Принципы справедливой войны и их практическое применение

Первым принципом, регулирующим вступление государства в войну, является принцип законной власти. При сугубо формальном или процедурном понимании этого принципа он требует, чтобы решение о начале военных действий принималось органом (должностным лицом), которые уполномочено на принятие таких решений конституцией суверенного государства или же международными соглашениями. Это ограничивает количество центров, из которых может приниматься легитимное решение о начале войны, а также возможность инициации войн самими военными. Если же рассматривать принцип законной власти содержательно, то его применение зависит от использующихся критериев легитимности. В свете содержательного понимания принципа законной власти могут существовать безупречные в конституционном отношении режимы, утратившие, однако, свою легитимность, а также неконституционные режимы и политические организации, приобретающие легитимность в связи с целями своей деятельности и отношением к ним населения. Между процедурным и содержательным пониманиями принципа присутствует глубокое противоречие: первое имеет консервативный характер и уклон в сторону сохранения status quo, второе — ориентировано на поддержку социально-политических трансформаций. Сложности второго понимания связаны с неопределенностью содержательных критериев легитимности и с неизбежно возникающим пересечением вопросов о законной власти и правом деле.

Вторым принципом теории справедливой войны является принцип правого дела. В качестве парадигмальной для морали и международного права ситуации, в которой одна из сторон начинает войну, защищая правое дело, служит ситуация самообороны от агрессора: право государств осуществлять самооборону зафиксировано в ст. 51 Устава ООН. Но даже в этом случае сохраняются трудности применения этого принципа. Они касаются фиксации самого факта агрессии в тех случаях, когда существует длительное противостояние сторон в виде вялотекущего пограничного конфликта. Является ли любое покушение на граждан и военнослужащих государства или любое нарушение границ живой силой и военной техникой противоположной стороны актом агрессии, создающим достаточный повод для справедливой войны? Определение агрессии, данное в резолюции 3314 генеральной Ассамблеи ООН (1974), рассматривает в качестве агрессии «применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства», однако, оно содержит оговорку о том, что определять действия в качестве агрессии не оправданно, если эти действия или их последствия «не носят достаточно серьезного характера». Впрочем, с точки зрения теории справедливой войны, от признания оправданными ответных действий на малозначительные проявления враждебности может удерживать не отсутствие правого дела, т. е. отсутствие полноценной агрессии, а необходимость соблюдать другой принцип — принцип соразмерности.

Иные ситуации правого дела являются еще более спорными и требующими специальных пояснений. Таков, к примеру, случай предупреждения готовящейся агрессии. Государство-агрессор, вступающее в военные действия первым, также как и отдельный злодей, заранее подготовивший свое нападение, получает значительные стратегические преимущества. Оно имеет возможность навязать противнику свой план войны и тем увеличивает свои шансы на победу. В этом смысле требование дожидаться удара было бы несправедливым по отношению к потенциальной жертве. В то же время применение силы до начала удара игнорирует возможность того, что противник в последний момент откажется от своих планов. Компромиссным решением в теории справедливой войны стало разграничение упреждающего удара, осуществляющегося в условиях прямой подготовки военных действий (или в условиях «достаточной угрозы»), и превентивной войны, которая призвана остановить усиление военной мощи враждебного государства. Упреждающий удар может быть оправдан, если намерения противника очевидны и получаемые им преимущества от выбора удобного времени для удара слишком велики. Однако превентивная война заведомо несправедлива. Еще более спорным поводом для вступления в войну является защита другого, особенно, когда этот другой не суверенное союзное государство, а отдельные граждане суверенного государства, страдающие от масштабного нарушения прав человека. Этот повод будет рассмотрен отдельно в связи с вопросом об оправданности гуманитарных интервенций.

Принцип добрых намерений применяется для того, чтобы соотнести планируемые и осуществляемые воюющей стороной действия с непосредственным поводом ее вступления в войну (с правым делом). В соответствии с этим принципом ответ государства на совершенную несправедливость должен содействовать ее пресечению или ее исправлению и не содержать в себе дополнительной несправедливости. Государство, начинающее войну в ответ на агрессию или для защиты прав человека и завершающее ее победой, в большинстве случаев в качестве побочного эффекта получает определенные преимущества в отношении политического влияния, относительной экономической мощи и т. д. Это обстоятельство носит неустранимый характер и не может служить поводом для морального неодобрения. Однако в некоторых случаях получение таких преимуществ и достижение других целей, не связанных с правым делом, начинает определять масштаб и характер военных действий. В этом случае применение вооруженной силы, осуществляющееся при наличии достаточных для правомерного вступления в войну условий, не будет считаться справедливым, поскольку расхождение между провозглашенной целью и применяемыми средствами ее достижения свидетельствует о морально предосудительных намерениях воюющей стороны. Защита своего или чужого законного интереса превращается в этом случае в простой предлог для установления контроля над территориями, получения экономической выгоды, реванша за прошлые поражения и т. д. Сложность применения этого принципа для оценки происходящих событий связана с тем, что он имеет ретроспективный характер. Подлинные планы воюющей стороны обычно не известны внешним наблюдателям, а их реализация позволяет выносить суждение лишь через много недель или месяцев после начала военных действий. Кроме того, необходимо учитывать, что планы сторон постоянно меняются и это создает предпосылки для изменения моральной квалификации определенного военного конфликта в разных его фазах.

Военные действия не могут считаться морально обоснованными, если шансы на победу крайне малы. Таково содержание принципа разумных шансов на успех. Война является слишком тяжелым в моральном отношении событием, чтобы инициировать его без уверенности в том, что поставленные цели могут быть достигнуты. Капитуляция или удовлетворение отдельных требований агрессора могут быть оправданы ради того, чтобы избежать бессмысленных жертв. Однако этот критерий имеет смысл только в случае войны с противником, который не стремится уничтожить или в буквальном смысле слова поработить народ воюющего с ним государства. Если альтернатива подвергшегося агрессии народа состоит в том, чтобы быть уничтоженным в войне или быть уничтоженным после капитуляции, то отсутствие шансов победить не является аргументом против вступления в военные действия за правое дело.

В соответствии с принципом крайнего средства вступление в войну является морально оправданным только в том случае, если предварительно испробованы все доступные невоенные способы разрешения противоречий между противостоящими друг другу государствами. Таковыми являются переговоры, нацеленные на поиск компромисса, посредничество других государств или международных организаций, невоенные средства давления на потенциального агрессора или репрессивный режим (среди них: ограничение либо разрыв дипломатических отношений, экономические санкции и т. д.) Этот принцип становится строжайшим императивом поведения сторон конфликта, когда речь идет о находящихся на грани войны государствах, обладающих оружием массового поражения. Однако конкретная граница, за которой мирные средства следует признать несработавшими, всегда очень неопределенна. Во многих случаях заранее невозможно понять, сохраняется ли возможность взаимно приемлемого мирного раз решения конфликта или же продолжение переговоров всего лишь играет на руку будущему агрессору, а может быть и увеличивает его аппетиты.

Последний из принципов справедливого вступления в войну — принцип соразмерности. Он применяется по отношению к тем ситуациям, в которых у государства есть шанс победить в военном конфликте, однако, победа, исправляющая совершенную несправедливость, будет стоить слишком большого количества человеческих жизней и иных потерь. Сложности применения этого принципа связаны как с неопределенностью прогнозов, касающихся длительности и интенсивности военных действий, так и с отсутствием очевидных критериев избыточности потерь.

Уже начавшиеся военные действия регулируются принципом разграничения комбатантов и нонкомбатантов и принципом соразмерности в ходе осуществления отдельных военных операций. Принцип разграничения веками формировался в истории военного этоса и на настоящий момент закреплен в международных соглашениях, центральным элементом которых являются Женевские конвенции 1949 г. Он нацелен на минимизацию потерь среди мирного населения и разрушения мирной инфраструктуры стран. При этом определение комбатанта не совпадает с определением военнослужащего, поскольку раненые и пленные военнослужащие переходят в разряд нонкомбатантов, а рабочие военных производств считаются комбатантами. Не говоря уже о том, что понятие военнослужащего слабо применимо к условиям партизанской войны. Вместе с тем принцип разграничения не всегда возможно соблюдать строго. Во многих случаях невозможно ведение эффективных военных действий без возникновения жертв среди нонкомбатантов и без разрушения невоенных объектов — без так называемых «сопутствующих потерь» и «сопутствующего ущерба». Одним из критериев определения оправданности или неоправданности таких потерь является следующий: если потери возникают как побочное следствие атаки на военные цели, то они могут быть оправданы, если же имеют самостоятельную роль в ходе ведения военных операций, то являются недопустимыми (пример устрашающих бомбардировок).

Принцип соразмерности предполагает, что военные командиры не должны допускать применения насилия, ненужного для успеха определенной операции. Так как минимизация собственных потерь вытекает непосредственно из функций командира, то принцип соразмерности касается в основном отношения к противоположной стороне конфликта — он требует ограничиваться необходимым для реализации тактических и стратегических целей минимумом потерь живой силы противника. Некоторые исследователи проблем справедливой войны полагают, что принцип соразмерности должен применяться по-разному к солдатам агрессора и к солдатам обороняющегося государства. Они утверждают, что к стороне, вступившей в войну справедливо, предъявляются менее жесткие требования по минимизации потерь противника.

На пересечении обоих принципов справедливого ведения военных действий находится деятельность по ограничению применения в ходе войны варварских и бесчеловечных вооружений. Первое обстоятельство, требующее отнести определенный вид оружия к этой категории, имеет прямое отношение к принципу различия. Вооружения рассматриваются в качестве недопустимых к применению (или требующих специальных ограничений применения), если они носят неизбирательный характер. У использующей их стороны нет возможности обеспечить иммунитет нонкомбатантов. Второе обстоятельство относится к самому характеру воздействия вооружений: не важно кто будет его объектом — военный противоположной стороны или гражданское лицо. Оно соотносится с принципом соразмерности. Вооружения рассматриваются в качестве недопустимых к применению (или требующих специальных ограничений применения), если они приносят чрезмерные повреждения и излишние страдания тем людям, которые подвергаются их воздействию. Усилия по запрещению или ограничению бесчеловечного и варварского оружия предпринимались, начиная со второй половины XIX в. по настоящий момент регулирование обычных вооружений такого рода обеспечивается на основе «Конвенции о запрещении или ограничении применения конкретных видов обычного оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие» (1983). Эта конвенция запрещает или ограничивает применение таких видов вооружений как 1) оружие, чьи осколки не фиксируются в теле жертвы при помощи рентгеновских лучей; 2) мины-ловушки; 3) зажигательное оружие; 4) ослепляющее лазерное оружие. Отдельную проблему для теории справедливой войны представляет возможное использование оружия массового уничтожения, которое по определению неизбирательно и чрезмерно разрушительно. На настоящий момент действуют международные соглашения о запрете разработки, производства, накопления и применения химического и биологического оружия. Однако глобальное соглашение такого же рода в отношении ядерного оружия сегодня является фактически невозможным, поскольку каждое из государств, обладающих им, в условиях недоверия своим партнерам рассматривает ядерные арсеналы в качестве ведущего фактора обеспечения национальной безопасности. Устранение ядерного оружия могло бы осуществиться в иных международных реалиях, но на настоящий момент, несмотря на все опасности, связанные с нарушением режима его распространения или случайной инициацией ядерного конфликта, ядерное оружие играет роль фактора, ограничивающего возможность прямых военных столкновений между основными геополитическими силами.

Двумя наиболее дискуссионными проблемами теории справедливой войны являются проблема обоснованности гуманитарных интервенций и проблема справедливости в рамках войны с участием негосударственных сторон. Под гуманитарной интервенцией понимаются помощь и защита, предоставляемая гражданам (группам населения) определенной страны третьей стороной (государством, союзом государств, международными организациям, общественными организациями) без согласования с правительством этой страны. Осуществление помощи во многих случаях и предоставление защиты во всех требует использования военной силы на чужой территории. В качестве правомерного повода для гуманитарной интервенции рассматриваются массовые нарушения прав человека, возникающие в результате действий репрессивного режима, в ходе гражданского конфликта, дезинтеграции государственных структур или как следствие стихийного бедствия. Критика гуманитарной интервенции может носить сугубо нормативный характер или же нормативно-практический, в том числе указывать на невозможность эффективного осуществления цели подобных военных действий или на негативные последствия распространения практики гуманитарных интервенций в международных отношениях.

В первом случае используется апелляция к принципу неприкосновенности национального суверенитета. Во втором случае имеется в виду неизбежная эскалация гражданских конфликтов при вмешательстве в них извне и неизбежная полная поддержка «гуманитарными интервентами» какой-то одной из противостоящих сторон. В третьем случае подразумевается возможность прикрытия гуманитарными лозунгами вполне прагматических политических целей. Первое возражение против гуманитарной интервенции является неприемлемым по существу, поскольку подлинным объектом моральной озабоченности является не государство, а отдельный человек в качестве носителя прав. Два других заставляют вести речь не об однозначной моральной сомнительности гуманитарных интервенций, а о весьма ограниченном круге случаев, когда они оказываются оправданными. Осознание этого положения требует создания международных институтов, эффективно регулирующих данную практику, и строгих процедур, предшествующих применению внешней военной силы в защиту прав человека в пределах границ суверенного государства.

Война с партизанскими движениями и подпольными сетями сопротивления также заставляет дополнять и переосмыслять теорию справедливой войны. В условиях войны этого типа одни нормативные принципы теряют или ослабляют свое действие, другие, напротив, усиливают. В модифицированной теории справедливой войны действия воюющих сторон, обладающих разным статусом, подчиняются разным наборам нормативных критериев. Так, принцип законной власти сохраняет свое значение для государства, но не может иметь значения для партизанского движения. Такое же положение сохраняется для принципа разумных шансов на успех, поскольку ни одно движение против существующей власти не в силах точно оценить свои шансы. Принцип правого дела ослабляется по отношению к государству в части касающейся условий упреждающего удара и недопустимости превентивных действий. В противном случае любое государство будет изначально обречено на провал в своей борьбе с мятежниками или сепаратистами. То же самое происходит с принципом крайнего средства, поскольку переговорный процесс с мятежниками автоматически легитимизирует их статус, а такие меры, как санкции или бойкот, неприменимы. Принципы ведения военных действий должны сохранять свою силу для обеих сторон. На это можно возразить, что требование строго разграничивать комбатантов и нонкомбатантов, военные и мирные цели нападения обрекает на неудачу любого негосударственного участника военных действий, поскольку он не может создать полноценной военной машины. Однако отмена этого принципа означает предоставление воюющим негосударственным организациям морального права на откровенно террористическую деятельность, что также недопустимо. Что касается государственной стороны конфликта, то сохранение строгости принципа разграничения также ведет в этом случае к невозможности отстаивать собственный интерес, который может быть вполне законным, а его отмена создает все условия для массового уничтожения населения, сочувствующего партизанам. Компромиссным выходом являются смягченные условия для признания определенного лица, воюющего против государства, комбатантом, а также расширение числа объектов, атака на которые для негосударственных участников войны выступает как допустимое действие.