Разрыв Гуса с папскою куриею и католицизмом; волнения в Праге

Со смертью архиепископа Збынка кончился первый период в деятельности Гуса, ознаменованный борьбою его с местными церковными властями, и наступил новый период борьбы его с высшею церковною властью католического мира, с папою. В первом периоде Гус не отличался радикализмом своих воззрений. Его оппозиция вращалась в сфере церковной практики, а не основных догматов и установлений католической церкви. Гус был прав, утверждая, что он вовсе не еретик, что ему приписывают много такого, чего он не исповедует и чему не учит. Он не был безусловным последователем Уиклифа, а выбирал из его учений только такие тезисы, которые не стояли, по существу дела, в резком противоречии с учением господствующей церкви. Но обстоятельства направили Гуса на путь более решительной оппозиции против господствующей церкви.

Папа Иоанн XXIII провозгласил крестовый поход против неаполитанского короля Ладислава, державшего сторону одного из его противников — Григория XII. В изданных по сему случаю буллах папа обещал отпущение грехов всем, которые лично отправятся в поход, или пошлют вооруженных людей, или же помогут ему деньгами. Для сбора денег папа организовал продажу индульгенций в самих широких размерах. Между прочим, его уполномоченный появился и в Чехии и стал бойко торговать индульгенциями. Продажа их производилась самым бесстыдным образом, на площадях и рынках, при звуке бубнов, причем местное духовенство перекупало у папских комиссаров индульгенции и перепродавало с большим барышом для себя. Гус бесстрашно выступил с проповедью против торга отпущением грехов и доводами из Священного Писания доказывал всю беззаконность его, а равно опровергал и крестовую буллу Иоанна XXIII как несогласную с волею и законом Божиим. Не довольствуясь проповедями в Вифлеемской часовне, Гус расклеил в Праге объявления, приглашая всех и каждого 17 июня в Каролинум на диспут по поводу индульгенций. Члены богословского факультета Стефан Палеч и Станислав из Знойма хотели было помешать этому, но диспут состоялся при многочисленном стечении докторов, магистров и студентов, под председательством ректора университета. Гус заявил, что он вовсе не сторонник ни неаполитанского короля, ни низложенного Григория XII и что он не восстает против власти, дарованной папе Богом, а только против злоупотреблений этою властью. Гус подверг строгой критике буллы Иоанна XXIII и доказывал, что они не имеют силы, как противные Священному Писанию. Ибо, говорил он, проповедовать крестовый поход против единоверцев, виновных только в послушании своему королю, противно духу учения Христа, запретившего поднимать меч даже для защиты его самого. Члены богословского факультета возражали ему, доказывая, что старые обычаи в церкви, хотя бы не имели прямого основания в Священном Писании, не должны быть отменяемы. Но магистр Иероним поддержал Гуса пламенною речью, которою привел в восторг слушателей. Студенты сопровождали его овациями по выходе его с диспута до самого дома. По общему голосу Гус и его друзья одержали полную победу. Гус, не довольствуясь этим, вскоре после диспута опубликовал целый трактат против индульгенций. Здесь он утверждал, что каждый священник и епископ и сам папа в силу данной им власти имеют право разрешать от грехов, но не иначе как под условием истинного раскаяния грешника, никогда безусловно и всего менее за деньги, ибо это симония. Мнение, будто папа непогрешим, в глазах Гуса не только ложно, но и богохульно, ибо равняет папу со Христом. Истинный ученик Христов должен испытывать, не противоречат ли папские буллы Писанию. Ничего не значит, что большинство думает известным образом: один пророк Илия был правее перед Богом, чем четыреста жрецов Бааловых. Так подошел Гус к чисто протестантскому взгляду на право верующего руководиться в делах веры личным разумением Священного Писания, а не авторитетом церкви.

Противники Гуса также не бездействовали. Богословский факультет опубликовал вновь осуждение 46 тезисов, извлеченных из сочинений Уиклифа, и сверх того объявлял еретиками всех, кто учит о пришествии антихриста, отвергает обычаи церковные, не основывающиеся на Священном Писании, действительность индульгенций и т. д. С церковных кафедр говорились проповеди в таком роде, что папа — земной Бог, может дать, кому хочет, отпущение грехов, что он должен бороться мечом, как мирской государь. Но все это вызывало только негодование слушателей. Трое молодых людей, слушавших подобные проповеди, не удержались от громкого протеста против них в церкви, были схвачены и преданы суду. Члены городского совета — немцы — осудили их на смерть, как публичных мятежников. Напрасно Гус хлопотал за несчастных, говорил, что сам виновник их преступления и берет на себя их вину. Юношей казнили. Но казнь не устрашила толпу. Когда герольд провозгласил: «Кто допустит подобное, и с ним будет то же», многие закричали, что готовы сделать и претерпеть то же самое, и дали добровольно себя арестовать. Одна женщина принесла три белых простыни, и толпа магистров и студентов, положив на них трупы казненных, с пением «Isti sunt sancti» понесла их в Вифлеемскую часовню, где Гус совершил торжественное отпевание их, после чего враги Гуса прозвали его часовню часовнею «у трех святых». Ввиду такого общественного возбуждения городской магистрат воздержался от дальнейших казней, и все добровольно набивавшиеся на мученичество были выпущены на свободу. Безнаказанно сошла приверженцам Гуса и сатирическая процессия, устроенная одним из королевских любимцев паном Воком из Вальднггейна и публичное осмеяние папы. Один из студентов, наряженный блудницею, посажен был в роскошную карету. На шею и грудь его были повешены папские буллы. Строя гримасы и фиглярничая, он был везен со свитого шутов и солдат сперва ко двору архиепископа на Малую сторону, затем через мост в Старое место мимо королевского дворца ко рву Нового места. Здесь приготовлен был позорный столб, обложенный кучею щепы. На эти щепы положили буллы, снятые с шеи и груди блудницы, и затем подожгли их. Все это было не что иное, как пародия на сожжение сочинений Уиклифа, происходившее за два года пред тем. Огромная толпа народа, окружавшая костер, громко выражала свои восторги по поводу сожжения булл.