Историческая наука в России в 30-е гг

Реферат

Историческая наука в России в 30-е гг.

Унификация исторического знания. В 30-е гг. в СССР произошла трансформация недемократического централизма в авторитарно-административную и, наконец, авторитарно-деспотическую систему (См.: Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30 — 40-е гг. М., 1989. С. 140). Было завершено создание двух охранительных режимов — административно-карательного и пропагандистско-идеологического (Историки спорят. М., 1989. С. 265 — 266). Политика стала играть решающую роль в складывании историографической ситуации в стране, а конкретные исследования стали сверяться с историческими взглядами И. В. Сталина.

Фундаментальным пониманием исторических событий И. В. Сталин не обладал, однако невеждой в истории не был. Краеугольной в его понимании истории России была мысль об ее отсталости, высказанная в 1931 г. в речи на I Всесоюзной конференции работников промышленности. И. В. Сталин говори «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную» (Сталин И. В. Вопросы ленинизма. 11-е изд. М., 1940. С. 328).

В трактовке И. В. Сталина с образованием Российского централизованного государства была решена задача «обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока», однако «технико-экономическая отсталость» страны существовала и в XVII в., и в XVIII в. Но существовал и Петр I, который, «имея дело с более развитыми странами на Западе, лихорадочно строил заводы и фабрики для снабжения армии и усиления обороны страны… Это была своеобразная попытка выскочить из рамок отсталости» (Там же. С. 359).

Для И. В. Сталина характерен четко выраженный прагматизм в оценке исторических личностей. Уже после войны на встрече с постановщиками фильма «Иван Грозный» он далеко не случайно назвал того же Петра I «Петрухой», заметив, что тот не национален — ибо открыл дверь иностранцам. Логика И. В. Сталина здесь достаточно очевидна—необходимо поскорее отгородиться от «тлетворного влияния» Запада, аналогии петровского «открытого окна» в Европу поэтому не нужны.

Особое внимание И. В. Сталин уделял истории партии. В 1931 г. он написал письмо в редакцию журнала «Пролетарская Революция» «О некоторых вопросах истории большевизма», в котором акцентировал внимание па «ошибках» историков Запада, а также авторов четырехтомной «Истории ВКП (б)» под редакцией Е. М. Ярославского. «Проработке» подверглись И. М. Альтер, А. Г. Слуцкий, Д. Я. Кии, Д. А. Баевский, С. А. Пионтковский, И. И. Минц, Н. Н. Эльвов и др. В начале 1937 г. И. В. Сталин обратился с письмом «Об учебнике истории ВКП (б)» к составителям книги по истории партии. «Я думаю, — писал он, — что наши учебники по истории ВКП (б) неудовлетворительны по трем главным причинам. Неудовлетворительны либо потому, что они излагают историю ВКП (б) вне связи с историей страны, либо потому, что ограничиваются рассказом, простым описанием событий и фактов борьбы течений, не давая им необходимою марксистского объяснения, либо же потому, что страдают неправильностью конструкции, неправильностью периодизации событий» (К изучению истории: Сб. ст. М., 1937. С. 28).

Сам И. В. Сталин давал весьма своеобразное определение истории партии: «История пашей партии есть история преодоления внутрипартийных противоречий и неуклонного укрепления рядов нашей партии на основе этого преодоления» (Сталин И. В. Соч. Т. 9. С. 5). Опираясь на него, он разработал свою схему периодизации истории ВКП (б):

1) исключил из периодизации дату II съезда РСДРП (1903 г.) и свел его значение к образованию РСДРП и появлению фракций большевиков и меньшевиков. По сути дела, отрицался факт образования партии нового типа, вопреки утверждению В. И. Ленина о том, что большевизм существует как течение политической мысли и как политическая партия с 1903 г.;

2) исключил из периодизации ленинский «период подготовки революции», зато включил 1904 г. в «годы революции», добавив к ним и «период русско-японской войны»;

3) продлил период реакции до 1912 г. и связал оформление большевиков в партию с VI Пражской конференцией РСДРП;

4) перенес на два года (с 1910 на 1912) начало периода нового революционного подъема;

5) соединил период империалистической войны с Февральской революцией, сократив продолжительность последней до марта 1917 г.

Позднее в «Кратком курсе истории ВКП (б)» И. В. Сталин писал: «Книга Ленина «Что делать?» была идеологической подготовкой такой партии. Книга «Шаг вперед, два шага назад» была организационной подготовкой такой партии. Книга Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции» была политической подготовкой такой партии. Наконец, книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» была теоретической подготовкой такой партии.

Можно с уверенностью сказать, что никогда еще в истории ни одна политическая группа не была основательно подготовлена к тому, чтобы оформиться в партию, как большевистская группа" (История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. М., 1953. С. 135 — 136). Утверждая это, И. В. Сталин фактически свел процесс подготовки партии нового типа к созданию В. И. Лениным четырех названных выше трудов, содержание и значение каждого из которых он сузил до единственного аспекта.

Послеоктябрьская периодизация истории партии, предложенная И. В. Сталиным, базировалась на фетишизации партийных директив и выступлений вождей. Она исключала НЭП, зато выделяла период «борьбы за индустриализацию» (1926;1929 гг.), относящийся по времени, когда она фактически не велась, период «борьбы за коллективизацию» (1930;1934 гг.), и, наконец, период «завершения социалистического строительства» (1935;1937 гг.).

По оценке профессора Н. Н. Маслова, «предложенная Сталиным и проведенная в книге периодизация создавала миф нем как руководителе партии большевиков с момента ее образования» {Маслов Н. Н. «Краткий курс истории ВКП (б)» — энциклопедия культа личности Сталина // Вопросы истории КПСС. 1988. № 11. С, 56).

Репрессии в среде историков. Процесс политизации истории как науки сопровождался произволом и насильственными в среде историков методами воздействия. И. В. Сталина и его окружение не могли не раздражать независимые исторические школы, проявлявшие уважение к отечественным научным традициям.

О «деле историков» мы уже писали, о судьбе отдельных историков, осужденных вместе с С. Ф. Платоновым, следует сказать особо. В этом плане весьма примечательна жизнь академика Е. В. Тарле. После возвращения из ссылки его перестали именовать академиком, практически не печатали. О Е. В. Тарле заговорили после выхода в свет монографии «Наполеон», которая в «Правде» и «Известиях» была оценена негативно. Однако книга понравилась И. В. Сталину и на следующий день в газетах появилась заметка «От редакции», которая взяла под защиту ученого. В марте 1937 г. с Е. В. Тарле была снята судимость и он вновь был объявлен академиком. В 1937 — 1939 гг. появились его новые труды — «Жерминаль и прериаль», «Нашествие Наполеона на Россию», «Талейран». Е. В. Тарле в канун войны был дважды пожалован Сталинскими премиями.

По-иному сложилась судьба Ю. В. Готье, работу которого «Железный век в Восточной Европе» журнал «Историк-марксист» квалифицировал как «идеологическую подготовку интервенции против СССР». В 1934 г. он вернулся из ссылки, и долгое время считалось, что ничего оригинального не создал. Ныне же выяснилось, что он писал дневник, содержавший порой резкие, но в принципе верные оценки тогдашней действительности.

Наступление сталинизма на историческую науку имело широкие географические рамки. В 1930 г. на Украине состоялось судилище по делу мнимой организации «Союза вызволения Украины», в которую якобы входили многие ученые во главе с историком М. С. Грушевским. Лидерам СВУ инкриминировалось раздувание буржуазного национализма, внедрение чуждой культуры. В 1931 г. аресты возобновились, было объявлено о деятельности некоего «Украинского национального центра». М. С. Грушевский, имя которого склонялось и в связи с этим процессом, был отправлен в ссылку, а его книга «История Руси — Украины» запрещена.

После письма И. В. Сталина в редакцию журнала «Пролетарская Революция» начался разгром историко-партийной науки. «Кто же, кроме безнадежных бюрократов, — восклицал И. В. Сталин по поводу работ историков партии, — может полагаться на одни лишь бумажные документы? Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и их лидеров надо проверять по их делам прежде всего, а не только по их декларациям?» (Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 96). В массовом порядке из научных центров страны стали изгоняться историки, попадавшие под уничтожающий огонь критики. В 1936 г. был расстрелян декан исторического факультета МГУ профессор Г. С. Фридлянд, который, как было заявлено, использовал научную деятельность «для контрабандистского протаскивания идей, враждебных ленинизму».

В резолюции общего собрания ячейки истории партии ИПК «Об итогах обсуждения письма тов. Сталина» (декабрь 1931 г.) было записано: «В ходе обсуждения вскрыт ряд новых антипартийных контрабандистских вылазок и развернуто беспощадное большевистское разоблачение выявленных троцкистских контрабандистов (Миронов, Альтер) и иных фальсификаторов истории нашей партии (Юдовский, Горин, Ванаг, Бантке и др.). …Обсуждение показало нежелание историков-коммунистов до конца вскрыть и по-большевистки признать свои крупнейшие ошибки политического и исторического характера (Кии, Баевский, Минц, Лукин и др.)» (Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С. 86). Восемь из десяти названных выше историков были репрессированы и погибли. Жертвами террора стали крупные ученые: историк-публицист Ю. М. Стеклов, историки партии В. Г. Кнорин и В. Г. Сорин, директор Института истории АН СССР академик Н. М. Лукин, директор Библиотеки им. В. И. Ленина В. И. Невский и др. (Подробнее см.: Куманев В. А. Указ. соч. С. 83 — 86).

Письмо И. В. Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» положило конец борьбе между школой М. Н. Покровского и группой Е. М. Ярославского за гегемонию на «историческом фронте». В октябре 1931 г. Е. М. Ярославский отправил покаянное письмо И. В. Сталину, в котором униженно писал: «Тов. Сталин, укажите мне тот „ряд ошибок принципиального и исторического характера“, о которых Вы говорите в конце Вашего письма». И. В. Сталин указал на «ошибки», а Е. М. Ярославский начал их исправлять, приступив к фальсификации истории. Со школой же М. Н. Покровского дело обстояло иначе.

С января 1936 г. началась развернутая критическая кампания против М. Н. Покровского, характер которой, по-видимому, не соответствовал действиетльным ошибкам ученого. Писатель К. М. Симонов спустя многие годы попытался вскрыть объективные причины критики. Он писал: «Покровский отвергался, а на его место ставился учебник истории Шестакова не потому, что вдруг возникли сомнения в тех или классовых категориях истории России, а потому, что потребовалось подчеркнуть силу и значение национального чувства и тем самым в современности, в этом и был корень вопроса» (Симонов К. М. Глазами человека моего поколения М 1989. С. 183).

В 1937 г. были подготовлены изданные позднее сборники под названием «Против исторической концепции М. Н. Покровского» (1939 г.) и «Против антимарксистской концепции М. Н. Покровского» (1939 г.). Свое отношение к недавнему руководителю исторической науки выразили представители старой школы Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин, В. И. Пичета, С. В. Юшков, их последователи — Н. М. Дружинин, К. В. Базилевич, Б. Б. Кафенгауз, а также ученики М. Н. ПокровскогоI А. М. Панкратова, М. В. Нечкина, А. Л. Сидоров и др. К концу 30-х гг. «разгромленная» школа М. Н. Покровского именовалась уже как «банда шпионов и диверсантов, агентов и лазутчиков мирового империализма, заговорщиков и убийц».

Репрессии 30-х гг. нанесли непоправимый ущерб отечественной исторической науке. Однако при этом наличествовал интересный момент, выделенный доктором исторических наук В. А. Муравьевым: «…Сталин решает убрать тех, кто начинал разработку истории революционного движения, кто достаточно много знал, вернуть буржуазных историков и тем самым ощутить себя наследником прошлого страны и породить мифологизированную историю» (История и историки. М., 1990. С. 75). Кроме того, репрессии способствовали завершению процесса унификации исторического знания. Немало этому содействовали постановления партии и правительства по вопросам развитии исторической науки и преподавания истории в вузах и школе и организационная перестройка исторических учреждений.

Организационная перестройка исторических учреждений и преподавание истории в школах и вузах. В январе-марте 1934 г. Наркомпрос РСФСР провел два совещания ученых и преподавателей истории, которые высказались за реорганизацию преподавания истории в школах и улучшение подготовки кадров преподавателей. На основе этих решений стали готовиться постановления партии и правительства.

В постановлении СНК СССР и ЦК ВКП (б «О преподавании гражданской истории в школах СССР» (16 мая 1934 г.) указывалось, что главным недостатком совет с кой исторической науки являлась подмена изложения конкретного хода истории абстрактными социологическими схемами. 9 июня 1934 г. ЦК ВКП (б) принял решение о введении в начальной и неполной средней школе элементарного курса всеобщей истории и истории СССР, Были созданы авторские коллективы по подготовке учебников истории для средней школы. К концу лета 1934 г. был подготовлен конспект учебника по истории СССР, на который в августе 1934 г. А. А. Жданов, С. М. Киров и И. В Сталин написали «Замечания». Их текст был одобрен Политбюро ЦК ВКП (б). Главные недостатки конспекта, по мнению авторов «Замечаний», заключались в том, что он представлял собой «конспект русской истории, а не истории СССР, т. е. истории Руси, но без истории народов, которые вошли в состав СССР». Работа над учебниками затянулась, поэтому 26 января 1936 г. СНК СССР и ЦК ВКП (б) приняли новое постановление «Об учебниках по истории». Была создана комиссия под председательством А. А. Жданова, получившая право организовать группы по пересмотру уже подготовленных учебников.

В совокупности комплекс партийных и правительственных документов 1934 — 1936 гг. определил требования власть имущих к исторической науке и как бы дополнил И. В. Сталина по историческим вопросам. Были, по сути дела, намечены пути дальнейшего развития отечественной историографии.

К середине 30-х гг. марксистская методология достаточно прочно укоренилась в системе АН СССР, бывшей когда-то оплотом немарксистской исторической науки (носители иного мировоззрения к этому времени в большинстве своем были репрессированы). Поэтому в феврале 1936 г. было принято решение о ликвидации Коммунистической академии и. передаче ее учреждений АН СССР. На основе этого решения образовался Институт истории, в котором было создано восемь секторов. Периодическим органом института стал журнал «Историк-марксист», с 1936 г. институт издавал непериодический сборник «Исторический архив», с 1937 г. — «Исторические записки». В 1934 — 1935 гг. были восстановлены исторические факультеты университетов в Москве и Ленинграде, при них начала функционировать аспирантура.

В результате организационной перестройки 30-х гг. сложилась система исторических научно-исследовательских учреждений и центров подготовки кадров, существующая с небольшими изменениями и ныне.

Изучение дореволюционной истории России в 30-е гг. отечественная историческая наука не только создала общую концепцию истории России, но и достигла определенных успехов в разработке конкретных проблем. В первую области очередь можно говорить о достижениях в области изучения истории России периода феодализма.

В 1932 г. в Академии истории материальной культуры прошла дискуссия о характере строя Древней Руси. И. И. Смирнов и его последователи высказали мысль о складывании у славянских племен на базе разложения первобытного строя рабовладельческого общества. Б. Д. Греков доказывал, что у восточных славян возникали феодальные отношения и установилась феодальная общественно-экономическая формация. Большинство участников обсуждения поддержало эту точку зрения.

В 30-е гг. Б. Д. Греков стал ведущим специалистом по истории феодальной Руси. Он начал разработку таких принципиально новых идей, как роль товаризации сельскохозяйственного производства в изменении форм феодальной ренты, связь форм ренты с общественным устройством и внутренней политикой государственной власти и феодальных группировок и т. п. Итогом исследования явилась его монография «Очерки по истории феодализма в России» (1934 г.).

Дальнейшая разработка идей, высказанных в ходе дискуссии 1932 г., привели Б. Д. Грекова к обобщению концепции в книге «Феодальные отношения в Киевском государстве» (1935 г.), «Киевская Русь» (1939 г.), где доказывалось, что процесс феодализации шел параллельно с государственным строительством. Автор пришел к выводу, принятому всей последующей историографией, о складывании государства с центром в Киеве только после выравнивания социально-экономических и политических условий развития севера и юга восточнославянских земель. Исследователь аргументировано полемизировал с представителями норманнской теории, показал достаточно высокую степень развития восточного славянства.

Проблемы истории Древней Руси в 30-е гг. достаточно интенсивно разрабатывал историк-юрист С. В. Юшков, взгляды которого во многом были тождественны построениям Б. Д. Грекова. Наибольший интерес представляет его трактовка Древней Руси как колыбели русского, украинского, и белорусского народов.

Среди работ, освещающих более поздние этапы истории феодальной России, следует, выделить фундаментальные исследования С. Б. Веселовского, в частности его монографию «Село и деревня в Северо-Восточной Руси XIV — XVII вв.» (1936 г.). Автор рассматривал процесс закрепощения крестьян в связи сеньориальным или вотчинным режимом. Интересна постановка им вопроса о соотношении общественной структуры Киевской и Северо-Восточной Руси в XIV — XV вв. Подчеркивая, что может он быть темой специального исследования, С. Б. Веселовский указывает на наличие в Суздальской Руси пережитков киевских явлений. Заслуживает внимания и выделенная им тенденция к исчезновению мелкого землевладения в Московской Руси в третьей четверти XVI в.

Большое место в отечественной историографии 30-х гг. занимала и внешнеполитическая тематика. Наиболее значимыми в этой области были исследования академика Е. В. Тарле, разрабатывавшего 'проблемы внешней политики России начала XIX в. и приступившего в это время к фундаментальному исследованию Крымской войны. Учитывая сложность судьбы ученого, следует особо отметить наличие в его работах тех лет скрытой полемики с отдельными историческими оценками К. Маркса и Ф. Энгельса. Например, известное марксистское определение бонапартизма как лавирования между классом феодалов и буржуазии. Известно и ленинское уточнение: «Бонапартизм есть лавирование монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или феодальную, простую и сплошную опору, — монархии, которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть, заигрывать, чтобы управлять, — подкупать, чтобы нравиться, — брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 17. С. 273 — 274). Е. В. Тарле занял совершенно иную позицию, заявив: «Став па путь политической реакции, Наполеон делал то, что прежде всего и больше всего было нужно крупной торгово-промышленной буржуазии и всю свою внутреннюю и внешнюю политику он строил так, чтобы прежде всего были полностью удовлетворены интересы: этого класса» (Тарле Е. В. Наполеон. М. 1991. С. 4).

Продолжил активную работу над внешнеполитической тематикой конца XIX — начала XX в. проходивший с Е. В. Тарле по одному делу и вернувшийся из ссылки Б. А. Романов. Им была переработана монография о политике царизма па Дальнем Востоке накануне русско-японской войны.

В какой-то мере итоговой была публикация в 1941 г. подготовленного в предыдущее десятилетие первого тома «Истории дипломатии», создатели которого были удостоены Сталинской премии.

Внимание к военной истории России стало четко просматриваться в конце 30-х гг. В 1939 г. Институт истории АН Украины провел научную сессию, посвященную 230-летию Полтавской битвы. В 1940 г. вышла в свет книга Н. М. Коробкова «Семилетняя война», в которой высоко оценивались победы русского оружия в войне с Пруссией в 1757 — 1760 гг.

В изучении истории России периода капитализма и пмпериализма в 30-е гг. заметных достижений не наблюдается, хотя некоторые изыскания отметить необходимо. Например, в 1935 г. вышла монография С. Г. Струмилина о развитии черной металлургии в России, наибольший интерес в которой представляют главы по XIX — началу XX в. Исследователем был предложен единый показатель прогресса — средняя производительность труда рабочего за одну смену, так как он считал, что в этих данных обобщаются всё важнейшие показатели состояния производительных сил, организации производства и труда.

В 30-е гг. была поставлена проблема изучения внутренних процессов в деревне в контексте состояния феодальной вотчины в условиях разложения феодализма и формирования капиталистических отношений (Г. Н. Бибиков, П. Г. Рындзюнский). На этой базе предпринимались попытки комплексного рассмотрения причин, содержания и последствий реформы 1861 г. (И. Д. Шахназаров, Е. А. Мороховец).

Дальнейшее развитие получила историография освободительного движения: Причем именно при разработке данных проблем наблюдалась поляризация мнений. Достаточно ясно она просматривается при оценке жизни и деятельности А. Н. Радищева. В 1935 в «Материалах к изучению „Путешествия из Петербурга в Москву“ А. Н. Радищева» была высказана мысль о том, что Радищев допускал возможность преобразования «сверху» в чем проявлялась его ограниченность. Одновременно Ю Спасский и Г. Гуковский обосновывали мысль о последовательной революционности А. Н. Радищева. Таким образом, в исторической науке возникла «загадка» А. Н. Радищева. Первую попытку ее решения предпринял в 1940 г. Г. П. Макагоненко, который попытался «снять» противоречивость отдельных глав «Путешествия…» предложением рассматривать книгу как единое целое, идея которого — развенчание возможности реформистского пути уничтожения крепостничества.

Крайне противоречива была трактовка сущности идейных течений 30−40-х гг. XIX в., особенно славянофильства. В 1941 г. по этому поводу в Институте истории АН СССР прошла дискуссия, инициатором которой стал С. С. Дмитриев. Он рассматривал славянофильство как выражение идеологии передовых помещиков. Однако далее постановки проблемы обсуждение не пошло.

В 30-е гг. историческая наука приступила к серьезному изучению жизни и деятельности А. И. Герцена и Н. П. Огарева. В 1937 г. вышла книга И. С. Новича, в которой отрицалась связь А. И. 'Герцена с крестьянским движением в стране. В 1940 — 1941 гг. в связи с публикацией томов «Литературного наследия» Б. П. Кузьминым и Е. Кугушевой был поднят вопрос о Н. П. Огареве и его взаимоотношениях с русским освободительным движением. В эти же годы появились работы М. В. Нечкиной о Н. Г. Чернышевском (1941 г.), В. Я. Кирпотина о Д. И. Писареве (1934 г.).

В истории освободительного движения особое место занимает революция 1905 — 1907 гг., в изучении которой стоит отметить монографию Е. Д. Черменского о буржуазии и царизме в годы революции (1939 г.). Им впервые был исследован генезис буржуазных партий в России, показан процесс роста, а затем ослабления оппозиционности либеральной буржуазии и т. п.

Проблемы советского периода отечественной истории. История советского общества в исторической науке 30-х гг. не нашла адекватного отражения вследствие догматизации науки, полного господства идеологии сталинизма. Октябрьская революция и отдельные проблемы первых лет советской власти освещались, пожалуй, наиболее подробно. В 1935 г. вышел первый том «Истории гражданской войны», полностью 'посвященный 1917 г. Это был первый обобщающий коллективный труд.

Среди специальных вопросов первых лет диктатуры пролета наибольший интерес в 30-е гг. вызывали органы государственной власти — Советы. А. М. Панкратовой в 1934 г. были поставлены проблемы характера местных Советов, соотношения хода революции в центре и на местах и др. Аналогичные вопросы волновали В. Ундревича и М. Карева, анализировавших отношение большевиков к государственному аппарату (1935 г.). Однако наиболее детальная разработка истории Советов связана с именем В. Н. Аверьева, опубликовавшего во второй половине 30-х гг. целый ряд исследований на материалах центра России. Анализ первых мероприятий пролетарской диктатуры в промышленности в 30-е гг. был дан в работах М. Рубинчика, А. Бенедиктова (рабочий контроль), Я. Резвушкина, И. Михеева (национализация промышленности) и т. д.

Гражданская война и иностранная интервенция в 30-е гг. чаще всего рассматривались через призму событий в отдельных регионах страны. События в. Поволжье с достаточной полнотой были представлены в работах Ф. Попова. М. Буденкова. А. Валеева, В. Хрулева, П. Софинова; деятельность Г. К. Орджоникидзе и С. М. Кирова на Северном Кавказе описал И. М. Разгон; борьбу с А. В. Колчаком показали Ф. Огородников, Е. А. Болтин; сражения на Южном фронте против войск П. Н. Врангеля попытались проанализировать А. И. Егоров, К. Галицкий, И. Филиппов, Н. Евсеев, В. А. Меликов и др. Особое внимание историки 30-х гг. уделяли регионам, в которых в годы гражданской войны бывал И. В. Сталин. Например, детально исследовалась оборона Царицына, в которой он принимал участие. Этим сюжетам посвящены монографии В. А. Меликова (1938 г.), Э. Б. Генкиной (1940 г.), многочисленные брошюры и статьи. Значительная литература освещала деятельность И. В. Сталина на северном фланге Восточного фронта — монографии А. М. Федорова, А. И. Гуковского, П. И. Пылаева, статьи П. Г. Софинова.

Следует отметить, что в исторической науке30-х гг. появился ряд беспринципных придворных «специалистов». Достаточно процитировать статью Е. М. Ярославского, опубликованную в журнале «Историк-марксист» за 1940 г. под красноречивым названием «Сталин — это Ленин сегодня»: «В самые трудные моменты в жизни молодого государства в период гражданской войны товарищ Сталин становится организатором снабжения продовольствием всего населения, а затем организатором и полководцем Красной Армии и проявляет в этом деле гениальнейшие способности. Он грудью защищает Страну Советов на всех фронтах» (Историк-марксист. 1940. № 1. С. 3.). По мнению В. А. Куманева, низкопоклонство было особенно характерно для историков партии (Куманев В. А. 30-е гг. в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С, 87.).

В исторической науке этого периода отсутствуют сюжеты о НЭПе, однако в соответствии со сталинской идеей обострения классовой борьбы по мере продвижения вперед ее проявлениям было уделено достаточное внимание. Были предприняты шаги по изучению кронштадтского мятежа — книги О. Л. Леонидова (1939 г.) и К. Жаковщикова (1941 г.), анализировалась позиция контрреволюции — работы Л. Н. Бычкова, А. Филимонова и др.

В изучении процесса индустриализации основное внимание было сосредоточено на исследовании стахановского движения. Только за 1935; 1940 гг. ему было посвящено 4 643 работы (Очерки истории исторической науки в СССР. М., С. 472). Большинство из них носило экономический характер, однако в некоторых имелись исторические экскурсы. Стахановцам были посвящены книги А. С. Вайнштейна (1937 г.) и И. Н. Кузьминова (1940 г.). подробно рассматривалось и изменение социального облика рабочего класса России (Маркус Б. Л. Труд в социалистическом обществе. М., 1939 г.).

В 30-е гг. историко-экономическая наука практически перестала заниматься осмыслением социально-экономического развития деревни. Были опубликованы только две историко-социологические работы: К. М. Шуваев на материалах деревень Березовского района Воронежской области сопоставил аграрное развитие до и после революции (1937 г.); А. Е. Арина, Г. Г. Котов, К. В. Лосев провели аналогичное исследование по данным Мелитопольского района Запорожской области (1939 г.).

Анализ развития исторической науки в СССР в 30-е гг. позволил доктору исторических наук А. Н. Мерцалову охарактерировать сущностные черты, с выделением которых нельзя не согласиться. Он пишет: «Уже в 30-е гг. многие разделы исторической литературы были лишены научного содержания. Восторжествовали антитеоретичность, пренебрежение к методологическим, историографическим, источниковедческим исследованиям, фактографизм, беспроблемность, мелкотемье; сведение сущности явления к одной из его сторон (главным образом из апологетических и нигилистических побуждений), догматизм и цитатничество; подмена научного мышления обыденным, факта — мифологемой; персонификация и изгнание из прошлого народных масс; упрощенчество, черно-белая манера изображения; обращение к неразвитому интеллекту, к языческой культуре (культ Отца, воспевание жертвенности и пр.)» (История и историки. М., 1990. С. 100).

Российская историческая наука за рубежом. В российской исторической науке за рубежом в 30-е гг. начался процесс денационализации. Количество работ на русском языке начинает неуклонно сокращаться (даже Г. В. Вернадский и П. Н. Милюков все большее число исследований начинают писать по-английски или по-немецки), уменьшилось и число русских, славянских тем и т. д.

В осмыслении истории феодальной России несомненным лицом российской исторической науки за рубежом был Г. В. Вернадский. В 30-е гг. он опубликовал ряд монографий: «Об истории Евразии с половины VI в. до нашего времени» (Берлин, 1934); «Звенья русской культуры. Древняя Русь (до половины ХV в.)» (Брюссель, 1938); «Роlitical and Diplomatic History of Russia» (Бостон, 1936).

Г. В. Вернадский рассматривал Киевскую Русь как федерацию и в основном «свободное общество», где три элемента власти — монархический (князь), аристократический (боярский совет) и демократический (вече) — взаимон уравновешивали друг друга. Характеризуя княжескую власть он пишет, что до XII в. вокняжение определялось генеалогическим старшинством, на смену которому пришло политическое старшинство. Бояпрство в его трактовке не было элементом системы вассалитета, вече действовало «с точки зрения городских интересов» (Vernadsky G. A. History of Russia. Vol. II: Kievan Russia. New Haven, 1948. P. 177−178).

Киевская Русь в системе международных отношений являлась предметом исследования целого ряда ученых. Профессор Белградского университета Г. А. Острогорский, рассматривая проблему сходства древнерусских государственных институтов с византийскими, убедительно опроверг мнение А. А. Васильева о вассальной зависимости Руси от Византии. Сотрудник Института им. Н. П. Кондакова в Праге, доктор Д. А. Расоковский опубликовал оригинальный материал по истории черных клобуков, печенегов, торков, берендеев и половцев.

Дальнейшее развитие в 30-е гг. в российской исторической науке за руюбежом получила идея соборности. Ее теоретик и родоначальник профессор М. В. Шахматов посвятил большое исследование органам власти и управления в Московской Руси (1935 г.), которые трактовались им как благодатный общественный регулятор. Анализируя подчиненную исполнительную власть — органы принуждения (IX — XVII вв.), он приводит богатые сведения о терминологии этого института, его сходе с нормами скандинавского и славянского права и т. д.

Особое внимание в 30-е гг. русские историки-эмигранты уделяли истории церкви. Ведущим специалистом в этой области был сотрудник Чешской АН С. Г. Пушкарев. В центре его внимания оказались отношения церкви и государства, через эту призму им рассмотрены личности святого Сергия и митрополита Алексия. Весьма важна поставленная им проблема взаимоотношений мира и монастыря на Руси XIV — XVII вв. Итогом его работ явилась опубликованная в 1938 г. в Словакии монография «Роль православной церкви в истории русской культуры и государства». Реформы патриарха Никона и зарождение раскола детально исследовал М. В. Зызыкин, опубликовавший в Варшаве трехтомную монографию «Патриарх Никон. Его государственные и канонические идеи» (1931 — 1939 гг.).

Говоря о разработке проблем истории феодальной Роса особо стоит отметить исследования доктора Карлова университета в Праге Н. Е. Андреева по истории иконографической мысли и связанных с иконографией споров в XVI в., в которые бы вовлечены Иван Грозный, митрополит Макарий, дьяк Висковатый, Зиновий Отенский.

Несомненным достижением историков-эмигрантов явилась разработка проблем исторической географии. В частности, П. Н. Савицкий исследовал темы о вкладе русского народа географические открытия, существовании русской информационной основы сообщений С. Герберштейна, Р. Джонсона, И. Массы и др. В эти же годы профессор Л. С. Багров в Берлине опубликовал великолепнейшие исследования по истории картографии Украины, Сибири и Дальнего Востока. Интересны его размышления о «Географии» Птоломея и карте Ивана Кириллова Среди иных вспомогательных исторических дисциплин, получивших свое дальнейшее развитие благодаря трудам российских историков за рубежом, стоит назвать генеалогические исследования Л. М. Савелова. Им были опубликованы заметки родах Шереметевых, Вяземских, Толстых, Заозерских, Изяславских-Мстиславских, Хвостовых и др.

Особый интерес представляют исследования С. Г. Пушкаревым происхождения крестьянской поземельно-передельной общины. Он считал, что в поземельном строе Московского государства XVI — XVII вв. не было никаких признаков и никаких следов… первобытного земельного коммунизма или коллективизма. Община, по его мнению, была порождена реформами Петра I о подушном обложении.

Проблемы истории крепостного права в России рассматривались в работах приват-доцента Русского юридического факультета в Праге, позднее профессора политической экономии в Харбине К. И. Зайцева. Уже в начале 30-х гг. им было опубликовано исследование крепостного земельного строя XVI — XVIII вв. и его отражения в публицистике, в частности, в трудах И Посошкова. Позднее он рассмотрел зародыш и элементы Свободного крестьянского хозяйства в русском крепостном строе периода империи, восприятие крестьянами реформы 1861 г. Своеобразным итогом его изысканий явилась серия статей «Освобождение крестьян», опубликованная в 1936 г. в журнале «Время» в Харбине.

Среди историков, посвятивших свои работы истории России XIX в., выделяется доктор Карлова университета в Праге П. А. Остроухов. Предметом его исследования стало «торговое сердце» России — Нижегородская ярмарка. Ему удалось выявить решающую роль Москвы и ее промышленности для ярмарки, раскрыть связь ярмарочной конъюнктуры с состоянием русско-китайской торговли в Кяхте, показать место на ярмарке озерной, степной и лесной областей России. Своеобразным итогом изучения Нижегородской ярмарки явилась работа о ее общей конъюнктуре за 50 лет, с 1817 по 1867 г.

Достаточно оригинально профессор А. Н. Фатеев рассмотрел проект конституции М. Сперанского, который, по его мнению, исходил из мысли, что необходимо не народ конформировать правительству, а, напротив, правительство приспособить к народу, соединив его с правительством через органы модифицированной власти.

Освободительное движение в России интересовало историков-эмигрантов слабо. Пожалуй, можно назвать лишь работу Н. С. Жекулина о ранних занятиях П. И. Пестеля политической экономией и влиянии на него идей А. Смита. Интересна интерпретация «Исповеди» М. А. Бакунина, предложенная Б. Е. Евреиновым. Он увидел в этом документе «плод спокойной мозговой работы человека» во имя достижения прямой цели — сохранения жизни и продолжения борьбы.

Советский период российской истории в исторической литературе 30-х гг., вышедшей из-под пера историков-эмигрантов, представлен довольно слабо. Наибольший интерес может вызвать лишь работа философа Н. А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937 г.).

Н. А. Бердяев пытается разобраться в идеологии русского коммунизма, и это стремление неизбежно приводит его к творцу этого мировоззрения — В. И. Ленину. Он пишет: «Ленин империалист, а не анархист. Все мышление его было империалистическим, деспотическим. С этим связана прямолинейность, узость его миросозерцания, сосредоточенность на одном, бедность и аскетичность мысли, элементарность лозунгов, обращенных к воле. Тип культуры Ленина был невысокий, многое ему было недоступно и неизвестно. Всякая рафинированность мысли и духовной жизни его отталкивала. Он много читал, много учился, но у него не было обширных знаний, не было большой умственной культуры. Он приобретал знания для определенной цели, для борьбы и действия. В нем не было способности к созерцанию… Ленин был революционер до мозга костей именно потому, что всю жизнь исповедовал и защищал целостное, тоталитарное миросозерцание, не допускал никаких нарушений этой целостности» (Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М, 1990. С. 96 — 98).

Н. А. Бердяев рассматривает большевизм как направление, которое стремилось повести Россию к социализму впереди всего остального мира, в том числе впереди более развитых капиталистических стран. Это стремление, по мысли философа, есть типологическая черта ленинизма, порождающая сущностные характеристики установившегося в 1917 г. в стране режима: «Вся Россия, весь русский народ оказался подчиненным не только диктатуре коммунистической партии, ее центральному органу, но и доктрине коммунистического диктатора в своей мысли и своей совести» (Там же. С. 99).

Политическая система, сложившаяся в России после 1917 г., по Н. А. Бердяеву, скомпрометировала себя крайней степенью бесчеловечности, однако ока сохранила государственность. Кроме того, советская власть была единственной реальной силой, обеспечивающей защиту страны от внешних опасностей. Поэтому внезапное падение этой власти, по мнению философа, было бы не меньшей трагедией, чем ее существование.

Предложенная Н. А. Бердяевым концепция при всей ее широкой популярности не была подтверждена историческим материалом и фактически носила характер гипотезы.

В 30-е гг. в российской исторической науке за рубежом оформился целый пласт литературы, вышедший из-под пера Л. Д. Троцкого. Сам Л. Д. Троцкий назвал это время «наиболее результативным» в своей жизни. Им были опубликованы книги «Перманентная революция», «Коммунистический Интернационал после Ленина», написаны два тома биографии И. В. Сталина.

В 1932 г. в Берлине Л. Д. Троцкий опубликовал книгу «Сталинская школа фальсификаций. Поправки и дополнения к литературе эпигонов», которая представляет собой сборник написанных в разное время статей по истории партии и советского строительства. Непосредственным поводом к подготовке и изданию работы послужила шумиха в связи с 50-летием И. В. Сталина. Л. Д. Троцкий выявил сознательные искажения истории и указал на них. Он писал: «Меня не раз уже спрашивали десятки и сотни ни товарищей, почему я молчу и молчу в ответ на совершенно вопиющие подделки истории Октябрьской революции и истории нашей партии, направленные против меня. Я совершенно не собираюсь здесь исчерпать вопрос об этих подделках: для этого пришлось бы написать несколько томов. Но позвольте в ответ на ваши анкетные запросы указать на десяток примеров того сознательного и злостного искажения вчерашнего дня, которое сейчас производится в самом широком масштабе освещается авторитетом всяческих учреждений и даже вводится в учебники» (Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. Берлин, 1932. С. 13).

Особый интерес среди работ Л. Д. Троцкого вызывает незавершенная им политическая биография И. В. Сталина. В предисловии к ней автор пишет: «Цель этой политической биографии — показать, каким образом сформировалась такого рода личность, каким образом она завоевала и получила право на столь исключительную роль» (Троцкий Л. Д. Сталин. М., 1990. Т. 1. С. 5). Кроме того, достаточно четко просматривается задача разоблачения фальсификаций советских историков. Сам Л. Д. Троцкий указывает: «Я не думаю, что во всей человеческой истории можно найти что-нибудь, хотя бы в отдаленной степени похожее на ту гигантскую фабрику лжи, которая организована Кремлем под руководством Сталина…» (Там же. С. 17).

Л. Д. Троцкий анализирует политическую карьеру высшей и средней советской бюрократии. Он пишет: «Сталин сформировался в обстановке гражданской войны, как и вся та группа, которая помогла ему установить его личную диктатуру: Орджоникидзе, Ворошилов, Каганович и целый слой работников в провинции» (Троцкий Л. Д. Сталин. М., 1990 Т. 2. С. 52−53). Уже в годы гражданской войны И. В. Сталин, по мнению Л. Д. Троцкого, выступает объективно организатором «нового политического режима». «Он подходит к делу только с точки зрения подбора кадров, укрепления аппарата, обеспечения своего личного руководства аппарата, т. е. своей личной власти… Даше этого его обобщающая мысль не идет (Там же. С. 134−135).

Л. Д. Троцкий рисует СССР как тоталитарное общество, где правит бюрократия. Он пишет: «В Советском Союзе существует правящая иерархия, строго централизованная совершенно не зависимая от так называемых Советов и народа… Бюрократии располагает огромными доходами не столько в денежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания, автомобили, дачи, лучшие предметы употребления со всех концов страны.

Верхний слой бюрократии живет так, как крупная буржуазия капиталистических стран, провинциальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая буржуазия. Бюрократии создает вокруг себя опору в виде рабочей аристократии; т. к. герои труда, орденоносцы и пр. — все они пользуются привилегиями за свою верность бюрократии, центральной или местной. Все они пользуются заслуженной ненавистью народа" (Там же С. 213).

Подобные оценки вели к тому, что работы Л. Д. Троцкого характеризовались советскими авторами негативно. В качестве примера приведем высказывание М. И. Басманова: «В 30-е годы главной частью „теории перманентной революции“ становится грубый, разнузданный антисоветизм. Клевета на СССР, стремление скомпрометировать социалистическое строительство, пессимистические прогнозы относительно его перспектив были обусловлены дальнейшим смыканием троцкизма с империалистической реакцией» (Басманов М. И. В обозе реакции: троцкизм 30 — 70-х годов. М., 1979. С. 20).

Итак, в 30-е гг. отечественная историческая наука оказалась в чрезвычайно сложных условиях. Ее развитие было обусловлено в значительной степени интересами партии и государства, в результате вмешательства которых произошла унификация исторического знания и возникла тенденция фальсификации исторической реальности. В российской исторической науке за рубежом ситуация была не менее тревожной. Наметился процесс ее денационализации и растворения в традиционной западной исторической мысли.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА Акиньшин А., Ласунский О. «Дело краеведов» Центрального Черноземья // Отечество: Краеведческий альманах. М., 1990. С. 56 — 66.

Артизов А. Н. Критика М, Н. Покровского и его школы (к истории вопроса) // История СССР. 1991. № 1. С. 102 — 120.

Артизов А. Н. Николай Николаевич Ванаг (1899 — 1937 гг.) // Отечественная история. 1992. № 6. С. 95 — 110.

Бабиченко Л. Г. Письмо Сталина в «Пролетарскую революцию» и его последствия // Вопросы истории КПСС. 1990. № 6. С. 94 -.108.

Бестужев-Лада И. В. Аморальность и антинародность «политической доктрины» сталинизма //История СССР. 1989. № 5. С. 78 — 91.

Брачев В. С. «Дело» академика Платонова // Вопросы истории. 1989. № 5. С. 117 — 129.

Волобуев О., Кулешов С. История по-сталински // Суровая драма народа. Ученые и публицисты о природе сталинизма. М. 1989. С. 312 — 333.

К изучению истории: Сб. М.: Партиздат, 1937. 40 с.

Кувшинов В. О некоторых догмах «Краткого курса» // Политическое образование. 1989. № 8. С. 56−63.

Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М.: Наука, 1991. 296 с.

Маньковская И. Л., Л Шарапов Ю. П. Культ личности и историко-партийная наука // Вопросы; истории КПСС. 1988. № 5. С. 57 — 70.

Маслов Н. Н. «Краткий курс истории ВКП (б)» — энциклопедия культа личности Сталина" //Вопросы истории КПСС. 1988. № 11. С. 51 — 67.

Медведев Р. А. О Сталине и сталинизме. М.: Прогресс, 1990. 488 с.

На подходах к «Краткому курсу» // Советские архивы. 1990. № 4. С. 79−83.

Найда С Ф, Рыбаков М. В. Роль А. М. Горького в организации издания «Истории гражданской войны в СССР» // Вопросы истории. 1958. № 8. С79−83.

Ненароков А. П. Догматическая канонизация к решению национального вопроса и потери советской историографии объединительного движения // История СССР. 1988. № 6. С. 58−74.

Нечкина М. В. Вопрос о М. Покровском в постановлениях партии и правительства 1934 — 1938 гг. о преподавании истории и исторической науке (К источниковедческой стороне темы) // Исторические записки. 1990. Т. 118. С. 232−246.

Нильсен Е. П. П. Милюков к И. Сталин. О политической эволюции Милюкова в эмиграции (1918 — 1943) // Новая и новейшая история. 1991. № 2. С. 124 — 152.

Пионтковский С. А. Буржуазная историческая наука в России. М.: Мол. гвардия, 1931. 102 с.

Против исторической концепции М. Н. Покровского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1939. Т. 1. 517 с.

Против .антимарксистской концепции М. Н. Покровского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1939. Т. 2. 506 с.

Реабилитация: Политические процессы 30−50-х годов. М.: Политиздат, 1991. 461 с.

Симонов Н. Размышления о пометках Сталина на полях марксистской литературы // Коммунист. 1990. № 18. С. 71 — 78.

Сталин И. В. О некоторых вопросах истории большевизма. Письмо в редакцию журнала «Пролетарская Революция» // Соч. Т. 13. С. 84 — 102.

Сухарев С. В. Письмо И. В. Сталина в редакцию журнала «Пролетарская Революция» (1931 г.): Его политические и историографические последствия // Историко-партийная наука на современнее этапе развития советского общества. М., 1989. С. 52 — 71.

1937 год. Институт Красной профессуры // Отечественная история. 1992. № 2. С. 119−146.

Чапкевич Е. Страницы биографии академика Е. Тарле // Новая и новейшая история. 1990. № 4. С. 31 — 54.

Якушев С. В. Центральный партийный архив в 30-е годы // Вопросы истории. 1991. № 4/5. С. 25−33.