Лекция 5 АГИОГРАФИЯ (МОСКОВСКИЙ ПЕРИОД)

Творгество Епифания Премудрого.

У истоков московской агиографии стоял Епифании Премудрый (ум. ок. 1420), современник Андрея Рублева. Ему принадлежат два жития — Сергия Радонежского и Стефана Пермского^[1]. Их своеобразие состоит в том, что они написаны в стиле «плетения словес» — особого приема нанизывания библейских цитат или фактов с целью придания богоугодных черт христианскому подвижнику. Святой должен был восхваляться только святыми словами, почерпнутыми из священных писаний.

Вот, к примеру, о Сергии Радонежском сказано: он еще «в утробе матерне носим, трикраты в церкви провъзгласи», т. е. трижды во всеуслышание подал свой голос во время богослужения. Тем самым было прознаменовано, что родится «троичный ученик» — почитатель Святой Троицы. В «Житии» запечатлелась тринитаристская реформа, проведенная византийской церковью в середине XIV в. Сергий Радонежский одним из первых на Руси принял богословские новации Константинополя, став провозвестником «огречивания» русского православия, которое окончательно свершилось лишь в XVII в.

Поддерживая провизантийские ориентации радонежского игумена, Епифаний старался всеми силами убедить читателя, что именно «тричисленное число» соответствует сущности православия. В подтверждение этого он приводил все «третицы» Ветхого и Нового заветов: трижды взывал Бог к пророку Самуилу, третьим камнем из пращи поразил Давид Голиафа, три дня и три ночи пробыл пророк Иона в чреве кита, на третий день Христос воскрес из мертвых и т. д. «Что же извещаю по три числа, — восклицал Епифаний, — а что ради не помяну большаго и страшнаго, еже есть тричисленное Божество: треми святынями, треми образы, треми собьствы, в три лица едино Божество пресвятыа Троица, и Отца, и Сына, и Святаго Духа, триипостаснаго Божества едина сила, едина власть, едино господьство»^[2]. Отсюда следовало, что и Сергий Радонежский, трижды подавший голос еще в утробе матери, причастен великой троичной тайне, которая доступна только богоизбранным провидцам.

Таким образом, «плетение словес» отнюдь не являлось чем-то вроде языковой казуистики, речевого изощрения, но имело вполне богословское значение и преследовало задачу освящения житийного чуда.

Образцовым воплощением этого стиля стало «Житие Стефана Пермского», обильно насыщенное библейскими выражениями. Всего в нем около 340 цитат, из которых 158 — из Псалтыри. Иногда Епифаний вообще создает очень длинные цепи из одних цитат, не сковывая себя точностью их воспроизведения. Он не боится изменять грамматическое лицо, если это необходимо для ритмики текста, расширяет смысл приводимых фраз, желая полнее выявить их сокровенное содержание. «Слово плетущи и слово плодя, и словом почитати мняши, и от словес похваление сбирая, и приобретая, и приплетая», — так выражал свое писательское кредо Епифаний Премудрый.

Все творчество московского книжника было пронизано идеей «скончания века», т. е. трагической развязки всемирной истории и наступления Судного дня^[3]. Символом последних времен служила для него евангельская притча об одиннадцатом часе. В ней говорилось, что царство небесное подобно хозяину виноградника, который пять раз в течение дня выходил из дома нанимать себе работников: рано поутру, в три, шесть и девять часов, наконец, поздно вечером — в одиннадцать часов. И всем им он назначил одну и ту же плату — один динарий. Когда же кто-то из числа нанявшихся первыми счел это несправедливым, хозяин ответил: «Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; разве я не властен в своем делать, что хочу? или глаз твой завистлив оттого, что я добр?» (Мф. 20:14−15). Смысл притчи заключался в том, что ожидание второго пришествия Христа не должно ослаблять человеческого усердия к достижению спасения. С этих позиций и освещал Епифаний жизненный подвиг Стефана Пермского, миссионера-просветителя.

Епифаний создал образ решительного и волевого человека, пожелавшего «в последняя дни, в скончанье лет, в остаточная времена, на исход числа седмыя тысяща лет» привести в христианство языческое племя зырян, или коми, обитавшее в Пермском крае. С этой целью он много и основательно учится, постигая Библию и творения отцов церкви, изучает греческий и «пермский» языки, обретает серьезные навыки в философии и риторике. Затем Стефан составил пермскую азбуку и перевел на зырянское наречие божественные книги — Псалтырь, Октоих, Часослов и т. д. После этого он направился к зырянам обращать их в православную веру.

В «Житии» подробно описывается «прение» христианского подвижника с языческим волхвом Паном. Тот говорил Стефану: у вас, у христиан, один Бог, а у нас много богов, а значит, много и помощников, много защитников. Они дают нам всякую дичь и меха, которыми полны зырянские леса, болота и дубравы. Много выгоды имеет от этого и Москва: «нашею ловлею и ваши князи, и бояре, и велможи обогащаеми суть». А разве не наши меха посылаются в Орду и другие страны — «и во Царьград, и в Немци, и в Литву, и в прочая грады, и страны, и в далняя языки?».

На это Стефан отвечает, что мирские блага ничто по сравнению с тем, что обещает христианский Бог. В подтверждение своих слов он обильно цитирует Священное писание, вовсе не беря в расчет то, что для зырянского кудесника оно не представляло никакой убедительности. И действительно Пан, выслушав своего соперника, говорит ему: «Аз в вере, в нейже родихся, и воспитахся, и възрастох, и изъжих, и сстарехся, в нейже пребых вся дни живота моего, в той да умру… Се бо отци наши, деды, прадеды и пращюры тако пожиша. Аз ли добрейши их обрящуся? Ни убо, да не будет»^[4].

Тогда Стефан предлагает Пану испытать силу своих вер, войдя вместе в огонь. Пан, разумеется, устрашился, из чего стало ясно, что вера зырянская никак не может соперничать с евангельским учением. Многие язычники тотчас приняли крещение. Стефан вышел полным победителем — пусть не логикой, не аргументами, а хитростью, но ведь и Бог действует «прехищрением», когда надо поразить дьявола.

Все произведение Епифания пронизано ощущением реальности, причем оно явственней и четче в изображении противника и легендарней, символичней в изображении святого.

• [1] «Житие Сергия Радонежского» неоднократно переделывалосьпозднее, в том числе Пахомием Сербом, который по просьбе монахов Троице-Сергиева монастыря упростил стилистику произведения, приблизив ее к канонам византийской агиографии. Древнейшая исамая пространная редакция «Жития», написанная самим Епифани-ем в 1417—1418 гг., сохранилась в составе Великих Миней Четьихмитрополита Макария (XVI в.).
• [2] Жизнь и житие Сергия Радонежского. М., 1991. С. 19.
• [3] Согласно православным пасхалиям, конец света ожидался в1492 г., когда исполнялись те самые семь тысяч лет. которые отводились церковью существованию мира.
• [4] Житие Стефана Пермского //Святитель Стефан Пермский. К 600-летию со дня преставления. СПб., 1995. С. 138, 142.