Сравнительный анализ историографии об экономических истоках победы СССР в Великой Отечественной войне

После Второй мировой войны, и в особенности в условиях «холодной войны», интерес к историографии советской военной экономики, исследованию причин победы СССР в Великой Отечественной войне 1941— 1945 гг. значительно усилился как в советской, так и западноевропейской историко-экономической литературе. В советской историографии больше внимания уделялось истокам экономической победы СССР над фашистской Германией. Исследования базировались на сравнительном анализе военно-экономических потенциалов Советского Союза и Германии перед войной, на первом этапе войны, когда СССР потерял часть территории, а Германия, наоборот, имела возможность эксплуатировать захваченные ресурсы, и на последующих этапах, когда СССР сравнялся с противником по производству качественной военной техники и достаточного количества боеприпасов, а затем — превзошел его по этим показателям.

Эффективность функционирования советской военной экономики, а также проявленная живучесть народного хозяйства СССР в условиях чрезвычайного времени подтверждалась в работах отечественных историков-экономистов не только самим фактом победы, но и обилием статистических данных, показывающих динамику развития промышленности и сельского хозяйства, роста бюджетных доходов и расходов, увеличения год за годом производства нового, более совершенного оружия и боевой техники. Западными историками-экономистами не был принят предложенный советской историографией метод исследования истоков победы СССР в войне с Германией. «На Западе эта проблема еще не стала самостоятельным предметом исследования, а в ФРГ, по существу не было специальных работ об источниках победы СССР и экономических причинах поражения Германии».

Вторым существенным отличием советской и западной историографии в анализе истоков победы СССР в Великой Отечественной войне было полное игнорирование возможностей административно-командного метода хозяйствования в условиях экстремальных политико-экономических обстоятельств, позволяющего сконцентрировать все имеющиеся ресурсы в руках государства для достижения намеченной цели.

Основным тезисом первой советской работы на тему военной экономики СССР в 1941—1945 гг. был вывод о преимуществах социалистического обобществления относительно частнособственнического присвоения результатов производства отдельными капиталистами. Эффективность управления общественной собственностью, как утверждалось в указанном исследовании, выше, чем разрозненными товаропроизводителями-собственниками: «Таким образом, — отмечал его автор, известный государственный деятель и экономист Н. А. Вознесенский, — экономической основой военного хозяйства СССР является господство социалистической собственности на средства производства, которое обеспечило сосредоточение всех материальных сил народного хозяйства СССР для победоносного ведения Отечественной войны».

Данный тезис был впоследствии рассмотрен, проанализирован и определенным образом доказан количественными аргументами. В частности, В. П. Дьяченко на примере военных финансов России в Первой и во Второй мировых войнах сделал следующий вывод: «Мобилизованные посредством налогов, займов, бумажно-денежной эмиссии средства на I мировую войну шли в карман магнатов капитала в ущерб снабжению фронта, в ущерб финансированию военных нужд. Вследствие спекулятивного роста цен Россия, чтобы увеличить объем материального снабжения армий в 1,5 раза, должна была в 1916 г. расходовать в 3,5 раза средств больше, чем в начале войны. Эффективность использования бюджетных ресурсов, вследствие частнособственнического способа присвоения финансовых результатов производства, упала в 2—3 раза. Подобного явления не могло наблюдаться в СССР в годы Великой Отечественной войны».

Однако действенность подобного рода сравнений содержит в себе определенную долю скептицизма, поскольку, несмотря на постоянное апеллирование отечественной статистики к дореволюционному 1913 г., специальных работ, посвященных сравнительному анализу состояния российской военной экономики 1914—1917 гг. с советской, периода 1941—1945 гг., — нет. Нет также подобного рода работ и за рубежом. Социалистическую экономику, функционирующую в СССР в годы Великой Отечественной войны, советские и зарубежные исследователи анализировали с разных мировоззренческих позиций.

Данное несоответствие методологических подходов, примененных советскими и зарубежными исследователями, приводило последних к ошибочному отождествлению советской социалистической экономики периода Великой Отечественной войны с экономикой националсоциалистской Германии. Нацисты, действительно, определяли свой приход к власти как социалистическую революцию. В стране была осуществлена серия мероприятий, воздействующих на экономику, среди которых можно выделить в первую очередь общественные инвестиции на военные цели, на развитие транспорта, на перестройку хозяйственного управления и др. Ими был установлен государственный контроль над экономикой, создан довольно рациональный механизм государственного хозяйственного управления. С помощью этих мер националсоциалистскому режиму удалось весьма быстро перевести экономику на военный лад и подготовить страну и армию к широкомасштабной войне. Однако германская экономика во времена Гитлера не была «коллективистской экономикой», она не была даже «смешанной экономикой», она, по определению С. Хаффнера, была «государственной экономикой в капиталистической экономике, а национал-социалистические управляющие выполняли функции государства в государстве».

Западноевропейские экономисты отказываются исследовать феномен советского социализма с точки зрения общественной собственности, которую они отождествляют с государственной собственностью, с государственным контролем и государственным регулированием. Вместе с тем в ряде фундаментальных западных исследований по политической экономии периода 1950—60-х гг. проводилось различие между «скорлупой» капитализма и «скорлупой» социализма или коллективизма, в рамках которых осуществляется государственное регулирование экономикой. Так, используя категорию экономической организации общества, некоторые исследователи отмечали, что «германская экономика при национал-социалистическом режиме имела все черты капиталистической системы: частная собственность на средства производства, концентрация экономической мощи на крупных предприятиях, капиталистическое распределение доходов. Но хотя там и была „скорлупа“ капитализма, внутри нее не было капиталистического содержания с точки зрения функционирования экономики; она работала под сильным воздействием государства, которое непосредственно контролировало все виды деятельности».

В отличие от национал-социалистского государственного регулирования, которое осуществлялось в условиях капиталистической организации хозяйственной деятельности, социализм советского типа характеризовался Раймоном Барром как иной тип экономической организации общества, как коллективистская система хозяйства, где источники доходов образуются не благодаря юридическим ухищрениям, а вследствие затрат производительного труда. «Для того, чтобы иметь возможность использовать землю и промышленный капитал, управляющие и трудящиеся при социализме должны отказаться от части стоимости продуктов, приобретающей формы процента, ренты и дивидендов».

Вышеприведенное определение экономической сущности социалистического обобществления наиболее близко подходит к тому пониманию социализма, которое было свойственно советской экономической литературе. Но оно не получило широкого распространения в западноевропейской экономической мысли XX — начала XXI столетия, которая предпочитает при исследовании экономического строя общества использовать институциональный экономический анализ, исходящий из юридической трактовки собственности.

Таким образом, среди истоков победы советского народа в Великой Отечественной войне, рассматриваемых в зарубежной экономической литературе, не фигурирует тот аргумент, который советской историографией выделялся в качестве основного. По известным причинам он перестал фигурировать в современных журнальных статьях и газетных публикациях отечественных авторов, посвященных победе советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Однако, как нам представляется, умолчание не относится к числу научных доказательств и тезис, выдвинутый отечественной экономической наукой советского периода об обобществленной социалистической собственности на средства производства как основном истоке победы Советского Союза над Германией в годы Великой Отечественной войны не получил своего адекватного научного опровержения. Но разве сам факт победы в такой масштабной войне не является убедительным аргументом?

В качестве второго источника победы после социалистического обобществления производства, советской экономической литературой выделялась планомерная организация народного хозяйства и военной экономики. Планирование производства на основе общехозяйственного плана как «метод прямого управления своим собственным, общенародным хозяйством, есть более высокая ступень управления, чем государственное, косвенное воздействие на чужие хозяйства, регулирование государством частнохозяйственного сектора страны», — отмечал академик С. Г. Струмилин. Методы государственного регулирования экономики были использованы в годы Второй мировой войны всеми воюющими странами. Использовался план как регулятор экономики и в СССР в годы НЭПа, «но эффективность его в пределах частного сектора была все же крайне ограничена». Директивно-централизованное общенациональное планирование общественного производства сыграло, по его мнению, решающее значение для победы СССР в войне.

В отличие от советских экономистов, опирающихся на практический опыт и сравнительный анализ функционирования советской экономики в годы НЭПа и во время Отечественной войны, на анализ работы Особого совещания по обороне в годы Первой мировой войны и деятельности Государственного комитета обороны в 1941—1945 гг.

исследования зарубежных экономистов о роли планирования в военной мобилизации хозяйства СССР отталкиваются от теоретических схем. В частности, весьма обстоятельная работа английского экономиста М. Харрисона, изобилующая обширным фактографическим материалом, конструктивно опирается на достаточно спорную концепцию, имеющую не экономическое, а психологическое происхождение: «перевод экономики СССР на военные рельсы был проведен успешно не потому, что существовало централизованное планирование, а вследствие того, что за предвоенные годы хозяйственные единицы научились адекватно реагировать на непредвиденные обстоятельства, создававшиеся чрезвычайными мерами советского руководства».

Более компетентно мобилизационные возможности централизованного планирования рассматривались в монографии западногерманского историка-экономиста К. Зегберса, которая называлась: «Советский Союз в годы второй мировой войны. Мобилизация системы управления, экономики и общества в период Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.», изданной в 1987 г. В ней подчеркивается преемственность планового управления экономикой в годы предвоенных пятилеток и в период войны, которая, по его мнению, сыграла положительную роль в экстремальных военных и всякого рода непредвиденных обстоятельствах. Преемственность планового руководства, считал К. Зегберс, проявилась не только в том, что в годы войны сохранились основы системы управления, сложившиеся в ходе реформ 1929—1933 гг., но и в появлении в 1938—1941 гг. тех тенденций планового руководства, которые получили дальнейшее развитие и закрепление в управлении экономикой в годы войны. К числу последних К. Зегберс относит законодательное оформление Госплана в структуре правительства (СНК), обладающего юридическим правом издавать распоряжения в ранге закона, введение института уполномоченных Госплана и резкое повышение роли Госплана в руководстве народным хозяйством в целом.

Третьим истоком победы СССР в Великой Отечественной войне — хотя надо признать, что рассматриваемая нами иерархия истоков экономической победы имеет довольно условный характер — советские историки-экономисты называли проведенную в 1930;е гг. индустриализацию промышленности и коллективизацию сельского хозяйства. Некоторые современные российские исследователи считают, что именно в процессе реформ 1929—1933 гг. в стране было осуществлено подлинное обобществление средств производства, носившее до этого времени характер национализации. Советская система планирования, по их мнению, также начала складываться в это время, поскольку в годы нэпа Госплан был скорее «дискуссионным клубом», чем штабом по управлению советской экономикой. Поэтому индустриализацию промышленности и коллективизацию сельского хозяйства нельзя рассматривать лишь с точки зрения роста количественных показателей вложения бюджетных средств в строительство новых промышленных объектов. Индустриализация имела качественное содержание как целый комплекс мероприятий по формированию экономики нового типа.

В отличие от двух выше рассмотренных истоков экономической победы СССР в войне с Германией проблема индустриализации и коллективизации является до настоящего времени наиболее дискуссионной проблемой для зарубежной экономической литературы. Относительно нее существуют как крайние точки зрения, так и уравновешенный подход. Первая из них состоит в том, что без проведенной накануне войны индустриализации, победа СССР в войне с Германией — самым индустриально-развитым государством Европы, была бы невозможна. Эта точка зрения совпадает с позицией советской историографии, если учитывать вышесказанное о том, что для большинства отечественных историков-экономистов понятие «индустриализация» — более емкое и глубокое, чем количество выплавленной стали и добытого угля накануне войны. В частности, английский историк-экономист Р. Мантинг отмечал, что «развитие промышленности в два предыдущих плановых года, стало жизненно важным для создания советской военной экономики. Без них победа над Германией была бы вопросом проблематичным».

Оценка сущности индустриализации, представленная бывшим «еврокоммунистом» Ж. Элленштейном, представляется более глубокой. Он гораздо ранее вышеназванных авторов рассмотрел зависимость и успешное завершение программы индустриализации от реформ 1929—1933 гг.: «Создание военной экономики в СССР и ее успехи в годы Второй мировой войны стали возможными благодаря обобществлению производства, развитым социалистическим структурам в экономике и опыту, приобретенному в области планирования и управления. Коллективная собственность на средства производства и обращения имела решающее значение. Отсутствие частной собственности в промышленности и сельском хозяйстве позволило обеспечить высокий индустриальный рост и новое размещение заводов без трудностей, обусловленных конкуренцией в капиталистической экономике».

Правильная расстановка акцентов в понимании проблемы индустриализации в СССР тем более важна, что в современной историко-экономической литературе обосновались выводы советологической науки об «исконно русском пути» советской индустриализации. В частности, известный советолог У. Блэкуэлл в своей книге «Русское экономическое развитие от Петра Великого до Сталина» утверждал, что «еще Сергей Витте писал о важнейшем значении, которые имеют „план и система“ в управлении русским государством. Но даже не Витте родоначальник русской индустриализации, которая проводилась гораздо ранее до него, „сверху“… Индустриальная история России вступила в новую фазу не с революцией 1917 года, а с началом первой мировой войны в 1914 году».

Не отрицая исторической преемственности в усилиях российского и советского государства в «подталкивании» процессов промышленного развития, следует отметить, что методы советской индустриализации коренным образом отличались от методов дореволюционной индустриализации. Капиталистическая индустриализация осуществлялась — за счет займов за рубежом. Причем займы производились под гарантии государственной казны. Накануне революции, в октябре 1917 г., Россия выплачивала одних процентов по внешним займам в размере четверти годового бюджета, а весь консолидированный долг был равен 17-ти годовым бюджетам. Это была цена капиталистической индустриализации, которая завершилась гражданской войной.

Второй особенностью капиталистической индустриализации была не только инвестиционная, но и научно-техническая зависимость России от стран Запада. России был навязан кредиторами и инвесторами путь догоняющего экономического развития. Она никогда не смогла бы осуществить тех технологических прорывов в области атомной энергетики, термоядерного синтеза, аэрокосмического, авиационного и военно-экономического производства, которые были продемонстрированы советской наукой и промышленностью, развивающимися на своей собственной интеллектуальной и технологической основе. Полемизируя с Блэкуэллом, другой английский экономист П. Дьюкс отмечал, что «фактическое исчезновение с экономической сцены России крупного капитала, паразитирующего на стремлении правительства ускорить промышленный рост, огромных иностранных займов, класса праздных помещиков и спекулятивной буржуазии… вместе с приходом веры в планирование, нацеленной на строительство эффективной национальной экономики, несомненно, означало разрыв с прошлыми методами индустриализации».

Однако подобного рода положительные оценки социалистической индустриализации — большая редкость в массе экономической литературе зарубежных авторов о Советском Союзе.

Идея о том, что была сама возможность какой-либо другой политики индустриализации, постоянно рассматривается в зарубежных исследованиях по аграрной политике, в осуждении сталинских методов коллективизации, в отделении индустриализации от ее экономических источников, полученных, как известно, в ходе обобществления индивидуальных крестьянских хозяйств и замены денежной оплаты труда в колхозах натуроплатой по количеству отработанных «трудодней». Отсутствие в 1941—1945 гг. волнений среди колхозного крестьянства, несмотря на то что государство отбирало у сельских жителей больше продукции, чем в годы «военного коммунизма», А. Ноув объяснял тем, что национальный патриотизм русского крестьянства брал верх над их ненавистью к колхозной системе. Кроме патриотизма существовала также тоталитарная система, при которой органы советской власти в деревне были в 1941—1945 гг. сильнее, чем в 1918—1920 гг. Тезис о патриотизме разделял немецкий историк-экономист К. Зегберс, который в своем исследовании отмечал, что фашистские войска представляли угрозу не только для тоталитарной системы, но и для Родины, и последнее было самым главным: «рабочие и солдаты во время войны сделали больше, чем до нее и после нее, и, конечно, больше, чем можно было сделать под воздействием одних только угроз, принуждения и материальных стимулов».

Для сторонников концепции тоталитарного социализма советская экономика военной поры представляет собой неразрешимую загадку. Дело в том что основной тезис, на котором строится критика тоталитарной экономики, является ее негибкость, неэффективность, подавление инициативы и творчества масс. Однако нельзя не признать того очевидного факта, что из-за военных поражений в первый период войны советская экономика была поставлена в чрезвычайно сложное положение. Суждение исследователей динамики советского производства в 1941—1942 гг. варьируется от «сокращения» и «уменьшения» до «распада» и «катастрофы». Многие зарубежные, неполитизированные аналитики отмечают высокую гибкость, эффективность и результативность управления советской хозяйственной системой, проявленную не только в перестройке всего хозяйства на военные рельсы, но и в восстановлении утраченной части военно-промышленного потенциала, в рационализации методологии планирования, в скоординированной и слаженной работе «вертикали» и «горизонтали» экономического управления, т. е. такие результаты, которых невозможно достичь методами диктаторского руководства.

По мнению Дж. Миллара, в годы Великой Отечественной войны сохранялась мобилизационная сущность советской экономики, сложившаяся в 1930;е гг., однако это вовсе не означает, что в ней отсутствовали гибкость управления и самостоятельность хозяйственных единиц и субъектов. Сохраняющиеся до настоящего времени суждения о структурной негибкости планово-централизованного управления должны быть если не пересмотрены, то хотя бы дифференцированы.

Однако абсолютное большинство сторонников концепции тоталитарной модели социализма, такие как С. Либерман и Г. Шварц (США), Р. Дэвис и В. К. Фуллер (Великобритания), Дж. Боффа (Италия), В. Мазер (Германия) и другие, предпочли исследованиям эволюции экономических органов управления в годы войны изучение эволюции, произошедшей якобы в духовной жизни советских людей. В частности, Г. Шварц указывает, что Советский Союз преодолел экономический кризис, произошедший вследствие первого, бедственного периода войны потому, что советский патриотизм претерпел глубокую эволюцию от интернационализма к национализму. В. К. Фуллер высказывает свою версию истоков победы СССР над Германией. По его мнению, прежняя мобилизационная экономика, сложившаяся в довоенные годы, вынуждена была в годы войны частично демобилизоваться, а поэтому Советский Союз выиграл войну как благодаря, так и вопреки сталинской экономической системе. Другой британский историк М. Харрисон отрицает как тезис о патриотизме советского народа, так и вклад централизованного планирования в структурную перестройку экономики.

Суждения о том, что в годы войны были ослаблены командные методы руководства, имеют, конечно, парадоксальный характер. Военно-экономическая организация общества строится на основе единоначалия и системе приказов, которые следует выполнять беспрекословно, не обсуждая и не дискутируя на тему «о правах человека». Между тем, к такому парадоксальному выводу приходит И. Ильина: «В экстраординарных условиях военного времени, изобиловавшего нестандартными ситуациями, люди привыкли мыслить самостоятельно и независимо. Эта привычка у них осталась после войны, но „верхи“ не ослабляли хомут командных методов руководства, мелочной опеки предприятий». По данной причине не была якобы произведена «демилитаризация» советского общества, СССР вступил на путь «холодной войны», втянулся в гонку вооружений и т. д. Война, несомненно, ослабляет у всех людей инстинкт самосохранения, но выживают в ней не герои-одиночки, а люди, умеющие действовать слаженно и коллективистки. Нам представляется, что И. Ильина пытается выдать желаемое за действительное. Окончание войны для людей, проведших более четырех лет на фронте, породило иллюзии и связанные с ними разочарования. Такое разочарование ждало солдат-победителей и в Англии, и в США.

«Холодная война» наложила определенный отпечаток на анализ послевоенного развития советской экономики. С одной стороны, невозможно было не признать успехов СССР в послевоенном развитии. Разве кто-либо на Западе мог в 1930—40-е годы предполагать, что Советский Союз станет сверхдержавой и конкурентом не Англии, не Германии, не Франции, а США?

По окончании войны СССР и США оказались не в равных условиях. Штатам не нужно было восстанавливать разрушенное войной хозяйство и осваивать территории внутри страны. Они занялись восстановлением Европы и освоением Азиатско-Тихоокеанского региона. Накопленный производственный потенциал после незначительной конверсии был использован для развития внешней торговли. БретоннВудская денежная система, заменившая золотой металл бумажным долларом, сняла ограничения по его эмиссии, накладываемые производительностью золотоносных рудников. Мир наполнялся долговыми обязательствами США, поскольку их надежность подтверждалась военным присутствием, оккупационным режимом, наведением порядка и стабильности, распределением продовольственных поставок и установлением правил мировой торговли с пометкой «Made in USA».

Угроза для Америки, якобы исходящая от Советского Союза, была хорошим прикрытием для оправдания наращивания военной мощи США, которая на самом деле была нужна не для защиты европейцев от советского «гегемонизма», а для установления американских правил игры в европейской экономике и на мировом рынке. Чтобы отвлечь умы экономистов-теоретиков от анализа реальной действительности, им были навязаны дискуссии о сталинизме. Данная схема была вначале отработана в западноевропейских странах, потом — в восточноевропейских. В настоящее время она неплохо работает в современных российских условиях, поскольку феноменальные темпы развития советской экономики в послевоенные годы заслонены от научного исследования их «неактуальностью» и популизмом либеральной демагогии, застрявшей на темах сталинизма, ГУЛАГа, ленд-лиза, репарациях, пленных и т. д. В ряду массированных публикаций подобного рода совершенно незамеченными оказываются экономические работы аналитического плана, где исследуются советская денежная система и ценообразование, собственные источники инвестиций и огромных капиталовложений в народное хозяйство, обновление основных производственных фондов, развитие аграрно-промышленных комплексов, системы социальных гарантий, демографическая ситуация, рост продолжительности жизни, сокращение детской смертности и многое, многое другое, что было «ноу-хау» советской экономики и что может служить источником серьезных размышлений, теоретических и практических рецептов для развития современной российской экономики.

Вопросы и задания для самоконтроля

• 1. Какие изменения в народном хозяйстве происходят с переводом экономики на военные рельсы?
• 2. В чем заключалась организационно-хозяйственная деятельность Государственного комитета обороны?
• 3. Охарактеризуйте мобилизационные возможности плановой экономики.
• 4. Из каких ресурсов осуществлялось восстановление экономики на освобожденных от оккупации территориях?
• 5. В чем заключался смысл конверсии военной экономики СССР в условиях мирного времени?
• 6. Проведите кратко сравнительный анализ историографии об экономических истоках победы СССР в Великой Отечественной войне.