Роль языка в построении объектной структуры бытия

Традиционная метафизика изначально исходила из разделения и противопоставления субъекта и объекта, рассматривая отношения между ними как логически предопределенные. По мере нарастания склонности к трактовке объекта как возникающего в процессе активной субъективной деятельности появляются сомнения в правомерности такого противопоставления, а само понятие начинает употребляться уже не столько для обозначения внешней реальности, сколько для характеристики отношения к ней со стороны человека. При этом исчезает резкая грань между миром внешним (объективным) и миром внутренним (субъективным). Они постепенно сливаются в нерасчлененное единство «жизненного мира» человека, в котором уже невозможно однозначно отделить субъективность от объективности. Жизненный мир не расположен перед субъектом как внешний по отношению к нему объект, а представляет собой калейдоскопический поток событий, непосредственным участником которых является наше собственное сознание.

Огромную роль в организации этого потока играет язык. Однако со временем представление о роли языка существенно меняется. Если прежде его основной функцией считалось расчленение действительности и фиксация референтных отношений лингвистических единиц с выделяемыми в ней фрагментами, то в философии XX века эти инструментальные способности начинают рассматриваться как второстепенные. Функционирование языка связывается в первую очередь не с познанием вещей, а с выражением свободной воли человека, а сам язык понимается уже не как инструмент осуществления деятельности — ergon, — а как сама деятельность — energeia (Вильгельм Гумбольдт). Языковые конструкции имеют жизненное значение не потому, что они указывают на объекты или «порождают» их, а прежде всего потому, что в них проявляет себя «основополагающая воля говорящих» .

Язык расчленяет и структурирует не столько поток впечатлений, сколько сам процесс человеческой деятельности. Он, как пишет Мишель Фуко, «…обозначает прежде всего не то, что видят, но скорее то, что делают или испытывают, а если в конечном счете язык и содержит прямые указания на вещи, то лишь постольку, поскольку вещи эти являются результатом, объектом, орудием действия». Поэтому исторические корни языка следует искать скорее в воле и силе, чем в памяти, «воспроизводящей былые представления» .

Таким образом, идея непрерывности опыта, вдохновлявшая творцов классических гносеологических учений, практически сводится на нет. Ведь если человек, реализуя свою волю в языковых выражениях, «конструирует» некий объект, никак не соотнося его с «былыми представлениями», и не предполагает соотносить с ним никакие будущие «конструкции», время «жизни» такого объекта не выходит за пределы самого волевого акта, а индивидуальный опыт человека оказывается разорванным в каждой его точке.

Теория познания, в которой субъективность и объективность сливаются в нерасчлененное целое, вряд ли может оказаться эффективной в области естествознания и техники. Она характеризует, скорее, сферу гуманитарного знания, специфическим «объектом» которого является жизненный мир человека. Мир человеческого бытия радикально отличается от всех естественно-природных образований. В нем нет ничего предустановленного, абсолютного, однозначно детерминированного — ничего такого, на что человек не мог бы влиять своим свободным решением. Объект гуманитарных наук — это существо, которое, находясь внутри предметного бытия, способно придавать смысл всем происходящим событиям, формировать собственное отношение к ним и тем самым изменять их определенность. Поэтому-то мы не можем познавать человека, опираясь на те же приемы и средства, которые показали свою эффективность в исследовании естественно-природных объектов, как эго пытались делать традиционные «науки о человеке», но мы можем понимать смысл произносимых им слов, направленность совершаемых им поступков, значение защищаемых им ценностей.

Например, науку о литературе будет интересовать не сам, но себе факт существования произведения, а то, что люди его понимали и все еще продолжают понимать: источником се объективности становится интеллигибельность, понимаемостъ. Объективность, доступная этой новой науке о литературе, будет направлена уже не на произведение в его непосредственной данности, а на его понимание.

Существует объективность символа, отличная от объективности, необходимой для установления буквальных значений текста. Сам по себе объект содержит лишь те ограничения, которые связаны с его субстанцией, но в нем нет правил, регулирующих значения. Естественный язык служит лишь материальной опорой для другого языка, который ни в чем не противоречит первому, но в отличие от него исполнен неопределенности: где тот проверочный инструмент, с которым вы собираетесь подступиться к этому вторичному — бездонному, необъятному символическому — языку, который как раз и является языком множества смыслов?

Гуманитарные науки подходят к той сфере исследования человеческого бытия, которая показывает, каким образом человек может быть связан с вещами, которые он познает, и познавать вещи, которые определяют своей позитивностью способ его бытия. Гуманитарным наукам свойственна установка не столько на определенное предметное содержание, сколько на свойства чисто формального порядка, а именно на тот факт, что они как бы дублируют науки, в которых человеческое бытие дается как объект. Гуманитарные науки рассматривают жизнь там, где она дается в наибольшей своей прозрачности, но лишь на уровне уже совершенных действий, поступков, жестов, фраз, в которых она дается — заранее и впервые, — тем, кто действует, совершает поступки, трудится и говорит.

Гипотеза онтологической относительности

Воспринимаемый и осмысливаемый нами мир бессознательно строится на основе определенных языковых норм. Мы расчленяем действительность на элементы в соответствии с определенными, присущими данному языку правилами классификации (воплощенными в лексических единицах) и грамматическими структурами. Можно сказать, что сообщества, пользующиеся разными языками, живут в «разных мирах» .

Наиболее радикальная формулировка тезиса о возможности альтернативных «концептуальных миров» принадлежит американскому логику и философу Уилларду Куайну (1908−2000) и связана с развиваемым им учением об «онтологической относительности». Куайн отталкивается от того факта, что существуют разные интерпретации формальных систем, которые являются альтернативными, т. е. логически несовместимыми. Принятие той или иной теории (того или иного языка) означает не просто применение разных способов выражения той же мысли, но в первую очередь принятие определенной онтологической концепции мира.