Восток и Запад: традиционное хозяйство и буржуазный капитал

Проблемы, о которых теперь пойдет речь, принадлежат к числу едва ли не самых важных для выявления сути феномена современного Востока. На эту тему написано много специальных исследований, высказано огромное количество различных точек зрения. Даже короткий обзор их, если бы была поставлена такая задача, не вместился бы в рамки главы. Поэтому, не вникая слишком глубоко в споры, попытаемся разобраться в том, что является наиболее очевидным. Обратим внимание на то, что представляется наиболее существенным для выявления как генеральных закономерностей, так и специфических особенностей хода развития современного Востока в целом при всех характерных для различных его стран и регионов отличиях.

Изложение теоретических позиций, без которых в анализе не обойтись, потребует апелляции к тем материалам и выводам, которые были уже изложены и сформулированы. Но эти повторы необходимы для раскрытия проблемы.

Для начала стоит вспомнить о том, что протокапитализм возник на античном идейно-институциональном фундаменте гражданского общества, которое только и могло быть надежной основой для расцвета свободного рыночного хозяйства с развитой частной собственностью и конкуренцией. Эта основа с ее институтами гражданского общества и правового государства, пришла в состояние Загадка в период раннего западноевропейского феодализма, который был модификацией все той же принесенной варварами восточной структуры власти-собственности, генетически чуждой античному миру. Но традиции античности, сохранившиеся в возрождавшихся городах, структура и система самоуправления в которых шла именно от римских поселений, ибо более им взяться было просто неоткуда, достаточно быстро победили в борьбе с примитивными феодальными отношениями, свойственными западноевропейской структуре власти-собственности, трансформировавшейся в авторитарные монархии позднего средневековья. Решающий удар антично-предбуржуазная структура, опиравшаяся на гражданское общество передовых городов и городских агломераций типа Ломбардии или Ганзы, нанесла монархиям европейского Запада с их властьюсобственностью в процессе Ренессанса и Реформации, а затем и Великих географических открытий. Это и способствовало превращению буржуазного Запада в мощную движущую силу резко ускорившейся эволюции всего человечества.

Вне буржуазного Запада все было не так. Окружавший этот очень небольшой регион остальной мир, включая весь Восток, разительно от него отличался. Структурообразующим его элементом был институт властисобственности с централизованной редистрибуцией при вторичной, зависимой роли рынка и товарноденежных отношений с оскопленной частной собственностью, не имевшей возможности стать буржуазной. Практически это означало, что внеэкономические отношения зависимости населения от государства в структуре задают тон. Вторичные и зависимые рыночные связи, при всей их жизненно важной роли для социального организма в целом, не свободны и не могут быть свободными от доминирующих административно-политических отношений господства и подчинения. Рынок и товарноденежные отношения здесь всегда опосредованы отношениями зависимости, как официальной (от государства, чиновника, казны), так и неофициальной, но весьма жесткой (от ростовщической кабалы, хозяина-патрона, главы социальной корпорации, в том числе объединения мафиозного типа, и т. п.). Доминирующие в такой структуре хозяйственные связи, присущие несвободному обществу и несвободному труду, обусловили господство в обществе принципа административной редистрибуции, не имевшего отношения к рыночно-частнособственническим связям и особенно к капитализму с его товарно-рыночным противостоянием труда и капитала, его экономически обусловленной свободой продающей себя рабочей силы.

Итак, перед нами два принципиально разных типа социополитических и экономических отношений, две чуждые друг другу структуры:

• • рыночно-частнособственническая (свободная, европейская) структура буржуазного типа;
• • командно-административно-распределительная
• (несвободная, восточно-традиционная) структура.

Можно ли было рассчитывать на то, что данный колониализмом необычайной важности импульс приведет на традиционном Востоке в движение те же механизмы, что и в Европе?

И если этого не могло случиться, то как следует расценивать все происходившее после деколонизации? Иными словами, то, что было на самом деле.

Проникновение на Восток колониального капитала, внедрявшегося вначале преимущественно в сферу обращения и использовавшего в своих интересах традиционный восточный рынок и привычные, основанные на внеэкономическом принуждении хозяйственные связи, привело к феномену сосуществования, симбиоза двух различных секторов экономики, традиционного и колониального, своего и чужого. Первый из них был хорошо знаком с рынком, второй был целиком основан на рыночных связях. Казалось бы, разве это не достаточная основа для сближения? И многие специалисты вплоть до сегодняшнего дня исходят именно из этого, не видя большой разницы между рынком, функционирующим в рамках системы внеэкономического принуждения, и свободным рынком.

пример, А разница огромна. Именно она, в частности, объясняет, почему крестьянин на Востоке никогда не был и не должен считаться и именоваться мелким буржуа, так как он не крестьянинсобственник в европейском смысле слова. Это совершенно иной крестьянин, даже если он регулярно продает излишки продукции на рынке. Это крестьянин-подданный, т. е. человек зависимый, который функционирует в рамках системы внеэкономического принуждения со всеми вытекающими из этого весьма существенными следствиями.

Однако положение не было безвыходным, несмотря на огромный и труднопреодолимый разрыв между двумя чуждыми секторами экономики. На колониальном Востоке шел процесс преодоления этого разрыва за счет вовлечения в колониальнокапиталистический, чуждый по типу традиции сектор некоторых групп местного населения, вначале, как правило, из числа аутсайдеров.

пример В Турции это были нетурецкого происхождения горожане, прежде всего армяне, греки, евреи, кавказцы и славяне; в Индии выходцы из исламизованных каст, а также джайны и парсы; в ЮгоВосточной Азии — хуацяо.

Именно позиция аутсайдеров облегчала этим слоям населения включение в чуждый структуре сектор колониальнокапиталистической экономики. Но это же обстоятельство и не слишком способствовало преодолению разрыва между секторами, так как переход из одного в другой лишь менял соотношение сил между ними, что само по себе было весьма существенно, но не сближало эти секторы между собой в сколько-нибудь значительной степени. Разрыв продолжал существовать, и это не могло не беспокоить колонизаторов.

Дело в том, что европейский капитал, по меньшей мере вначале, был заинтересован лишь в выкачивании необходимых товаров и получении за этот счет прибылей. Кроме того, колониальный капитал умело приспосабливался к господствовавшим на Востоке внеэкономическим связям, активно использовал их, даже ставил себе на службу. Но при этом он всегда оставался именно капиталом, а это значит, что для своего развития и тем более процветания нуждался в подходящих для него условиях, прежде всего в свободе действий, которых на Востоке никогда не было. Такого рода условия и необходимые свободы, не говоря уже о рынке растущего сбыта западных товаров, нужно было создать, пусть даже в несколько видоизмененных в силу обстоятельств формах.

пример Собственно, именно это и происходило на колониальном Востоке, причем чем позже, тем энергичнее. Ведущей в этом направлении силой в колониях была колониальная администрация. В зависимых и слабо зависимых или вовсе независимых странах Востока, где ситуация хотя и была иной, но с социально-экономической точки зрения весьма близкой к той, что наблюдалась в колониях, функции колониальной администрации выполняли в ходе реформ местные руководители, как-то было в Турции, Сиаме, Иране, Японии и Китае.

Смысл преобразований в колониях и реформ в остальных странах сводился к расчистке почвы для развития, а затем и господства капиталистического по характеру рынка, работающего по законам европейского типа частной собственности с сопутствующими ей конкуренцией, борьбой за прибыль и т. п. Именно для этого вначале создавались компании типа ОстИндских, генеральной целью которых было не столько вывезти товары, сколько создать условия для эксплуатации колоний буржуазными методами. Для достижения цели строились фактории и порты, развивалось портовое и плантационное хозяйство, создавалась необходимая инфраструктура, включая банки, страховые компании, пароходства, железные дороги, почту, телеграф, наконец, организовывались промышленные предприятия по добыче полезных ископаемых, предприятия обрабатывающей промышленности. Вместе со всем этим возникали и быстро развивались города-порты, города с заводами и фабриками, строившиеся по европейской модели.

Это был массированный рывок, постоянно усиливавшийся нажим капитала на традиционный и трансформирующийся под этим нажимом Восток. Однако этот нажим в XIX в. еще не принес ожидаемого результата. Хотя колониальные власти и буржуазный капитал стремились активно взаимодействовать с традиционным рынком и всей системой основанного на внеэкономическом принуждении хозяйства, обеспечивая именно через такого рода взаимодействие свои возраставшие доходы, оба рынка тем не менее как бы сосуществовали, но воедино не сливались, ибо по ряду важных параметров продолжали быть несовместимыми. Рано или поздно один их них должен был уступить место другому, а пока именно для связи между обоими рынками сложилась на Востоке влиятельная прослойка посредников-компрадоров, процветавшая достаточно долго со времен первых португальских колонизаторов и исчерпавшая себя лишь в начале XX в.

Существенные изменения в характере отношений между двумя рынками, начавшиеся с XIX в. вследствие происходившего в Западной Европе буржуазного промышленного переворота, как известно, ознаменованного появлением новых машин и массовой машинной продукции, в XX в. привели к энергичной трансформации восточного рынка. Колониальный торговый капитал был замещен промышленным, а в XX в. — финансово-промышленным, банковскопромышленным с присущими ему транснациональными тенденциями, стремлением к укрупнению фирм и корпораций. Действуя в пределах всего мира, этот капитал создал единый мировой рынок и превратил его в сферу своего господства. Это повлекло за собой не только постепенное оттеснение традиционного восточного рынка на задворки и резкое изменение соотношения сил не в его пользу, но также и серьезную трансформацию такого рынка, всей его тысячелетиями складывавшейся внутренней организации.

Перемены проявились в заметном разрушении традиционных форм хозяйства, основанных на внеэкономическом принуждении и централизованной редистрибуции. Много больший, чем прежде, простор получили товарно-денежные отношения, что явилось следствием серии реформ, которые привели к наделению крестьян землей и превращению земельных наделов в отчуждаемый товар (ситуация, характерная для аграрных отношений на Востоке уже в первой половине XX в.). Соответственно принципиальная разница между традиционно-восточным и колониально-капиталистическим рынками сократилась. Трансформированный восточный рынок сблизился с еврокапиталистическим, стал интегральной частью мирового рынка. Казалось, небольшое усилие, еще немного времени — и старый Восток с его внеэкономическим принуждением и основанным на нем рынком рухнет, уступив свое место Востоку новому, капиталистическому.

Для подобного вывода было немало оснований. Колониальный капитал уверенно теснил разваливавшееся традиционное хозяйство еще в XIX в. Разорявшиеся ремесленники пополняли собой ряды бездомных. Обезземеленные крестьяне стекались в большие города. Теряли свои привычные позиции ростовщики и купцы, даже еще вчера процветавшие компрадоры. Словом, вполне могло показаться — долгое время именно так и представлялось, особенно идеологам обновления мира революционным путем, от Маркса до Мао, — что традиционный Восток обречен и вот-вот рухнет под напором капитала. Следствием же этого станут пробуждение Востока и мощный революционный взрыв многомиллионных масс, потенциально рассматривавшихся в качестве союзника европейского пролетариата.

Такая точка зрения позже, уже в середине XX в., была обстоятельно разработана в рамках концепции догоняющего развития. Ее смысл сводился все к той же идее: развитие Востока в принципе подобно развитию Запада, разве что несколько отстало, а коль скоро так, то вполне можно ожидать, что с некоторого момента оно ускорится, и страны Востока уверенно станут в ряд развитых. Концепция, о которой идет речь, просуществовала недолго, ибо скоро стало очевидно, что на деле все обстоит далеко не так, как выглядело в разрабатывавшихся ее сторонниками теоретических построениях. Правда, небольшая группа стран во главе с Японией действительно энергично выдвинулась и не только нагнала развитые страны, но и вышла на передовые позиции среди них. Однако это была лишь очень небольшая часть стран традиционного Востока. Что же касается остальных, то они не только не догнали развитые, но явно отстают от них по всем параметрам, а в некоторых случаях (что касается прежде всего Африки, хотя и не только ее) отставание быстро возрастает. Таким образом, теория догоняющего развития сработала лишь выборочно. Поэтому перед теоретиками теперь встал иной вопрос: чем объяснить, что в случае с рядом дальневосточных стран все оказалось не так, как с большинством остальных? Иными словами, снова следует начать искать общие закономерности, а потом уже причины, которые обусловили исключения. Обратимся к этому аспекту проблемы.