Городской быт. 
Новейшая история россии 1914—1941

Особенности быта периода Гражданской войны определяются двумя основными факторами: экстраординарностью, характерной для военного времени вообще, и принципиально новыми социально-экономическими и политическими ориентирами, связанными с воплощением коммунистической доктрины. На ритм повседневной жизни несомненное влияние оказали основополагающие элементы политики военного коммунизма.

Введение

всеобщей трудовой повинности привело к изменению системы разделения труда. Для людей, принадлежавших к ранее имущим классам, это означало насильственное приобщение к непривычным практикам физического труда: участие в очистке улиц, разгрузке транспорта и т. д. Во второй половине 1920 г. объявление тотальных трудовых мобилизаций и создание трудармий привели к милитаризации повседневной жизни.

В годы гражданской войны серьезным изменениям подверглось жилье — пространство, где чаще всего реализуются практики повседневности. Одним из постулатов социалистической утопии являлось создание фаланстеров — домов-коммун. Здесь представлялось возможным приучить людей к коллективизму. В черновом наброске проекта «О реквизировании квартир богатых для облегчения нужд бедных» В. И. Ленин высказал идею о принципиальной ненужности для каждого человека отдельного жилья, даже в виде отдельной комнаты. Однако после свершения социальной революции самая обездоленная часть горожан, жившая в рабочих казармах, ожидала улучшения своего быта. Предложить рабочим переместиться в «фаланстеры», для создания которых у власти не было реальных возможностей, означало для большевиков с первых же дней утратить часть социальной опоры революции. Победивший класс решено было наделить существенным знаком господства — квартирой. Жителей рабочих казарм начали переселять в квартиры буржуазии и интеллигенции. Эта акция получила название «жилищного» или «квартирного передела», который начался в Петрограде уже весной 1918 г. Первоначально рабочих поселяли в пустующих квартирах. Зимой 1917—1918 гг. в городах оказалось много свободной площади. Ктото эмигрировал, кто-то предпочел остаться в деревне после летнего отдыха, кто-то просто находился в отъезде по делам. Трехмесячное отсутствие хозяев или бывших жильцов являлось оправданием для объявления квартиры «пустующей», а значит, пригодной для заселения. Этим занимались домовые комитеты и комиссии по вселению. Одновременно они описывали имущество, находившееся в квартире, и разделяли между въезжающими.

В августе 1918 г. большевистское правительство приняло декрет «Об отмене прав частной собственности на недвижимое имущество», означавший начало муниципализации жилья в России. После этого комиссии по вселению и домовые комитеты занялись дележом квартир, из которых их собственники или законные наниматели пока еще не собирались выезжать. Им предлагали освободить площадь для людей, «более ценных» для новой власти. Многим пришлось потесниться и «принять» незваных соседей. Процесс жилищного передела приобретал характер уплотнения. Для его правового утверждения в 1919 г. Наркомздрав разработал санитарные нормы жилья. Они зафиксировали первоначально норму в 10 квадратных метров на одного взрослого человека и 5 — на одного ребенка и определяли возможность подселения дополнительных жильцов в квартиры бывших собственников. Поэтесса 3. Гиппиус в своем дневнике язвительно, но точно воссоздала атмосферу актов уплотнения и описала состав «комиссии по вселению»: «Рыжие всклокоченные, председатель с неизвестным акцентом, у одного на носу волчанка, баба в награбленной одежде… „Мы шестерка“, а всех 12 сидит». Власть явно гордилась идеей вселения рабочих в квартиры с большой площадью посредством наступления на жилищное пространство прежних жильцов. Еще в 1918 г. по сценарию А. Луначарского и А. Пантелеева был снят фильм «Уплотнение», рассказывающий о дружбе профессора с вселенными к нему рабочими. В реальности интеллигенция панически боялась уплотнения. Ведь приостановить рвение жилищных органов могли только самые высшие советские инстанции. Лишь в январе 1921 г. после принятия специального декрета СНК РСФСР «Об условиях, обеспечивающих научную работу академика И. П. Павлова и его сотрудников» ученому с мировой известностью удалось отстоять постоянные нападки на его квартиру, где имелись определенные излишки площади.

11овые жильцы нередко тоже испытывали дискомфорт от жизни в непривычной обстановке. Один из партийных активистов 1920;х гг. вспоминал: «В домах на окраинах жили скученно, но в бывшие буржуазные квартиры в центре многие рабочие въезжать не хотели. В роскошных апартаментах они чувствовали себя неуютно, прежние хозяева косились, да и большие квартиры трудно было натопить, требовалось много дров». Бессмысленность попыток вселения пролетариев в буржуазные квартиры была понятна уже современникам. Известный ученый-статистик С. Г. Струмилин, вполне лояльно настроенный к мероприятиям новой власти, писал в мае 1919 г.: «Рабочие не проявляют особой охоты к переселению… барские квартиры — в центре города, а заводы — на окраинах, и рабочему пришлось бы после переселения в центр тратить лишнее время и деньги на проезд к месту работы. Вот почему даже бесплатная барская квартира для рабочего — не подарок, а слишком дорогое удовольствие, которое ему положительно не по карману». «Жилищный передел» тем не менее продолжался. В мае 1920 г. эта акция получила еще одно юридическое обоснование — декрет СНК РСФСР, согласно которому государственные органы имели полное право переселять людей из одного помещения в другое. Первые шаги советской жилищной политики, проведенные в форме насильственного передела, не дали реального улучшения жилищных условий пролетариев. Кроме того, «квартирный передел» усилил разруху в российских городах. Недавние жители фабричных окраин не умели пользоваться лифтами и ванными комнатами, никчемными казались лепные украшения квартир, ковры на лестницах.

И все же вопреки здравому смыслу насильственное вселение продолжалось. В январе 1921 г. в контексте «военно-коммунистических мероприятий» власть вообще отменила квартплату, что еще больше усилило разрушение жилого фонда.

В годы гражданской войны особое развитие получила карточная система распределения продуктов и товаров, носившая теперь ярко выраженный классовый характер. Еще в ноябре 1917 г. В. И. Ленин в беседе с наркомом продовольствия А. Цюрупой высказал мысль о том, чтобы «рабочим отпускался полный продовольственный паек, а прочим классам населения, в особенности нетрудящимся, паек уменьшался и доводился в случае необходимости до нуля». Материализацией идеи Ленина явился так называемый «классовый паек», введенный летом 1918 г. Все население разделялось на трудовое и нетрудовое. Первое в свою очередь включало четыре категории: 1) лица, занимающиеся тяжелым физическим трудом; 2) лица физического, но не тяжелого труда, больные и дети; 3) служащие, представители свободных профессий, члены семей рабочих и служащих; 4) владельцы предприятий, торговцы и пр. Четвертая категория получала хлеба в восемь раз меньше, чем первая. Однако такого деления оказалось недостаточно, чтобы обеспечить голодное население и ликвидировать социальную напряженность. В начале 1920 г. СПК утвердил проект декрета о введении трудового, или бронированного, пайка, который преследовал цель поощрения рабочих за успешный труд. Виды пайков разрастались. Существовали «особый» паек для рабочих топливной промышленности, «академический» — для ученых, паек для кормящих матерей, «красноармейский», «медицинский» и т. д.

Нормированное снабжение, ставшее по сути единственной формой снабжения населения, резко изменило привычные способы «добычи» пропитания в городских условиях — покупку продуктов в магазинах и на рынках или посещение кафе, ресторанов, чайных, трактиров. Художник Ю. П. Анненков вспоминал: «Самым характерным в нашей жизни времени военного коммунизма было то, что все мы, кроме наших обычных занятий, таскали пайки. Пайков существовало большое разнообразие, надо было только уметь их выуживать. Это называлось „пайколовством“».

Дело часто доходило до курьезов. В 1918—1921 гг. «милицейский паек» можно было получить за организацию культурно-просветительной студии для милиционеров, а паск матери, кормящей грудыо, — за чтение акушеркам лекций по истории скульптуры. «Пайколовство» становилось стратегией выживания в Советской России. Фельетонисты эпохи Гражданской войны с грустной иронией писали о формировании различных категорий «пайкистов», например, «рассеянных», не замечавших, что они получают сразу несколько пайков, или «коллекционеров», имевших и красноармейский, и академический, и совнаркомовский паек. Глупым же «пайкистом» считался обыватель, надеявшийся на справедливость в системе распределения.

Военно-коммунистическим меркам соответствовала и система общественного питания. В августе 1918 г. было запрещено функционирование частных ресторанов, кафе и трактиров. Вместо них появились пункты коммунального питания, которые стали своеобразной формой распределения скудных продуктов. В Москве летом 1919 г. в таких заведениях кормилось около 1 млн человек. В Петрограде в 1920 г. насчитывалось 700 общественных столовых. Обычно пункты коммунального питания находились внутри какого-либо учреждения, получить пищу там было возможно только по специальному пропуску. Ассортимент же в большинстве этих заведений был нищенским. К. И. Чуковский 14 ноября 1919 г. оставил в дневнике такую запись: «Обедал в Смольном — селедочный суп и каша. За ложку залогу — 100 рублей».

В 1918—1920 гг. население вынуждено было освоить и такой способ добывания пропитания, как обмен вещей на продукты во время поездок в деревню и покупка продовольствия на «черном рынке». Провоз продуктов и товаров частными лицами назывался «мешочничеством» и считался преступлением, хотя именно мешочники помогали населению справиться с проблемой продовольствия. Однако это не спасало от голода.

Большинство филологов и историков относят слово «мешочник» к временам Гражданской войны. Известный специалист в области истории русского языка А. М. Селищсв данное понятие ставил в один ряд с понятиями «дензнаки» и «комбеды», возникновение и существование которых ограничивается периодом 1918—1922 гг. Однако еще до прихода большевиков к власти население страны начало втягиваться в практику самостоятельного добывания пищи и промышленных товаров, которые перевозились, как правило, в мешках. Причиной этого процесса во многом явилось введение хлебной монополии. Гражданская война усугубила ситуацию.

Для горожан крестьяне-мешочники представляли мощный канал получения продуктов. Однако не менее распространенными были и поездки жителей городов в деревни, где они меняли вещи на муку, картофель, сало и т. д. При этом горожанина в толпе легко было узнать по необычной для осуществления самоснабжения таре — чемодану. Их звали «чемоданщиками». За продуктами ездили все: рабочие, учителя, профессора, артисты. Современники вспоминали, что совершенно неприспособленные люди «научились… торговать, ездить на буферах, на крышах вагонов».

Гражданская война и военный коммунизм отразились и на внешнем облике основной массы российского населения. Уже осенью 1917 г. на улицах крупных городов невозможно было встретить ни людей, одетых в блестящие офицерские мундиры, ни нарядных дам в шляпах и кружевах. Современники вспоминали: «Женщины теперь все носили платки, мужчины — фуражки и кепки, шляпы исчезли: они всегда были общепринятым российским символом барства и праздности, теперь могли в любую минуту стать мишенью для маузера». Одежда должна была помочь затеряться в толпе, скрыть явно выраженную социальную принадлежность, а по возможности и подчеркнуть лояльное отношение ее владельца к большевикам.

Эпоха «военного коммунизма» еще больше усугубила эту ситуацию за счет полного обветшания гардероба большинства жителей Советской России. Изготовление гражданской одежды в 1918—1920 гг. практически прекратилось. Обувная промышленность в начале 1921 г. производила в 7,5 раз меньше продукции, чем в 1913 г. Невозможность обновить гардероб усугублялась и конфискационной политикой советской власти. Еще осенью 1918 г. был принят специальный декрет об изъятии у нетрудовых элементов «теплых вещей для нужд фронта».

На фоне плохо одетого населения явно выделялись представители большевистской партийно-государственной элиты. Они пользовались специальными складами конфискованных вещей, где по ордерам местных органов советской власти можно было получить любую одежду. Вызывающей роскошью отличались туалеты Л. М. Рейснер — известной журналистки, прообраза комиссара в «Оптимистической трагедии» В. В. Вишневского. Номенклатурной одеждой эпохи военного коммунизма стала кожаная куртка. Форменная одежда летчиков и шоферов эпохи Первой мировой войны превратилась в символ революционной моды. Она подчеркивала принадлежность личности к высшим слоям советского общества.

В целом повседневность периода Гражданской войны носила ярко выраженный экстраординарный характер.