Восток после пробуждения (XX в.)

По свежим следам радикальных движений в ряде зависимых стран Востока в начале XX в. многое казалось в иной перспективе. Радикалы, которые стояли у истоков соответствующих движений, предпринимали очередное отчаянное усилие с тем, чтобы вырвать свою страну из пут отсталости и традиционной косности, чтобы резким рывком изменить характер власти, всю систему администрации, веками господствовавшие социальные и политические связи. Заимствуя у развитого капиталистического Запада многие из его идей и институтов, они стремились не просто резко ускорить, но кардинально изменить характер и направление развития. Как уже отмечалось, иранское революционное движение потерпело поражение, а младотурецкое и китайское сумели кое-чего добиться. Но далеко идущих и различных по значению последствий это отличие не имело, ибо и победившие к подлинному пробуждению (если иметь в виду под этим термином преобразование традиционных порядков быстрыми темпами, да к тому же с ориентацией на европейские буржуазные стандарты, идеи и институты) не привели. Правда, они вызвали к жизни следующие, несколько более радикальные и результативные реформы (кемалистскую в Турции, гоминьдановскую в Китае), но и в этом случае следует говорить не столько о пробуждении всей страны, всего народа, сколько об определенной поляризации сил, характерной для всего Востока в XX в.

Дело в том, что реформы и попытки революционных преобразований шли в основном сверху, порой осуществлялись силами революционной армии, но при этом далеко не всегда встречали понимание и признание со стороны низов. Создавалась парадоксальная ситуация: преобразования будили страну, а разбуженный народ не понимал и не принимал их. В конечном счете в Китае это привело к массовому антирыночному, антикапиталистическому крестьянскому движению во главе с компартией, а в Иране к не менее массовому и такому же по характеру взрыву исламского клерикализма в 1978 г. В странах, где массовые движения не были характерны, эквивалентом их было пассивное сопротивление преобразованиям или навязываемым колонизаторами порядкам. Там, где это было привычной нормой (в частности, в Индокитае), сопротивление принимало характер мощных народных движений. Ситуация совершенно очевидна. Суть ее в том, что крестьянские массы не желали преобразований по буржуазно-демократическому стандарту. Это было общей нормой для всей мировой деревни и остается ею и сегодня.

* * *.

Подведем итоги. Структурно трансформировавшийся в период колониальной экспансии европейского капитала и соответствующего ему цивилизационного и частноправового стандарта Восток все же заметно изменился. В его экономике наряду с традиционным сектором, который тысячелетиями был олицетворен крайне консервативно настроенным крестьянством и опутан привычными типовыми связями, появились два новых:

• o колониально-капиталистический, свободный от традиционных типовых связей и ориентированный на мировой рынок;
• o собственный государственный, созданный по образцу колониально-буржуазного, но опутанный традиционными типовыми связями.

Приспособление трансформирующегося Востока к изменяющимся обстоятельствам шло за счет двух новых сил и связанных с ними секторов хозяйства, т. е. за счет колониального капитала и государства. Основной силой сопротивления были традиционный сектор и связанные с ним крестьянские массы. Постепенное ослабление в зависимых странах позиций колониального капитала, во всяком случае политических, и деколонизация в середине XX в. привели к тому, что основная тяжесть в решении нелегких экономических проблем легла на государство, выступившее в некотором смысле в качестве преемника колониального капитала — преемника не только в смысле политической власти, но во многом и в плане экономическом.

Перед государством и государственным протокапиталистическим сектором экономики на деколонизованном Востоке середины XX в. встала сложная задача: как наилучшим образом добиться желаемых преобразований, быстрых темпов развития? Конечно, перед странами Востока уже существовал эталон, на который можно было равняться, — Япония. Но она оказалась эталоном не для всех. Главным препятствием при поисках оптимальных возможностей для развития стало все то же несоответствие стандартов или, говоря проще, нежелание и неподготовленность основной части населения большинства стран Востока, особенно Африки, к тем радикальным структурным переменам, которые были необходимы для ускорения развития. Естественно, что в этих условиях государство вынуждено было брать на себя основную долю усилий в области промышленного развития и всей экономической модернизации той или иной страны. На деле это означало, что трансформирующиеся страны Востока оказались лишены главного фермента, ускоряющего развитие буржуазного сектора экономики и частнопредпринимательской деятельности, пользующейся пониманием и всеобщим престижем. То и другое оставалось неразвитым.

Таким образом, трансформация пробужденного Востока вынужденно сводилась главным образом к укреплению позиций того же традиционного государства. В колониях оно было возрождено после деколонизации, в зависимых странах стало укрепляться в процессе реформ и попыток революционных преобразований. И хотя сформировавшиеся таким образом государства в разных странах Востока были весьма различными, а каждое из них соответствовало веками складывавшейся традиционной нормативной культуре общества, своему религиозно-цивилизационному фундаменту, все они в целом имели и нечто общее, функционально обусловленное. Этим общим была традиционная государственная система хозяйства.

Разумеется, государственная протокапиталистическая экономика XX в., о которой идет речь, отличалась от того, что было характерно для доколониального Востока. В новых условиях колониализма, а тем более после обретения независимости и деколонизации государственное хозяйство стало иным, сочетающим признаки как традиционного, так и рыночно-буржуазного, о чем только что шла речь. Это означает, что наряду с первоначальным простым симбиозом двух чуждых друг другу секторов хозяйства, характерным для колониального мира на ранних этапах его существования, появлялся сектор хозяйства, представляющий собой как бы синтез прежде чуждых друг другу структур.

Проблема синтеза, поднимавшаяся в свое время отечественными специалистами для объяснения феномена современного Востока, отнюдь не проста и не однозначна. Можно предложить различные трактовки данного феномена, но чаще всего речь не идет о полном и тем более гармоничном синтезе своего и чужого. Конечно, в ряде случаев, будь то развитые государства дальневосточного региона или процветающие разбогатевшие арабские монархии, синтез более или менее очевиден, порой, как японский, даже гармоничен. Однако в большинстве случаев можно говорить лишь о вынужденном синтезе, неполном, а то и уродливом (имеются в виду исламские страны). В любом случае речь все о тех же попытках традиционного восточного государства, а в случае ислама и религиозной традиции, слитой с политической властью, взять на себя роль верховного хозяина, собственника и порой даже предпринимателя.

Государство на Востоке всегда выступало в функции хозяина и собственника. Но одно дело выполнять эти функции в условиях медленно развивающегося или даже почти не развивающегося, ограничивающегося простым воспроизводством традиционного общества. Совсем другое — вступить в реальное соревнование с капитализмом и попытаться добиться быстрых темпов развития, сопоставимых с буржуазно-демократическими. В невыполнимости этой задачи как раз и заключается уродливость, неполноценность вынужденного синтеза. Государство не в силах справиться с бременем, которое на него легло. И это не может не сказаться на результатах, т. е. на процессе развития. Хотя, как о том будет идти речь в следующей главе, и здесь все далеко не однозначно. Не все традиционные структуры Востока имели равные тенденции и возможности их реализации в процессе развития.