В. Л. Боровиковский – «историограф эпохи». Парадные портреты конца 1790-х годов

Конец 1790-х — начало 1800-х гг. — время расцвета творчества В. Л. Боровиковского, наиболее плодотворный его период. В 1797 г. он получает премию в академическом конкурсе за портреты Бутурлиных. Заказы сыплются на него со всех сторон. Он, как и Левицкий, портретирует всю петербургскую знать, делает царские портреты. Но лучшие из них — те, что так или иначе отражают общественный, гражданственный идеал эпохи, атмосферу высокого подъема первых двух десятилетий XIX в. Боровиковский пишет не только женские портреты. Как и Левицкий, он становится поистине «историографом эпохи», но именно в мужских портретах: ему позируют цари и царедворцы, политики, военные, отцы церкви. Он умеет сочетать в этих портретах неизбежную для такого жанра условность композиции с правдивой характеристикой модели. Он создает законченные по характеристике образы в совершенной пластической форме, скорее типы эпохи, чем яркие индивидуальности.

Среди них портрет статс-секретаря Екатерины, члена Государственного Совета Д. П. Трощинского (1799, ГРМ), который, по словам известного мемуариста екатерининского времени А. М. Грибовского, с «умом обширным и образованным, с сердцем чувствительным и твердостью духа» соединял «особенную любезность». Или портрет суворовского генерала Ф. А. Боровского, человека большого достоинства и личного самосознания, «истинно великодушного человека» (1799, ГРМ). Целый ряд парадных портретов: изображение Павла I в далматике и порфире для конференц-зала Академии художеств, в котором живописец передал, по удачному замечанию исследователя, «самоупоенную веру» императора в свою избранность (1800, ГРМ); портрет персидского принца Муртазы Кули-хана, изгнанного из своей страны и нашедшего приют в России (1796, ГРМ); портрет «бриллиантового князя» Александра Борисовича Куракина, изображенного рядом с шубинским Павлом и на фоне Михайловского замка (1801−1802, ГТГ).

Во всех этих портретах, как верно отметил еще С. К. Маковский, художник с великой легкостью выходит из «цветовой какафонии», создавая изысканную гамму из серого бархатного кафтана, красной орденской ленты, оливкового фона («Трощинский»); или сиреневого халата, красных чувяков и кушака в контрасте с белым лицом и иссиня-черной бородой, как в портрете персидского принца; или же синего мундира, золотого шитья, красной ленты, серого меха в портрете Боровского и т. д. Причем, как и у Левицкого, в портретах Боровиковского открывается богатейший «мир вещей», материалы сверкают, словно драгоценности. Но не только эго роднит его с Левицким. Изысканная гамма цветов и богатство «вещественности» в портрете Боровского не мешают восприятию серьезного, какого-то очень будничного лица генерала; экзотичность и пресыщенность рафинированного облика персидского изгнанника не исключают выражения затаенной грусти. Мы легко читаем и мрачноватый характер Трощинского, сына войскового писаря, учившегося грамоте у местного дьячка и дослужившегося до вершин карьерной лестницы, до ранга министра и члена Государственного Совета. Фантастическая роскошь сложного антуража портрета Павла подчеркивает тщедушность его хилого тела. Царственное сочетание красного, золотого, синего и белого в портрете Куракина лишь оттеняет высокомерие искушенного царедворца и изворотливого интригана, любезная улыбка которого не скрывает его хитрости и лукавства. Это все портреты, что называется, большой формы, импозантные, репрезентативные, высокого декоративного строя.