Перспективы экспорта демократической революции

Из всего вышеизложенного вытекает вывод, что демократия может утвердиться и институционализироваться на конкретной национальной почве лишь в том случае, если общепринятые демократические ценности и нормы станут поведенческими установками большинства населения. По, чтобы стать действительным демократом в собственном смысле слова, человек должен родиться, вырасти, социализироваться в соответствующей социокультурной среде. Иначе говоря, необходимо, чтобы каждый народ созрел для соответствующих форм и механизмов политической самоорганизации. А это вещи, достигаемые в результате длительного исторического опыта.

Поэтому обречены на провал все попытки установить демократические режимы, насаждая их путем так называемого экспорта демократической революции. Именно эту стратегию взяли на вооружение представители политического и интеллектуального истеблишмента, политические и государственные деятели некоторых западных стран, прежде всего США.

Утверждению такой установки способствуют некоторые особенности эволюции менталитета тех или иных человеческих сообществ и социальных систем. Раз возникнув, они создают собственные модели, механизмы, средства самосохранения и самовоспроизводства. При определенных условиях постепенно ее самоосознание способно ориентироваться вовнутрь, на самолюбование. В результате при поиске истины о себе и о мире она обращается к зеркалу, вместо того чтобы смотреть в окно. В этом смысле знаменитая легенда о Нарциссе может быть применима в отношении целой цивилизации.

Однако нельзя забывать ту истину, что любая самая совершенная, самая привлекательная идея как только начинает абсолютизироваться и претендовать на универсальность, может кончить самоубийством. Как писал А. Берлин, «мало что навредило больше, чем вера некоторых людей или групп в то, что только они знают, как жить, кем быть и что делать, и что те, кто отличается от них, не просто ошибаются, но безнравственны или сошли с ума, и необходимо ограничить их свободу или подавить их волю»^[1].

Проблема западной радикальной интеллигенции и подыгрывающего ей политического истеблишмента состоит в том, что они в должной мере не сознают опасности, таящиеся в абсолютной убежденности в том, что именно они овладели Истиной в последней инстанции и им чуть ли не самим Провидением предназначено нести ее всему остальному миру.

К примеру, в своей инаугурационной речи (1961) президент-демократ Дж. Ф. Кеннеди подчеркивал: «Пусть каждая страна мира, желает ли она нам добра или зла, знает, что мы заплатим любую цену, не согнемся иод любой ношей, выстоим перед любой трудностью, поддержим любого друга и окажем сопротивление любому врагу, лишь бы выжила и победила свобода»^[2]. В том же русле рассуждал Р. Рейган, который в ходе предвыборной кампании 1984 г. утверждал, что ключевым является следующий вопрос: «Морально ли это? На этой, и только на этой, основе мы принимаем решение по любому вопросу»^[3]. Он усматривал миссию Америки ни больше ни меньше, как в спасении больного человечества.

Наиболее завершенную форму эта установка нашла во внешнеполитической стратегии администрации Дж. Буша-младшего. Как отмечал заместитель госсекретаря США по политическим вопросам Н. Бернс, «мы должны продвигать наши американо-европейские демократические цели дальше на восток — в Россию, Украину, Кавказ и Среднюю Азию»^[4]. Вариаций на эту тему в американской научной и публицистической литературе множество, не меньшее их число можно встретить в выступлениях политических и государственных деятелей США. Поэтому ограничусь лишь приведенным, подчеркну, относительно умеренным пассажем из выступления Бернса.

С этой точки зрения интерес представляют позиции представителей определенной части европейского интеллектуального и политического истеблишмента. Пожалуй, наиболее откровенно такую позицию декларировал будучи премьер-министром Великобритании Т. Блэр. Оправдывая участие Великобритании в агрессии против суверенного Ирака, он в частности утверждал, что в этой войне речь идет «не просто о безопасности и военной тактике. Это — битва ценностей, которую можно выиграть в результате победы терпимости и свободы. Афганистан и Ирак являются необходимыми начальными пунктами этой битвы»^[5].

Очевидно, что в качестве главной цели ставится пи много ни мало, как изменение самого менталитета, ментальной или парадигмальной основы жизнеустройства всего незападиого мира (это примерно 4/5 всего человечества).

Разумеется, сохраняет свою актуальность известный афоризм У. Черчилля о том, что демократия — самая худшая форма правления, если не считать всех остальных. Но зачастую она оказывается столь же плохой, как и все существующие формы государственно-политической организации народов, если ее пытаются навязать насильственно, игнорируя реалии мировой истории. Как отмечал II. Боббио, «ничто нс подвергает демократию такому риску, как избыток демократии».

Перефразируя это выражение, можно сказать: ничто так не подвергает риску личную свободу отдельно взятого человека, как избыток свободы. С учетом этой реальности, боюсь, что нуждается в определенной корректировке сам по себе верный тезис У. Черчилля о демократии. Ее дилемма в современном мире состоит в том, что, как ни покажется парадоксальным такое утверждение, она может оказаться угрозой основополагающим правам и свободам человека в их истинном понимании.

Достаточно отметить, что опыт XX в., как уже отмечалось, в целом подтвердил правоту А. де Токвиля, предупреждавшего о таящихся в демократии опасностях для свободы, возможностях «тирании большинства», которая может быть не менее, если не более, жестокой, чем тирания немногих или одного. Если в обществе не действуют заповеди, должны действовать законы, или же, наоборот, если не действуют законы, должны действовать заповеди.

Но масса при определенных обстоятельствах может не принимать ни тех, ни других. Для решения своих проблем слишком часто в качестве.

prima ratio, т. е. первого аргумента, она предпочитает насилие. Масса, толпа, охлос и насилие теснейшим образом связаны между собой. Как отмечал X. Ортега-и-Гассет, «не зря же суд Линча возник в Америке, в этом массовом раю»^[6]. Можно утверждать, что именно демократия открыла путь к власти нацистам, поскольку, как справедливо отмечал Дж. Снайдер, «расистский национализм восторжествовал в Веймарской республике не вопреки, а благодаря демократизации политической жизни Германии»^[7].

Своеобразной иллюстрацией подобной тенденции стал приход к власти в Палестине движения ХАМАС в результате демократического волеизъявления в 2006 г. В этом контексте нельзя не признать правоту Ф. Закария, который писал: «Этнические конфликты… стары; а диктатуры часто прикладывают руку к их разжиганию. Однако в новых демократизирующихся обществах тенденция к обострению конфликтов обескураживает своим постоянством»^[8].

Нелишне напомнить, что глобализация и интернационализация имеют своей оборотной стороной возрождение национализма, различных форм фундаментализма, племенных, клановых, местнических и иных приверженностей. Они лишены каких бы то ни было симпатий и тем более устремлений к свободе, во всяком случае, в либертаристском ее понимании.

Нельзя забывать, что демократия (хотя она, возможно, самая справедливая форма правления) сопряжена с множеством издержек именно с точки зрения развязывания страстей, эмоций, враждебности и конфликтов между народами. Парадоксальным образом, одновременно с увеличением числа стран, вставших на путь демократического развития, возросло также число этнических, территориальных и иных конфликтов, гражданских и межгосударственных войн. Создаются благоприятные условия для выпестования терроризма, наркобизнеса, организованной преступности, для народного волеизъявления, которое нередко приводит к власти всякого рода гитлеров, хамасов, неоконов, пожизненных президентов и т. д.

Отмечено, что социокультурное и духовное наследие плохо поддается трансплантации на чужую среду. Технологии, экономические институты, разного рода внешние атрибуты, лежащие на поверхности, можно заимствовать, не подвергая народы риску духовного закабаления. Что касается социокультурного и духовного достояния различных народов, то в этом аспекте невозможно создать некое единое человечество, основанное на уничтожении или нивелировке всех и вся под один ранжир.

В этом контексте нельзя не признать правоту американского исследователя Э. Луттвака, который, касаясь вопроса о возможностях трансплантации демократических институтов, пришел к выводу, что перед тем, как вступить на немецкую землю, американцы предварительно сравняли с землей немецкие города, а Красная Армия между июнем 1941 и маем 1945 г.

истощила военную мощь нацистов, что в совокупности абсолютно дискредитировало нацизм как идеологию. В Японию американские войска также вошли лишь после того, как разгромили японскую армию и полностью дискредитировали милитаризм.

Поэтому утверждал Луттвак, «успех иракской операции был бы предопределен лишь в том случае, если была бы до вторжения американских войск полностью дискредитирована доминирующая идеология в лице ислама, чтобы сначала еще до оккупации превратить страну в «гибкую и податливую структуру {plastic entity). Чтобы там уже не было железа, а осталась только мягкая глина. Но в Ираке этого не произошло». «Без демократов демократия невозможна, — с нескрываемым сарказмом пишет Луттвак. — Чтобы достичь заданной цели, нужно уничтожить всех иракцев до одного и заселить Ирак новыми людьми — лучше всего англичанами или голландцами. Потому что невозможно создать демократию искусственно — нужно подождать всего-то триста-четыреста лет. При этом нужно серьезно трансформировать ислам»^[9].

Вступая в первую мировую войну в апреле 1917 г., тогдашний президент США В. Вильсон претендовал на то, что он объявляет войну всем войнам с целью спасти мир для демократии. По-видимому, теперь мы дошли до той точки, когда мир, который, метафорически говоря, стал по сути дела одной глобальной деревней, одной густо населенной глобальной коммунальной квартирой, возникла необходимость спасти демократию от слишком рьяных демократов, а права и свободы человека от слишком рьяных их защитников.

Здесь речь идет не о бездумном противодействии демократии, правам и свободам человека как таковым, а о противодействии слепому навязыванию этих ценностей к месту и не к месту всем без разбору народам, нс брезгуя при этом их экспортом силовыми методами и средствами.

В данном контексте необходимо учесть и следующий момент. По-видимому, одновременно с повсеместным распространением ценностей и принципов рыночной экономики политической демократии мы приближаемся к той точке, с которой придется вести отсчет кризиса, причем кризиса необратимого, этих же принципов. Приложение этих принципов предполагает конкуренцию не просто в экономической сфере, а за сам образ жизни и жизненные стандарты не просто в пределах какой-либо одной страны или региона, а в масштабах всей планеты. Согласно многим исследованиям, распространение только существующих на Западе жизненных стандартов хотя бы на большую часть планеты чревато такой громадной перегрузкой на экологию и ресурсный потенциал планеты, что они могут просто не выдержать.

Многие моральные принципы уже сейчас вступают в конфликт друг с другом, например, защита прав человека с соображениями распространения принципов свободной торговли. Тем более идеал индивидуальных прав и свобод не может не прийти в столкновение с демократическим принципом обеспечения групповых прав социальных, этнонациональных, конфессиональных и иных меньшинств. Очевидно также то, что либеральные и демократические принципы во всяком случае не всегда будут совпадать с национальными интересами тех или иных стран, если нс в сугубо политической и идеологической сферах, то в экономической области.

Если даже теоретически допустить повсеместное торжество рынка и демократии, они сами по себе не могут элиминировать конфликты между различными странами, в основе которых лежат национальные интересы. Рынок и демократия не могут служить гарантией от вооруженных столкновений и войн между странами.

Тем более, как выше указывалось, целый ряд стран Африки и Азии (да и просвещенной Европы) уже продемонстрировали свою неготовность принятию демократических институтов и ценностей. Следует отметить, что при всех господствующих ныне тенденциях и процессах интернационализации и глобализации утверждение демократических форм политической организации в некоторых регионах и странах сталкивается с, на первый взгляд, аномальными явлениями, особенно отчетливо заявившими о себе в последние годы.

Речь идет о феномене возрождения религии и национализма. Здесь уместно напомнить, что после второй мировой войны переход целого ряда стран (Германии, Италии, Японии) к демократии происходил в рамках двухполюсного миропорядка, в котором идеологический, системный фактор играл одну из ключевых ролей. Поэтому включение этих стран в рамки западного блока и орбиту американского влияния автоматически предполагало их ориентацию на рынок и демократию. Религиозное и национальное начало, но сути дела занимало подчиненное положение в отношении идеологического и системного начал.

В рамках двух полюсов имела место своего рода «денационализация» политики, которая, в свою очередь, способствовала в той или иной степени ограничению суверенитета. В наши дни же переход осуществляется в контексте фрагментации и ренационализации. В Восточной Европе, Средней Азии и на Кавказе территориальный вопрос стал ключевым. Во многих случаях, особенно на постсоветском пространстве, речь идет о восстановлении суверенитета или независимости. Однако зачастую все это ведет не столько к укреплению безопасности, сколько к значительному ее сокращению. С этой точки зрения еще более неприглядна ситуация на африканском континенте, значительные регионы которого стали ареной почти перманентной, то затухающей, то неожиданно вспыхивающей гражданской войны.

Какова бы ни была судьба процесса демократизации, оказывается, что несравнимо легче импортировать институциональные формы либеральной демократии, чем импортировать культурные и эпистемологические значения либерализма и демократии. По-видимому, ряд стран, в том числе обладающих большим весом и влиянием на международной арене, во всяком случае в обозримой перспективе сохранят полудемократические или даже откровенно авторитарные формы. Этот момент нельзя сбрасывать со счетов, если иметь в виду перспективу возрастания необходимости ужесточения правовых и репрессивных мер перед лицом роста терроризма, наркобизнеса, других форм преступности. Поэтому интернационализация и глобализация важнейших сфер общественной жизни, при всех возможных здесь оговорках, не может означать политическую унификацию в масштабах всего мирового сообщества на основе рыночной экономики и политической демократии.

Вопросы и задания для самоконтроля

• 1. Что вы понимаете под «третьей волной демократии»?
• 2. Какое содержание вкладывается в понятие «новая демократия»?
• 3. Какова природа и системные составляющие «новой демократии»?
• 4. Объясните, почему «новая демократия» называется гибридной.
• 5. Как вы оцениваете попытки вестернизации слаборазвитых стран?
• 6. Назовите основные факторы, препятствующие принятию в слаборазвитых странах ценностей политической демократии.
• 7. Какую роль с данной точки зрения играют национально-культурные особенности этих стран?
• 8. Как вы понимаете стратегию экспорта демократической революции?
• 9. Почему, по вашему мнению, эта стратегия Запада потерпела неудачу?

• [1] Преодолевая барьеры. Диалог между цивилизациями. М., 2002. С. 28—29.
• [2] Инаугурационная речь Дж. Ф. Кеннеди. URL: http://www.coldwar.ru/kcnnedy/spcecli.php (дата обращения: 15.06.2016).
• [3] The New York Times. 1984. October, 8.
• [4] Bums N. A Renewed Partnership for Global Engagement. URL: http://www.disam.dsca.mil/Pubs/Indexes/Vol%2028₂/Burns.pdf (дата обращения: 09.07.2016).
• [5] Blair T. A Battle for global values // Foreign Affairs. 2007. January/February.
• [6] Ортега-и-Гассет X. Восстание масс. М., 2001. С. 15.
• [7] SnyderJ. From Voting to Violence: Democratization and Nationalist Conflict. N. Y.; L., 2000. P. i 18.
• [8] Закария Ф. Будущее свободы: Нелиберальная демократия в США и за их пределами.М., 2004. С. 116.
• [9] Эксперт. 2007. № 47.