Керамическая посуда в погребальном обряде населения Томского Приобья развитого средневековья

• Введение
• Глава 1. Современные проблемы изучения басандайской АК
• 1.1 История исследования и характеристика басандайской культуры
• 1.2 Этносоциальные процессы на юге Западной Сибири в начале II тыс.н.э.
• 1.3 Дискуссия о правомерности выделения басандайской АК
• Глава 2. Керамический комплекс погребальных памятников Томского Приобья эпохи развитого средневековья
• Глава 3. Анализ керамического комплекса могильника Шайтан II
• Глава 4. Керамический комплекс в системе погребальных традиций населения Томского Приобья развитого средневековья
• Заключение
• Список использованной литературы
• Приложение
• Введение

В истории юга Западной Сибири важным этапом в формировании культуры аборигенного населения является период развитого средневековья. С началом II тыс. н.э. связаны сложные политические и этнокультурные процессы в Евразийской степи: распад кимако-кыпчакского объединения, перемещения кочевников азиатских степей с востока на запад, вторжение монголов в Южную Сибирь и Среднюю Азию, что нашло отражение в исторических, культурных и этнических процессах, протекавших в Верхнем Приобье. Особо это касается Новосибирского и Томского Приобья, где в тот период происходит коренная смена этнокультурного облика населения: начинает формироваться культура населения, имеющего в своей основе тюркский субстрат. Из-за отсутствия письменных свидетельств ранних этапов истории сибирских народов первостепенное значение имеют археологические источники.

Современное состояние археологии юга Западной Сибири начала II тыс.н.э., находящееся в стадии накопления материала, вызывает существенные трудности в интерпретации материала, проведении статистического анализа, выделении культурных особенностей.

Территориальные и хронологические рамки Томское Приобье расположено в юго-восточной части Западной Сибири, в переходной зоне от тайги к лесостепи — в зоне лиственных лесов (Иоганзен Б.Г., 1971, с. 105) Оно охватывает территорию на севере от устья р. Томи до современной границы Новосибирской области на юге. В широтном направлении — это междуречье рр. Томи и Оби. Находясь в зоне наибольшей биологической продуктивности климата, Томское Приобье издавна являлось местом контактов более северного и более южного населения (Беликова О.Б., Плетнёва Л. М., 1983).

Хронологическими рамками для развитого средневековья Томского Приобья принято считать XI—XIV вв. н.э.

Актуальность темы

Большинство исследователей рассматривают развитое средневековье Томского Приобья в рамках басандайской культуры XI—XIV вв., впервые выделенной В. А. Могильниковым (Могильников 1980, Плетнева, 1997). Но этот вопрос остаётся дискуссионным из-за отсутствия четких критериев выделения археологических культур или же локальных вариантов культур.

Основными источниками выделения басандайской культуры, как и во многих случаях, являются погребальный обряд и керамика, а в частности её орнаментация. Считается, что погребальный обряд является важным этническим показателем, так как представление о загробном мире — один из наиболее устойчивых элементов культуры. Изучение погребальных традиций способно дать информацию о формах контактов пришлого и местного населения, о социальном составе и роде деятельности населения.

Керамика Томского Приобья II тыс. н.э. не была предметом серьезного фундаментального исследования: отсутствует типология керамики и единая хронологическая шкала региона для этого времени. Отсутствие или наличие керамической посуды в погребальном обряде важно именно для этого региона, поскольку является одним из элементов трансформации погребальных традиций пришлого населения.

Таким образом, объект изучения данного исследования — это погребальный обряд населения Томского Приобья развитого средневековья, а предметом изучения является керамический комплекс в погребальном обряде как историко-культурный источник.

Цель исследования — выявить место керамической посуды в системе погребального обряда населения Томского Приобья в эпоху развитого средневековья.

В связи с этим поставлены следующие задачи:

1) Провести историографический анализ современных научных концепций о происхождении и культурной принадлежности памятников Томского Приобья развитого средневековья и этносоциальных процессах, протекавших на юге Западной Сибири в начале II тыс. н.э.

2) Охарактеризовать керамический комплекс могильников развитого средневековья Томского Приобья

3) Определить роль керамической посуды в погребальном обряде населения Томского Приобья развитого средневековья.

Основными источниками являлись публикации и архивные материалы (отчеты и полевая документация) по следующим могильникам: Басандайский, Астраханцевский и Усть-Малокиргизский: монография Плетнёвой Л. С. «Томское Приобье в начале II тыс.н.э.» и сборник материалов исследований «Басандайка». недоброкачественность иллюстративного материала, к сожалению, снижает его информативность, а также отчеты и описи материалов могильника Шайтан II, которые в виду более тщательной фиксации материала и его анализа, являются наиболее полноценными и информативными источниками.

Также были использованы коллекции могильника Шайтан II:

— Коллекция могильник Шайтан II (2006) Инв. № 13 557 находится на хранении в Томском областном краеведческом музее.

— Коллекция могильник Шайтан II (2001) Инв. № 7834 находится на хранении в Музее археологии этнографии Сибири при Томском Государственном Университете.

— Коллекция могильник Шайтан II (2008) находится на временном хранении в Проблемной научно-исследовательской лаборатории истории, археологии и этнографии Сибири при Томском Государственном Университете.

Вообще керамика Томского Приобья II тыс. н.э. не была предметом серьезного фундаментального исследования — в основном публикации носят фрагментарный или тезисный характер.

Глава 1. Современные проблемы изучения басандайской археологической культуры

1.1 История исследования и характеристика басандайской культуры Памятники развитого средневековья на юге Западной Сибири известны в небольшом количестве, что само собой разумеется, затрудняет их историческую интерпретацию. В истории их изучения можно выделить два периода. Первый период включает 40−70-е годы XX века и начинается с раскопок Басандайского комплекса археологических памятников в 1944;1946 гг. под руководством Дульзона А. П., Гриневича К. Э. и Трухина Г. В. Материалы этих исследований были опубликованы в 1947 г. и стали первой в Западной Сибири попыткой комплексного исследования археологического микрорайона методами археологии, геологии и почвоведения (Басандайка, 1947).

Хронологию его сооружения выделили в виде трёх последовательных этапа: 1) предмонгольское времяX-XII вв., 2) монгольское времяXIII-XIV вв. и мусульманские могилы XVI—XVII вв. Происхождение раннего комплекса Басандайки связывают со сросткинской культурой. Обряд погребения и основные формы предметов сопроводительного инвентаря позволяют определить этническую принадлежность как кыпчакскую.

Потом В. И. Матющенко были изучены два кургана Усть-Киндинского и семь курганов Еловского курганных могильников (Плетнева Л.М., 1997). В целом, исследования памятников развитого средневековья в Верхнем Приобье в этот период носили эпизодический характер.

Первым обобщил материалы эпохи развитого средневековья с территории юга Западной Сибири В. А. Могильников. В ряде работ, опираясь на материалы могильников Томского Приобья, он выделил три этапа тюркизации населения Приобья и сопредельных территорий. В. А. Могильников впервые выявил Басандайскую культуру на памятниках Томско-Обского междуречья в 1980 г. Выделение басандайской культуры поддержали в 1984 Д. Г. Савинов и в 1993 Л. М. Плетнёва. Однако В. А. Могильников, причислив сначала Еловский-1 и Басандайский могильники к басандайской культуре X—XII вв., в дальнейшем не употребляет этот термин, а указанные памятники относит к сросткинской культуре, которая является отражением тюркско-самодийской общности и развивается, как считает исследователь, вплоть до монгольского времени на юге Томской области. Л. М. Плетнёва и Д. Г. Савинов отмечают наличие сросткинских традиций в памятниках ТомскоОбского междуречья, но причисляют их к басандайской культуре. Д. Г. Савинов считает факт пребывания значительной части сросткинского компонента в материалах Еловского-1 и Усть-Киндинского могильников показателем этнического своеобразия населения: оно было родственно, но не идентично группе, оставившей Басандайский могильник, но датировку памятников не уточняет.

Второй период в истории изучения памятников предмонгольского и монгольского времени охватывает 80 — 90-е годы прошлого столетия и современность.

В Томском Приобье Л. М. Плетневой с 1982 г. по 1991 г. велись планомерные работы на трех могильниках и двух поселенческих комплексах (рис 1). Для последних двух десятилетий XX в. вообще можно отметить активизацию исследований памятников развитого средневековья по всей территории Верхнего Приобья и сопредельных территорий.

Итоги многолетних исследований могильников и поселений Нижнего Притомья первой половины II тыс. подведены в монографии Л. М. Плетневой (1997). Автором монографии была выделена археологическая культура, названная вслед за В. А. Могильниковым басандайской.

Л.М Плетнёва дала наиболее развёрнутую характеристику басандайской культуры, основываясь на материале четырёх исследованных курганных могильников — Астраханцевском, Басандайском, Еловском-1 и Усть-Малокиргизском. Она датирует её XI—XIV вв. Раскопано 178 курганов, содержавших 275 погребений. Основными признаками погребального обряда басандайской культуры были выделены: земляные курганы диаметром до 12 метров, высотой 0,2- 2 метра; захоронение преимущественно в ямы, в единичных случаях — в насыпи; ингумации; единичные трупосожжения в стороне от места захоронения и на его месте; вытянутое положение умерших, ориентация головой преимущественно на Ю.-В.; погребальные сооружения — деревянные настилы, гробы, рамы-обкладки, перекрытия. Отличительная чертасопроводительные захоронения верховой лошади трёх видов: целая туша, голова и конечности, лежащие параллельно покойному; голова и передние конечности в ногах человека. Лошади были взнузданы, иногда осёдланы. Помимо детских и женских погребений определяются погребения кузнецов, воинов-всадников, воинов-лучников. (Плетнёва, 1990. с. 165)

В погребальном обряде басандайской культуры особое значение придавалось применению глины, что проявляется в глиняной обмазке стенок могил или глиняных площадках в насыпях. По этому признаку прослеживается сходство с сырцовыми погребальными конструкциями, известными в IX—XI вв. в степном и лесостепном междуречье Иртыша и Оби, в Барабинской и Кулундинской лесостепи, где они сооружались в захоронениях людей высокого социального положения.

Сейчас также группу памятников Шайтанского археологического микрорайона относят к басандайской культуре. К настоящему моменту имеется подъемный материал с городищ Усть-Шайтан I, Шайтан I, II, III. Керамический комплекс всех четырех памятников достаточно однороден и датируется первой половиной II тыс. н.э. (Зайцева, 2006), (рис. 3). Причем для городища Усть-ШайтанI были получены три калиброванные пробы угля даты, позволившие ограничить время существования городища в пределах Xначала XI вв. (рис. 2)

Таким образом, в настоящее время получены данные, позволяющие датировать начало басандайской культуры не XI, а X в. н.э. Вопрос о верхней хронологической границе басандайской культуры тоже спорен. Возможно, хронология культуры будет продлена до XV в. н.э. Так сама Л. М. Плетнева не исключает наличие в Астраханцевском могильнике комплексов, датируемых XV в. (Плетнева, 1997, с. 116). Возможно, комплексы XV в. есть и в могильнике Шайтан II (Зайцева, 2009).

Основные разногласия в исследовании этой культуры связаны с определением датировок Еловского-1, Басандайского, Усть-Киндинского курганных могильников, а следовательно и хронологии культуры в целом. Существуют различные мнения по поводу культурной принадлежности отдельных памятников и соотношения басандайской культуры и сросткинской культуры, что обусловлено тем фактом, что исследователи обращаются к разным группам археологических памятников.

К настоящему дню исследованы места обитания населения басандайской культры: городища Басандайка, Кижирово, Шеломок-1, Нагорный Иштан, селище Лагерный сад и др. Жилища — полуназемные, каркасные, и с самонесущими стенами-срубные, с входами в виде коридора, тамбура, с очагами открытого типа. Основная группа посуды памятников басандайской культуры Томско-Обского междречья входит в ареал керамики Нарымского, Новосибирского Приобья, Причулымья, лесостепного Алтая, Среднего Енисея и имеет сходство с материалами сросткинской культуры I тысячелетия Восточного Казахстана.

Территория басандайской культуры на сегодняшний день ограничивается Томско-Обским междуречьем, в широтном отношении определённым пределами нижнего течения р.Томи. Есть предположения, что она может быть расширена за счет Среднего Притомья и, возможно, Новосибирского Приобья.

В басандайской культуре наблюдается смешение местных и привнесённых черт. Такие черты как Ю.-В. ориентация умерших, заворачивание их в бересту, берестяное покрытие, некоторые особенности формы и орнаментации керамики и др. связываются с местным, самодийским населением. Привнесёнными чертами считаются погребения с конём или конечностями и головой коня, подкладки из камней под умершими, использование в конструкциях глины, воинские захоронения, инвентарь и в том числе лазуритовые подвески, вероятно, керамика. Пришлый компонент отражает приход тюркоязычных кимако-кыпчакских групп, который произошёл значительно позже распада кимако-кыпчакского государственного объединения, т. е. после 30-х гг. XI в.

Значительность тюркской прослойки в басандайской культуре существенно повлияла на ход этнической истории юга томской области, на формирование томских татар. Адаптации тюркских групп в Томско-Обском междуречье способствовали природно-географические условия, позволяющие вести комплексное хозяйство — скотоводство, земледелие, охота и рыболовство.

В Усть-Малокиргизском курганном могильнике встречаются единичные находки вожпайского типа кермики, которую связывают то с хантыйскими традициями, то с аборигенной самодийской традицией.

Население басандайской культуры и культуры енисейских кыргызов, которая сложилась вследствие миграции кыргызов в среднее Причулымье в X-первой половине XI века, где уже проживало, вероятно, тюркизированное население с кето-самодийским субстратом, контактировало с Ближним и Средним востоком и, предположительно, с народами Забайкалья, с чжурчженями Дальнего востока. Некоторые находки изготовлены на Руси, в Волжской Болгарии, Золотой Орде.

Постоянные, хотя и опосредованные контакты с Русью установились, видимо, не ранее XI века, через север Западной Сибири. Из летописей XIII—XIV вв. известен южный торговый путь, идущий из Франции через Поволжье, Сибирь, Чулым и Енисей в Монголию и Китай, а также ответвление пути с Причулымья на север, в Югру к склонам Уральских гор, в нижнее и среднее Приобье (Бояршинова З. Я, 1960).

На основании археологических материалов из Басандайского могильника З. Я. Бояршинова делает предположения о культурных связях народов в районе бассейна р. Томи и в верхнем течении р. Оби с Центральной и Средней Азией и о возможной зависимости от кочевнических образований. Она так же делает вывод, что так как в погребениях Басандайского могильника не обнаружены орудия земледельческого труда, но орудия охоты — разнообразные костяные и железные наконечники стрел и орудия собирательства — корнекопалки, басандайцы были мало связаны с земледелием. А также, что «народ, живший здесь, очевидно, делился на мелкие родовые образования, представлял собой небольшие объединения родов, в жизни которых господствовал первобытно-патриархальный строй, может быть находившийся в процессе разложения» (Басандайка, 1948. — стр.164). Об этом свидетельствуют элементы неравенства, проявляющиеся в богатых и бедных по погребальному инвентарю захоронениях покойников. Погребений воинов совсем мало, поэтому З. Я. Бояршинова считает, что военные действия играли незначительную роль в жизни мелких родоплеменных групп, а воины, скорее всего, были военачальниками родоплеменной группы. В других могилах железные и костяные наконечники стрел в основном не военного, а охотничьего типа. Погребальный ритуал, представленный в Басандайском могильнике довольно сложный, с разнообразием погребального инвентаря, с разнообразием типов погребения, что даёт основание утверждать, что народ, хоронивший своих покойников в басандайских курганах, стоял на довольно высоком уровне культуры.

1.2 Этносоциальные процессы на юге Западной Сибири в начале II тыс. н.э.

Период развитого средневековья является важным этапом в формировании коренных народов Западной Сибири. С началом II тыс. н.э. связаны сложные политические и этносоциальные процессы в Западной и Южной Сибири.

В эпоху развитого средневековья на юге Томской области формируются новые культуры, что проявляется, прежде всего, в погребальном обряде и инвентаре. Новшества связаны с тюркизацией — массовым проникновением с юга и юго-востока и расселением на территории Томской области групп тюркоязычных этносов. Процессы тюркизации на обширной лесостепной и южнотаёжной территории Западной Сибири протекали по-разному. Это было обусловлено рядом факторов: природно-климатическими условиями, количеством и длительностью проживания в каком-либо районе, одномоментностью или многократностью прихода тюрок, приходом одной этнически и культурно-однородной группы тюрок или различных групп, степенью воздействия с соседями и жизнеспособностью местного населения.

Точное время проникновения в эпоху развитого средневековья в Томско-Обское междуречье носителей сросткинской культуры или её традиций дискуссионно. Это главным образом, как уже говорилось, связано с проблемой датировки Еловского-1, Усть-Киндинского курганных могильников и ранних комплексов Басандайского могильника, в материалах которых нет комплексов ранее X века. Поэтому даже распространение сросткинской культуры на территории Томской области признают не все археологи.

Сросткинская культура была выделена в 1950;х годах Грязновым М. П. на основании археологических источников степного Алтая и была названа по Сросткинскому могильнику в с. Сростки у г. Бийска. Он рассмотрел сросткинские погребения могильников Ближние Елбаны V-VIII, привел им аналогии из соседних регионов и датировал сросткинскую культуру IХ-Х вв.

Но в настоящее время буквально каждый исследователь вкладывает в это понятие свое представление. Хронологический и географический разброс этой культуры по мнению различных исследователей очень велик — от VII до ХIV вв.н.э., от Алтая до Притомья и от Барабы до Кузнецкой котловины. Единственное, что объединяет всех авторов — это признание за сросткинской культурой слияния местного и тюркского культурного и этнического элементов. Но и тут существуют две точки зрения. Одни авторы под тюркским элементом сросткинской культуры понимают в первую очередь либо кимаков, либо народ, входящий в кимако-кыпчакское объединение (Савинов Д.Г., 1994, с.103), другие говорят не только о кимаках, но и об иных тюркоязычных племенах (Могильников В.А., 1981, с.45; Неверов С. В., 1990, с.170−173).

Наиболее вероятная и аргументированная её датировка — середина IXначало XI века. Начало данной миграции археологи определяют по-разному: пределы XXII вв., XII—XIII вв. Вероятно, она проходила в X—XI вв. и внесла в погребальный обряд междуречья принципиально новое: под земляными курганами, в могиле рядом с человеком стали хоронить верховую лошадь. Миграция тюркских групп на юго-запад Томской области, вероятно из районов верхнего течения Оби, была связана с расселением в Xначале XI века представителей кимако-кыпчакского объединения.

С.В. Неверов отмечает, что сросткинская культура прекращает своё существование на верхней Оби к XIII веку. Погребений монгольского времени юга Западной Сибири известно немного. Меняется ориентировка погребённых: на Томи в Басандайском могильнике костяки приобретают Ю.-В. направленность, в Астраханцевском могильнике с погребёнными часто находились сосуды.

Влиянию таштыкского населения на кыпчаков приписывается развитие ажурного стиля, характерного для сросткинской культуры IX—X вв. Если брать рамки сросткинской культуры, то предметы, выполненные в ажурном стиле тяготеют к северным районам её расселения — к местам предполагаемого расселения кыпчаков.

Таким образом, одной из наиболее сложных проблем в изучении сросткинской культуры является определение её этнокультурных компонентов. М. П. Грязнов считал сросткинское население тюркским, А. А. Гаврилова же — уйгурским, сложившимся вне Алтая. Мнение Д. Г. Савинова в отношении этого — что сросткинская культура была полиэтничной государственной культурой кимако-кыпчакского объединения, причем население северных и западных предгорий Алтая связывается им с кыпчакским этносом. Помимо этого, он отмечает осёдлый характер части населения сросткинской культуры по материалам раскопок поселений со значительным количеством керамики и земледельческих орудий. Хозяйственно-культурный тип сросткинцев он определяет как «сочетание полуосёдлого скотоводства и охотничьего промысла, вероятно, с подсобными занятиями рыболовством и ручным земледелием, которое напоминает описание этнографических особенностей кимаков в письменных источниках» (Савинов Д.Г., 1984, с. 117). В. А. Могильников вынес предположение, что в формировании сросткинской культуры приняли участие тюрки Горного Алтая и кимаки, ассимилировавшие местные угро-самодийские племена. А. А. Адамов относит сросткинские памятники к кыпчакам. С. В. Неверов считает, что по данным погребального обряда ведущим компонентом в процессе формирования сросткинской общности был пришлый тюркский, но вторым компонентом являлся местный самодийско-одинцовский. Также он отмечает, что несмотря на длительное совместное развитие, слияния в один этнос так и не произошло; и выделяет еще два компонента сросткинской культуры: самодийско-кулайский и кыпчакский. По его мнению, при сохранении прежних признаков погребального обряда захоронения сросткинской культуры, по облику основного комплекса инвентаря обнаруживают более тесную связь с памятниками древних тюрок. Сохранение прежних специфических черт погребальных обрядов разноэтничного населения лесостепного Приобья предполагает, что ассимиляционные процессы со стороны кыпчаков или народов им родственных затронули, прежде всего, область материальной и духовной культуры и к XI—XII вв. количество сросткинских памятников уменьшается, а в начале XIII века они уже не известны. Кыпчаки в XII—XIII вв. заполонившие южнорусские степи, приносят с собой культуру иного облика, многие элементы которой в конечном счете опять же восходят к сросткинским формам, но в уже несколько иной, упрощенной интерпретации. Соответственно время сложения собственно кыпчакского комплекса в Азии может быть определено примерно XI—XII вв.

Опять же относительно этнического состава носителей сросткинской культуры: М. П. Грязнов, выделив сросткинскую культуру, считал её для лесостепных районов Оби новой, сменившей здесь население верхнеобской культуры. Другую точку зрения о сложении сросткинской культуре на основе местной, нетюркской, верхнеобской культуры отстаивают В. А. Могильников, Т. Н. Троицкая, Е. А. Сидоров, А. П. Бородовский, С. В. Неверов. Отсутствие каких-либо признаков трупосожжения в курганах X—XII вв. Новосибирского Приобья подтверждает то, что верхнеобцы — не один из компонентов сросткинской общности, что подтверждается и керамикой: у верхнеобцев сосуды входили в состав погребального инвентаря, а сросткинцы делали это крайне редко. К тому же, сравнение керамических комплексов с поселений двух культур показывает их резкое различие. Таким образом, участие верхнеобцев в сложении сросткинской культуры Верхней Оби было, скорее всего, крайне незначительным. В X веке сросткинцы просто продвинулись по Оби на север, вытесняя верхнеобское население.

Важно выделить специфику локальных вариантов сросткинской культуры, так как эта культура, по мнению некоторых исследователей, в том числе А. А. Гавриловой, будучи кочевнической, была распространена весьма широко: на её взгляд, «от Забайкалья на востоке до Барабинской степи на Западе и от Новосибирского Приобья на севере до Тувы и Горного Алтая на юге» (Савинов Д.Г., 1984, с. 110). Савинов сам отмечает, что «естественно, в разных районах распространения памятников сросткинской культуры превалировала роль того или иного компонента. В Восточном Казахстане главную роль играло скотоводческое направление, причем ближе к центральным районам оно должно было приобретать черты полукочевого скотоводства. По мере удаления к северу усиливался охотничьерыболовческий комплекс. На Северном Алтае, очевидно, определенную роль играло земледелие и т. д.» (Савинов Д. Г., 1984, с. 117).

Активное проникновение кыпчаков на территорию Томского Приобья изменило антропологический облик и язык местного населения, что послужило истоком сложения нового этнического образованияэуштинцев.

1.3 Дискуссия о правомерности выделения басандайской АК

«Басандайская культура» до сих пор остаётся понятием дискуссионным.

В Новосибирском Приобье целенаправленные работы по исследованию памятников развитого средневековья велись А. А. Адамовым. Им изучено одиннадцать новых памятников, доисследованы поселения и могильники, изученные в предыдущий период. В течение 90-х гг. С. Г. Росляковым и А. А. Адамовым был полностью исследован могильник Санаторный-1, А. В. Новиковым — могильник Ташара-Карьер-2.

По мнению А. А. Адамова на территории всего Верхнего Приобья и Кузнецкой котловины в X—XIV вв. была распространена сросткинская культура, традиции которой послужили сложению на этой территории идентичного керамического комплекса.

Другие исследователи, также отмечая сильное влияние сросткинских традиций, рассматривают развитое средневековье Томского Приобья в рамках особой басандайской культуры XI—XIV вв., впервые выделенной В. А. Могильниковым. (Могильников В.А., 1980)

Адамов делит всю культуру на два этапа, в которые входят памятники, относящиеся к Х-ХII и ХIII-ХIV вв. (Адамов А.А., 2000, с. 85.). Основной довод, который он приводит для оправдания столь длительного течения сросткинской культуры — это отсутствие смены населения, смены культуры между этими двумя этапами. Трудность ведения дискуссии по этому вопросу заключается в том, что до сих пор в археологии отсутствует четкое определение археологических культур. Но в археологии известны случаи, когда на территории, на которой длительное время проживает одно и тоже население, ученые прослеживают две следующие одна за другой культуры. При этом они базируются на конкретных хронологических изменениях, существовавших в процессе культурного развития населения.

Так что преемственность, о которой говорит А. А. Адамов, никак не является причиной того, чтобы довести растянутую им сросткинскую культуру вплоть до ХIV в.

В самом басандайском могильнике есть несколько могил, которые по своему инвентарю явно могут быть датированы сросткинским временем или даже условно отнесены к этой культуре, хотя они отличаются от типичных сросткинских могил южной, а не северо-восточной, ориентацией захороненных. Эти погребения содержат типичные сросткинские ажурные подвески.

Л.М. Плетнева говорит о близости Томского и Новосибирского материалов (Плетнева Л.М., 1997, с.120−121) и в тоже время отмечает для Томского Приобья смену культуры в начале II тыс. и четко отличает сросткинскую культуру (IХ-Х вв. по Плетневой Л.М.) от басандайской, которую датирует ХI-ХIV вв. (Плетнева Л.М., 1997, с.123).

Она отмечает, что для определения этнокультурной специфики Томского Приобья в XI—XIV вв. наиболее показательными являются признаки погребального обряда, причем рассматривать их надо в совокупности, поскольку значимость каждого из них различна: насыпание кургана для одного умершего, наличие ровиков у некоторых курганов, грунтовый характер захоронения, наряду с обычными большие размеры могил, преобладание трупоположения, ориентация различна, сооружение гробов из тонких досок или рамы-обкладки, употребление бересты, наличие угольной подсыпки в могилах, засыпка их наряду с обычной землёй специально приготовленной смесью земли с углями, засыпка некоторых могил глиной, расположение конской упряжи в ногах погребенного, нахождение черепа коня и конечностей в ногах человека или параллельно ему справа или слева, снабжение большинства погребенных инвентарём, отсутствие явных следов порчи предметов. Эти признаки как раз были характерны для территории кимако-кыпчакского этнокультурного ареала, который ввиду социальных изменений расширил свои границы в начале II тыс. н.э. к северу и западу.

Многие из признаков погребального обряда, характерных для Усть-Малокиргизского курганного могильника, Астраханцевского и Басандайского, сохранились у томских татар до принятия мусульманства, соответственно они являются этнокультурными для XI—XIV вв. и также этнопоказательными для более позднего времени. Этими признаками являются: насыпание кургана преимущественно для одного умершего, засыпка могилы землёй с углями, дощатые гробы, рамы-обкладки, употребление бересты, перекрытие могил, настил под погребёнными, положение костяка на спине, отсутствие порчи вещей, керамика в погребении.

Таким образом, по мнению А. А. Адамова, С. В. Неверова, в начале II тыс. н.э. продолжает существовать сросткинская культура. По мнению Л. М. Плетневой, в начале II тыс. сросткинская культура прекращает свое существование, в XI—XIV вв. на территории Новосибирского и Томского Приобья сложилась басандайская культура. Эту идею поддержали Д. Г. Савинов и А. М. Илюшин. Но эта дискуссия имеет методологический характер, так как всё еще существует проблема выделения культурно-археологических комплексов, так как очень сложен вопрос о критериях этого выделения.

Глава 2. Керамический комплекс погребальных памятников Томского Приобья эпохи развитого средневековья Погребальная керамика развитого средневековья в Томском Приобье представлена в Басандайском, Астраханцевском курганных могильниках, в курганном могильнике в устье Малой Киргизки и могильнике Шайтан II (рис.1).

Коллекция из могильников представлена в большинстве случаев небольшими сосудами для индивидуального пользования. Изображения и описания керамики развитого средневековья в Томском Приобье по Л. М. Плетневой (1997), по отчету Басандайской экспедиции (1948) дает основание предполагать, что керамика, найденная в погребениях не идентична керамике, найденной в курганах, в насыпи. Керамика в погребениях отличается более скудным орнаментом и грубостью выделки, что дает основание предполагать наличие специальной посуды для сопровождения умершего в погребении.

Л.М. Плетнева проанализировала орнамент и формы сосудов в ее монографии, посвященной истории развитого средневековья Томского Приобья. Посуда этого периода представляет собой круглодонные горшки в основном с выраженной шейкой и срезанным наружу венчиком. По сравнению с предыдущими периодами, посуда развитого средневековья достаточно бедно декорирована. Элементами орнамента на керамике были ямочные вдавления, различные оттиски гребенчатого штампа, редко оттиски гладкой палочки и резная линия. Основными мотивами являлись полоса (ряд) из вертикальных, наклонных или, очень редко, горизонтальных оттисков гребенки, ряд ямок, зигзаг и волна из оттисков гребенки. Композиции очень просты, часто состоят из одного мотива (например, полосы из оттисков гребенки или ряда ямок, лунок). Более чем у половины сосудов украшен срез венчика с наружной стороны, у большинства сосудов украшены шейка и плечико. Орнамент по тулову встречен у пятой части сосудов, у трети из них он расположен только в самой верхней части и составляет с орнаментацией плечика единое целое (Л.М. Плетнева, 1997. с 104).

Аналогии такой посуде находятся в большой группе памятников Приобья и Притомья, достаточно широко датируемых в пределах первой половины II тыс. н.э. Так, подобная керамика широко известна в памятниках развитого средневековья Томского Приобья (Плетнева, 1997, с. 97−104; Басандайка, 1947, с.57−58), в Новосибирском Приобье X—XIV вв. (Адамов, 2000, с. 29−37), в памятниках первой половины II тыс. н.э. Кузнецкой котловины и Кемеровского Притомья (Ширин, 1992, с. 39−41; 2004, с.86−90). Некоторая близость обнаруживается также и с посудой Среднего Причулымья X—XIII вв. (Беликова, 1996, с. 58−63).

По мнению А. А. Адамова на территории всего Верхнего Приобья и Кузнецкой котловины в X—XIV вв. был распространен идентичный керамический комплекс. Причем, основой сложения данного керамического комплекса явились не местные традиции раннего средневековья, а традиции сросткинской культуры второй половины I тыс. н.э. Памятники развитого средневековья как Новосибирского, так и всего Верхнего Приобья, он относит к сросткинской культуре, продляя ее верхнюю границу до XIV в. н.э. (Адамов, 2000, с. 76−84).

Другие исследователи, также отмечая сильное влияние сросткинских традиций, рассматривают развитое средневековье Томского Приобья в рамках басандайской культуры XI—XIV вв.(Могильников 1980, Плетнева, 1997).

Считается, что орнамент в традиционных культурах выполнял многообразные функции: выделял предмет из общей среды — декоративно и с содержательной стороны, оберегал предмет и его содержимое. Узор, вероятно, был формой сохранения и передачи наиболее важной информации, особенно в дописьменном обществе. Но в одном ряду из грубо нанесенных ямок и насечек вряд ли содержался «скрытый смысл». Простой орнамент на сосудах развитого средневековья, вероятно, выполнял сугубо декоративную функцию, хотя, конечно, нельзя полностью отрицать «знаковость» и этих предельно простых и зачастую очень небрежно нанесенных орнаментальных схем.

погребальная керамический посуда могильник

Глава 3. Анализ керамического комплекса Шайтан II

Поскольку у автора данной работы не было доступа к керамическим комплексам Басандайского, Астраханцевского и Усть-Малокиргизского могильников (рис.8), приводится анализ только керамического комплекса Шайтан II.

Керамический комплекс этого могильника неоднороден и распадается на две группы, схожих по форме, но различающихся элементами, мотивами, а также степенью орнаментации. На сегодняшний день по материалам могильника Шайтан II реконструировано 7 сосудов первой и 10 сосудов второй группы.

I группа:

Хорошо профилированные круглодонные горшки с выраженной шейкой и отогнутыми венчиками. Срез венчиков скошен наружу, украшен оттисками гладкого, гребенчатого или пальцевыми вдавлениями штампа. Орнамент всегда нанесен лишь на верхнюю треть сосуда и состоит из одного — трех мотивов — чаще всего пояса ямок, иногда, сгруппированных по две-три идущих по шейке сосуда и оттисков гребенчатого штампа, составляющих различные фигурные композиции. (Зайцева О.В., 2009)

Такой керамический комплекс широко представлен на остальных трех могильниках и описан в главе 2.

На могильнике Шайтан II в 2001 году был найден один целый сосуд этой группы, находившийся в погребения 3 кургана 17 в ногах погребенного в перевернутом вверх дном положении (рис 6. -2). Он представляет собой круглодонный горшок, срез венчика скошен наружу и орнаментирован насечками. Шейка сосуда орнаментирована трехзубой вертикальной гребенкой.

В 2006 г. обнаружен всего один развал от целого сосуда этой группы, и еще один венчик. Отреставрированный круглодонный сосуд (рис 6. -1) имел диаметр по внешнему краю венчика 27 см, высоту 25 см. Венчик отогнут наружу. Срез венчика скошен наружу, орнаментирован косо поставленными насечками. По основанию шейки нанесен горизонтальный ряд ямок, под ним горизонтальный ряд поставленных под углом 45? насечек, сгруппированных в по две, в одном случае, видимо из-за небрежности нанесения по три. Под насечками очень разряженный еще один горизонтальный ряд ямок. К этой же группе отнесен также фрагмент венчика, обнаружен при снятии насыпи кургана № 7 в кв. 19 (рис 7. -4). Отогнут наружу. Срез венчика также скошен наружу и орнаментирован пальцевым (?) вдавлением. По шейке вероятно был орнаментирован одним рядом ямок. (Зайцева О.В., 2001, 2009)

В 2008 в погребении 1 кургана 9 найден еще один круглодонный сосуд этой группы, он имел диаметр по внешнему краю венчика 13−14 см, высоту 13 см. По основанию шейки нанесен горизонтальный ряд ямок, под ним ряд оттисков трёхзубого гребенчатого штампа, поставленного под углом (рис 6. -5).

II группа представляет собой круглодонные сосуды горшковидной формы, с выраженной шейкой и высокими плечиками. Венчики отогнуты наружу или прямые. У всех сосудов срез венчика орнаментирован, чаще всего оттисками гребенчатого или гладкого штампа, поставленными в основном по косой относительно края. Преобладающими элементами в орнаменте являются оттиски гребенчатого штампа, на втором месте по встречаемости оттиски гладкого штампа. Основной мотив — горизонтальный, но встречается и вертикальный мотив. Сосуды покрывались орнаментом полностью или на две трети, тогда не орнаментированным оставалось только дно.

По результатам исследования 2001 года непосредственно в погребениях таких сосудов не встречено, они найдены в насыпях курганов и околокурганных ямах. Все сосуды имели горшковидную форму с широким и очень низким горлом, слабо профилированной шейкой, высоким и очень слабовыпуклым плечиком (рис. 7- 2, 4−7). Стенки сосудов — 0,5−0,6 см — имели утолщение в районе венчика. Венчики прямые или чуть отогнуты наружу. Срез венчика везде скошен также наружу, за исключением одного случая, когда срез венчика скошен внутрь, вероятно из-за небрежно нанесенного орнамента. Дно сосудов имело или округлую или округло-приплюснутую форму. Примечательны размеры найденных сосудов: диаметр по венчику двух сосудов не превышал 15 см, у остальных — более 26 см. У всех сосудов срез венчика орнаментирован оттисками гребенчатого или гладкого штампа, поставленными в основном по косой относительно края. Преобладающими элементами в орнаменте являются оттиски гребенчатого и гладкого штампа. Кроме того, встречаются круглые ямки, причём исключительно в основании шейки. Однократно встречены оттиски уголка палочки и оттиски пальцев. В технике нанесения преобладает отступающая, часто штамп ставился на ребро или с усилением по верхнему краю. Основной мотив — горизонтальный, но встречается и вертикальный мотив. Примечательно, что на двух сосудах основание шейки и верхняя часть плечика орнаментированы сложным горизонтальным поясом из двух чередующихся элементов: круглых ямок и оттисков штампа. Все сосуды изготовлены лепным способом, часто небрежно. В качестве отощителя применялся крупный песок или дресва.

В 2006 г. посуда этой группы обнаружена на уровне погребенной почвы под насыпью 10 кургана, а также в межкурганном пространстве в кв. 71 и 73.

Один целый сосуд находился в перевернутом вверх дном положении под насыпью 10 кургана (рис 4 -1). Вся поверхность сосуда орнаментирована оттисками пильчатого трехзубого гребенчатого штампа. Орнамент расположен горизонтальными зонами — всего шесть рядов гребенки. На самом днище — три ряда поставленных по три вплотную друг к другу оттисков того же гребенчатого штампа. Диаметр сосуда по внешнему краю венчика — 9 см. Высота сосуда 6 см. Срез венчика орнаментирован краем палочки.

Еще один развал сосуда этой же группы также под насыпью 10 кургана (рис 4 -3). Восстановленный диаметр по внешнему краю венчика 21 см. Венчик скошен наружу. Сосуд орнаментирован полностью. По венчику ряд горизонтально поставленных оттисков трехзубого гребенчатого штампа. По основанию шейки — ряд оттисков уголка гребенчатого штампа. По плечику горизонтальный ряд косо поставленного трехзубого гребенчатого штампа, под ним еще один ряд горизонтальных оттисков четырехзубого гребенчатого штампа. Далее по тулову ряд из группированных по два вертикально слегка под углом поставленных оттисков четырехзубого гребенчатого штампа. Под ним еще один ряд горизонтальных оттисков четырехзубого гребенчатого штампа и ряд из группированных по два вертикально слегка под углом поставленных оттисков четырехзубого гребенчатого штампа. Придонная часть украшена двумя рядами горизонтальных оттисков четырехзубого гребенчатого штампа. Еще один частично реконструированный сосуд этой группы обнаружен в кв. 73 (рис 7. -3). Венчик почти прямой утолщенный. Срез венчика скруглен и орнаментирован оттисками гребенчатого штампа. Диаметр сосуда по внешнему краю венчика 31 см. Основание шейки и верхняя часть плечика орнаментирована сложным горизонтальным поясом из чередующихся вертикальных рядов: круглых ямок, сгруппированных по две и косых (с наклоном вправо) оттисков пильчатого гребенчатого (пятизубого) штампа, также сгруппированных по два с усилением на верхнем конце. Плечико орнаментировано горизонтальным рядом вертикальных оттисков пильчатого штампа зубчиками влево, горизонтальным рядом вертикальных оттисков того же штампа, но зубчиками вправо, двумя горизонтальными рядами горизонтальных оттисков пильчатого штампа, горизонтальным рядом вертикальных оттисков пильчатого гребенчатого штампа. Еще двумя горизонтальными рядами горизонтальных оттисков пильчатого штампа, рядом горизонтальным вертикальных оттисков пильчатого гребенчатого штампа и на придонной части четырьмя горизонтальными рядами горизонтальных оттисков пильчатого штампа. (Зайцева О.В., 2001, 2009)

Подобная керамика известна в Томском Приобье на Могильницком, Коларовском, Кижировском городищах, поселениях ШеломокI (Плетнева, 1990, с. 98−101, Мец, 1990) и Золотая Горка (Яковлев, Мец, 1993, с. 142−143, рис. 6), на могильниках Козюлино, Коларово, Чернильщиково, Тоянов городок (Плетнева, 1990, с. 98−101; Мец, 1993). Аналогичная керамика распространена и в Новосибирском Приобье (Сяткин, Дураков, Мжельская, 2005, с.466−469; Новиков и др., 2003, с. 56, рис. 15). Причем именно с керамикой Новосибирского Приобья (поселение Пятый Кордон-1, комплекс памятников Ояшкинского археологического микрорайона) обнаруживается наибольшее сходство, что вероятно объясняется территориальной, а возможно и культурной близостью. Памятники Шайтанского микрорайона находятся всего в 70 км ниже по течению Оби от Ояшкинского комплекса. (Зайцева, 2009)

Вопрос о культурной и хронологической принадлежности этой группы керамики является спорным и практически не разработанным.

Новосибирские археологи датируют эту керамику первыми веками II тыс. н.э. (Новиков и др., 2003, с.56), второй четвертью II тыс. н.э. (Сяткин, Дураков, Мжельская, 2005, с.466−469), причем связывают ее появление с чатскими татарами.

В Томском Приобье для такой керамики традиционной является значительно более поздняя датировка — XVI—XVII вв. (Плетнева, 1990, с. 98−101; Мец, 1990; Яковлев, Мец, 1993). Причем ее появление часть исследователей связывают с «возрождением» забытых в развитом средневековье раннесредневековых традиций (Плетнева, 1990, с. 98−101), а другие даже с непосредственными миграциями самих носителей этих «традиций» — селькупов на юг Томского Приобья (Мец, 1990; Мец, 1993; Яковлев, Мец, 1993).

Предлагаемая некоторыми исследователями такая схема развития орнаментальных традиций для Томского Приобья (керамика XI-XIV с преобладанием тюркских черт, в нашем случае керамика I группы, сменяется керамикой XVI—XVII вв., с преобладанием на время забытых самодийских черт, в нашем случае керамика II группы) оставляет, помимо очень обширного круга нерешенных вопросов, совершенно определенный хронологический пробел. Керамика II группы выделяется по предельно обобщенным признакам и, вероятно, не представляет собой однородного явления. Ни типологический, ни статистический анализ данной «группы» никогда не осуществлялся. Более того, основным и фактически единственным указываемым в публикациях дифференцирующим признаком II группы является то, что в отличие от I группы, орнамент покрывал всю боковую часть сосуда (Мец, 1990, 1993; Яковлев, Мец, 1993). При этом для обеих групп в форме сосудов, способах и элементах орнаментации прослеживается определенная близость (баночная и горшковидная форма, круглое дно, отогнутый наружу венчик, нередко имеющий «карниз», преобладание гребенчатого штампа и т. д.). Очень сомнительной видится нижняя дата существования керамики II группы, приняв которую необходимо признать существование в Томском Приобье более чем векового «бескерамического» периода. (Зайцева, 2003)

Другая диаметрально противоположная точка зрения предполагает не смену населения и традиций, а эволюционный переход от керамики первой группы ко второй с плавным увеличением индекса орнаментации (Адамов, 1996, с.83−85).

Материалы могильника Шайтан II свидетельствуют в пользу «ранней» датировки второй группы керамики. Так из кургана 10 могильника Шайтан II происходят два керамических сосуда второй группы. (рис.4) Поскольку они находились под ненарушенной насыпью, хоть и за пределами погребального сооружения, но на уровне древней дневной поверхности, их можно рассматривать в едином комплексе с инвентарем, находившемся непосредственно в самом погребении. Для погребения в этом кургане была получена радиоуглеродная дата (Le-7818: 660±80 BP). С учетом калибровки широкая дата определяется нач. XIII — нач. XV вв., с наибольшей долей вероятности выпадающей на сер. XIV в. (рис.5)

Таким образом, наличие двух групп керамики II тыс. н.э. объясняется тем, что мы имеем дело с периодом, когда эти две группы бытуют одновременно. Это может быть связано с разнокомпонентностью состава населения, оставившего этот могильник: считается, что в формировании культуры развитого средневековья Томского Приобья большое значение сыграли мигранты-носители сросткинских традиций, а своеобразие памятников этого региона определяется их взаимодействием с местным населением.

Глава 4. Керамический комплекс в системе погребальных традиций населения Томского Приобья развитого средневековья Тюркоязычные народы Южной Сибири рассматривали смерть как трансформацию способа существования, не считая её прекращением «бытия» человека. С её наступлением начиналась подготовка к переселению человека в новую для него среду обитания, где с определенной спецификой жизнь продолжалась по образцу земной. Исходя из этого умершего снабжали сопроводительным инвентарем, всем необходимым для предстоящего путешествия и будущей жизни в загробном мире: одеждой, посудой, орудиями труда, едой и, наконец, сопровождающим животным. При подборе вещей учитывали пол и возраст умершего, его социальное положение и даже род занятий.

Л.М. Плетнева проводя анализ снабжения инвентарём погребений Астраханцевского курганного могильника, где сохранность костяков была лучше, чем в других могильниках и, следовательно, наибольшее число костного материала смогло быть определено по половозрастному принципу, отмечает, что у погребенных в возрасте 18−30 лет инвентаря больше, чем в захоронениях представителей других возрастных групп, и инвентарь найден по предметным категориям весь, какой встречается во всем могильнике, но нельзя определение по полу и возрасту производить только по инвентарю, иначе ошибки неизбежны. (Плетнёва, 1997. с. 79)

Глиняная посуда — едва ли не самая распространенная категория погребального инвентаря в самых различных культурах, поскольку в традиционных культурах, помимо хозяйственных, она была способна выполнять также и ритуальные функции. Обычный бытовой предмет, становясь частью обрядовых действий, приобретал определенную семантическую нагрузку и становился частью сакральной сферы.

В рассматриваемых памятниках керамика достаточно часто присутствует в насыпях курганов в виде фрагментов, и иногда сосуды помещаются непосредственно в могилу, но каждый памятник демонстрирует свою уникальную картину снабжения погребаемых керамикой.

Наиболее часты керамические находки в могильнике у устья р. Малой Киргизки — там фрагменты керамики обнаружены в 44% погребений, а сосудами снабжены 14% погребенных. В Астраханцевском могильнике ситуация обратная. Здесь преобладает положение сосудов непосредственно в поле погребения (33%), а находки фрагментов керамики в насыпи курганов немногочисленны (14%). Погребения Астраханцевского могильника и могильника у устья р. Малой Киргизки разграблены практически повсеместно, что налагает некоторую условность.

Судя по материалам раскопок Басандайского могильника Л. М. Плетневой, сосуд среди погребального инвентаря присутствовал довольно редко — только в 3% случаев, а фрагменты керамики в насыпях — в16%, но больше половины исследуемых ей погребений были разграблены. Анализ материалов раскопок А. П. Дульзона, который старался выбирать для исследования только неграбленые курганы, демонстрирует несколько иную картину. В 55% в насыпи погребений обнаружены фрагменты керамики, и даже целые сосуды. В 11% сосуды обнаружены в самих погребениях (Зайцева, Соловьева, 2008, с.227−233).

Скудность описания в монографиях не всегда позволяет получить данные о положении самого сосуда — поставлен ли он, перевернут ли, к тому же сосуды в большинстве случаях находятся в фрагментированном состоянии. Тем не менее, довольно часто судя по описаниям сосуды были помещены в погребения вверх дном.

На могильнике Шайтан II пока исследовано 9 курганов, содержащих 14 погребений. Непосредственно в погребениях сосуды находились в трёх случаях и были намеренно оставлены в перевернутом вверх дном положении.

В горшках, помещенных в могилу, могла содержаться жертвенная пища, необходимая для загробного путешествия. О нахождении внутри сосудов раздробленных костей животных в анализируемых могильниках не упомянуто ни разу. Посуда могла содержать жидкую молочную, мясную или растительную пищу. В случаях, когда сосуды в могилах были намеренно перевернуты кверху дном, пищи в них не содержалось, или же она намеренно выливалась во время исполнения обряда.

«Перевернутость» и «оборотность» универсальные архетипические признаки потустороннего мира и символы преодоления рубежа между миром реальным и потусторонним.

Будучи вместилищем основных жизненных источников — воды и пищи, всяческое существование без которых немыслимо, нарочито разбитый или перевернутый вверх дном сосуд, по-видимиому, означал их утрату и прекращение вообще земной жизни. Следовательно, этот обряд при погребении и последующем поминовении душ умерших имел глубокое сакральное значение. Эти представления поразительным образом фиксируются у самых разных народов и могут быть отнесены к мифологическим универсалиям. Чаще всего перевернутые сосуды связаны с охранительными обрядами. (Кожин П.М., 1989)