Основные направления исследований в области гендерной истории

В 1990;е гг. гендерная история развивалась исключительно быстрыми темпами. Л. Ксрбср отмечает, что тогда, кроме таких областей, как история суфражистского движения, образования, семьи, эмиграции, расовых отношений, рабочего класса, сексуальности, гендер пришел туда, где, как казалось раньше, ему нет места: в историю государств, идей, преступности, медицины и здравоохранения, социального законодательства, дипломатическую историю, историю империй, городов.

Пользуясь классификацией, предложенной Дж. Скотт, разделим труды по гендерной истории на две условных группы. К первой группе относятся работы, в которых гендерный фактор способствует раскрытию отношений между людьми в обществе, в другой группе исследований акцент сделан на использование гендерного анализа для понимания природы власти. Это разделение небесспорно, так как оба компонента тесно переплетаются, а многие исследования касаются обеих сфер.

К первой группе могут быть отнесены многочисленные труды, касающиеся темы сексуальности. В них сексуальность рассматривается как один из основных инструментов для установления иерархии социальных отношений в обществе. Не слу чайно, что во многих случаях исследователи обращаются к теме сексуальности в викторианском обществе. Эго напрямую связано с наследием М. Фуко, положившего в основу концепции социального характера сексуальности дискурс о сексуальности в викторианскую эпоху.

Новаторской была книга французского автора Ф. Барре-Дюкроко «Любовь во времена Виктории», в которой указывается на противоречие: с одной стороны, то время характеризовалось несомненной скромностью в речах, жестах, одежде; с другой стороны, дискурс о сексуальности находил свое постоянное выражение в литературе (медицинской, педагогической, религиозной, реформистской) (3.3). В трудах того времени постоянно давались рекомендации относительно полового воспитания, часто сводившиеся к запретам и ограничениям (например, по количеству половых сношений в месяц). Однако наибольший интерес у Барре-Дюкроко вызвали те из них, которые касались положения рабочего класса, особенно в Лондоне. Викторианцы видели в пороках низов угрозу морали и даже политическому порядку. Работа Ф. Барре-Дюкроко как раз и посвящена сексуальному поведению мужчин и женщин из рабочих низов в XIX веке. Кроме медицинской и педагогической литературы, дающей опосредованное свидетельство по этому вопросу; историк сумела привлечь интересный источник: архивы Foundling Hospital — единственного благотворительного заведения в британской столице, которое принимало незаконнорожденных детей. Там были установлены строгие правила, чтобы ненароком не поощрить женщин, торгующих собственным телом. Поэтому при посту плении в больницу женщины заполняли нечто вроде анкет, в которых должны были подробно описать, где. как и что произошло. Разумеется, при изу чении этих документов необходимо учитывать, всегда ли сообщалась правда, но даже с учетом этого удалось воссоздать картину сексуальных чу вств и поведения на у ровне общественных низов. Как пары знакомились? Как он уговаривал вступить в половую связь⁹ Какую роль играло обещание жениться? Почему оно не было выполнено? Какие обстоятельства повлияли на то, что брак не состоялся? Ответы на эти и подобные вопросы не слишком отличают викторианское время от других эпох, но есть существенный момент, на который обращает внимание Ф. Барре-Дюкроко: после принятия в 1834 году закона о бедных, женщины, жившие дома, не могли рассчитывать на общественную помощь, а ответственность мужчин за свое сексуальное поведение все более сокращалась. Она делает вывод: «Без помощи государства и без досту па к средствам контрацепции и аборту позыв к любви и сексуальным удовольствиям стал куда как слишком дорогим для женщин».

Тема викторианской сексуальности нашла отражение в двух книгах британского историка М. Мэйсона — «Формирование викторианской сексуальности» и «Формирование викторианского отношения к сексу» (3.32; 3.33). Автор соглашался с Фуко в том, что противопоставление XIX и XX века в смысле секса и отношения к сексу иску сственно: их в большей степени объединяет интерес к этой теме, чем разделяют «репрессивные» и «либеральные» черты, включенные в моральный кодекс каждого из этих периодов. Он подчеркивает, что ограничения, которые проявлялись в викторианское время, не были исключительными, а наоборот, были характерны для различных кулыур. Более того, и в настоящее время подспудно сохраняется неприятие некоторых сексуальных практик, хотя напрямую они совершенно не вызывают такой эмоциональной критики, как в прежние времена. М. Мэйсон подчеркивал, что свобода в сфере секса — палка о двух концах: во все времена и везде ограничения и табу были частью человеческой сексуальности. Отрицая прежний взгляд на викторианскую мораль и сексуальность, он считал, что «викторианцы находили выход для своих сексуальных потребностей в обществе, которое было ближе к современному городскому, капиталистическому, техногенном}*, чем к любом}' из прежних». В то же время он связывал ангичувственную ментальность («классический морализо>) викторианской эпохи с идеологией Просвещения. В ее основе лежит вера в то, что улучшение внешних условий способно переделать внутреннюю природ} человека, даже сексуальные порывы. М. Мэйсон рассмотрел нс только идеи, изложенные в медицинской и социологической литературе, но и влияние религии и политики на сексу альность.

Многочисленные исследования о викторианской сексу альности позволили редакторам сборника «Сексуальность в викторианской Британии» А. Миллеру и Дж Адамсу сделать вывод о том, что представление о ней в современной историографии изменилось «драматично», как и понимание сексуальности в целом. Часть из помещенных в этом сборнике статей связана с проблемой «гендер и власть». Несколько неожиданной, но довольно типичной для современной гендерной истории и истории медицины является статья О. Москукки (4.25). Ее автор отмечает, что медицина в викторианское время рассматривалась как краеугольный камень общественной морали. Вместе с клириками и филантропами врачи активно участвовали в медико-моральном дискурсе, в процессе которого разрабатывался набор классовых и гендерных противопоставлений, здоровье / болезнь; добродетель / порок; целомудрие / развращенность, чистота / непристойность; цивилизация / варварство. Сексу альность низших кзассов связывалась с болезнью, непристойностью, распущенностью, с угрозой со стороны ч}ждой и враждебной культуры, а сексу альность средних классов обсуждалась в связи с темами здоровья, гигиены, моральной сдержанности. В медицинской мысли доминировало противопоставление мужского и женского начала, при этом использовались такие антиподы, как нормальное / патологическое, цивилизация / животность. В тогдашней гинекологии преобладало представление об инстинктивной, патологической, примитивной природе женщины В попытках защитить здоровье и процветание нации медики особенно яростно ополчились против мужской и женской мастурбации, рассматривавшейся как болезнь, требующая лечения. Как указывает О. Москукки, с 1850-х гг. для лечения мужской масту рбации прсдтагалось проводить обрезания, что находило довольно широку ю поддержку. Гораздо больше споров вызвали предложения лечить то, что считалось женской сексуальной патологией, посредством хирургической операции. Известный гинеколог Б. Браун был обвинен в том, что в ряде случаев делал это без согласия пациенток. Оппоненты заявляли, что в своей клинике Браун хирургическим путем хотел излечивать умственные по сути заболевания. Вызвавшее широкие дебаты дело Брауна находится в центре внимания автора рассматриваемой статьи. После бурной дискуссии Браун был исключен из лондонского общества аку шеров, а затем был вынужден уйти в отставку. По мнению автора статьи, одна из главных причин, по которой сообщество врачей осудило метод Брауна, состоит в том, что он «нарушил табу молчания относительно женской мастурбации, создав возможности для морального разложения, и дискредитировал профессию врача».

Одним из аспектов темы сексуальности в викторианское время является проституция, чему тоже посвящено немало работ. В книге «Проституция и викторианцы» (L., 1999) Т. Фишер отмечает, что «великое социальное зло», как называли женскую проституцию в Англии, получило там широкое распространение и вызывало острые общественные дебаты. Были две основные позиции: проститу ция — это неизбежное зло, и ее нужно регу лировать в общественных интересах, и вторая, заключавшаяся в том, что проституция должна быть искоренена как зло, с которым мириться нельзя. Автор выделил три основных периода в этих дебатах: периоде 1790- х гг. до 1849 г., когда преобладали сторонники позиции «моральной чистоты», которые вели широкую кампанию за строгое законодательство и полицейские меры для закрытия борделей и искоренение уличной проституции; средне викторианский период до принятия поправок к уголовному' законодательству' в 1885 г., когда инициатива находилась у тех, кто считал, что государство должно выполнять регулирующие функции, лицензировать бордели, ввести, как на континенте, полицию нравов, после 1885 г. вновь преобладали сторонники «моральной чистоты».

С темой викторианской сексуальности связана статья М. Каплана, опубликованная в сборнике «Беспорядок в суде. Судебные процессы и сексуальные конфликты на рубеже веков» (4.18). Обратившись к проблеме гомосексуализма, он изучил так называемое «дело улицы Кливленд», получившее в Лондоне широкий резонанс в 1889—1890 гг. Там, в респектабельном Всст-Энде, располагался дом, где молодые люди, служившие по почтовому ведомству, обслуживали сексуальные потребности клиентов, среди которых оказались представители аристократической верхушки, в том числе те, кто входил в окружение принца Альберта-Виктора, старшего сына принца Уэльского, наследника престола. Опасаясь судебного преследования, один из них, лорд Артур Сомерсет, скрылся во Франции. Впрочем, в суде рассматривался только один аспект истории — обвинение лорда Эстона, который был замешан в скандале, против журналиста Парка. Газетные публикации и материалы суда позволили историк>' высказать свою точку зрения. Возражая Фуко, считавшему, что в XIX веке обсуждение проблем сексуальности приобрело форму медицинского дискурса. Каплан подчеркивает, ¹гго гомосексуализм вовсе нс рассматривался как проявление медицинской патологии. Напротив, традиционное осуждение данного явления с точки зрения морали явно сочетаюсь с критикой социальных привилегий: пресса создавала образ аристократов, готовых платить за удовольствия. Таким образом, автор статьи связывает тему гомосексуальности с классовыми противоречиями: лейтмотивом прессы было утверждение, что партнерами богачей становились бедные молодые люди. Это тем более показательно, что на самом деле расследование свидетельствовало: вовлеченные в дело рассыльные нс были наивными юношами и имели контакты подобного рода и раньше.

Гендерный подход нашел отражение в исследовании такой традиционной для британской историографии темы, как история колониальной империи (см., напр.: 3.23; 3.63). В современной историографии отмечается, что теоретикам колониализма был присущ акцент на категорию «мужественности», выражавшийся в подчеркивании таких составляющих колониальной политики, как доминирование и контроль. Следствием этого было игнорирование роли женщин в процессе колониальной экспансии.

Английский историк Р Хайам отмечал значение фактора сексуальности в истории Британской империи. Великобритания привнесла в афро-азиатский мир не только ипподромы, ботанические сады, бараки, тюрьмы, паровые машины и своды законов, но и венерические заболевания. Она экспортировала в колонии не только текстильные изделия, но и порнографию. Там процветала проституция. Парадоксально, но одновременно в колониях насаждалась официальная идеология стыдливости. Рассуждая о природе расизма, Хайам утверждал, что сердцевину этого социального явления составлял секс. Расизм порожден разными факторами, в том числе страхом неизвестного, боязнью болезней, памятью прошлых конфликтов, отчужденностью от «другой» культуры, опасением экономической конкуренции при ограниченности ресурсов, но эмоциональная враждебность к черному мужчине может быть объяснена именно с точки зрения секса. На всех просторах империи существовало табу на сексуальный контакт цветного мужчины и белой женщины, а предоставление в дальнейшем политического равенства воспринималось как предоставление свободы негру лечь в постель с белой женщиной.

Возвращаясь к теме проституции, обратимся к книге французского автора А. Корбина «Женщины внаем. Проституция и сексуальность во Франции после 1850 года» (3.6). В ней затронуты различные аспекты проблемы. Главный из них — государственная политика в этом вопросе в годы Третьей республики. Автор прослеживает, как функционировала система регулирования, как выполнялись правила регистрации, освидетельствования, лечения, полицейского контроля и т. д. Эта часть книги написана в рамках новой социальной истории с привлечением богатого статистического материала. Рассматривается также эволюция в сфере государственного регулирования. Другой аспект — представления о проституции: различные теории о том, что толкает женщину на панель.

К истории Франции в XIX веке обращается и американская исследовательница Л. Либерман. которая сочетает гендерный подход с методами новой культурной истории (4.20). Она рассмотрела феномен су пружеской неверности женщин на основании произведений литературы того времени, а также морально-этических и медицинских трактатов и связала его с культурной историей самоубийств. В статье сопоставлены произведения, авторами которых были мужчины (самое знаменитое из них -«Мадам Бовари» Г. Флобера), и те, которые были написаны знаменитыми писательницами мадам де Сталь и Жорж Санд. Тезис автора в том, что созданный в литературе и публицистике образ неверной жены символизирует не только нарушение этических норм В литературе, как и в жизни, развивалась мысль, что такие действия должны быть сурово наказаны, ибо неповиновение установленным правилам общественного устройства есть акт сопротивления, который ведет и к другим проявлениям сопротивления. Адвокат Флобера прямо заявлял, что роман «Мадам Бовари» написан не для того, чтобы поощрить адюльтер, а для того, чтобы показать, что он ведет к деградации и несчастью. В публицистике звучало утверждение, что су пружеская измена — не только моральное падение; это политический акт. способный подорвать саму структуру французского общества. Подобный подход был характерен именно для авторов-мужчин. Другое дело авторы женщины: Коринна у мадам де Сталь выглядит как жертва, которая ни в чем не противится несправедливым обстоятельствам. Лелия у Жорж Санд несет автобиографические черты: она жаждет обладать в обществе такими же правами, как и мужчины, свободой в выражении привязанности и интеллекта.

Еще один аспект гендерной истории связан с исследованием демографических проблем. Примером служит статья К. Фишер «Она была вполне удовлетворена теми приготовлениями, которые я сделал: Гендер и контроль за рождаемостью в Британии 1920 — 1950» (4.7). В XX веке произошло резкое снижение рождаемости в условиях, когда все больше супружеских пар стремилось предотвратить нежелательную беременность. Статья написана на основе методов устной истории: К. Фишер проинтервьюировала 107 человек, проживающих в рабочих районах Оксфорда и Южного Уэльса, что позволило по-новому взглянуть на проблему контроля над рождаемостью: в те годы важнейшую роль в вопросах контрацепции играли мужья. Тем самым корректируется господствующая в историографии точка зрения: предыдущие исследования акцентировали роль женщины и возросшие для нее в XX веке возможности в связи с расширением познаний в этой области, а также ростом ее занятости на работе и улучшением женского образования. Казалось самоочевидным, что женщины заботятся о контрацепции больше, чем мужчины, так как именно они несут тяготы беременности, деторождения и заботы о детях. Подобный подход автор считает ошибочным. Она также обращает внимание на то, что обсуждение вопросов предохранения — нс просто обсуждение, иметь или не иметь ребенка. Это, по существу; соглашение о сексуальной практике супру гов, и справедливо полагать, что здесь мужчина имел совсем нс маленький интерес. Сведения, как предохраниться, чаще всего посту пали через общение, болтовню, пересуды, шутки. Кроме того, зачастую выбор делался спонтанно, непосредственно перед началом или во время полового акта. К. Фишер считает, что динамика «решений», сделанных в подобных обстояте льствах, нс менее важна для понимания гендерных ролей в вопросах контрацепции, чем обсуждение желательного количества детей в более «трезвые» моменты. Исследование К. Фишер позволяет увидеть, что мужья этого первого поколения эпохи демографического спада отличались от мужей «старого типа», которым было все равно, «иметь восемь или девять детей». Любопытно, что роль мужчин в вопросах контрацепции не всегда соответствовала характеру их предпочтений в свободное время (семья или паб): определенной закономерности здесь вывест и не удалось.

В неожиданном ракурсе тема гендера ставится в специальном выпуске «Журнала исследований средневекового и раннего нового времени», посвященном проблеме «Гендер и тайна» (4.12). В статьях, в нем помещенных, тайна или секрет рассматривается как явление социального характера. Знание тайны создаст определенную общность, незнание ее может означать «изгнание» невовлеченного. Передача секрета создает связь: социальную (сплетня), религиозную (исповедь), политическую (дипломатия), интеллектуальную (волшебство, медицина). Одновременно тайна — это явление этического характера. Владение тайной накладывает обязательства, ведет к противоречиям и конфликту. Добровольная или вынужденная выдача секрета обнажает антагонистический характер секретности и способствует раскрытию представлений о природе, жизненных ценностях и власти на уровне индивидуальном и общественном. Наконец, секрет — явление психологическое. До сих пор верят, что вербализация секрета может иметь терапевтическое значение (смысл исповеди в том, чтобы доставить облегчение). Владение тайной могло быть смертельно опасным: пример тому — охота на ведьм, которую можно рассматривать как проявление конфликта юридических и религиозных идей на природу и последствия «скрытого знания».

Иллюстрацией тезиса о социальном значении секрета служит помещенная в этом сборнике статья американского автора М. Грин «От женских болезней к женским секретам: трансформация гинекологической литературы в позднее средневековье», которая отмечает особый социальный смысл слова «секретный», то есть «скрытый», когда речь идет о половых органах (4.12). Если буквально «скрытый» означает недоступный взору вследствие определенных анатомических особенностей, то здесь подразумевается то, что должно быть скрыто одеждой, в речи и поведении. Главная тенденция, которую обнаружила М. Грин при анализе гинекологических сочинений, состоит в том, что, начиная с ХП1 века, акцент в них делался нс столько на «секретные» части тела женщины и возможности их лечения, сколько на особенности строения и деятельности женского организма, связанные с выполнением детородных, репродуктивных функций. Смысл словосочетания «женский секрет» поменялся. Латинские медицинские тексты создавали социальную границ) между теми, кто имел к ним доступ, и теми, кто не имел (один из манускриптов XV века открывался словами: «Не для чтения чистыми и невинными глазами. Отведите взор, чтобы не видеть суеты»). По мнению автора, тексты были адресованы читателю — мужчине, по своей природе склонному к игнорированию особенностей женского тела. Между тем знание «женских секретов» в сфере гинекологии и сексуальности позволяет контролировать ре продуктивную функцию женщины, следовательно, обладать особой формой власти над обществом. Как видим, здесь гендер привязан к теме общественных и властных отношений.

Проблема «Гендер и власть» ставится в книге американской исследовательницы М. Вайснср «Женщины и гендер в Европе раннего нового времени» (3.66). В ней отмечены две историографических тенденции: первая состоит в том, 'гго в современной «новой политической истории» границы применения понятия «власть» существенно изменились. К нему относят нс только сферу формальной политики, но все в обществе, что связано с властными отношениями. Например, «политическими» именуются нс только отношения между монархом и подданными, королем и парламентом, но и отношения хозяина и слуги, землевладельца и арендатора, отца и сына, мужа и жены. Поэтом) такие аспекты жизни женщины, как брак, работа, сексуальность, вера, могут по сути рассматриваться как властные, политические отношения. Кроме того, внимание историков привлечено к такому явлению, как «власть за троном». Это позволяет не ограничиваться немногими женщинами, которые реально правили в раннее новое время, а посмотреть на проблем)' власти с иной перспективы.

Вторая историографическая тенденция, отмеченная М. Вайснер, связана с эволюцией «истории женщин» в гендерную историю, что ведет к выделению категорий «мужественности» и «женственности» как категорий социальных, к определению того, что в политическом контексте рассматривалось в том или ином обществе как «мужское» и «женское». Эти понятия часто рассматривались как противопоставление публичного и частного. Например, высказывалось мнение: принадлежность публичной политической сферы мужчинам объясняется тем, что они исключены из физического процесса деторождения. Следовательно, само разделение на сферы пу бличного и частного является выражением стремления мужчин контролировать биологическое воспроизводство.

М. Вайснер рассматривает раннее новое время как период, когда происходило усиление патернализма, что нашло свое отражение в идеологии Реформации. Доказательством тому служат труды многих идеологов протестантизма, особенно таких радикально настроенных писателей, как Джон Нокс, резко ополчившийся против «чудовищного управления женщины». Подчеркивание патерналистского характера власти нашло проявление и в католических странах, хотя и в более слабой форме. Идеология царствования, возможно, самой выдающейся из женщин — правительниц той эпохи Елизаветы Тк) дор базировалась на ее собственной формуле: «Я знаю, что обладаю телом слабой женщины, но у меня сердце и желудок короля». Апологеты елизаветинского царствования доказывали, что ей присущи черты, относящиеся к категории «мужественности»: решительность, храбрость, выносливость, мудрость ит. д. Политическая роль женщин может быть прослежена через их участие в петиционных кампаниях (например, во время Английской революции), бунтах и волнениях. Самые великие реформаторы той эпохи, от Лютера до левеллеров, были традиционно консервативны в определении «правильных» ролей для женщин и мужчин. По мнению М. Вайснер. более других мыслителей той эпохи отошел от прежних представлений Дж. Локк, который считал брак формой добровольного соглашения, условия которого равно определяются обоими су пругами. Однако и он нс делал на этом основании вывода о желательности предоставления женщинам политических прав, так как не считал семью моделью общественного устройства.

11римеры исследовании можно продолжать, однако и те, которые приведены, позволяют выделить круг основных тем в области гендерной истории, в наиболее общем виде определяемой Н. Пушкаревой как история взаимоотношений полов. Можно согласиться с данной ею классификацией «исследовательских полей», на которых ведут свою работу «гсндеристы нового поколения». Во-первых, это труды, в которых изучаются не только проявления, но и механизмы воспроизводства «гендерно пораженной» идеологии. В них не только сопоставляются мужская и женская системы ценностей, что несет важную информацию об общественном устройстве, но и зафиксированы характерные для разных эпох и культур способы понимания мира. Таким образом, результаты гендерных исследований способствуют пониманию менталитета людей в прошлом, то есть решению задач новой культурной истории. Во-вторых, это труды о тех, «кого не замечают», то есть анализ маргинальных социальных групп во всех обществах, гендерного аспекта их стату са. Объектом изучения могут быть самые разные группы, от определенных категорий женщин до гомосексу алистов. В-третьих, речь идет об изучении таких аспектов жизни, как страдания, депривации, унижения, что чаще связывается с женским опытом. В-четвертых, изучается мотивационный принцип человеческой жизни. В этом ракурсе рассматривается история сексу альности. Через историю интенции (побуждений) может быть исследована практически любая тема, в том числе по социально-экономической, а тем более по социальной истории (1.6).

Вопросы для обсуждения

• 1. Определите предмет гендерной истории. Чем гендерная история отличается от истории женщин?
• 2. Объясните, чем обусловлена постановка проблемы «гендер и власть».
• 3. В чем можно видеть перспективы исследований в области гендерной истории?