Семантико-структурное подобие исходного и переводного текстов

В предыдущем параграфе речь шла о том, что хороший перевод отличается максимально возможной мерой семантико-структурной близости к оригиналу (естественно, при наличии эквивалентности регулятивного воздействия ИТ и ПТ).

В связи с этим тезисом правомерно задать вопросы о том, какую ценность в рамках общественного предназначения перевода представляет текстуальная близость к оригиналу, и почему ею нужно дорожить. Если необходимость равноценности ИТ и ПТ в плане регулятивного воздействия достаточно очевидна и была наглядно продемонстрирована выше, то необходимость в рамках этой равноценности еще и максимально возможного семантико-структурного подобия ИТ и ПТ представляется менее очевидной.

В наиболее общей форме ответить на поставленные вопросы можно следующим образом. В соответствии с общественным предназначением перевода переводной текст приписывается автору оригинала, используется так, как будто он и есть оригинал, и цитируется как слова автора. Именно поэтому от переводчика требуется, чтобы он передал не только воздействие оригинала, но и (в пределах возможного) способ языкового выражения. Почему это действительно необходимо, мы продемонстрируем на примере.

Во время одной официальной беседы переводчик перевел английскую идиому It’s impossible to kill two birds with one stone («Невозможно убить двух птиц одним камнем») русской пословицей За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. На что русский собеседник англичанина ответил: «Да. Но ваши зайцы притянуты за уши». Переводчик оказался в тупике.

Перевод одной идиомы другой, не совпадающей с ней в буквальном значении, вполне правомерный и распространенный переводческий прием. И переводчик поступил вполне в духе переводческих традиций. Однако результат получился со знаком «минус». Выход из ситуации у переводчика был один — «взять свой перевод назад» и дать пословный перевод английской пословицы. Перевести на английский язык русскую реплику про зайцев было нельзя. Англичанин в лучшем случае страшно бы удивился, ведь он про зайцев ничего не говорил.

Этот сбой в переводе произошел потому, что переводчик рассчитывал на то, что русский партнер англичанина отреагирует на образное значение пословицы — на ее смысл, а тот отреагировал на буквальную сторону {зайцы, уши).

Этот пример показывает, что несущественные на первый взгляд отступления перевода от оригинала в определенных случаях способны открыть такую возможность для реагирования на сообщение, которая никак не вытекает из оригинала. Не исключены и случаи, когда, казалось бы, вполне правомерные переводческие трансформации «срезают», наоборот, какую-то потенциально возможную интерпретацию сообщения: в оригинале она есть, а в переводе ее нет. Рассмотрим пример именно такого рода:

…die werdenden Menschen kamen dahin, dass sie einander etwas zu sagen batten. {Engels, F. Antcil dcr Arbeit an dcr Mcnschwcrdung dcs Affcn).

…у формирующихся людей возникла потребность что-то сказать друг другу. {Энгельс, Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека) На первый взгляд, перевод вполне корректен. Таковым он считался многие десятилетия и постоянно цитировался на русском языке. Семантико-структурные трансформации, предпринятые переводчиком, также вроде бы вполне оправданы желанием придать высказыванию в его русском варианте максимальную естественность. Смыслового отклонения перевода от оригинала никто не замечал.

И только в 1974 г. такое отклонение обнаружил известный ученый, филолог и психолог А. А. Леонтьев. Он обратил внимание на следующее: в оригинале речь идет о том, что возникновение общения с помощью языка в определенной мере было стимулировано мыслительным содержанием; когда оно появилось, «формирующимся людям» захотелось им обменяться — «sie batten einander etwas zu sagen». В переводе же этого нет, «ибо когда мы употребляем слово „потребность“, то имеем в виду естественную потребность типа голода или жажды, имеющую биологический характер…»^[1]. Иными словами, потребность отнюдь не обязательно вызвана мыслительным содержанием. Если бы переводчик перевел ближе к семантике и структуре оригинала, смысловой потери не было бы. Сравните:

… формирующиеся люди пришли к тому, что у них есть, что сказать друг другу.

Кстати, и этот вариант ни в чем не нарушает ни нормы русского языка, ни узуса.

О чем говорит данный пример? Переводчик ориентируется на некоторого гипотетического, усредненного потребителя перевода. Учесть всех потребителей, в том числе и потребителей с особыми коммуникативными потребностями, переводчик не в состоянии. Но именно таким нестандартным потребителем перевода оказался А. А. Леонтьев. В работе Ф. Энгельса он искал подтверждение своим научным положениям относительно возникновения языка. В оригинале он такое подтверждение нашел, в переводе же оно исчезло. В результате перевод, долго казавшийся вполне нормальным, при более глубоком анализе содержания оригинала оказался неудовлетворительным. Этого бы не произошло, если бы перевод был сделан ближе к тексту. Вывод: семантико-структурная близость перевода к оригиналу (разумеется, не переходящая во вредоносный буквализм) повышает универсальность замещения оригинала переводом, уменьшая возможность не предусмотренных оригиналом интерпретаций сообщения или, наоборот, выхолащивания из переводного текста тех возможных интерпретаций, которые несет в себе оригинал.

В заключение следует сказать, что в процессе выбора вариантов перевода неизбежны элементы субъективизма, и стремление переводить ближе к исходному тексту (без перехлеста в буквализм, конечно) повышает объективность перевода.

Контрольные вопросы

• 1. Почему от текста перевода помимо равноценности ИТ и ПТ в плане регулятивного воздействия требуется еще и максимально достижимая при этом степень семантико-структурного подобия исходному тексту?
• 2. При переводе каких жанров текста, по вашему мнению, особенно следует стараться переводить ближе к оригиналу?
• 3. Какие виды текстов позволяют при переводе в большей степени отойти от семантики и структуры оригинала ради достижения эквивалентности регулятивного воздействия?

• [1] Леонтьев А. А. Психология общения. Тарту, 1974. С. 19.