Иконоборчество VIII-IX вв. в Древней Церкви и иконоборчество в протестантизме в новое время: сравнительный анализ

Введение

Актуальность исследования вызвана, прежде всего, необходимостью развития традиций православной культуры, противостоящей культуре светской в современном российском и западном обществе, важностью обращения к внутреннему смыслу христианского образа, утраченного на западе, особенно в странах протестантизма, и, наконец, привлечения художественного искусства Православной Церкви для проповеди православия в современном мире.

Православная Церковь обладает бесценным сокровищем не только в области богослужения и святоотеческих творений, но также и в области церковного искусства. Как известно, почитание святых икон играет в Церкви очень большую роль; потому что икона есть нечто гораздо большее, чем просто образ: она не только украшение храма или иллюстрация Священного Писания: она — полное ему соответствие, предмет, органически входящий в богослужебную жизнь.

Этим объясняется то значение, которое Церковь придает иконе, то есть не всякому вообще изображению, а тому специфическому образу, который она сама выработала в течение своей истории, в борьбе против язычества и ересей, тому образу, за который она, в иконоборческий период, заплатила кровью сонма мучеников и исповедников, — православной иконе. В иконе Церковь видит не какой-либо один аспект православного вероучения, а выражение Православия в его целом, Православия как такового.

Цель настоящей работы — сопоставить иконоборчество VIII—IX вв. в Древней Церкви с иконоборчеством в протестантизме в новое время.

Для решения цели предполагается выполнение следующих задач:

1) Выяснить сущность понимания христианского образа в Церкви до иконоборческого периода;

2) Проанализировать иконоборческие тенденции в восточной Церкви в VIII—IX вв. с историко-культурной и богословской точек зрения;

3) Проанализировать позицию Западной Церкви по отношению к иконоборчеству на востоке и тенденции к скрытому иконоборчеству на западе в VIII—IX вв.

4) Провести сравнение иконоборческих тенденций в древней Церкви с таковыми в протестантских деноминациях нового времени Предмет исследования — феномен иконоборчества — лежит на стыке двух дисциплин: Истории Древней Церкви и Сравнительного богословия.

Объект исследования — иконоборчество на Востоке и Западе в историческом и богословском контексте.

Огромная работа по выяснению и освещению различных сторон проделана такими авторами, как Карташев А. В., Успенский Л., Флоровский Г., Дворкин А.Л.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

• 1. Происхождение христианского образа
• Слово «икона» греческого происхождения. Греческое слово eikon означает «образ», «портрет».
• В период формирования христианского искусства в Византии этим словом обозначалось всякое вообще изображение Спасителя, Богоматери, святого, Ангела или события Священной Истории, независимо от того, было ли это изображение скульптурныммонументальнойживописью или станковой, и независимо от того, какой техникой оно было исполнено. Теперь слово «икона» применяется по преимуществу к моленной иконе, писанной красками, резной, мозаической и т. д. Именно в этом смысле оно употребляется в археологии и истории искусства. В Церкви мы также делаем известную разницу между стенной росписью и иконой, писанной на доске, в том смысле, что стенная роспись, фреска или мозаика, не является предметом сама по себе, но представляет одно целое со стеной, входя в архитектуру храма, тогда как икона, писанная на доске, — предмет сама по себе. Но по существу их смысл и значение одни и те же. Разницу мы видим лишь в употреблении и назначении того и другого. Таким образом, говоря об иконах, мы будем иметь в виду церковный образ вообще, будь он писан красками на доске, исполнен на стене фреской, мозаикой или же скульптурный. Впрочем, и русское слово «образ», как и французское «image», имеют смысл очень широкий и относятся ко всем этим видам изображений. Прежде всего нам придется вкратце остановиться на тех расхождениях, которые существуют в вопросе происхождения христианского искусства и отношения к нему Церкви первых веков. Научные гипотезы о возникновении христианского образа многочисленны, разнообразны и противоречивы; противоречат они часто и точке зрения Церкви. Взгляд же Церкви на этот образ и его возникновение — один-единственный и неизменный от начала до наших дней. Православная Церковь утверждает и учит, что священный образ есть следствие Боговоплощения, на нем основывается и потому присущ самой сущности христианства, от которого он неотделим. Иконоборствующая позиция нескольких древних авторов и предубеждение против изображений некоторых христиан нашего времени (а именно протестантов) привели к отождествлению христианского образа с идолом, и это смешение было с легкостью приписано Древней Церкви, для которой якобы ветхозаветный запрет образа оставался действительным. Но никакой православный верующий не может мириться с подобным отождествлением иконы с идолом. И мы знаем, что на всем протяжении своей истории Церковь как раз проводила между ними очень четкую грань. Доказательств этому немало и в произведениях античных писателей, и в житиях древних святых, и позже. Что касается древних писателей, то даже если признать, что они действительно боролись против изображений (как, например, Евсевий), то уже самый факт противоборства доказывает и существование, и важную роль изображений в христианстве, ибо нельзя бороться с тем, чего нет, и незачем бороться против того, что не имеет значения. Но большинство приводимых авторов, протестуя против изображений, имеют в виду определенно образы языческие. Так, Климент Александрийский, который считается среди них наиболее непримиримым, пишет: «Искусство обманывает и обольщает […], увлекая если не к любви, то во всяком случае к уважению и почитанию статуй и картин. Ибо то же действительно и для живописи. Можно хвалить это искусство, но пусть оно не обманывает человека, выдавая себя за истину"Пропретрих, гл. 4. с. 7. Итак, Климент говорит лишь об изображениях, которые обольщают и обманывают, выдавая себя за истину, то есть борется против изображений ложных. В другом же месте он пишет: «Нам разрешается иметь кольцо, служащее печатью. Изображения, выгравированные на нем, должны быть предпочтительно голубь, рыба, быстрый корабль под надутыми парусами; можно изображать на нем даже лиру Пликрата или якорь, как Селевк; наконец, рыбака у берега моря, вид которого напомнит нам Апостола и детей, вынимаемых из воды"Педагог, 1,3, гл. II, РС, 8, 633. с. 8. Все перечисленные изображения являются христианскими символами. Итак, ясно, что в глазах Климента существует два совершенно различных рода изображений: одни полезны для христиан, другие ложны и неприемлемы. Сам Климент подтверждает это тем, что порицает христиан, изображающих на своих печатях языческих богов, мечи и стрелы богини войны, бокалы Вакха и прочие предметы, несовместимые с христианством. Все это показывает у Климента мудрое и осторожное отношение к искусству. Правда, он говорит лишь о светском употреблении последнего, не упоминая о культовой его роли, и отношение его к ней неизвестно. Следует, однако, иметь в виду, что наука никогда не стояла в отношении христианского искусства на одной и той же точке зрения и наряду с изложенными суждениями были и другие. Так, известный историк искусства Н. Покровский, основываясь на тех же текстах упомянутых древних авторов, а также на писаниях святого Иустина Философа и святого Афинагора, приходит к следующему заключению: «Следовательно, ответы апологетов ничего не говорят о принципиальном предубеждении христиан против изображений, а свидетельствуют лишь о недостаточной распространенности их в то время"Покровский Н. Памятники христианской иконографии. Изд.2-е. СПб. 1900, с. 16. И действительно, если бы христиане не принимали в принципе никаких изображений, то мы не имели бы памятников христианского искусства первых веков, которые найдены как раз в местах собраний христиан. С другой стороны, распространение изображений в последующие века было бы явлением непонятным и необъяснимым, если бы они не существовали раньше. Но существует еще один текст, который неизменно цитируется в качестве доказательства враждебности Церкви к изображениям. Это 36-е правило Поместного Собора в Эльвире (Испания) около 300 г. Правило это гласит: «Изволися нам, чтобы живописных изображении не было в церкви и чтобы то, что почитаемо и поклоняемо, не было изображено на стенах"(Placuitpicturasinecclesiaesse поп debere, nequodcolituretadoraturinparietibusdepingatur). Однако, если мы без предвзятости вдумаемся в смысл этого текста, мы увидим, что он совсем не столь неоспорим, как его пытаются представить. Как мы видим, речь идет лишь об изображениях на стенах, то есть о монументальной живописи, составляющей одно целое со зданием храма, но ничего не говорится одругого рода изображениях. Между тем мы знаем, что в это время в Испании было много других изображений, например на саркофагах, на священных сосудах и т. д. Если Собор о них не упоминает, то можно заключить, что его постановление продиктовано причинами характера скорее практического, чем принципиальным отрицанием священных изображений. Не следует забывать, что Эльвирский Собор (точная дата которого, кстати, неизвестна) состоялся незадолго до гонений Диоклетиана. Не следует ли видеть в его36-м правиле скорее попытку оградить святыню от поругания? С другой стороны, Эльвирский Собор имел своей целью прекращение разного рода злоупотреблений. Не могло ли их быть также в почитании изображений? В глазах Церкви решающим фактором является не древность того или иного свидетельства за или против иконы (не хронологический фактор), а то — согласно или несогласно данное свидетельство с христианским Откровением.
• Рассмотрим теперь, как происходил отказ от образа в истории древней Церкви, что было причинами иконоборчества и к каким последствиям приводило.
• 1.1 Возникновение иконоборчества в Древней Церкви

Иконопочитание в 4 и 5 веках вошло во всеобщее употребление в христианской Церкви. По церковному учению почитание икон должно состоять в почитании лица, изображеннаго на них. Такого рода почитание должно выражаться благоговением, поклонением и молитвою лицу, изображенному на иконе. Но в 8 веке к такому церковному учению стали примешиваться неправославные взгляды на иконопочитание, особенно в простом народе. Простой народ, вследствие недостаточности образования, по большей части, придавал внешности и обрядности в религии главное значение. Смотря на иконы и молясь пред ними, люди необразованные забывали возноситься умом и сердцем от видимаго к невидимому и даже мало-по-малу усвоили убеждение, что лица, изображаемые на иконах, не отделимы от икон. Отсюда легко развилось поклонение собственно иконам, а не лицам изображаемым, — развилось суеверие, граничащее с идолопоклонством. Естественно, что явились стремления уничтожить такое суеверие. Но, к несчастью Церкви, задачу уничтожить суеверие приняла на себя гражданская власть, под влиянием еще политических соображений, стала уничтожать иконопочитание вообще и произвела, таким образом, ересь иконоборческую» Смирнов. Е. Средние века. Культура. Искусство. История.-с.45

Среди основных причин этого движения обычно называют следующие.

1. Необразованность простых людей, фольклоризация веры, приводившая к наделению икон магическими свойствами. Это проявлялось в том, что, например, некоторые необразованные христиане относились к иконам, как к живым, используя их как поручителей при крещении, при пострижении в монашество, или как ответчиков и свидетелей на суде. Так развилось своеобразное суеверие — идолопоклонство иконам, ибо человеку необразованному вообще свойственно придавать большее значение внешности и обрядности.

2. Применение византийской знатью иконописных образов в качестве модных деталей одежды. При императорском дворе в эту эпоху в моду вошли наряды, украшенные изображением святых, ангелов и даже Христа и Богородицы. Светская мода явно стремилась подражать стилю священнических одежд, восхищавших современников великолепием и пышностью. Такое вольное обращение со святыми образами заставляло некоторых богословов говорить, что лучше вовсе не иметь икон, нежели поощрять возврат к язычеству.

3. В иконе VI—VII вв. было еще немало чувственного, античного, канон иконописный еще не сложился. Соединение античной традиции с христианским откровением вызывало недоумение. В какой-то мере опасения об излишней чувственной природе античного искусства, обольщающего глаз и уводящего душу от чистого созерцания, были не лишены основания.

4. Влияние ислама, особенно в районах Византийской империи, которые были завоеваны мусульманами. В VI—VII вв. на границах Византийской империи появляется и активизируется ислам. Почитая Единого Бога, так же как иудеи, мусульмане отрицательно относились к изображениям Бога, считая их недопустимыми.

В VIII в. Церковь стала перед необходимостью выработать богословие иконы, обосновать правомерность почитания икон. Возможно, что этот вопрос решался бы в ходе богословских споров еще очень долго, если бы не вмешательство государства во внутреннюю жизнь Церкви. Византийские императоры начали настоящую войну с иконами. Иконоборческая эпоха длилась более ста лет: с 726 по 843 гг. Первые серьезные конфликты по поводу икон и первые гонения на иконопочитателей начались на границе двух миров: христианского и исламского. В 723 г. халиф Иезид издал указ, обязывавший убрать иконы из христианских храмов, которые оказались на завоеванных им территориях.Успенский Л.А. Богословие иконы. М., 2001.с. 110Вскоре, через три года, подобный указ издал византийский император ЛевИсаврянин (717−741), хороший полководец, издавший законы о сокращении рабства, о свободе поселян, но невежда в церковных делах. Он решил, что уничтожение почитания икон вернет империи утраченные ею области, что евреи и магометане сблизятся с христинством. Епископ Наколийский Константин научил его смотреть на иконопочитание, как на идолослужение. Так иконоборчество перешло в наступление. В целом иконоборчество делится на два периода. События этих периодов следующие:

1.2 Первый период иконоборчества726−787 гг

726 г. (по другим источникам 730) — это эдикт Льва Исавра о запрете иконопочитания. Начало преследований и народного сопротивления. Со стороны Церкви сопротивлялись в основном монахи, епископы большей частью предпочли приспособиться. Сын Льва Исавра император Константин Копроним (741−775) продолжил и усилил иконоборчество. Для планомерных гонений не хватало только церковной санкции.754 г. — иконоборческий собор в Константинополе (якобы вселенский, хотя на нем не было ни одного патриарха).После собора последовало 13 лет самых жестоких гонений против иконопочитателей и монахов. Пострадавшие названы в Церкви «новомучениками». После Константина Копронима правил его невыразительный сын, а затем его жена Ирина (780−802), прекратившая гонения и решившая восстановить иконопочитание.786 г. — первая попытка Ирины собрать вселенский собор (была сорвана иконоборцами).787 г. — 7-ой Вселенский Собор в Нике. Опровержение иконоборческого собора 754 года и пространное обоснование иконопочитания.

1.3 VIIВселенский собор и его определения На VII Вселенский Собор собралось 367 отцов. Хотя и тут были иконоборческие епископы, но их было меньше православных. Всех заседаний собора было восемь. Прежде всего Тарасий, как председатель, произнес свою ресчь в пользу иконопочитания, затем прочтена была такая же речь Ирины. Православные епископы согласились с той и другою. Иконоборческим же епископам Тарасий предложил, — если они покаются и примут иконопочитание, то будут оставлены в архиерейском сане. Вследствие такого предложения и иконоборческие епископы согласились признать иконопочитание и подписали отречение от иконоборства. Далее читали послание папы Адриана об иконопочитании, приводили доказательства в пользу иконопочитания из священнаго Писания, священнаго Предания и писаний отцев Церкви, разобрали действия иконоборческаго собора 754 года и нашли его еретичесим. Наконец, предав анафеме всех иконоборцев, отцы седьмагоВселенскаго собора составили вероопределение, в котором, между прочим, сказано: «храним не нововводно все, писанием и без писания установленныя для нас церковныя предания, из которых одно касается иконнаго живописания … определяем: подобно изображению честнаго и животвторящаго креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях, честныя и святыя иконы, написанныя красками и из дробный камений и из другого способнаго к тому вещества устрояемыя, как-то иконы Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и Непорочныя Владычицы нашея Богородицы, также и честных Ангелов, и всех святых и преподобных мужей. Ибо, когда чрез изображение на иконах лики Спасителя, Богородицы и других бывают видимы, то взирающие на них побуждаются к воспоминанию и любви первообразов их, и чествованию их лобзанием, и почитательным поклонением не собственным, по вере нашей богопоклонением, которое приличествует единому Божескому естеству, но почитанием, воздаваемым изображению честнаго и животворящаго креста и святому евангелию и прочим святыням». Кроме того, собор постановил, чтобы все сочинения, написанные еретиками против иконопочитанпя были представляему Константинопольскому патриарху, а скрывающим такие сочинения назначил — духовным лицам извержение из сана, мирянинамотлучение от Церкви. — Заседания собора в Никее окончились. Осьмое и последнее заседание было в Константинополе, в присутствии Ирины. Здесь определения собора прочитаны были торжественно и утверждены императрицею. Согласно определению собора иконопочитание было возстановлено во всех церквах" (Е. Смирнов). С четвертого заседания начался разбор библейских, богословских, отеческих и исторических данных в пользу иконопочитания. Не входя в подробности, отметим только несколько мыслей собора, которые он противопоставил идеологии иконоборческого собора 754 г.

После библейских данных (херувимы скинии и храма) собор доказывал цитатами из отцов психологическую естественность и ценность икон в религии. На этом пути собор очень заботливо отбросил ханжеский и фальшивый аргумент иконоборцев, направленный против искусства вообще в области религии. Собор рассуждал: «Значит, искусство живописца есть занятие священное и совсем не таково, чтобы его осмеивать». — «Святые отцы представляют живописца человеком, творящим благочестивое дело». — «И к каким странным выводам мы придем, если, подобно иконоборцам, будем отвергать религиозное искусство? Значит, и плотник, вытачивающий крест, должен называться жалким плотником? И каменщик, высекающий и формирующий святую трапезу, есть также жалкий каменщик? И золотых, и серебряных дел мастера, и ткач тоже? Не следует ли, по их мнению, бросить всякое знание и художество, дарованное Богом ради славы Его. Неужели иконоборцы не знают, чтоСам Бог в Ветхом завете освятил искусство, повелев Веселиилу приготовить все нужные украшения для Скинии?» Как мы уже говорили о соборе 754 г., его ханжеский поход против искусства отвергал в принципе и всякое знание, и всякое богословие, и всякую мысль и слово человеческое, как орудия выражения догматов. Это было не только лицемерное напускное варварство, но и просто дуализм, отвергающий святость всего материального. VII собор православно восстает против этой скрытой ереси монофизитства и дуализма и защищает вместе с искусством и «всякое знание и художество, как дарованные Богом ради славы Его». Просветительский либерализм иконоборцев таким образом оказывается мракобесием, а богословие VII собора — благословением науки и культуры, самым глубоким и непререкаемым. Самое ходячее выражение иконоборцев против «рукотворных» икон — ссылку на образ евхаристии, собор также победоносно отвергает: «Ни один из апостолов и евангелистов не называет нигде бескровную жертву образом плоти Христовой.

Если некоторые отцы, например, Василий Великий и Евстафий Антиохийский, и называют бескровную жертву — хлеб и вино — «вместообразными», то так они называют только до момента преложения их в истинную Кровь и Плоть Господа. Учить, как учат иконоборцы, значит отрицать преложение Святых Даров". Собор уточняет и образ почитания икон: только ли почтительное, благоговейное лобызание или же и поклонение? Собор точно установил, что не только лобызание, но и поклонение — рспукхнзуйт, однаконе лбфсейб, т. е. служение, приличествующее одному только божественному естеству. Для пояснения ссылались на одно место из св. Анастасия, епископа Феопольского: «Мы поклоняемся и святым людям, и ангелам, но не служим им, как богам, ибо Моисей говорит: Господу Богу твоему поклонишися и Тому Единому послужиши. Смотри, при слове „послужиши“ прибавлено „Единому“, а к слову „поклонишися“ не прибавлено. Значит, поклоняться можно и не Богу, потому что поклонение есть выражение почтения, служить же нельзя никому, кроме Бога». Помня о злоупотреблениях собора 754 г. вырванными цитатами на отдельных «фишах» (рйффбкйб, карточках), VII собор педантически соблюдал форму вычитывания всех цитат из принесенных полных книг. Когда пресвитер Влахернский Илия начал читать правило Трулльского собора по хартии, то Савва Студийский прямо спросил его, почему это читается не по книге. Тогда Тарасий объяснил, что эта хартия в данном случае и составляет подлинник актов. Не лишены исторического интереса и еще несколько деталей. На третьем заседании (28 сентября) епископ города Констанции на Кипре Константин выразился так («и с ним согласны были прочие»): «Приемлю и лобызаю с глубоким почитанием святые иконы, но что касается поклонения в смысле служения (рспукхнзуйт кбфЬ лбфсейбн), то я воздаю его исключительно Св. Троице». Эту правильную формулу враждебный Византии и невежественный в греческом языке Франкфуртский собор 794 г. Карла Великого истолковывал как раз наоборот, будто собор 787 г. приписывал иконам именно adorationem — лбфсейбн, поклонение в смысле служения, которое подобает только Св. Троице.

На четвертом заседании (1 октября) патриарх Тарасий, ссылаясь на 82-е правило «Пято-шестого» Трулльского собора, назвал его собором тех же отцов VI Вселенского собора, и папские легаты подписались под этим протоколом, как бы не считая его противоречащим факту неприятия римской церковью Трулльского собора. На седьмом заседании (13 октября) пред своим оросом VII собор приводит текст Никео-Цареградского символа, конечно, без filioque. Когда на Флорентийском соборе 16 октября 1438 г. латиняне показали грекам греческую рукопись деяний VII Вселенского собора со вставкой слов «кбй екфпхХйпэ», то ГемистПлитон правильно возразил им, что если бы так было писано от начала с момента VII собора 787 г., то латинские богословы, как, например, великий Фома Аквинат, не цитировали бы в полемике с греками для их «посрамления» целого ряда других и писателей, и второстепенных соборов. Стало быть, данная рукопись интерполирована. Заключительныйорос собора, прочитанный и принятый на 7-м общем заседании (13 октября), имел такой вид: «И кратко сказать, мы храним ненововводновсе церковные предания, установленные для нас письменно или без писания. Одно из них есть изображение иконной живописью, как согласное с рассказом о евангельской проповеди, служащее нам удостоверением подлинного, а не призрачного воплощения Бога-Слова; ибо вещи, которые указывают взаимно друг на друга, без сомнения, и уясняют друг друга. Поэтому мы, шествуя как бы царским путем и следуя богоглаголивому учению святых отцов и преданию кафолической церкви и Духу Святому, в ней живущему, со всяким тщанием и осмотрительностью определяем:

· подобно изображению честного и животворящего Креста,

· полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях,

· честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества,

· иконы Господа и Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа, непорочные Владычицы нашеяСвятыя Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей.

Ибо, чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним

· и к тому, чтобы чествовать их лобызанием и почитательным поклонением (фймйфйкзн рспукхнзуйн),

· не тем истинным по нашей вере служением (лбфсейбн), которое приличествует одному только Божескому естеству, но почитанием по тому же образцу, как оно воздается изображению честного и животворящего Креста и святому евангелию, и прочим святыням, фимиамом и поставлением свечей, как делалось это по благочестивому обычаю и древними.

Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней. Вот таково учение святых отцов наших, т. е. предание кафолической церкви, от конца до конца земли приявшей евангелие. Осмеливающихся же иначе думать или учить или согласно с нечестивыми еретиками отвергать церковные предания и измышлять какое-то нововведение или отвергать что-нибудь из посвященного церкви, Евангелие или изображение Креста или иконное живописание или святые останки мученика, или замышлять что-либо с хитростью и коварством для ниспровержения какого-либо из принятых в кафолической церкви преданий или давать профанное употребление священным сосудам или святым монастырям постановляем:

· если это будут епископы или клирики — извергать из сана, если же монахи или миряне — отлучать от общения" .

Таким образом, здесь указаны:

1. основание для почитания икон — это предание Церкви,

2. как бесспорный образец, почитание креста,

3. места, где полагается изображать иконы,

4. материалы для святых икон;

5. объекты изображения,

6. нравственный смысл почитания,

7. догматическая норма его,

8. церковные кары на непослушных.

Подписав протокол, отцы восклицали: «Такова наша вера, таково учение апостолов! Анафема не примыкающим к нему, не чтущим икон, которые они называют идолами и обвиняют за них христиан в идолослужении. Многая лета императорам! Вечная память новому Константину и новой Елене! Да благословит Бог их правление! Анафема всем еретикам, Феодосию — лжеепископу Ефесскому, СисиниюПастилле и Василию Трикокаву. Анафема Анастасию, Константину и Никите, которые были последовательно патриархами Константинополя. Они суть Арий II, Несторий II, Диоскор II! Анафема ересиархам Иоанну Никомидийскому и Константину Наколийскому!

Вечная память Герману (Константинопольскому), Иоанну (Дамаскину), Георгию (Кипрскому) — этим героям истины!" Эти трое были анафематствованы иконоборческим собором 754 г. Особым приказом, данным Тарасию, императоры пригласили членов собора прибыть в Константинополь. Императрица любезно приняла их и назначила на 23 октября последнее, 8-е торжественное заседание в Мангаврском дворце. На этом заседании в присутствии императоров, чинов империи и армии были прочитаны определения собора, подтверждены одобрительными восклицаниями всех, включая и военных, и подписаны императорами, начиная с Ирины. После этого епископы, одаренные царицей подарками, были распущены по епархиям. Ирина заказала заранее изготовить образ Спасителя над воротами Халкопратии, откуда он был свергнут 60 лет тому назад при Льве Исавре. Теперь была сделана к нему надпись: «зн кбиейле рЬлбй ЛЭщн ь деурьжщн, енфбэиб ЬнеуфЮлщуенЕйсЮнз». Тут игра слов «Лев» и «Ирина». Судя по термину, «Ьнбуфзльщ» образ был скульптурным или просто крестом с распятием. Собор издал еще 22 канона, главным образом против симонии и беспорядков в жизни монахов.

1.4 Иконоборчество 813−843: причины и последствия После 7-го Вселенского Собора иконоборчество было побеждено догматически, но сохранилось много сторонников в правительственных, в военных кругах и среди народа. Дело в том, что иконоборчество было связано с блестящими правлениями Льва Исавра и Константина Копронима, а царица Ирина и последующие правители, почитавшие иконы, терпели неудачи в политике и были непопулярны в народе. Так что подспудно созревал уже чисто политический мотив для реставрации иконоборчества. Лев Армянин (813−820) — первый император-иконоборец второго периода. Лев Армянин был талантливым полководцем, он оправдал надежды военных. Отогнал от стен Константинополя Крума, a затем после 818 г. нанес болгарам решительное поражение. Иконоборцы ждали с нетерпением немедленного гонения на иконы, но Лев Армянин был осторожен. Он был, кроме того, церковен: очень любил петь и канонархать в церкви, щеголяя своим громким голосом. Но армейский дух еще увлекал его.

B интимном кругу он высказывался совершенно по-иконоборчески: что все беды постигают империю «дйб фп рспукхнейуибй фбт ейкьнбт кбй бллппэдЭн,» a доказательство — это благополучие императоров-иконоборцев и жалкая судьба иконопоклонников. Венчал на царство Льва патриарх Никифор, и, по-видимому, Лев произнес обычное исповедание православия. Но вскоре повел с патриархом такие речи: «Народ (войско) возмущается против икон, говоря, что мы неправильно почитаем их, за то нас и одолевают враги. Сделай уступку, убери кое-что с глаз долой.» Патриарх, как бывший министр двора, понимал политику царя, но за спиной патриарха стояла другая партия, и свободно пойти на компромисс он не мог. На сторону императора опять встали некоторые иерархи: Антоний, епископ Силлейский из монахов; Иоанн Грамматик, ученый профессор богословия (ему Лев и поручил собирать свидетельства против икон) и даже придворный чтец с особым выражением читавший в церкви обличения пророка Исаии против выделки идолов (40:18−19). В декабре 814 г. Лев счел полезным столкнуть лбами самих богословов. Он устроил диспут своих вышеупомянутых сторонников с патриархом Никифором, Феодором Студитом и др. Вульгарным резонансом этого соблазнительного диспута было бросание камнями со стороны солдат в знаменитый образ Спасителя на медных воротах дворца (Халкопратия). Идя к причащению в день Рождества 814 г., Лев V поклонился иконе, a 6 января 815 г. уже не сделал этого и велел икону убрать под предлогом оберегания ее от оскорблений. Об этом с возмущением писал Феодор Студит к папе в Рим. Предвидя гонение, патриарх Никифор собрал около себя единомышленников-епископов и отслужил с ними всенощное бдение. Император Лев счел это за демонстрацию и сделал ряд придирок к Никифору. Назначил ревизию и потребовал от патриарха отчета в церковном имуществе; принял ряд жалоб на него и вызвал его на суд нескольких епископов и клириков. Никифор от явки на этот незаконный и унизительный суд (без патриархов римского, александрийского и др.) отказался. Послал императору письменное отречение от патриаршества и в полночь 20 марта 815 г., помолившись в Св. Софии, сам отправился в ссылку в свой монастырь. Преподобный Феодор Студит приготовился к решительной борьбе. «В неделю Ваий (25 марта 815 г.), — читаем в житии преподобного Феодора, — отец наш Феодор, совершая обычное сретение Христа с собравшимся к нему народом, повелел братиям, несшим честные иконы, высоко поднять их и таким образом обойти прилежащий к обители виноградник. Такое действие перед глазами нечестивых соседей и торжественно совершавшееся среди города дошло и до слуха жестокого властителя.» Льва V Армянина это только раздражило. Он закусил удила, готовя гонение, превзошедшее по жестокостям гонение Копронимово. Лев V действовал систематически через иерархию и собор. Он потребовал поднять повыше иконы в церквах, чтобы люди не могли совершать им поклонение; чуть позже в том же году устроил поместный полуиконоборческий собор в Константинополе: наподобие собора 754 года, но гораздо «слабее». На возобновление запрета столичные монахи под предводительством преп. ФеодораСтудита ответили крестным ходом с иконами. Тогда император начал прямое гонение, которое принесло больше жертв, чем даже при Константине Копрониме. То же самое продолжали его преемники Михаил Второй (820−829) и Феофил (829−842). Михаил II (Травл) (820−829) объявил полную терпимость по отношению к иконам в силу того, что относился к секте павликиан. Однако и он в последний год устроил гонения на видныхиконопочитателей. Последний император-иконоборец Феофил (829−842) был образованный, любил богослужения, занимался церковным композиторством и регентством. Иконоборческие тенденции Феофила проявились в том, что он созвал иконоборческий собор, после которого из церквей иконы были вынесены, иконописцев убивали, монахи были разогнаны из монастырей, а сами монастыри закрыты. Окончательно прекратила гонения жена Феофила императрица Феодора (842−855). К тому времени иконоборчество уже давно выдохлось как богословская ересь (это видно по собору 815 года) и не оправдало себя в качестве политической реставрации.11 марта 843 г. произошло торжественное провозглашение иконопочитания в Св. Софии, этот день Церковь празднует как «Торжество Православия».

иконоборец православный протестантизм Глава 2. Аргументация иконоборцев и ее опровержение православными иконопочитателями

2.1 Аргументы иконоборцев Собственно вероучение иконоборческого лагеря можно почерпнуть из постановления лжевселенского собора, сохранившегося текстуально в Шестом деянии VII Вселенского Собора. В разработке документов главная роль принадлежит императору Константину Копрониму.

Основные мысли аргументы иконоборцев следующие:

1.Диавол, научивший людей служить твари вместо Творца по ненависти к человеческому роду, спасенному Христом, «под видом исповедания христианского учения незаметно ввел идолослужение». Деяния Вселенских Соборов. Т.VII. С. 209−214.

2.Но Сам Христос воздвиг «подобных апостолам верных наших царей», которые созвали вселенский собор. Отцы Собора рассмотрели вопрос о чествовании икон, согласно ли оно с учением предшествующих шести Вселенских Соборов, и нашли, что «употребление противно основному догмату христианства, учению о лице Богочеловека и, следовательно, ниспровергает все шесть Вселенских Соборов». Деяния Вселенских Соборов. Т.VII. С. С. 216−218.

3. Чествующие иконы впадают или в несторианство, или в монофизитство. Икона Христа, по мнению писавшего ее, изображает Христа. Но Христос — Богочеловек; следовательно, икона изображает или само Божественное естество Христа, или Божественное и человеческое естество вместе, или же только одно человеческое отдельно от Божественного. В первом случае получается «божество описуемое» (арианство), во втором — «божество, слитое с плотью» (евтихианство), а в третьем — несторианство. Итак, изобразить неизреченную тайну единения двух естеств во Христе невозможно; следовательно, икона Христова по самому существу дела невозможна. Деяния Вселенских Соборов. Т.VII. С. 223−228.

4. Но сверх того, она и не нужна: ни Христос, ни Апостолы, ни отцы не заповедали чествования Христа под видом иконы; и нет молитвы, претворяющей икону, как предмет, вышедший из рук обыкновенного живописца, в святыню.

Истинная икона Христова есть Таинство Евхаристии, ясно выражающее таинство вочеловечения, Самим Господом установленное, — Таинство, в котором хлеб и вино прелагаются в Тело и Кровь Христову. Этого «богопреданного образа» для религиозного чувства христианина достаточно.

5. На возражение: если изображение Христа невозможно на догматическом основании, то для чего запрещать возможные иконы Богоматери и святых? — Собор отвечает: «С опровержением первого (вопроса о чествовании икон Христа) нет надобности и в последних». Деяния Вселенских Соборов. Т.VII. С. 223−228.

6. Устроять иконы Богоматери и святых «при помощи низменного эллинского искусства» представляется делом оскорбительным для святых и недостойным христиан, имеющих надежду воскресения: «не имущии упования» язычники стали устраивать статуи и изображения умерших лиц, чтобы сохранить, по крайней мере, их внешний вид, так как не надеялись, что они некогда воскреснут. Изображение, таким образом, есть продукт язычества и отрицание воскресения мертвых. Деяния Вселенских Соборов. Т.VII. С. 223−228.

7. Употребление икон запрещено в Священном Писании (Втор. 5,8; Ин. 4,24; 1,18; 5,37; 20,29; 2 Кор. 5,16) и Отцами Церкви.

8. На основании всего этого собор «единогласно» определяет во имя Св. Троицы: всякую икону, из различного вещества сделанную, должно отвергнуть; тем, кто впредь дерзнет устроять иконы, поклоняться им, ставить в церкви или у себя дома или скрывать их, собор назначает: священного сана лицам — низложение, мирянам и монахам — отлучение от Церкви и наказание по императорским законам. Деяния Вселенских Соборов. Т.VII. С. 262.

2.2 Непоследовательность иконоборцев в почитании Креста Господня Отказываясь от почитания икон, иконоборцы были непоследовательны в почитании Креста Господня. Св. патриарх Никифор обличал их в лукавстве: «Разве неясна их развращенность, из того, что будучи врагами Креста Христова, они, с одной стороны, притворяются почитателями Креста, а с другой ниспровергают и разрушают вместе со священными изображениями самый первообраз Креста». Что же называет св. Никифор первообразом Креста? «Они притворяются и ложно показывают себя почитателями образа Креста, но самую сущность, т. е. спасительные страдания, они отвергают. Ибо как мог он страдать и быть распятым, если, согласно их нелепостям, Он воспринял неописумое тело? Что могло быть распростерто на Кресте и пронзено гвоздями?» Первообразом исторического Креста св. Никифор называет знамение Распятого, образ Его страданий. Оказывается, иконоборцы, как и впоследствие некоторые старообрядцы, почитали кресты только как образ исторического Креста, а не как очертание Распятого. Св. Отец назвал таковых «развращенными» и «врагами Креста», так как они, почитая кресты на словах, отвергают саму основу почитания крестов — знамение Распятого. «Итак, что же говорят они, какие хитрые и двусмысленные изречения приводят в свое оправдание? „Изображению креста мы покланяемся ради Распятого на нем“. Безумие и тупость их совершенно ясны отсюда, ибо они гнушаются и презирают изображение освящающаго и в то же время делают вид, что почитают изображение освящаемого. Но как может быть с их точки зрения освящено изображение (Креста), если Христос на самом деле не страдал телом?». Заметим, св. Отец не считает неправильным, что «изображению креста надо покланяться ради Распятого на нем», наоборот, он упрекает иконоборцев в непоследовательном применении этого принципа: во-первых, «ради Распятого» означает, по-мнению св. Никифора," ради изображения Распятого"; во-вторых, если иконоборцы применяют этот принцип к «изображению освящаемого», т. е. к кресту, то тем более должны применять его к «изображению освящающего», т. е. к иконе Христа." Все обладающие здравым разумом признают, что освящающее выше освящаемого. Без всякого прекословия меньшее от большего благословляется (Евр. 7, 7). Итак, тело Христово освятило крест, когда касалось его и было пригвождено на нем, а освятив крест, оно чрез него сообщило освящение и нам. Но то, чего первообразы более чтимы, и само более чтимо. Так как и то, и другое суть изобретение [так в тексте] и изображение креста чтимо: то и изображение тела, которое освятило крест, чтимоболее". Тело Христово освятило Крест, значит, освящающим началом в Кресте (как и в иконе) является образ тела Христова, знамение Распятого. Здесь св. Никифор единомыслен со свв. Феодором Студитом и Иоанном Дамаскиным. Отвергающие знамение Распятого в кресте являются иконоборцами. И в дальнейшем Православная Церковь всегда держалась одного и того же учения: освящающим началом в кресте, в том числе историческом восьмиконечном, является знамение Распятого. Один из более поздних Отцов, св. Никодим Святогорец, в своем толковании канона на Воздвижение Креста неоднократно упоминает о том, что исторический Крест был трехсоставным. Но что является, по мнению Отца, «образом», то есть освящающим началом в кресте, при разрушении которого теряется причина поклонениякресту? «Тем, которые недоумевают, почему образ креста состоит из двух только дерев, отвечаем, что этому две причины. Первая и ближайшая причина, та, что если какой-нибудь иконоборец обвинит нас в поклонении дереву, то мы опровергнем его обвинение, говоря, что мы не деревам поклоняемся, но образу креста, образуемого двумя деревами. Поэтому, если разделить два дерева, то исчезает образ креста и дерева можно жечь, как выразились отцы святого Вселенского седьмого собора в некоторых его рассуждениях. Вторая же и более глубокая причина, по которой образ креста составляется из двух дерев, есть та, что… Владыка Христос, чтобы уничтожить и умертвить двойственность Адама [заключающуюся в познании добра и зла], распялся на кресте, сложенном из двух дерев, подобное подобныизлечивая». Зная, что крест трехсоставный, поклоняться в нем, тем не менее, необходимо «образу» креста, сложенному из двух дерев, — утверждает св. Никодим Святогорец со ссылкой на Отцов Седьмого Вселенского Собора. Таков православный ответ на поставленные в начале статьи вопросы. Сила креста заключается в составленном из двух дерев знамении Распятого. Именно этой силой крест попаляет демонские полчища. Наконец, обратимся и к самим Отцам Седьмого Вселенского Собора за разъяснением того, что они понимают под «образом» креста. Отличается ли он чем-нибудь от «крестного знамения», которое, как известно, образует простой четырехконечный крест? «И самый образ животворящего креста, хотя на освящение его и не полагается особой молитвы, считается нами достойным почитания и служит достаточным для нас средством к получению освящения. Что же касается воздаваемого нами ему поклонения, изображения его на чем-либо и напечатления его в воздухе, то мы уповаем, что через это прогоняются демоны». Итак, по мнению Отцов Седьмого Вселенского Собора, крест, создаваемый из какого-либо материала, изображаемый на иконах или начертываемый в воздухе, — это один и тот же (и следовательно) двухсоставный и четырехконечный крест, образ того самого животворящего Креста, достойный одинакового с ним почитания и поклонения. И из всех приведенных нами отеческих свидетельств следует, что отрицающие почитание во всяком кресте двухсоставного четырехконечного креста, как и почитание четырехконечного креста самого по себе, являются новыми иконоборцами, отрицающими присутствие Самого Христа в кресте и на иконах. Таково, как мы сейчас увидим, учение некоторых старообрядцев, которые возвели множественные хулы на четырехконечный крест. За примером мы обратимся к произведению братьев Денисовых, называемому «Поморские ответы». В нем яснее будут как взгляды самих авторов, так и их отличия от православного учения. Вот что пишут Денисовы о почитании двухчастного четвероконечного креста: «О двочастнем же кресте, еже за самый Христов крест почитати его, омышление имеем сих ради яко Христос не на двочастнем кресте распяся, ниже таковый вид креста, своею кровию освяти: но на трисоставнем кресте Христос пригвоздися и понеже не на двочастнем кресте Христос распяся, ниже освяти его: Понеже и святых отец, и церковного обычая несть, о таковом почитании: убо за самый Христов крест почитати его опасно есть. И не токмо за самый Христов крест, но и за самый образ, и сущее подобие Господня животворящего креста, двочастный крест приятисомняемся» .В то время как, согласно Отцам, почитаемый крест — это тень, образ или знамение Распятого, согласно братьям Денисовым, крест, достойный почитания, только тот, который повторяет своей формой трехчастный восьмиконечный исторический Крест. Двухчастный четырехконечный крест, образующий знамение Распятого, почитать, согласно братьям Денисовым, «сомнительно» .

2.3 Аргументы преп. Иоанна Дамаскина, преп. Феодора Студита, свт. патриарха Никифора Учение Церкви об образе и ее отношение к ветхозаветному запрету с особой ясностью выражены преп. Иоанном Дамаскиным в его замечательных «Словах в защиту святых икон», написанных в ответ иконоборцам, отрицавшим иконы как раз на основании ветхозаветного запрета и смешивавших христианский образ с идолом. Преп. Иоанн Дамаскин раскрывает смысл ветхозаветного запрета и, на сопоставлении библейских и евангельских текстов, показывает, что христианский образ не только не противоречит библейскому запрету, а, как уже было сказано, является его завершением, так как исходит из самой сущности христианства. Изложение преп. Иоанна Дамаскина вкратце сводится к следующему: в Ветхом Завете непосредственное общение Бога со Своим народом происходило в голосе, в слове. Он не показывается, пребывает невидимым и подчеркивает, что, слыша Его голос, Израиль не видел никакого образа. Во Второзаконии (4, 12) мы читаем: «И глагола Господь к вам на горе из среды огня: глас словес Его вы слышасте, и образа не видесте, токмо глас «. И немного дальше (ст. 15): «Снабдите души своя зело, яко не видесте всякого подобия в день, воньже глагола Господь к вам в горе Хориве из среды огня». Сразу после этого дается строгий запрет (ст. 16−19): «Не беззаконнуйте и не сотворите себе самим подобия ваянна, всякого образа подобия мужеска пола или женска: и подобия всякого скота, иже есть на земли: подобия всякого гада, иже плежет по земли: подобия всякия рыбы елики суть в водах под землею: да не когда воззрев на небо и видев солнце и луну и звезды, и всю красоту небесную, прельстивсяпоклонишися им и послужиши им «. Как мы видим, говоря о твари, Писание запрещает ее изображать. Говоря же о Боге, оно настаивает на том, что Он пребывает невидим: ни народ, ни даже сам Моисей не видели никакого образа Божия и слышали только голос Его. Не видев образа Божия, они, естественно, не могли и изобразить Его; они могли лишь письменно закрепить слова Божии, что Моисей и сделал. Да и как изобразить невидимое, бестелесное, не имеющее ни формы, ни величины, ни краски? Но уже в самой настойчивости ветхозаветных текстов, в подчеркивании того, что Израиль слышит слова, но не видит ни образа, ни подобия, преп. Иоанн Дамаскин усматривает сокровенное указание на будущую возможность и видеть, и изображать Бога, пришедшего во плоти. «Итак, что таинственно показывается в этих местах? — спрашивает он. — Ясно, что теперь нельзя тебе изображать невидимого Бога; а когда увидишь Бестелесного ради тебя вочеловечшимся, тогда будешь делать изображение человеческого Его вида. Когда Невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие Явившегося. Когда […] кто во образе Божии сый, принял зрак раба (Фил. 2,6—7), через это сделался ограниченным в количественном и качественном отношениях и облекся в телесный образ, тогда начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться[…], Рождение от Девы, Крещение во Иордане, Преображение на Фаворе […] все рисуй, и словом, и красками, и в книгах, и на досках"1-е Слово в защиту святых икон, гл. VIII, Р3, 94, 1, 1237—1240 с. 4 и 3-е Слово, гл. VIII, со1. 1328. с. 23. Как мы видим, уже самое запрещение изображать Бога невидимого подразумевает (как его понимает преп. Иоанн Дамаскин) необходимость изображения Его, когда исполнятся пророчества о Его пришествии, и слова Писания «вы не видели образа, поэтому его и не делайте» означают: не делайте образа Божия, пока вы не видели Бога. Образ Бога невидимого невозможен, «ибо как будет изображено то, что недоступно зрению?"3-е Слово, гл. IV, РG, 94,1,1321. с. 23. И если бы такой образ все же был сделан, то за невидимостью Первообраза он был бы основан на воображении, следовательно, был бы выдумкой, ложью. Таким образом, можно сказать, что указание Писания на неизобразимость Бога связано с назначением вообще Израильского народа. Назначение избранного народа — служение истинному Богу. Служение это заключалось в его мессианстве, в подготовлении и предображении того, что должно было явиться в Новом Завете. В силу этого в Ветхом Завете и могли быть лишь прообразы и символы, как предызображения будущего, так как и сам «закон не был образом, — говорит преп. Иоанн Дамаскин, — а как бы переднею стеною для прикрытия образа. Ибо тот же Апостол Павел говорит: «Сень боимый закон грядущих благ, а не самый образ вещей» (Евр.10, 1)1-е Слово, гл. XV, РG, 94,1,1244. с. 7. Иначе говоря, образ «вещей», то есть реальности, и есть именно Новый Завет. Что же касается запрета образа твари, данного Богом через Моисея, то этот запрет преследовал только одну цель: не допустить избранный народ до поклонения твари вместо Творца: «Да не поклонишися им, ни послужиши им» (Исх. 20, 5; Второз. 5, 9), так как при склонности народа к идолослужению как сама тварь, так и образ ее, безусловно, таили опасность обожествления и поклонения им как Богу. Ибо после падения Адама род человеческий подвергся растлению, а с ним и весь земной мир. Поэтому и образ этого растленного грехом человека или какой-либо другой твари не мог приближать человека к единому истинному Богу, а мог, наоборот, лишь удалять от Него, увлекая к идолослужению. Образ этот был нечист и во всяком случае не мог быть строительным. Поэтому нужно было во что бы то ни стало удержаться от прямого, конкретного образа. Другими словами: никакой образ твари не может заменить образа Божия, которого народ не видел, когда «говорил […] Господь на Хориве». Поэтому-то перед Богом уже само творение какого бы то ни было «подобия» было беззаконием: «Не беззаконнуйте, и не сотворите себе самим подобия ваянна, всякого образа подобия мужеска пола или женска» (Второз. 4, 16). То, что ветхозаветный запрет образа является именно мерой оградительной, связанной со служением избранного народа, показывает повеление Бога Моисею устроить «по образу, показанному на горе» скинию и все, что в ней находилось, в том числе шитых и литых херувимов (Исх. 25, 18; 26, 1 и 31). Это повеление делать херувимов указывает прежде всего на возможность изображать духовный тварный мир средствами искусства. Кроме того, херувимов можно делать не вообще сколько угодно и где угодно, ибо евреи могли и перед их образом, как перед всяким другим, впасть в идолослужение. Но херувимов можно и должно было изображать лишь в указанном количестве и только в скинии, как служителей истинного Бога, то есть в месте и положении, подчеркивающих их служение. Это противоречие общему правилу показывает, что само правило не носило абсолютного, принципиального характера. Поэтому и «Соломон, получивший излияние мудрости, изображая небо, сделал херувимов и подобия львов и волов», — говорит Иоанн Дамаскин1-е Слово, гл. XX, РG, 94,1352. с. 45. То, что твари изображались при храме, то есть там, где воздавалось поклонение единому истинному Богу, несомненно исключало всякую возможность их обоготворения2-е Слово, гл. XX, РG, 1,1305—13О8.с.65 Ср. 3-е Слово, гл. XII, там же, кол. 1333. с. 76. Для устройства скинии «по указанному образу» Богом назначаются люди, причем люди, которые не просто могут сделать показанное по словам Моисея, в силу своих естественных способностей. Нет. Господь говорит: «Исполних его (Веселиила) Духом Божиим премудрости, и мышления, и ведения, во всяком деле разумети». И дальше о помощниках Веселиила: «Всякому смысленному сердцем дах смысл, и потрудятся, и сотворят вся, еликазаповедах тебе» (Исх. 31, 3 и 6). Здесь явное указание на то, что искусство на служение Богу не есть искусство вообще, как таковое: его основа — не способность или мудрость человеческая, а премудрость Духа Божия, дух смышления и дух ведения, дарованный Самим Богом. Другими словами — богодухновенен самый принцип богослужебного искусства; этим Писание проводит четкую грань между искусством, посвященным богослужению, и искусством вне его. Для нас это очень важно, так как эта обособленность, богодухновенность богослужебного искусства свойственна не только Ветхому Завету, но самому принципу этого искусства. Таким он был в Ветхом Завете, таким он остался и в Новом Завете. Но вернемся к объяснению преп. Иоанна Дамаскина. Если в Ветхом Завете непосредственное Божественное Откровение людям осуществлялось в слове, то в Новом Завете оно осуществляется и в слове, и в образе, ибо Невидимый стал видим, Неописуемый сделался описуемым. Теперь Бог открывается людям не только в слове, через посредство пророков: Он Сам является им в Лице воплощенного Слова, Он «пребывает с людьми». В Евангелии от Матфея (13, 16—17), говорит преп. Иоанн Дамаскин, Господь, то есть Тот Самый Бог, Который проглаголал в Ветхом Завете, говорит, ублажая Своих учеников, а с ними и всех тех, кто живет их жизнью и идет по их стопам: «Ваша же блаженна очеса, яко видят, и уши ваши, яко слышат. Аминь бо глаголю вам, яко мнозипророцы и праведницы вожделешавидети, яже видите, и не видеша, и слышати, яже слышите, и не слышаша». И действительно, когда Христос говорит Своим ученикам, что глаза их блаженны потому, что видят то, что видят, и уши их блаженны потому, что слышат то, что слышат, это явно относится к чему-то такому, чего никто еще не видал и не слыхал, так как у людей всегда были глаза и уши, чтобы видеть и слышать. Эти слова Христовы не относятся и к Его чудесам, так как ветхозаветные пророки тоже творили чудеса (так, Моисей, Илья, воскресивший мертвого, заключивший небеса и т. д.). Слова эти значат, что ученики уже непосредственно видели и слышали возвещенного пророками воплотившегося Бога. «Бога никтоже виде нигдеже, — говорит евангелист Иоанн Богослов, — Единородный Сын, сый в лоне Отчи, Той исповеда» (Ин. 1, 18). Отличительная черта Нового Завета есть то, что в нем слово неотделимо от образа. Поэтому Отцы и Соборы, всякий раз говоря об образе, подчеркивают: «Якожеслышахом, тако и видехом», цитируя псалом 47, 9: «Якожеслышахом, тако и видехомво граде Господа сил, во граде Бога нашего». То, что человек видит, неотделимо здесь от того, что он слышит. Но то, что слышали и видели Давид и Соломон, было лишь пророческими словами, пророческими образами того, что осуществилось в Новом Завете. Теперь же, в Новом Завете, человек получает Откровение грядущего Царствия Божия, и Откровение это дается ему и в слове, и в образе воплощенным Сыном Божиим. Апостолы видели своими телесными глазами то, что в Ветхом Завете было лишь предображено в символах. «Бестелесный и не имеющий формы Бог некогда не был изображаем никак. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, я изображаю видимую сторону Бога». В этом-то и состоит коренная разница между ветхозаветными видениями и новозаветным образом: тогда пророки видели духовными очами нематериальный, невещественный образ, предуказывавший будущее (Иезекииль, Иаков, Исаия…). Теперь же человек видит телесными глазами исполнение их провидения — Бога во плоти. Святой евангелист Иоанн выражает это с большой силой в начальных словах своего Первого послания: «Еже беисперва, еже слышахом, еже видехомочиманашима, еже узрехом, и руки наша осязаша…». «Итак, — продолжает преп. Иоанн Дамаскин, — Апостолы телесным образом видели Христа, видели Его страдания, Его чудеса и слышали Его слова. Сильно желаем и мы увидеть и услышать […].