Колонизация Антильских островов: от Бредского до Утрехтского мира (1667-1713)

Колонизация Антильских островов: от Бредского до Утрехтского мира (1667−1713)

1 Социально-экономическое развитие антильского региона в 1660 — 1710 гг

2 Франция, Англия и Антилы в 1660 — 1710 гг.

3 Политическая ситуация на Антилах в 1667—1713 гг.

1 Социально-экономическое развитие антильского региона в 1660 -1710 гг.

Несмотря на то. что в политическом отношении вторая половина XVII в. прошла для Антил под знаком целой череды войн, это, тем не менее, не мешало тому, чтобы весь комплекс экономики английских и французских островных владений здесь продолжал свое динамичное развитие.

Безусловно, главнейшей отраслью антильской экономики являлось плантационное хозяйство. Именно оно, как уже было многократно сказано, оказывало без преувеличения определяющее влияние на социум и хозяйственную жизнь британских и французских Антил. І Іринципишіьньїх изменений в его характере по сравнению с предыдущим периодом в рассматриваемую эпоху не произошло. Напротив, вторая половина XVII в. стала временем дальнейшего развития и усиления тех его черт, которые, как мы видели, возникли и составили основополагающую особенность плантационного хозяйства британских и французских Антил еще в первую половину века. В первую очередь это экономическая специализация подобного хозяйства, его ориентация на рыночное производство разнообразных тропических культур. Второй его фундаментальной особенностью являлось использование труда негров-рабов. Именно они к концу века стати практически единственной производительной силой плантационной экономики антильских владений Англии и Франции.

Вместе с тем, утверждение подобной модели социума и хозяйственной жизни было уже не просто свершившимся фактом. Она прочно входит также в сферу мировоззрения как самих колонистов, так, по всей вероятности, и более широких кругов, в том числе и в метрополии. Экономическая специализация и организация хозяйства британских и французских Антил на основе рабства — вот то, что в первую очередь отличает антильские колонии, какими они предстают перед европейцем во второй половине XVII в., от самой Европы, и на что он (европеец) обращает особое внимание. Но, как отмечают сами же современники, именно с подобной моделью экономики большинство населения этих колоний связывает свою жизнь и считает ее выгодной для себя, не желая для себя ничего другого. В то же время именно она во многом определяет и особую экономическую нишу Антил в системе мирового хозяйства того времени. «Я долго думал. — пишет Лаба, — что жителям островов запрещено сеять пшеницу и возделывать виноград и что причина этого запрета — ущерб, который это нанесло бы коммерции, так как несомненно, что основа грузов судов, прибывающих на острова. — вино и пшеничная мука. Но потом я весьма достоверно узнал, что таких запретов никогда не было, и я по опыту узнал, что культура пшеницы и винограда на островах бесполезна, особенно пшеницы. Я считаю ее бесполезной, так как очень мало людей едят пшеничный хлеб. Негры, кабальные слуги, слуги и рабочие едят только муку из маниоки или кассаву*; почти все креолы, даже те, кто богат и подает у себя к трапезе пшеничный хлеб, чтобы показать свой достаток, или для иностранцев, гораздо охотнее едят касаву и предпочитают ее хлебу. Таким образом, лишь очень мало людей здесь едят хлеб, и я думаю, что не буду очень далек от истины, когда скажу, что из 100 человек будет всего 5. которые его здесь едят. С вином дело обстоит по-другому, и хотя негры, кабальные слуги, слуги и рабочие его за едой не пьют, есть много других людей, которые его потребляют в очень большом количестве. Сколько бы его ни привозили на острова, никогда не слышно, чтобы оно от отсутствия сбыта испортилось. Эти две культуры здесь невозможно возделывать, принимая во внимание малые размеры земельных участков, которыми владеет каждый житель, для которого гораздо полезнее употребить их под сахар. какао, хлопок, аннато и прочие товары, чем под хлеб и виноград. Несомненно, чю тот же участок, который употребили бы под хлеб и виноград, чтобы произвести этих товаров в количестве, достаточном для 10 человек, даст хлеба и винограда для 50 и более человек, будучи использован под выращивание обычных для островов товаров. Впрочем, за чем бы к нам приезжали корабли из Европы, если б жители островов употребляли свои земли под хлеб и виноград; что бы грузили на корабли в Европе и что бы могли ожидать взамен от островов» ^ .

Аналогично дело обстояло и с рабами-неграми. В сознании колонистов они безоговорочно занимали место главной и практически единственной рабочей силы плантационного хозяйства. «Я более чем в одном месте говорил. — продолжает Лаба, — что богатство жителей состоит в их рабах. Особая ценность состоит именно в их руках, без которых земли бы остались невозделанными, так как здесь и мысли быть не может о том. чтобы найти поденщиков, подобно тому, как уо принято в Европе. Здесь не знают, что это такое, необходимо иметь рабов или кабальных слуг, если вы хотите преумножить свое добро. Таким образом, житель, имеющий большее количество рабов, имеет большие возможности сколотить значительное состояние» «.

Вместе с тем. несмотря на отсутствие в плантационном хозяйстве английских и французских Антил изменений принципиального характера по сравнению с предшествующим периодом, общая картина экономики антидьского региона претерпела очень значительные изменения. Необходимо сразу отметить. что, к сожалению, на основании имеющихся в моем распоряжении источников и литературы я не могу судить об абсолютных экономических показателях различных областей антильской экономики того времени и данный вопрос требует дальнейших специальных исследований. По этой причине мне приходи іся опираться, скорее, на субъективные суждения современников, нежели на точные цифры. Тем не менее, сообщаемые источниками сведения, особенно при сопоставлении их с информацией о предшествующем периоде, вполне наглядно демонстрируют те изменения, что произошли в хозяйственной жизни британских и французских Антил во вторую половину века по сравнению с первыми десятилетиями их истории. В то же время, можно сказать, что субъективность сведений сама, но себе имеет определенное значение для изучения социально-экономической истории региона. Именно благодаря оценкам современников мы можем судить не только об их взглядах на развитие всего антильского региона в целом и отдельных его колоний во второй половине XVII в. но и о том. каковы были, по их мнению, основные, характерные для него проблемы и противоречия в тот период и какие тенденции или возможности его развития они видели.

Главной особенностью второй половины века стал экономический прогресс французских Антил, как в количественном, так и в качественном отношении. И. безусловно, наиболее ярким примером произошедших изменений качественного характера стала такая сфера плантационного хозяйства французских Антил. как производство сахара. Именно в формировании крупных сахарных плантаций мне видится основное изменение качественного характера, отличавшее лог период в развитии экономики французских Антил от предыдущего. В «Новом путешествии на острова Америки» Лаба в полной мере отражено различие между сахарными плантациями предшествующего периода, такими, какими они предстают со страниц сочинений дю Тертра или Рошфора, и хозяйствами того же рода, которые уже существовали на Мартинике и Гваделупе в конце XVII — начале XVIII вв. Лаба упоминает мимоходом, что представляли из себя некоторые сахарные плантации, которые он видел: «На этой плантации было более 300 рабов. 2 сахарных мельницы, одна из них с водяной мельницей, другая на лошадиной тяге, рафинажная в поселке…"3>6; «…он [один из плантаторов — А. К.| купил у разных частных лиц участок земли, где сейчас и живет, 1200 на 3000 шагов, на нем у него 3 сахароварни и около 200 негров» .

В то же время вопрос, насколько распространены были хозяйства таких размеров, не совсем ясен и, безусловно, требует более широких исследований. Сам автор «Нового путешествия…» говорит о том, что производством сахара занимались и на более мелких (если ориентироваться на количество рабских рабочих рук — основное мерило производственных возможностей на Антилах того времени) плантациях. Так, на сахарной плантации доминиканцев в 1694 г. было около 50 негров^. Правда, здесь надо сделать некоторое уточнение. По размерам ее земельного участка плантация относилась к разряду крупных, но из-за отвратительного ведения дел предыдущими управляющими она была обременена долгами, не имела кредита и потому не могла купить еще негров для развития производства сахара, хотя сам надел это позволял и даже с избытком.

Впрочем, сам тон Лаба, когда он говорит о сахарных плантациях, на которых трудились сотни рабов, свидетельствует о том, что в ту эпоху подобные хозяйства для жителей французских Антил не являлись чем-то диковинным, как можно было судить по описанию Рошфором плантации де Пуанси. Примечательно также, что в своих описаниях и расчетах наиболее рациональной организации сахарного производства, которым он посвятил почти половину третьего тома своего сочинения, Лаба говорит именно о хозяйстве, подобном вышеописанным: крупном, рассчитанном по крайней мере на 100−120 рабов. Дя французских Антил конец XVII в. был уже не тем временем, когда, если судить по описаниям Рошфора и дю Тертра, большинство сахарных плантаций представляли собой хозяйства, где колонисты с десятком негров и кабальных слуг пытались производить сахар па небольших прессах, в полном соответствии с принципом «голь на выдумки хитра». Теперь гораздо больше французских колонистов могли устроить свое хозяйство именно в том виде, в каком оно давало наибольшую экономическую отдачу — как крупное производство с высоким уровнем концентрации рабочих рук.

Впрочем, даже при несомненной ориентации своего основного производства на рынок, сахарная плантация даже при увеличении своих размеров сохраняла определенную степень хозяйственной автаркии, отмеченную еще Лигоном. Значительная часть продовольствия, предназначенная для прокорма рабов. -маниока, пататы, горох, и т. д. -выращивалась здесь же. Лаба советует не скупиться и выращивать маниоку на корм рабам даже с избытком. Пусть ее излишки лучше гниют в земле, чем плантатор был бы вынужден урезать рацион рабов или покупать ее на стороне 3. Вместе с тем, на сахарной плантации наряду с сахаром могли выращиваться на рынок и прочие культуры, игравшие вспомогательную роль по отношению к основному производству. «Я зашел к сьеру Габриэлю Рассену, нашему соседу. — пишет Лаба, — он из Нанта, по профессии был бондарем, но этим он уже давно не занимается, и побывав торговцем, он купил плантацию. где и живет сейчас … Сьер Рассен возделывает плантацию какао и работает над заведением сахарной мельницы, также на близлежащем острове он выращивает много коз…»

В то же время, сахарная плантация была лишь верхушкой, одной из составляющих всего сельскохозяйственного производства французских Антил. Экономика даже наиболее развитых на тот момент Мартиники и Гваделупы являла собой картину достаточно значительной диверсификации сельскохозяйственного производства как по ассортименту производимой продукции, так и по характеру организации хозяйства. Обратимся вновь к сочинению Лаба: «Я…осмотрел и товары, что производятся в моем приходе. Так, я нашел в моем приходе лишь 5 плантаций, где производили сахар. Все прочие мои прихожане занимались культурой аннато, индиго, какао. Кроме того, было много различных рабочих и прочих людей. Они жили на своих наделах тем, что там собирали, и маниоковой мукой, которую там производили, а также скотом и птицей, которую разводили. Это не такая уж незначительная торговля, так как плоды ее происходят от земли и приносят тому, кто ей занимается, наличные»" 561; «два округа… очень населены и хорошо возделаны… Там есть несколько сахарных плантаций, но основной продукт торговли этих жителей — имбирь. Помимо этого они производя! много маниоки, овощей, табака и других товаров, они также выращивают большое количество скота и птицьп^ „. Наряду с вышеприведенными, в качестве рыночной культуры Лаба отмечает также и хлопок, занимавший в то время, по его словам. значительную долю в сельскохозяйственном производстве некоторых округов '“ '» «. Хозяйства, подобные вышеописанным, как раз-таки и являлись той экономической нишей, которую на французских Антнлах занимали мелкие производители и плантаторы средней руки.

Причин диверсификации сельского хозяйства французских Антил той эпохи было несколько. Во-первых, безусловно, завести крупное производство, такое как-сахарная плантация, было не всем под силу. Во-вторых. не все сельскохозяйственные угодья подходили под выращивание сахарного тростника. Определенную роль играли также и соображения общемировой экономической конъюнктуры того времени, что еще раз ставит вопрос о взаимосвязи колониального хозяйства и развития потребления его продукции на разных рынках. Так, Лаба отмечает, что распространение во Франции шоколада, которого прежде здесь в отличие от Испании практически не потребляли, стимул и ровато культуру-какао на французских Антилах'6. В своей метрополии антильский какао получил гарантированный рынок сбыта, защищенный протекционистскими пошлинами. Это привело к тому, что данное растение, не столь требовательное к почве, как многие из обычных колониальных культур, можно было выращивать в дополнение к основному производству, например сахара, что и советует делать авгор «Нового путешествия…» 6

В то же время, подобная диверсифицированность хозяйства отвечала не только потребностям экспортного производства на широкий рынок, но и в некоторой степени была комплементарна нуждам самих антильских колоний. Мелкие хозяйства отчасти удовлетворяли потребности крупных хозяйств. — гак как те, даже при определенной степени продовольственной автаркии, зачастую все-таки нуждались в тех или иных припасах, — а также слоев, напрямую не связаннных с сельскохозяйственным производством. Лаба пишет: «До ночи я прогулялся, но плантации; там нет ничего другого кроме маниоки, гороха, патагов. ямса*, проса, табака, хлопка. В поле я видел несколько голов рогатого скота, которые были хорошо откормлены, и весьма большое количество всевозможной птицы. Именно этими вещами и занимаются все жители этого побережья, которые не имеют сахарных плантаций, это их торговля и именно она делает их весьма зажиточными, хотя кажется, что подобные статьи торговли дают мало дохода. Наши флибустьеры приплывают сюда запасаться мукой, маниокой, горохом, пататами. ямсом, за что платят хорошо и деньгами. С Мартиники приходят барки и покупают их скот, птицу, хлопок; эти три вещи пользуются спросом и хорошо продаются"'» .

В то же время, говоря о плантационном хозяйстве французских Антил того времени, следует отметить, что сахарная плантация была не просто крупным производством. В немалой степени это было и статусное предприятие, показатель зажиточности и веса в обществе его владельца. Подобное положение дел недвусмысленно показывает следующий отрывок из сочинения Лаба: «…эта мануфактура (индиго) для которой не нужно ни много оборудования, ни много негров, дает жителям возможность установить сахарную плантацию, что и является той целью, к которой они стремятся, не только из-за прибыли, что они находя і в производстве сахара, но еще и потому, что сахарная плантация помещает их в разряд Больших (Gros) жителей, в то время как индиго удерживает их в классе мелких. Таково тщеславие наших жителей» 6. Неудивительно таким образом, ню. посчитав себя в состоянии развивать производство, прежний плантатор средней руки не удовлетворялся, как прежде, хлопком или индиго, а стремился завести сахарную плантацию. Впрочем, вопрос о точных показателях увеличения числа сахарных плантаций в тот период за счет изменения экономической специализации хозяйств или поглощения более мелких нуждается в дальнейшем изучении. Интересен также вопрос и о сравнительной рентабельное выращивания в ту эпоху на Антилах различных культур и возможности их сбыта, исследование которого позволило бы судить, насколько подмеченная Лаба тенденция развития хозяйства в сторону увеличения удельного веса производства сахара в экономике французских Антил была обусловлена объективными экономическими причинами.

Итак, можно констатировать, что в конце XVIJ — начале XV111 вв. французские Антилы, по крайней мере наиболее развитые из них — Мартиника и Гваделупа, — в полной мере вошли в «эпоху сахара». Вместе с тем, и организация производства этой культуры в отличие от предыдущей эпохи в полной мере приобрела здесь тот же характер, что и на английских Антилах; то есть основой его, как и у англичан, стала крупная рабовладельческая плантация. Но даже для Мартиники и Гваделупы сахар пока не был монокультурой, и их хозяйство носило достаточно диверсифицированный характер, ориентируясь как на местные потребности, так и на спрос более широкого рынка.

В то же время, следует отметить, что уровень социально-экономического развития отдельных островов, составлявших в тот период колониальную империю Франции на Антилах, был весьма различен. Если Гваделупа и особенно Мартиника наряду с Сснт-Кристофером представляли собой его авангард, то такие территории, как Гренада, несомненно плелись в хвосте. Отсталый хозяйственный уклад этого острова, несмотря на его, казалось бы, очевидные естественные удобства — почвы, источники воды и т. д., — буквально шокировал Лаба. Картина, представшая перед ним на Гренаде, кардинально отличалась от привычного доминиканцу облика современных ей Мартиники и Гваделупы. По словам автора «Нового путешествия…», уровень развития подавляющего большинства хозяйств Гренады соответствовал, наверное, той эпохе, когда освоение французских Антил еще только начиналось. Остров, несмотря на свои скромные размеры, в целом был слабо заселен и окультурен, основная масса колонистов возделывала участки своим трудом, негров было мало. Колония была бедна, и ее производство ориентировалось, во многом, на нужды самообеспечения, что в свою очередь сше более тормозило ее развитие, так как на фоне прочих французских Ані ил Гренада была не тем местом, торговля с которым обещана большие барыши. Причину подобного чрезвычайно замедленного развития Гренады автор «Нового путешествия…» видел в том. что центральные колониальные власти (генерал-губернатор) не уделяли острову достаточного внимания, а также в переиегиях его политической истории. Конфликты между губернатором Гренады и ее жителями привели в свое время к переезду наиболее зажиточных из них в другие антильские колонии Франции, а затем и вовсе к мятежу. К внутренним напастям добавлялись и внешние: сама обстановка войн в последней половине века и частые набеги карибов отнюдь не способствовали прогрессу экономики и социума Гренады" '.

Ярким контрастом по сравнению с ситуацией на Гренаде выглядело социально-экономическое развитие Санто-Доминго, прежде самой отсталой и слабоконтролируемой среди французских колоний на Антилах. В конце XVII начате XVIII вв. в ее хозяйстве произошли принципиальные изменения. Гели описывавший колонию в 60е гг. XVII в. Эсквемелин говорил о производстве табака как об одной из основных отраслей экономики французского Санто-Доминго того времени наряду с корсарством и буканьерским промыслом. то с тех нор остров уже успел пережить «эпоху индиго», что свидетельствует о более развитом хозяйстве; а к тому моменту, как в 1701 г. его посетил Лаба, французский Санто-Доминго в полной мере начат вхождение в «эпоху сахара»: «Индиго было главным товаром на Санто-Доминго очень долгое время… слишком большое его количество, которое хозяйства производили стало причиной падения цены на него до скромного уровня. В этой связи лучшие жители Санто-Доминго очень осмотрительно посчитати, что лучше предаться тому, чтоб делать сахар, в этом они основывались на том соображении, что все пищевые товары всегда имеют более легкий и обеспеченный сбыт, чем прочие"^. Впрочем, как и везде, предпринять подобное производство могла только часть колонистов; „тем не менее, жители не перестают производить много индиго на всем побережье, так как… эта мануфактура дает жителям возможность установить сахарную плантацию“». Правда, отмечая несомненно наметившуюся тенденцию. Лаба не приводит конкретных цифр, сколько же сахарных плантаций было уже создано или еще только создавалось на французском Сапто-Доминго той эпохи.

Интересно отметить, что процесс трансформации прежнего социально-экономического уклада в немалой степени катализировался, по словам Лаба, двумя факторами. Первый из них был связан, как ни странно, с пережилками прежней эпохи, когда Гортуга и французский Санто-Доминго являлись одним из главных пиратских гнезд в регионе. Война за Испанское наследство, а еще в большей степени война с Аутсбургской лигой, пришедшаяся на период губернаторствания небезызвестного дю Касса, стали лебединой песней флибустьеров Санто-Доминго и снова превратили этот остров в одну из крупных корсарских баз на Антилах.

Добыча, захваченная в корсарских операциях, способствовала обогащению колонии и служила одним из средств первоначального накопления капитала, часть которого инвестировалась в плантационное хозяйство. Во всяком случае, во многом именно рабы, деньги и оборудование для сахарных плантаций, взятые при грабеже Картахены. Ямайки и подобных операциях, послужили, по словам автора «Нового путешествия…», той основой, на которой многие офицеры Санто-Доминго и сам губернатор дю Касс заложили свои сахарные плантации. Вторым фактором, в немалой мере способствовавшим трансформации хозяйства Санто-Доминго, стан приезд туда значительного числа жителей Сент-Кристофера после захвата этого острова англичанами. Вряд ли они могли захватить с собой на Санто-Доминго значительные средства, но они принесли на более отсталый по сравнению с их родиной остров колониальный стиль жизни «сахарной колонии», а также технические знания и навыки, необходимые при производстве сахара, в некотором роде «цивилизовав» таким образом Санто-Доминго.

В то же время, несмотря на значительный прогресс плантационного хозяйства французских Антил по сравнению с первой половиной века, возможности его развития, как в качественном плане, гак и вширь, за исключением, пожалуй, Сент-Кристофера, к концу XVII — началу XVIII в. были далеко не исчерпаны. Если судилъ, но сведениям, сообщаемым Лаба, даже на Мартинике и Гваделупе, где в гот момент плантационное хозяйство было наиболее развито в количественном и особенно в качественном отношении, еще существовали определенные возможности для его расширения, что и происходило. Причиной тому было неравномерное развитие в силу разных обстоятельств всей территории этих островов: некоторые округа, как следует из описаний автора «Нового путешествия…», еще не были даже достаточно заселеныJ «. Что касается Гренады и особенно огромных неокультуренных внутренних областей Санто-Доминго, то это был еще один несомненный резерв развития плантационной экономики французских Антил на будущее.

В свою очередь, развитие всего комплекса сельскохозяйственного производства французских Антил шло рука об руку с развитием на этих островах торговли, которая будет рассмотрена в дальнейшем более подробным образом. Пока же можно констатировать, что оба этих процесса не только взаимно стимулировали друг друга, повышали экономический вес и зажиточность колоний, но и преобразовывали сам облик островов. Приморские городки и поселки, игравшие на французских, как впрочем и на английских Антилах. роль центров товарообмена и организации экспорта, расширялись, и их внешний вид все более «оцивилизовывался». «Поселок де ля I рините в то время состоял лишь из 60−80 домов. частью деревянных, частью из тростника. крытых соломой, располагавшихся по кривой вдоль залива… Этот поселок значительно увеличился впоследствии, так как большое количество какао, сахара, хлопка и т. п. которые производятся в этом округе и особенно на Гран Морн, привлекло сюда много торговцев и много кораблей, особенно из Нанта, которые и послужили причиной расцвета здесь торговли. Эти корабли находят здесь надежный и быстрый сбыл всех товаров, что они привозят сюда из Европы, так как все окрестные округа весьма населены и предпочитиают покупать необходимое в этом поселке, соседнем с ними, а не везти это с Басе Tepp"J/>.

Безусловно, городки и поселки антильских колоний являлись как бы производным от основной экономической специализации островов, тем не менее они были их важным неотьемлемым элементом, способствовавшим развитию колонии. «Я удивился, — пишет Лаба, — что такая прекрасная местность так слабо заселена, и спросил причину этого у сьера Ван Деспига [капитан милиции округа на Гваделупе — А. К.], … она слишком удалена от Басе Герр и IIти Кю де Сак. которые являются местами торговли и пристанью кораблей…"J/ .

Описания Лаба достаточно красноречиво свидетельствуют о том. что представлял из себя колониальный город той эпохи, кто его населял и каковы были его основные функции: «Здания поселка Птиг Ривьер… которых было около 60. занимали торговцы, несколько ремесленников, которых было очень мало, и многочисленные кабаки. Остальные служили складами, куда жители свозили свой сахар и прочие товары, ожидая их продажи или погрузки…». ' ^ Более крупные поселения, такие как Сен-Пьер или Пор-Руаяль, отличались от подобных поселков лишь размерами, лучшей архитектурой и наличием укреплений. Основной состав их населения был тем же. правда, из-за того, что эти города были административными центрами и узловыми портами, в них была более велика доля чиновников, солдат и матросов. Что касается городов английских Антил. то, по словам Лаба, побывавшего на Барбадосе той эпохи, основной порт острова отличался от своих французских собратьев разве что тем, что дома там были более красивы, построены на английский манер, а население более зажиточно. Ни по своим функциям, ни по составу населения принципиальных различий между Бриджтауном и тем же Пор-Руаялем Лаба не отмечает.

Мир городков и поселков в некоторой степени был противоположен сельскому мирку плантаций, как подметил еще Лигон. Впрочем, непреодолимой границы между ними не существовало и некоторые из тех, кто принадлежал «миру города», по прошествии некоторого времени могли вполне удачно интегрироваться в «мир плантаций», становясь плантаторами. Это еще раз отражает систему ценностей, принятую в колониальном обществе той эпохи: «Мастеровые, которые их [деревья — А. К.] обрабатывают, еще более дороги и дерзки, чем на Наветренных островах, где они и так нахальны даже слишком. Причиной тому являются две вещи: первая — малое их число, вторая — огромные заработки мастеровых, вскоре избавляющие их от нужды работать. Они становятся жителями и так стыдятся своего ремесла, что не хотят им заниматься даже для своих нужд. Я не мог удержаться от смеха, когда увидел церковного старосту прихода Эстерр на Санто-Доминго в его повозке, который выглядел так, как будто он не умеет ходить пешком, с тех пор как женился на богатой вдове. Три года назад он был бондарь на торговом судне из Нанта. Однажды я оказался с ним вместе у торговца, где он покупал инструменты своего бывшего ремесла для кабального слуги, прибывшего из Франции. Он попросил выбрать их другого человека, как будто бы он сам забыл их форму и качество спустя то малое время, как более не занимался своим ремеслом"'76. «Г-н Жак дю Руа был из Лангедока. По рождению он протестант. Он провел свою молодость в Голландии… Наконец он приехал на острова, іде. проторговав несколько лет. он купил плантацию в Макубе [название округа на Мартинике — А. К.], куда и удалился…"''' .

Колониальный мир большинства английских и французских Антил с присущим им стилем жизни был. главным образом, «миром плантаций», а не городов. Именно плантации были основой их экономики и социума.

Что касается экономической ситуации на английских Антилах. то можно сказать, что административное деление английских Антил на Ямайку. Наветренные острова и Барбадос в некоторой степени соответствовало и их экономической специализации.

Барбадос в полной мере пошел по тому пути развития, что для него предсказан еще Лигон. Остров превратился в основного поставщика сахара на английский рынок, и сахарный тростник етап практически его монокультурой. По-видимому, причиной подобного однобокого развития Барбадоса было то. что в свое время плантаторы этого острова чересчур увлеклись культурой, производство которой казалось тогда чрезвычайно привлекательным, как можно судить из слов Лигоиа. буквально взахлеб излагавшего блестящие перспективы, которые сахар открывает перед плантаторами и самим Барбадосом. Обладавшие более значительными средствами, чем французы, англичане не только быстро окультурили Барбадос, но и за короткое время трансформировали его в «сахарную колонию». Безусловно, это вполне соответствовало экономической конъюнктуре эпохи, когда сохранялся высокий уровень цен на сахар, и барбадосские сахарные плантаторы, пользуясь моментом, смогли снять сливки, но в долгосрочной перспективе монокультура сахара сыграла скорее пагубную роль в судьбе Барбадоса. Лаба, побывавший здесь в 1701 г. отмечает некоторые черты упадка в экономике этой колонии, несмотря на бросающееся в глаза богатство барбадосских плантаторов и торговцев. По словам доминиканца, в отличие от французских островов Барбадос того времени был полностью возделан и возможности развития хозяйства путем его расширения здесь отсутствовали. К тому же большинство сахарных плантаций острова страдаїо от истощенности почв: оічасти из-за слишком интенсивной их эксплуатации в предшествующий период, отчасти из-за особенностей местных почв. Впрочем, английские плантаторы выходили из создавшейся ситуации использованием удобрений, в чем находили, по словам Лаба, свою хозяйственную нишу многие мелкие хозяева, но главным образом, путем наращивания количества рабочих рук на плантации. Именно сравнительная дешевизна негров и частые поставки рабов на остров делали возможным подобный путь развития хозяйства 78.

Английские Наветренные острова (Септ-Кристофер, Монсеррат. Антигуа. Невис), в экономике которых также, как и на Барбадосе, доминировав плантационное хозяйство, пока еще сохраняли достаточную дифференцированность производства, но и они также, в отличие от французских островов, были в значительной мере окультурены и возможности развития на них хозяйства вширь практически исчезли' .

Особым своеобразием среди антильских владений Англии отличалась экономика Ямайки. Плантационное хозяйство этого острова, с одной стороны. имело значительные возможности для развития вширь, а с другой, его структура была, наверное, наиболее диверсифицированой среди английских колоний. Наряду с сахаром здесь выращивался весь ассортимент колониальных культур и особенно какао, в производстве которого Ямайка безусловно занимала лидирующее положение среди английских Антил: было развито животноводство, служившее значительным подспорьем для основного рыночного производства. Причинами подобного положения дел можно считать, во-первых, размеры острова, являвшегося самым крупным из английских Антил. во-вторых, его естественные удобства, и. наконец, то. что англичане начали осваивать Ямайку гораздо позже, чем свои прочие антильские колонии. В то же время специфика экономики Ямайки была связана не только с ее плантационным хозяйством. В отличие от прочих английских Антил. Ямайка являлась узловым центром все более интенсивно развивавшейся торговли англичан с испанской Америкой, и эта сфера играла в ее экономике не меньшую роль, чем плантационное хозяйство Итак, можно констатировать, что к концу XVII — началу XVIII вв. в плантационном хозяйстве английских и особенно французских Антил произошли значительные изменения как качественного, так и количественного характера по сравнению с предшествующей эпохой, а вместе с тем во многом наметились и дальнейшие тенденции его развития. Несомненно, что французское плантационное хозяйство во всех отношениях уже приближалось к английскому, которое прежде являлось несомненным лидером в антильском регионе. И хотя считается, что окончательно французы смогли догнать англичан лишь через два десятилетия — в 17 204 гг., х тем не менее эта тенденция уже вполне проявилась. Вместе с ростом объема производства плантационного хозяйства французских Антил. необходимо обратить внимание еще и на тот отмечаемый в литературе факт, что цена французских колониальных товаров, особенно сахара, была ниже, чем аналогичных им английских1'". Все это ставит вопрос о том. в какой мере французские антильские колонии в конце XVII — начале XVIII вв. стали конкурентами английских на рынке колониальных товаров, что требует более внимательного изучения структуры этого рынка в Европе. С данной проблемой неразрывно связана и другая: насколько сильной была тревога англичан по поводу роста французского плантационного хозяйства и какие именно круги испытывали больше всего опасений в этой связи. Вопросы такого рода весьма слабо освещены в литературе и требуют дальнейшего изучения. Вместе с тем, в большей части они связаны скорее с историей метрополии, нежели с историей самих колоний и потому выходят за рамки моего исследования.

Экономическое развитие колоний сопровождалось значительными изменениями их социума. Развитие сельскохозяйственного производства и торговли вело не только к повышению уровня зажиточности населения. Обогащение влекло за собой и желание поменять свой статус, почувствовать себя хозяином в колониальном мирке. Постепенно, как и на английских Лнти.тах. где в связи с более интенсивным экономическим развитием социальная дифференциация произошла гораздо раньше, колониальное общество французских Анти. т также «обтесывается» и структурируется, в нем определяются свои верхи и низы, появляется свой стиль жизни, свои правила, запреты, предрассудки и т. д. F3 этом отношении свидетельство Лаба является весьма показательным примером подобной трансформации социума французских Антил: «Так как ті от остров [Сент-Кристофер — А. К. J был заселен первым, то у его жителей было больше времени обтесаться, чем у жителей других островов, и они стали столь вежливы и цивилизованы, что было бы трудно найти большую учтивость (politesse) в лучших городах Европы. Так что на островах есть поговорка, что «дворянство живет на Септ-Кристофере, буржуа — на Гваделупе, солдаты на Мартинике, а крестьяне на Гренаде». Но в настоящее время вещи сильно изменились. Богатство принесло учтивость, роскошь и хороший вкус на Мартинику, а ее жители не переставая быть храбрыми, стали бесконечно учтивы. Семьи с Сент-Кристофера. которые гам обосновались после их бегства с острова, и большое число дворян, что приехали на Мартинику, немало способствовали этому счастливому изменению. Сыграло свою роль и то, что обычным для жителей стало заботиться о том, чтоб их дети воспитывались в Париже, где они не жалели ничего, чтобы дать им хорошее образование. Все эти причины сделали этот остров самой цветущей колонией, которую Франция когда-либо имела"'83.

Безусловно, предыдущий отрывок имеет отношение исключительно к верхушке колониального общества — «большим белым». Лаба, как приходской священник весьма тесно общавшийся с этими сливками колониального общества, оставил достаточно подробные зарисовки не только быта, привычек и менталитета данной социальной группы, но также и привел на страницах своего сочинения историю двух-трех поколений некоторых семей, которые можно отнести к верхушке колониального общества. Несомненно, данный вопрос еще требует более подробных и репрезентативных исследований, но определенные выводы об этой социальной группе информация, сообщаемая автором «Нового путешествия…», все-таки позволяет сделать. При том, что основатели семейства, по его словам, происходили из самых разных социальных групп, здесь встречались и дворяне, и ремесленники, и торговцы, и чиновники, тем не менее практически все они. разбогатев, старатись дать детям подходящее образование в метрополии, пристроить их на какую-нибудь гражданскую или военную службу. В свою очередь их отпрыски, жившие в колониях, в большинстве своем занимали должности в аппарате местного управления, в судебной сфере, но чаще всего становились офицерами колониальной милиции. Таким образом, экономическое преобладание «больших белых» в рамках своей колонии в определенной степени дополнялось и политическим влиянием, средствами для его осуществления они располагали. Правда, наблюдался и обратный процесс: зачастую чиновники и офицеры, отправленные на Антилы из метрополии и занявшие определенное место в структуре колон пального управления, сами различными путями становились плантаторами, вливаясь таким образом в колониатьное общество.

Безусловно, с одной стороны, подобное переплетение публичной власти и частных лиц еще более способствовало тому, что колонисты делали не то. что им приказывала метрополия, а то. что они считали удобным для себя. Наиболее ярким следствием подобного положения дел является тщетность борьбы всех без исключения метрополий с контрабандной торговлей иностранцев с их колониями. Колонисты в большинстве своем торговали, если была возможность, с теми, с кем это было выгодно, и не обращали внимания на все те кары, которыми им грозила метрополия, тем более что в обстановке круговой поруки, пропитывавшей развитое колониальное общество, никто и не стремился искать виновных. В ю же время, подобная взаимосвязь и взаимопроникновение власти и плантаторов «облегчала диалог» между ними, конфликты и противоречия в большинстве своем протекали до поры до времени в легитимных рамках, и открытый мятеж становился крайней формой выражения недовольства, когда все прочие средства были уже исчерпаны. В этом, безусловно, можно видеть определенный прогресс по сравнению с предыдущей эпохой, когда «недопонимание» между колонистами и теми, кто управлял ими от имени метрополии, зачастую выливалось в мятежи, особенно частые, если судить по дю Тертру. для раннеколониальной.

Следует отметить, что политическое влияние верхушки колоний — крупных плантаторов — было еще более велико в политической жизни английских Ли тил из-за особенностей организации их системы управления. Если у французов Суверенный совет, куда избирались колонисты, играл роль лишь суда последней инстанции, то колониальная Ассамблея того или иного острова английских Антил являлась своеобразным парламентом, и практически все законодательные решения губернатора требовали ее одобрения. Ассамблеи и прочие средства давления служили для плантаторов мощным рычагом по отстаиванию своих интересов, которые, надо особо подчеркнуть, отнюдь не всегда совпадали с волей метрополии, а иной раз и прямо ей противоречили. Примером тому может служить вопрос о реституции Сент-Кристофера после войны 1664−1667 гг. Если генерал-губернатор английских Наветренных островов ратовал за как можно более скорый переход английской части острова под суверенитет Британии, то плантаторы Барбадоса, видевшие в Сент-Кристофере дополнительного конкурента на отечественном рынке колониальных товаров, выступили резко против этого и всячески затягивали передачу острова Англии" '85. Проявлением определенного влияния «особых интересов» барбадосцев считают и безынициативность командующего английской эскадры Райта во время кампании 1690 г. и особенно в 1691 г. Тогда Райт прямо заявил Кодринпону, настаивавшему на продолжении операции против Гваделупы, что если Наветренные острова будут потеряны Англией, это не так уж важно, ибо Ямайка и Барбадос могут поставить Британии достаточно сахара" '. Впрочем, при несомненном влиянии верхушки колониального общества на политическую ситуацию в колониях, вопрос о степени ее влияния в самой метрополии во многом остается открытым.

Следующую после «больших белых» ступень в иерархии колониального общества занимали средние и мелкие белые хозяева, хотя, несомненно, грудно сказать, где проходила граница между теми и другими. Правда, если судить по описаниям Лаба, зачастую «больших белых» отличали такие атрибуты, как-сахарная плантация, пост в военной или гражданской администрации колоний, возможность посылать детей учиться в Европу.

Своеобразную нишу в социуме английских и французских Лнти. т занимали полукровки — мулаты, чье положение в обществе и восприятии современников вполне красноречиво иллюстрирует следующее свидетельство Лаба: «…обычно мулаты хорошо сложены, доброго роста, они крепки, сильны, ловки, изобретательны, смелы и безрассудны сверх всякого воображения, у них очень живой характер, но они слишком предаются собственным удовольствиям, ветрены, надменны, скрытны, злы и способны на самые большие преступления. .Их число было бы на островах гораздо большим, если бы не наказания, которым должны подвергаться те, кто являются их родителями. Ибо негритянки по природе своей очень похотливы, да и белые мужчины не меньше… и мы бы не видели на островах ничего другого, кроме как мулатов, от чего последовали бы большие беспорядки, если б король не вмешался и не помог в этом деле. Он приговорил к штрафу в 2000 фунтов сахара того, кто будет уличен в том, что является отцо. м мулата. Если же это хозяин рабыни, то кроме штрафа, налагаемого на него, негритянка и ребенок конфискуются на счет госпиталя, без права их выкупа когда-либо под каким-либо предлогом. Невозможно в достаточной мере похвалить то рвение, что проявил король в установлении этого ордонанса […] Вначале, когда негры появились на островах и беспутство породило здесь мулатов, сеньоры-собственники установили, что мулаты становятся свободными по достижении ими 24х летнего возраста, при условии что до того времени они остаются в доме хозяина их матери. Они утверждали, что эти 8 лет службы, что они отправляют с 1 6 до 24 лет. достаточны, чтобы возместить хозяину понесенные им потери за тот срок, что матери-негритянки их воспитывали, и за то, что вместо негра, который был бы вечным рабом, они произвели на свет лишь мулата. Но с момента как король присоединил острова к своему домену в 1674 г.,…он возобновил своей декларацией римский закон, устанавливающий, что дети следуют судьбе чрева, их породившего: partus sequitur ventrem, и таким образом, мулаты от матери-рабыни тоже должны быть рабами… С момента выхода этого ордонанса мулаты — все рабы, и их хозяев нельзя в какой-либо форме принудить их продать тому, кто является их отцом, если только не по обоюдному согласию. Они вынуждены служить, как другие рабы, к ним применяются те же наказания. И если они покидают дом своего хозяина и становятся маронами*, их можно предать в руки правосудия, которое обращается с ними, как с обычными черными рабами: то есть при втором аресте за мароннаж им отрезают уши и на третий раз отрубают щиколотку. Эти наказания установлены королевскими ордонансами…»

Что касается свободных мулатов, то в тот период они обладали всеми экономическими правами, могли иметь рабов, заниматься любой хозяйственной деятельностью и даже служить в милиции, но общество белых, как мы видим, мало-помалу сознательно отгораживалось от них. Хотя пока на французских Антилах расовая сегрегация не достигла такой степени развития, как это можно будет увидеть из описаний Санто-Доминго конца XVIII в./88 тем не менее, начало ей было уже положено. С течением времени свободные мулаты, равно как и вольноотпущенники-негры, все более обособлялись в отдельную социальную группу колониального населения — «свободных цветных"*. Принадлежность человека к ней. как видно из ее дефиниции, определялась в первую очередь его расой — по этому признаку он противопоставлялся чистым белым, а во-вторых, тем. что он был лично свободен. Личное богатство здесь никакой роли не играло. Подобная же расовая сегрегация существовала и на британских Антилах.

Наконец, основанием социальной пирамиды британских и французских Антил было негритянское население — их основная производительная сила. -которое с точки зрения обитателей Антил той эпохи вообще не входило в «колониальное общество», а было собственностью того или иного хозяина. Рабы образовывали свой социум, живший под властью многих из привычных им обычаев, привычек, верований. Правда, следует отметить, что в колониях католических государств практиковалось обязательное крещение рабов и последующее воспитание их в духе христианской догматики, что являлось одной из обязанностей любого приходского священника, однако по большому счету христианизация рабов была чрезвычайно поверхностной. Можно сказать, что основным миром рабов был мирок плантации, на которой они жили, и этот мирок. особенно на крупных сахарных плантациях, был весьма жестко структурирован. Здесь имелись и свои верхи — наиболее приближенные к хозяевам рабы: слуги, надсмотрщики-негры, квалифицированные ремесленники, — и низы — негры, непосредственно занятые на сельскохозяйственном производстве. — т. е. кто рубил тростник, обслуживал сахарную мельницу и т. д. Подобная модель организации производства делала присутствие в процессе производства белых вообще не нужным. Хозяин чем дальше, тем в большей степени лишь венч&м производственную цепочку, на всех ступенях которой присутствовали лишь рабы.

Нетрудно догадаться, какие последствия для социума английских и французских колоний имела данная схема организации производства в перспективе. Если к середине XVII в. в системе взглядов колонистов английских и французских Антил негры-рабы окончательно заняли место основной производительной силы, которую они считали наиболее подходящей для своего хозяйства, то дальнейшее социально-экономическое развитие колоний вело лишь к еще большему изменению соотношения между белой и черной расой на Антилах. По мере развития плантационной экономики на любом из антильских островов хозяйство, базировавшееся на труде мелких белых производителей-фермеров, постепенно трансформировалось в экономику, основой которой был труд негров-рабов. Вместе с тем, белые просто не могли найти место в новой сложившейся структуре, она была вполне самодостаточна. Отсюда сокращение общего числа белого населения, примером чему может служить ситуация на Барбадосе, где вместо 21 тыс. белых, населявших остров в 1675 г. к 1700 г. осталось лишь 14 тыс. и его последующая стагнация и отсутствие в принципе стимулов для роста его численности, во всяком случае, непосредственно в сельскохозяйственном производстве. В свою очередь, развитие плантационного хозяйства требовало новых рабочих рук, что опять-таки вело к расширению поставок негров на Лнти.ты. Таким образом, получался некий замкнутый круг, продиктованный самой логикой социально-экономического развития плантационного хозяйства английских и французских Лнтил. разорвать который теперь не было практически никакой возможности.

Подобные тенденции трансформации социума колоний, в полной мере проявлявшиеся по мере развития антильских островов, не могли не вызывать опасений у части белого населения колоний. И мнение Лаба по данному вопросу в этом отношении весьма показательно Безусловно. автор «Нового путешествия…» сознательно сгущает краски, говоря о том, что негры практически вытеснили белых колонистов и что рабовладельческое хозяйство является непривлекательным рынком для развития экспорта метрополии. Для французских Лнтил той эпохи расовая диспропорция была еше не так велика, как для английских. Если судить по данным литературы, к 1700 г. на Мартинике проживало 6500 белых и 14 500 негров, на Гваделупе — 2700 белых и 4700 негров, на Санто-Доминго — 4000 белых и 9000 негров. В то же время на Барбадосе уже было 14 000 белых против 40 000 негров, на Ямайке — 9000 белых и 60 000 негров, на Антигуа — 2500 белых и 10 000 негров" !. Тем не менее, тенденция развития социума рабовладельческих колоний в исторической перспективе и проблемы, связанные с ней. были верно подмечены доминиканцем. С другой стороны, предложенная им модель оптимального социально-экономического устройства антильских колоний, которая должна была решить проблему обеспечения их стратегической безопасности, безусловно полностью и даже чересчур соответствовала требованиям меркантилизма, но обладала одним недостатком. В ту эпоху ее уже невозможно было воплотить в жизнь. Если в середине века французские и английские Антилы окончательно сделали свой выбор между тем. будут ли они переселенческими колониями белого населения или рабовладельческими колониями, то теперь однажды запушенный механизм работал сам по себе, следуя логике своего внутреннего развития, невзирая на попытки его остановить.

Изменения, произошедшие во всем комплексе экономики французских Антил во вторую половину века, затронули не только плантационное хозяйство островов, но и торговлю, другой неотъемлемый элемент этого комплекса. Правда, если изменения в плантационном хозяйстве французских Антил можно в целом отнести на счет его собственного естественного развития, то изменения в сфере торговли были во многом вызваны государственной политикой метрополии и особенно Жана-Батиста Кольбера, стаьшего министром флота. Именно в его компетенции находилась и колониальная политика. Если накануне и в первые годы вступления Кольбера в должность морского министра торговля французских Анти. т по-прежнему продолжала оставаться в руках голландцев, которые ежегодно посылапи туда около 200 кораблей, а французы всего лишь 4. то в дальнейшем ситуация в этой сфере существенно изменилась. Благодаря, с одной стороны, решительным действиям Кольбера по внедрению эксклюзива* как основною принципа колониальной торговли, а с другой, из-за развития самого французского торгового флота, происходит постепенное вытеснение иностранцев из торговли антильских колоний и, наоборот. — увеличение доли в ней французских негоциантов. Так, вскоре после окончания войны 1672−1678 гг. (по данным на 1682 г.) количество французских кораблей, задействованных в антильской торговле, сравнялось с показателем голландцев двумя десятилетиями раньше и продолжило расти' ~. Трудно сказать, насколько такое положение дел соответствовало желаниям самих колонистов, всегда стремившихся торговать с теми, с кем что было выгодно им самим, но следует признать, что решительные меры государства по отстаиванию принципа эксклюзива благотворно сказались на развитии национальной торговли метрополии со своими антильскими колониями.

Но при несомненном росте торговли Франции со своими антильскими владениями, развитие ее отдельных отраслей было весьма неравномерным. Если в торговле со своими антильскими колониями основным ассортиментом требовавшихся им европейских товаров Франция, по-видимому, занимала преобладающие позиции, то в некоторых отраслях торговли, несмотря на все ограничения и запреты эксклюзива, а также попытки метрополии развивать эти отрасли, национальная коммерция значительно проигрывала иностранцам.