарная изба, ибо владелец работает не самостоятельно, а на скупщика, коммерсанта, занимающегося сбытом закупаемых им товаров. И Петр, и Екатерина интересовались лишь самым «заведением» этих предприятий, перенесением из-за границы соответствующих отраслей промышленности. Понятие фабрики (или мануфактуры, завода), без сомнения, равнозначно понятию промышленности вообще в таких случаях, как вывоз иностранцев, для того чтобы они могли «как хлебопашество, так фабрики и художества в цветущее состояние приводить», как приказание учредить «фабрику или художества всяких материй и парчей» или как сообщение о том, что «Микляев ту мануфактуру (суконную) умножил». А тем более в этом смысле говорится в известном указе Петра 1712 г. «завод суконный размножать, не в одном месте, так, чтобы через пять лет не покупать мундира заморского, а именно, чтобы не в одном месте завесть, а заведши дать торговым людям, собрав в компанию, буде волею не похотят, хотя в неволе»^[2]. В последнем случае «завод суконный» употребляется в том же смысле, как во Франции говорили в XVIII ст. «1а fabrique de soie lyonnaise», что обозначало лионскую шелковую промышленность, которая производилась исключительно в кустарных мастерских.

Тот же Петр Великий в 1696 г. говорит кузнецу Актуфьеву (родоначальнику Демидовых): «Постарайся Демидыч распространить свою фабрику, а я тебя не оставлю»^[3], т. е. предлагает ему расширить свое чугунное, плавильное и оружейное производство, которое выполнялось в то время тульскими казенными кузнецами в своих же избах ремесленным способом; они работали на московскую оружейную палату. Здесь, в Туле, уже с 70-х годов XVII ст. упоминается о существовании чугуннолитейного, затем и оружейного завода. История последнего подробно изложена в появившейся еще в 1826 г. Книге Гамеля^[4], причем у всех авторов, упоминающих об оружейном производстве Тулы, положение изображается таким образом, как будто речь идет о едином крупном предприятии, о заводе в том смысле, как мы применяем этот термин в настоящее время. На самом деле, если внимательно изучать Книгу Гамеля, то оказывается, что и выражение «тульский оружейный завод» для всего почти двухсотлетнего периода существования этого промысла (вплоть до 1873 г.) означало лишь нечто собирательное в смысле целой группы мелких самостоятельных заведений, работавших главным образом на казну, но также и для вольного рынка.

В 1712 г. последовал приказ Петра: «Для лучшего в оружейном деле способа, при оружейной слободе, изыскав удобное место, построить заводы, на которых бы можно ружья, фузеи и пистолеты сверлить и обтирать, а палаши и ножи точить водою, и ежели к тому оружейному делу и ко всяким заводам надлежит быть какового мастерства иноземцам, или русским людям, и таких людей изыскивать и употреблять. Для лучшего же на Туле в оружейном деле усмотрения и поспешения построить оружейный двор, дабы то ружье делать всеми мастеровыми на том оружейном дворе безостановочно, а по домам, где кто живет, ружья впредь отнюдь не делать». В этом указе характерно то, что «заводам» противополагается «оружейный двор». Под первыми, очевидно, разумеются мастерские, которыми пользуются отдельные оружейники для совершения тех или иных операций, нуждающихся в специальных приспособлениях, в особенности приводимых в движение водой. Все же остальные работы могут ими выполняться либо у себя дома, либо в особом здании — оружейном дворе. Указ настаивает на переходе оружейников в последнее, желая сосредоточить производство в одном месте, по-видимому в целях «безостановочной» работы и лучшего надзора за качеством ее. Но это не удалось, ибо после того, как каменный оружейный двор в 1718 г. был действительно построен и оружейники были переведены туда, они оказались очень стесненными при работе, так как вместе с учениками имелось свыше 1100 человек, не считая еще состоявших при них работников. Поэтому ими было подано прошение о разрешении работать по-прежнему на дому, на что последовал ответ генерал-фельдцейхмейстера «оружейных кузнецов на каменный двор до указу не переводить, а делать им ружье по-прежнему в домах своих». Таким образом, прежний способ производства сохранился. Вскоре после этого, в 1733 г., часть каменного оружейного двора, т. е. большая часть палат и кузниц, была сломана, тогда как упомянутые выше «заводы», приводимые в действие водой, продолжали служить для выполнения различных работ по производству оружия.

Мастерам поручались для производства на дому различные работы, смотря по умению и способности каждого, а одновременно с этим они приготовляли при помощи собственных инструментов и своего материала и различные предметы, как, например, пистолеты, штуцера, кортики и шпажные эфесы, стремена, шпоры, и для свободного рынка. Позже, к концу XVIII ст., они были разбиты на пять цехов, по специальностям, а цехи делились на артели, и вновь возник проект постройки каменного оружейного завода с отдельными корпусами для помещения каждой артели рабочих, но из этого ничего не вышло и «оружейный завод» — этот термин сохраняется все время — снова не превратился в завод. Наряду с казенными мастерами производили в той же Туле и в ведении того же завода оружие также вольные мастера, именуемые «фабрикантами». Это видно из рескрипта Александра I, посланного начальнику тульского завода в 1812 г., — ежемесячно приготовлять в Туле на заводе «ружей разного калибра 7000 казенными мастерами, 3000 вольными фабрикантами, старых ружей переделывать вольными фабрикантами 3000, а всего в месяц приготовлять 13 000». В 1823 г. было издано новое положение о «заводе», согласно которому принадлежавшие к нему (прикрепленные) три тысячи оружейников распадались на шесть цехов (ствольный, замочный, белого оружия, приборный, ложевой и стальной), причем каждый из цехов имел своего старосту и старшину и судей цехового разряда.

При этом любопытно, что оружейникам разрешалось теперь не только производить в свободное от казенных работ время различные изделия для продажи, но и устраивать у себя специальные заведения, именуемые в источниках «фабриками», для выделки не только оружия, но и различных иных железных и стальных вещей, изделий замочнослесарного производства. В 1825 г. уже насчитывалось 43 различных «фабрики», принадлежавших оружейникам, для выделки мундштуков, оконных и дверных задвижек, замков; существовали и чугунно-литейные заведения, из которых одно (оружейника Гайтерева) имело даже паровую машину; были мастерские по выделке самоваров, ножей, гвоздей, печных изразцов, экипажей, кузнечных мехов. Железо оружейники покупали для своих надобностей в двух лавках, и вырученные от продажи его суммы, за вычетом расходов, поступали в общественный фонд оружейников; как мы видим, оружейный завод представлял собою не что иное, как поселенную в определенной местности и пользовавшуюся особыми льготами группу лиц, которая лишь отчасти работала на казну, в значительной же мере на собственный страх и риск, и притом не совместно, а каждый в отдельности, при помощи собственного материала и инструментов, а также наемных помощников, лишь отчасти пользуясь и казенными приспособлениями — «заводами», снабженными машинами и двигателями (установленные на них в начале XIX ст. паровые машины, впрочем, с 1816 г. в течение двух десятилетий бездействовали). В таком положении дело находилось до 1864 г., когда после освобождения тульских оружейников от крепостной зависимости казенный завод был передан в аренду частному лицу. К этому времени на заводе насчитывалось 20 500 человек обоего пола, причем из 10 тыс. душ мужского пола состояло оружейными мастерами почти 4 тыс. человек, а из этого числа работало в помещениях завода 1276 человек и на дому 2362.

Другим примером может послужить описание развития хлопчатобумажной, в особенности ситценабивной промышленности, Иваново-Вознесенска. Если полагаться на терминологию автора его Я. П. Гарелина, то уже с начала XVIII ст. мы находим в селе Иванове и Вознесенском посаде Владимирской губернии фабричную промышленность. На самом деле те фабрики, небольшие фабрики, которые содержались крестьянами и о которых упоминает автор, были ни чем иным, как кустарными мастерскими. Мы имеем перед собой кустарей, самостоятельно сбывающих свои изделия на ярмарках и базарах, или скупщиков, торгующих произведенными кустарями товарами, или, наконец, мелких мастеров, работающих вместе с наемными рабочими, иногда, кроме того, закупающих еще у других их произведения.

Уже в начале XVIII ст. устроены были набивные «фабрики» в Иванове, Ярославле и Костроме. «Торговля равендуком, фламским полотном, чешуйкой, дрелью и другими цветными гладкими и узорчатыми тканями местного изделия производилась на городских рынках, сельских базарах и в особенности на ярмарках. Этим занималось население нынешних Шуйского, Вязниковского и Ковровского уездов, которые носили название офень, ходейщиков или Суздаль, так как вся эта местность в XVII и XVIII вв. входила в район Суздальского уезда». Какие это были фабрики, можно видеть из следующего. Во второй половине XVIII ст. встречаем в Иванове уже много домашних заведений для набойки по холсту; некоторые из таких «фабрикантов» сами набивали набойку, а семейства их производили прочие работы. Таких домашних или мелких фабрикантов в отличие от больших впоследствии прозвали горшечниками (от тех кубов или горшков, в которых окрашивали материю) или кустарниками. Сами же фабриканты и продавали свои произведения в Москве, Казани, селе Иванове и на ярмарках, причем крупные фабриканты возили свои товары и далеко, а мелкие ограничивались Ивановом и окрестными ярмарками; главными разносчиками ивановских произведений по всем концам России были офени, которых немало было в самом Иванове. Таким образом оказывается, что эти самые «фабриканты» имеют домашние заведения, в которых работают вместе с семьей и именуются горшечниками или кустарниками.

И в дальнейшем читаем о «набоешных избах» и о таких же «самостоятельных, но маленьких фабрикантах». Одним из них фабрика была устроена небольшая и материалы для своего производства он покупал у местных более крупных фабрикантов. Здесь вместо «фабрика» надо поставить «мастерская», а слова «более крупных фабрикантов» заменить словом «скупщиков», ибо мы можем представить себе дело в данном случае только так, что кустарь, не имея достаточных средств, но желая сохранить свою самостоятельность, приобретает сырье у кого-либо из скупщиков, торгующих им, а затем уже продает свои изделия на рынках. Это подтверждается и сообщением о том, что во второй половине XVIII ст. один из таких «крупных фабрикантов» «скупал у других ивановских фабрикантов работу их фабрик для продажи» и что подобного рода «фабриканты» не довольствовались одним Ивановом, а отдавали пастить и в окрестные селения. При таких условиях неудивительно, что и с появлением в Иванове централизованных мануфактур последние занимались только конечным процессом производства — набойкой миткаля, тогда как пряжу они покупали готовую и затем раздавали ее по деревням для выделки тканей. Так обстояло дело в начале XIX ст.

Вообще во Владимирской губернии в это время, как сообщает «Журнал Мануфактур и Торговли» 1828 г., «многие фабриканты имеют при своих фабриках малое только число станов, раздавая пряжу для тканья по деревням крестьянам, работающим на собственных своих станах, и, получая от них сотканные изделия, дают окончательную отделку при фабрике». Это переходная ступень от кустарничества к централизованной мануфактуре, смешанная форма, какую мы находим в XVIII ст. и в Западной Европе.

Иногда фабриками, несомненно, именуются и небольшие ремесленные мастерские. Так, например, когда речь идет в 60-х годах XVIII ст. об устройстве Поером Талантом в Ревеле столярной фабрики с пособием в 200 руб., то мы здесь имеем перед собой такого же столярного мастера, каким являлся другой иностранец, Варт, одновременно с Талантом приехавший в Россию, но именуемый действительно столярным мастером, а не фабрикантом. Столярные мануфактуры и на Западе появились лишь во второй половине XIX ст., раньше это было исключительно ремесло. К той же категории надо, по-видимому, отнести и получивших столь мелкие ссуды, как 400—600 руб., иностранцев для устройства предприятий мыловаренного, кружевного, по выделке бумажных материй, — ссуды слишком незначительны, крупные промышленники получали по 5, 10, 15 тыс. и более.

Профессор Е. В. Тарле приводит цифры рабочих, сообщаемые Германом относительно различных русских мануфактур за 1780 г., и находит, что они «поистине чудовищны». В самом деле, здесь мы находим шелковые и суконные мануфактуры — одну с 351 рабочим, другую с 435 рабочими, третью с 589, четвертую с 756, пятую с 1128, шестую с 1700 и даже одну с 2250 рабочими. Еще больше полотняные мануфактуры — встречается и 599, и 795, и 1031, и 1295 рабочих, есть предприятия, имеющие 2559 и 2637 рабочих, в одном 3479 рабочих. «Мы не теряем из виду, — продолжает Е. В. Тарле (хотя прямых указаний в этом смысле и мало, но нужно представить себе дело, раз речь идет о XVIII ст., так), — что эти тысячи рабочих, занятых на русских предприятиях, конечно, не все работали в здании мануфактуры. Этим, между прочим, и объясняется разительное противоречие в общих подсчетах, причем одни утверждают, что в России было чуть ли не более полумиллиона рабочих, а другие, для тех же приблизительно лет, довольствуются цифрою в сто тысяч… Не подлежит сомнению, что в подсчеты очень часто входили все рабочие, как работавшие в здании мануфактуры, так и получавшие работу на дом»^[5].

В самом деле, по подсчетам Германа, число рабочих на русских фабриках и заводах составляло всего 119 тыс., причем предприятий он насчитывает 2322, так что в среднем приходится всего 50 рабочих на предприятие. Надо думать, что здесь приведены только действительно централизованные мануфактуры и одни лишь работавшие в помещении последних рабочие. Впрочем, и тут надо сделать оговорку. Из некоторых цифр видно, что отчасти и сюда попали мелкие заведения ремесленного и кустарного типа. Так, почти половину всех фабрик и заводов — 1150 из 2322 — составляют кожевенные, число совершенно невероятное, более чем в два раза превышающее цифру всех видов текстильных предприятий, суконных, полотняных, бумажных, шелковых, вместе взятых (539). Очевидно, сюда включено много совершенно мелких кожевенных мастерских. Преувеличена, несомненно, и цифра хрустальных и стеклянных фабрик — 131, ибо суконных фабрик оказывается всего 136^[6].

Предположение профессора Тарле относительно того, что в приводимых им предприятиях с огромным количеством рабочих значительная часть последних состояла из кустарей, получавших лишь сырье на фабрике, подтверждается различными данными. Так, суконный регламент 1741 г. определяет: «Мастеровым и работным людям отнюдь не допущать, чтоб жены и дочери их, кои работать в состоянии будут, дома праздно пребывали или гуляли, но паче их, как-то на шелковых и на парусинных фабриках достохвально бывает, на фабрике такой работе обучать, какую исправлять могут», причем они могут и брать работу на дом. Таким образом, женский труд на дому прямо поощряется. Равным образом из обследования Мануфактур-коллегии 1803 г. мы узнаем, что в шелковом производстве разматыванием шелка женщины занимались не на фабрике, а дома и точно так же в полотняной промышленности на дому женщины разматывали пряжу на катушки с помощью детей^[7]. Здесь речь идет именно о тех отраслях производства, в которых встречаются упомянутые выше предприятия в 700— 900, в 1—2 тыс. и даже в 2,5 тыс. и более человек. Очевидно, известную долю среди них составляли женщины, получавшие работу на дом.

Мы имеем основания предполагать, что не только разматыванье пряжи, но и самое прядение, как это было по общему правилу в Западной Европе, производилось в кустарных мастерских, а не в помещении мануфактуры; последняя же только выдавала прядильщицам (на Западе это были обыкновенно женщины) шерсть или лен для обработки. Однако и самое ткачество имело место далеко не всегда в помещении мануфактуры. Так, Кампенгаузен в описании г. Ямбурга 1795 г. рассказывает, что около 56 семейств занимаются там обработкой бумажной пряжи, которая отпускается им на дом и которую они обрабатывают на небольших ткацких станках, тогда как на самой фабрике производится только тканье покрывал, требующих больших ткацких станков.

Такая раздача пряжи кустарям мануфактурами была, по-видимому, в конце XVIII и в начале XIX ст. широко распространена. Так, при некоторых медынских парусно-полотняных мануфактурах в 80-х годах XVIII ст. число рабочих, работавших у себя на дому, по заказам мануфактур, превосходило число рабочих в самом здании мануфактуры. В описаниях Ярославской губернии 1802 и 1808 гг. читаем, что «многие мануфактуры некоторую часть своих станов имеют по деревням, как-то Ростовская, на которой из числа 113 станов 70 состоит по деревням». «Некоторые крестьяне берут с полотняных фабрик ткацкие станы с принадлежностями и пряжей в свои дома и ткут фламские и равендучные полотна». И в Костромской губернии, по данным 1805 г., «во многих местах Нерохотского уезда находятся в селениях построенные обывателями оных ткацкие светлицы, коих поселяне берут с заводов пряжу и ткут оную». В г. Плесе (Костромской губернии) местные владельцы полотняных предприятий отдают делать фламские полотна и равендук сельским жителям, которые «в домах своих имеют собственные свои станы и там оную ткут и тканье доставляют к нему на фабрику»^[8]. Очевидно, что в числе тех 4341 станков, которые в 1809 г. были подсчитаны на 24 костромских полотняных предприятиях, вошло значительное количество таких домашних станков, на которых работали кустари; быть может, их число, если судить по приведенным примерам, составляло более половины названного числа. Это предположение подтверждается и тем фактом, что на одной мануфактуре в девяти покоях помещалось 32 стана, на другой в пяти покоях 21 стан, так что в среднем в одном покое 4 стана^[9]. Сколько же нужно было бы покоев для тех предприятий, которые насчитывали 200, 300 и даже 500 станов, если бы все станки помещались на мануфактуре?

Но в какую бы форму ни облекались те предприятия, которые были созданы Петром I и Екатериной II и которые в источниках именуются фабриками, во всяком случае едва ли можно согласиться с тем, что в этих предприятиях выделывались «главным образом или товары, поставляемые в казну (например, сукно, полотно, писчая бумага), или предметы потребления высших классов населения, кустари не изготовляли грубые товары, расходившиеся преимущественно среди простого народа», так что, «даже если на фабриках и в кустарных заведениях выделывались товары одного рода (например, на ситцепечатных фабриках и у кустарей-набойщиков), качество фабричных и кустарных изделий было настолько различно, что исключало конкуренцию между ними»^[10]. Но была ли столь велика разница между кустарной и фабричной набойкой, когда и та и другая производились ручным способом при помощи одних и тех же аппаратов и приспособлений? При крайне низкой технике производства факт, подчеркиваемый неоднократно тем же автором в отношении не только XVIII, но и первой половины XIX ст., — могла ли получаться сколько-нибудь значительная разница в изделиях того и другого рода? Сомнение возникает и по поводу других видов изделий, которые якобы вообще выделывались одними мануфактурами, например полотно, писчая бумага, будучи изготовляемы для надобностей казны. Ведь здесь речь идет не о тонком полотне, а о солдатском холсте и парусине для кораблей, палаток и т. д. С 1743 по 1745 г. торговцы «становили подрядом на войска рубашечный холст», выделанный крестьянами центрального района. Нам известно широкое распространение прядения и ткачества льна по деревням уже в XVII ст., а в эпоху Екатерины, как указывает Шторх, полотно уже в окрашенном виде через посредство скупщиков, державших кустарей в полном подчинении, поступало на рынок. И сукно нужно было для казны почти исключительно грубое солдатское, а его крестьяне также выделывали — шуйское дворянство в Екатерининской комиссии просило разрешить крестьянам продавать свое сукно. Мельницы для производства бумаги существовали у нас в качестве мелких предприятий уже в XVII ст. и могли также развиваться и помимо фабричной формы производства. Наконец и выделка товаров, предназначенных для высших классов населения, как шелковые материи или изделия из золота и серебра, могла иметь форму кустарной промышленности и, как мы видели, была распространена во многих деревнях. В селах одного только Московского уезда во второй половине XVIII ст. насчитывалось более 300 ткацких станков для тканья шелковых и бумажных материй, несколько сот станков для тканья лент, в других местах изготовлялись крестьянами легкая шелковая тафта и шелковые платки. В Перехотском уезде Костромской губернии в деревнях были десятки золотых дел мастеров, золотильщиков, серебряников и чеканщиков.

С другой стороны, мы наблюдаем и конкуренцию между новыми крупными предприятиями и городским ремеслом. Так, владелец канатного предприятия в Орле Кузнецов (в 1759 г.) ведет сильную борьбу с орловским канатным цехом, который поставляет канаты и веревки на отпускаемые из Орла до Москвы суда с хлебом, причем он не гнушался никакими средствами по отношению к конкурентам. Он запрещает им производить эту работу и требует, чтобы мастера цеха изготовляли только мелкие веревки для его предприятия, выдавая за это ничтожнейшую плату по 9 коп. с пуда на всех 29 человек цеховых. Когда же последние возбудили протест против этого и обратились с челобитием в главный магистрат, то Кузнецов с помощью своих людей переломал у цеховых мастеров их инструменты, а избранного ими в ходоки по этому делу ремесленника Бутова, поймав, обрил и, выкрасив ему голову краской, в пять часов утра пустил его голым со двора. В другом случае московские промышленники Шелковниковы в тех же 50-х годах XVIII ст., занимаясь окраской материй, воздвигают гонение на московский красильный цех, выхлопотав у Мануфактур-коллегии постановление, согласно которому для «размножения красильной фабрики» всем отдельным красильщикам, «работающим по углам», предписывалось прекратить свое производство. Но так как «мастеришки» продолжали свою деятельность и благодаря дешевизне своих изделий, которой окупалось их плохое качество, перебивали у Шелковниковых покупателей, то последние стали обращать внимание Мануфактур-коллегии на то, что мастеришки, проживая «в глухих местах», легко могут заниматься крашением привозимых купцами неявленных тканей, при помощи же шпионов они вскрывали отдельные случаи покупки мастерами сандала и купороса без объявления о том в таможне. В результате Мануфактур-коллегия стала на сторону крупных промышленников, заявляя, что от устроения цехов по таким производствам, по коим уже заведены фабрики, нельзя ожидать никакой пользы и что умножение таких цехов запиской в них новых членов «происходит не для какого государственного плода, но токмо от ненасытности купеческой зависти, как заведенным фабрикам остановку учинить и содержателей в крайний убыток и разорение привести». Сенат в 1753 г. в силу этого определил упразднить красильный цех в Москве^[11].

Наконец, борьба идет и между крупными промышленниками и торговцами. Последние стараются воспрепятствовать промышленникам сбывать в розницу свои изделия. Действительно, предприятие Тамеса имело, например, торговые заведения в рядах для продажи своего полотна непосредственно потребителям, а компания, учрежденная графом Апраксиным для выделки шелковых тканей, владела лавкой, в которой с 11 июня по 1 октября 1721 г. было продано товара на 610 руб. По жалобам купцов в 1722 г. Петр издал приказ: «Понеже нам известно учинилось, что интересы фабрик сделанные свои фабрики с фабрических дворов продают врознь, а ныне в рядах из собственных своих лавок, отчего в рядах многие лавки запустели, и в оброчных сборах не без многой доимки, а купецким людям, которые такими товары торговали не без разорения; того ради оным интересантам запретить, дабы они с фабрических своих дворов врозь не продавали, и лавок бы собственных своих в рядах не имели, а велеть те свои фабрики, которые будут сделаны, привозить на гостиный двор и продавать в ряды»^[12].

Это постановление, вызванное, по-видимому, тем, что розничные торговцы вследствие такого образа действия промышленников оказались в «оброчных сборах не без многой доимки», т. е. вызванное казенными интересами, привело, однако, к тому, что торговцы составили между собою стачку с целью понижения цен промышленных изделий, зная, что промышленники не могут продавать своих товаров никому другому помимо них^[13]. Вследствие этого через несколько месяцев после первого указа последовал второй, согласно которому промышленникам вновь дозволено держать свои лавки в рядах, однако под условием, что они могут продавать в них лишь те товары, которые у них остались после продажи своих изделий купцам^[14].

Но такое неясное и неопределенное правило, конечно, не могло удовлетворить купцов, и последние в 1727 г. вновь жалуются на то, что фабриканты держат свои лавки в рядах и продают в розницу свои произведения, как-то: полотно, чулки, шелковые изделия, писчую бумагу, карты, а также пряденое и крученое золото и серебро. Жалобы эти со стороны купцов повторяются и в заявлениях 1764 г., и в городских наказах 1767 г., так что, очевидно, промышленники продолжали розничную торговлю своими изделиями^[15]. Впрочем, из этой борьбы между ними и торговцами еще отнюдь не следует, что мы имеем дело действительно с фабрикантами, т. е. владельцами централизованных мануфактур. Это могли быть и скупщики кустарных изделий, за которыми также, если они не входили в состав купеческих организаций, не признавалось право на розничную торговлю. Ее повсюду купеческий класс считал своей привилегией — так это было и в Западной Европе, где право производить оптовую торговлю нередко резко отделялось от права торговать в розницу.

• [1] Фоккеродт. Россия при Петре Великом //Чтения императорского Общества истории и древностей российских. 1874. Т. И.
• [2] Полное Собрание Законов. Т. IV. № 2324.
• [3] Труды Комиссии по исследованию кустарной промышленности в России.Вып. IX. 1883. С. 2247.
• [4] Гамель. Описание Тульского оружейного завода в историческом и техническомотношениях. 1826.
• [5] Тарле. Запад и Россия. С. 142—143, 146.
• [6] Герман в: Записки Академии Наук. VIII. 1822.
• [7] Семевский. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. С. 465, 478.
• [8] Туган-Барановский. Русская фабрика. С. 222—223.
• [9] Дюбюк. Полотняная промышленность Костромского края. С. 8 сл., 13, 59.
• [10] Туган-Барановский. Русская фабрика. С. 50—51, 55—56.
• [11] Кизеветтер. Посадская община в России XVIII ст. С. 149 сл.
• [12] Полное Собрание Законов. Т. VI. № 3892.
• [13] Нисселович. История заводско-фабричного Законодательства Российской Империи. С. 1, 31.
• [14] Полное Собрание Законов. Т. VI. № 4057.
• [15] Лаппо-Данилевский. Торгово-промышленные компании в первой половине XVIIIст. С. 108.