Композиция портрета. 
Настольная книга журналиста

При «холодном» написании портрета можно воспользоваться типовым вариантом композиции. Информация подается в таком порядке:

• 1. Решающий момент в жизни человека, решающее событие в его судьбе. Например, победа на выборах или приговор суда о тюремном сроке.
• 2. Рассказ о том, что это за человек и чем он интересен. Например, политик, бросивший вызов мафии, или преступник, многие годы скрывавшийся от правосудия.
• 3. История жизни персонажа.
• 4. Комментарии персонажа о мотивах его поступков.
• 5. Комментарии других людей о поступках персонажа.
• 6. Анализ того, чего добился персонаж или чего может добиться в будущем. Комментарии персонажа и других людей о его достижениях.
• 7. Концовка портрета — случай из жизни персонажа, иллюстрирующий его характер. Вместо случая можно использовать яркую или обобщающую цитату персонажа или цитату другого человека о нем.

При «теплом» написании портрета и если материал подается в репортажном ключе, можно воспользоваться одним из двух вариантов композиции — сценоориентированной или время ориентированной. Различаются они в зависимости от способа развития повествования.

При сценоориентированной композиции информация подается от сцены к сцене. Эти сцены не обязательно следуют друг за другом по хронологии или повторяют путь сбора информации журналистом. Можно выстроить сцены по иной логике. Например, посвятить одну половину текста карьере, а вторую — личной жизни. Либо чередовать сцены, связанные с карьерой и с личной жизнью. Можно переходить из прошлого в настоящее и возвращаться в прошлое, а также перемежать репортажные фрагменты рассказом персонажа о его переживаниях.

Вот пример сценоориентированной композиции:

Небольшой поселок Частоозерье на границе Курганской области и Казахстана сегодня напоминает олимпийский Сочи. Кругом строительные леса, рабочие в авральном режиме ремонтируют поселковые дороги, слова «откат» не знают и выполняют работы четко по графику. Частоозерье готовится к собственной Олимпиаде, через пару недель здесь пройдет международный юношеский турнир по боксу. Но мы приехали сюда не за этим.

• — Хозяин где?
• — Хозяин чего?
• — Всего.
• — В судейской. Смотрит, как там плитку положили.

«Хозяин всего» — это местный предприниматель Александр Ильтяков, владелец частоозерского мясоперерабатывающего предприятия «Велес». Соревнования в поселке пройдут по его инициативе. Здесь вообще почти все происходит по его инициативе и на его деньги. Ремонт дорог, строительство спортивных объектов — все из его кармана. В один только спорткомплекс с гостиницей и концертной площадкой «Велес» вложил 25 млн рублей. При этом на олигарха долларовый миллионер Ильтяков не похож ни с какого боку. По строительной площадке бегает в боксерских трусах и красной майке. Каждый забитый в стену гвоздь контролирует лично.

— Мы же это не для себя делаем. После соревнований сюда люди будут приходить, заниматься. А деньги… Деньги — они не мои. Они принадлежат Господу. Он мне их в управление дал, чтобы я ими по-человечески распорядился.

Над головой Ильтякова висит кустарный плакат «Сочи 2014». Только вместо звезд эстрады и именитых спортсменов на нем нарисован маленький мальчик в валенках и на лыжах, наполовину укутанный в пуховый платок. Видны только глаза, с каким-то непередаваемым упорством смотрящие вперед. По мозгам этот плакат с курганским Филиппком бьет гораздо сильнее любой официальной сочинской агитки. Как-то сразу хочется побеждать.

Плакаты в таком самодеятельном стиле вообще визитная карточка Частоозерья. Они тут висят на любую тему, но больше всего — на тему алкоголизма. Куда бы ты ни пошел, из-за каждого на тебя смотрят детские глаза: «Папа, не пей!».

— Сначала меня обсмеяли с этими плакатами, а потом притихли. Потому что поняли: они действуют, — говорит Ильтяков. — Вот в 95-м году уважительной причиной неявки на работу было традиционное «забухал». А сегодня в селе вообще редко можно увидеть пьяного.

Позднее выяснится, что с пьянством «хозяин всего» борется не только при помощи наглядной агитации. Время от времени Александр лично читает рабочим лекции о вреде водки и сигарет. Причем пагубность и первого и второго доказывает самым доступным языком. Матерным. Говорит, что вещи надо называть своими именами. А раз это имя нецензурное, то и не х… его стесняться.

— Лежишь ты как свинья, пьяный под забором. А рядом дети ходят, и у них формируется образ поведения. Они начинают думать: «Вот вырасту, нажрусь водки и тоже буду под забором лежать».

Собравшиеся в зале работники «Велеса» уже в сотый раз выслушивают монолог Ильтякова. Некоторые начинают клевать носом.

— Так вот, бл!!! И — неожиданно резко кричит Александр. Расслабившиеся подчиненные подпрыгивают на стульях и берут себя в руки. — У алкоголика не может быть здоровых детей. Если хочешь, чтобы сын твой родился дауном, бухай!^[1]

Времяориентированная композиция используется в двух вариантах. В первом описывается небольшой фрагмент жизни персонажа. Это портреты из серии «Один день с …». Разумеется, для качественного написания такого портрета недостаточно просто один день пробыть с персонажем. Помимо наблюдения необходимы и длительные разговоры, и сбор дополнительной информации. Вот фрагмент портрета, написанного в виде дневника персонажа и как бы от его лица:

7.05. Будильники — палачи счастья. Вчера я долго решала: завести на без десяти семь или на семь. В ночь накануне дежурила, и мне выпало спать с двенадцати до трех, а с трех до шести легла второй доктор. Где-то около двух звонок по городскому телефону, девичий голос: «Вы — врач?» — «Да». — «У нас порвался презерватив. Что мне делать, чтобы не забеременеть?"—"Навести в тазу марганцовку и просидеть не менее четырех часов». Прикинула — до шести ей хватит. Едва задремала, перезванивает: «А можно теплую воду добавлять в таз?» Так что поспать не удалось. Подумала: черт с ним, накраситься можно и на работе — и твердой рукой поставила на семь ноль пять. На душе стало замечательно, пятнадцать минут я выиграла.

На автопилоте включила чайник, умылась, залила кофе, пока кофе отстаивался, оделась. Хотелось юбку, но мне два дня подряд в транспорте рвали колготки. Третьих не дано. Пришлось влезать в джинсы. Накраситься не успела. Захлопнула за собой дверь за минуту до того, как бабушка начинала вытаскивать из постели детей.

• 7.35. Впускали через переднюю. Девица-кондукторша требовала три рубля без сдачи, а у меня в кошелке мелочь замотана в десятки, и я замешкалась: «Женщина, не задерживайте… что вы копаетесь… о чем вы раньше думали, когда стояли на остановке?» Настроение испортилось. В салоне меня пару раз толкнула толстая тетка. Пожалела, что по городу не могу ходить в белом халате. Меня пинают, на меня кричат продавщицы, когда из-за плохого зрения спрашиваю цену: «Там все написано!» А потом эти женщины, после того как меня толкнули, облаяли, не дали, не объяснили, приходят ко мне и жалуются на грубость гинекологов. Хочется сказать: «Деточка моя, а что же ты только что со мной-то делала?» В моем кабинете женщина очень беззащитна, и все десять лет работы я себя уговариваю, чтобы не обозлиться и не начать мстить.
• 8.00. Надела пижаму, халат, сменную обувь, и все осталось в другом мире. С этой минуты — я другой человек, с другим поведением. С другим мироощущением.
• 8.25. Выслушала очередной руководящий маразм: при температуре прежде всего обследовать на малярию. Малярия у нас вроде не самое распространенное заболевание. Когда эндометрит на фоне спирали, и так понятно, почему у больной 38. Но есть приказ Минздрава за № 481. И еще о том, чтобы мы смотрели полисы и без полиса не клали. Но в тяжелом положении не отказывали. Вот вы, пожалуйста, не отказывайте, но без полиса не кладите. Плюнули, пошли работать.

Начала прием. Угрозы, выкидыши. А у меня в голове: я же собиралась прийти на работу и накраситься. Вот следующую приму, а там — хоть трава не расти, пойду и накрашусь. Но поступило подозрение на внематочную, молоденькая девочка, девятнадцать лет, первая беременность, и я забыла все на свете. Состояние пока еще не угрожает жизни, и поэтому она хочет уйти домой. А я ее всеми силами тяну в больницу: «Нет, лапушка, ты никуда не уйдешь». Диагноз четко не подтвержден, она еще и наелась, но чувствую — есть внематка. Есть у нее полис, нет у нее полиса, малярия не малярия — не отпущу! Напугала — выйдешь, упадешь, и, пока сообразят, почему упала, и пока привезут в больницу, мы уже не спасем, и ты умрешь… Прооперировали, трубу постарались сохранить.

• 12.00. Привезли даму лет семидесяти. Ботиночки, старая кофточка, юбка кримпленовая, лицо спокойное, незадерганное, светлое. При ней муж. Держит за руку! Нервничал под дверью, первый вопрос: «Доктор, с ней все в порядке?» Эх… Вспомнились мои девочки, которые приходят утром на аборт и просят местное обезболивание, потому что ей в пять часов за ребенком в детсад. Не то чтобы муж встретил, какое там!
• 12.40. Приятное событие: позвонил муж пациентки. С пяти недель вынашивала беременность, и вот мы разродились. Мальчик, три четыреста, пятьдесят один сантиметр. У Веты сложный перелом позвоночника, попала несколько лет назад в автокатастрофу, была беременная, выкидыш, врачи напугали, выносить и не надеялась. Когда забеременела, очень нервничала, что не справится. Ничего, говорю, успокойся, будем вынашивать вместе. Это мой одиннадцатый ребенок. Теперь буду ходить в роддом, учить кормить и сцеживать. Классная все-таки у меня работа!
• 13.30. «Разденьтесь» — развернулась, а она стоит вообще голая, как нимфа. Девочка, четырнадцать лет. «Когда была последняя менструация?» Молчание — и: «У меня-я-я?» — «Когда у меня — я помню». Это не оттого, что она вконец тупая, а от растерянного состояния. Ей страшно. Объясняю, как лечь. Что буду делать… вот у меня инструмент, хочешь — потрогай, он не острый, тебе не будет больно. Снимаю испуг… Следующая… Веду прием, а сама стесняюсь лица, мечтаю о пяти минутах, чтобы накраситься, и клянусь себе, что не буду больше экономить эти десять минут, а буду вставать как штык в 6.55. Надо было сначала заняться собой, а потом идти в приемную. Зашла матрона в летах. А оказалась моей ровесницей. Подумала, как же я хорошо выгляжу, и успокоилась. Следующая… Девица с несвежим перегаром, накуренная, размалеванная, под ногтями грязь, обрюзгшая, нексит, гной из нее рекой. 11 «Б» класс! Господи, сделай так, чтобы в судьбе моей Али не было ничего подобного¹.

Во втором варианте времяориентированной композиции в портрете охватывается вся жизнь персонажа — как от рождения до сегодняшнего момента или до смерти, так и от начала профессионального становления до пика карьеры. Но в любом случае описываемый временной промежуток несопоставимо больше, чем день, неделя или месяц. В приведенном ниже примере описана жизнь фотографа через призму главного дела его жизни — съемок на пострадавшей от аварии Чернобыльской АЭС:

До начала работы в АПН Костин принадлежал миру советского гламура и богемы — снимал фэшн для советских журналов мод, дружил с моделями, художниками и режиссерами, снялся на вторых ролях в нескольких известных художественных фильмах и до сих пор любит при случае известного российского режиссера назвать «Никиткой», а молдавскую певицу — «Сонькой».

Но в середине 70-х Игорь Костин неожиданно для многих занялся документальной, новостной фотографией.

«Хорошо помню, как встретился с апновским фоторедактором — легендарной Галиной Плеско. Это была такая фронтовичка, с желтыми от „Казбека“ пальцами — ее все в редакции боялись и, когда она вразвалочку, как медведь, шла по коридорам, прятались по кабинетам. Она сказала мне: Игорек, ты неплохой фотохудожник. Ноты нам не подходишь. Это не журналистика. Ты можешь 3—4 хорошие фотографии делать в год. А нам надо 3—4 карточки каждый день».

Костина так сильно задели эти слова, что следующие несколько лет он потратил на то, чтобы доказать обратное и стать наконец журналистом. Он долго работал внештатно, выживая, как он говорит, «на одной вермишели».

В середине 80-х Костин уже был состоявшимся, известным всему Киеву репортером. Об аварии на Чернобыльской АЭС он узнал одним из первых.

«Никакой официальной информации не было — только маленькая заметка и фотография в „Правде“, — хорошо помнит он. — Зато слухи и сообщения западных „голосов“ были самые невероятные — о сотнях тысяч погибших».

Но истинных масштабов катастрофы тогда никто не понимал.

Элита поспешила отправить своих детей из Киева — «на поезда билеты было недостать», вспоминает фотограф. Костин до сих пор помнит, как 2 мая вместе с сыном ходил что-то снимать в какой-то театр.

«Вечером пошел теплый майский дождь, и я до сих пор не могу себе простить ту прогулку — ведь дождь прибивал к земле и каштанам радиоактивную пыль».

В начале мая Костин тоже отправил сына из Киева — к друзьям в Одессу.

Уже 29 апреля Костин впервые попал на станцию — в ход пошли старые связи, да и корочка АПН творила чудеса. Первое, что его впечатлило, — бесконечные колонны беженцев с зараженной территории.

«Коровы в кузовах грузовиков, скарб, автобусы с людьми, —точь-в-точь как на войне, которую я видел пятилетним мальчиком», — говорит он.

Тогда же случайно Костин впервые попал в вертолет к дозиметристам, которые несколько раз в день облетали станцию для мониторинга ситуации.

«Делаю через иллюминатор — его нельзя было открывать из-за зашкаливавшего уровня радиации — свои первые снимки развороченного четвертого блока».

Поэтому его первые фотографии со станции, тут же облетевшие весь мир, имеют такую круглую рамочку и немного мутные из-за немытого вертолетного стекла.

«Но я понимал, что все это не то — мое место там, у реактора», — говорит Костин.

После проявки оказалось, что почти все снимки засвечены —так их «обработала» радиация — и только несколько цветных диапозитивов удалось «спасти».

«Когда я садился в вертолет, то чувствовал себя охотником, преследующим добычу, — обычный репортерский инстинкт, — говорит фотограф. — А теперь начал понимать, что чувствует жертва, за которой следит невидимый, неслышный и от этого еще более страшный враг».

Раз за разом Костин возвращался на станцию.

«Понимаете, кто-то же должен был это снимать», — объясняет он.

И, поразмыслив, признается: «Там была потрясающая атмосфера, какая-то иная цивилизация с иными отношениями между людьми — честными и готовыми прийти друг другу на помощь».

Он спал в бывшем детсадике «Сказка» на соседней койке с простым мужиком — а тот, как потом выяснилось, был генералом КГБ. И чтобы поднять в воздух военный вертолет, тогда было достаточно устного распоряжения командира — никакой бюрократии и волокиты.

На целый год станция стала для Костина главным местом работы. Впрочем, и в декабре 1986 года, уже попав на больничную койку, эпопею с Чернобылем для себя он так и не закрыл. Все 90-е возвращался в «зону», а потом долго снимал последствия аварии — детей-инвалидов, ликвидаторов и их похороны, «самоселов».

• [1] Хозяин всего // Русский Репортер. 2010. 26 декабря.