Благосклонная к полякам политика Павла I и Александра I

Павел I не одобрял раздела Польши, но при всем том не считал возможным изменить то, что уже было сделано. Возвращая генералу Костюшко свободу, он говорил ему: «Я всегда был против раздела Польши, признавая его делом настолько же несправедливым, как и неполитичным. Но теперь это уже совершившийся факт. Для восстановления Польши необходимо содействие и согласие со стороны трех держав на возвращение отобранных частей: но представляется ли возможным, чтобы Австрия и в особенности король Прусский отдали свои доли? Не могу же я один отдать принадлежащую мне часть и ослабить себя в то время, когда они усилились. Это невозможно. Разве я один обязан объявить им войну, чтобы их к тому принудить? Это представляется еще менее возможным. Империя моя крайне нуждается в мире. Итак, вы видите, что вам следует подчиниться обстоятельствам и оставаться спокойными». Последняя фраза как будто бы указывает, что Павел не считал польский вопрос решенным окончательно и бесповоротно. Лично он всячески старался облегчить положение поляков в русском «заборе». Он освободил вождей польского восстания, даровал амнистию всем полякам, участвовавшим «в замешательстве», короля Станислава-Августа переселил из Гродна в Петербург и дружески обходился с ним и, наконец, реставрировал некоторые польские порядки в местном управлении. Указом 1797 и 1798 гг. предписывалось «для суда и расправы восстановить в Литовской губернии существовавшие по правам тамошним суды земские, гродские и подкоморские и над ними бывший литовский трибунал, под именованием главного литовского суда»; все члены этих судов должны были избираться тамошним обществом (т. е. шляхтою) и представляться на утверждение государя, «как по правам установлено». Подобное же распоряжение сделано было и относительно малороссийских и белорусских губерний. Восстановлены были должности маршалков поветовых (вместо предводителей дворянства) и хоружих, которые должны были избираться «из людей достойных и заслуженных на основании прав и установлений тамошних». Для выбора поветовых чинов и депутатов в главные суды (т. е. литовский трибунал и киевский главный суд) дворянству повелевалось собираться ежегодно на сеймики. В судах разрешалось пользоваться польским языком с российским переводом, вследствие чего правительство требовало назначения в секретари лиц, знающих польский язык и местное право. Павел показал свою благосклонность и к католической церкви в присоединенных от Польши областях: Могилевского архиепископа Сестшеньцевича он возвел в митрополиты римско-католической церкви Российской империи и выхлопотал ему в Риме звание кардинала, увеличил число епископских кафедр, учредил в Петербурге специальный департамент «для римско-католицких юстицких дел» под председательством архиепископа Могилевского; отдал в заведование иезуитов главную Виленскую школу и все учебные заведения в русском «заборе», возвратил все фундуши иезуитского ордена и, наконец, восстановил две униатские епархии, подчинив их департаменту католических духовных дел.

Александр I продолжал политику отца в отношении поляков. Он приблизил к себе князя Адама Чарторыйского и сделал его попечителем Виленской главной школы, переименованной в университет, и учебного округа, в состав которого вошли все литовские, белорусские и малорусские области Речи Посполитой, доставшиеся России. Вся деятельность Чарторыйского и его помощников — Чацкого (визитатора, или ревизора, школ), Снядецкого (ректора университета) и др. была направлена на укрепление польского сознания в населении этого обширного района, который поляки считали Польшею. Виленский университет стал очагом польского просвещения и полонизации края, населенного преимущественно русскими и литовцами. Александр так же, как и отец, оказывал благоволение и католической церкви. Он возвел полоцкого униатского архиепископа Лисовского в звание митрополита, преобразовал департамент католических духовных дел в так называемую духовную коллегию, разделенную на две независимые друг от друга секции — латинскую и униатскую, учредил новую униатскую епархию — Виленскую и т. д. Но так же, как и отец, он до поры до времени считался с «совершившимся фактом» и, относясь несомненно отрицательно к разделу Польши, не думал серьезно о ее восстановлении.

В общем, приходится признать, что под скипетром русского императора полякам не угрожала опасность потерять свою народность. «В некоторых отношениях, — свидетельствует один волынский помещик, — теперь нам лучше, чем в польское время; в значительной мере мы имеем все, что давала нам отчизна, но мы не несем тягот и опасностей Уманьской резни, и хотя без Польши, мы находимся в Польше и остаемся поляками».

Но этого не могли сказать поляки, очутившиеся под скипетром Габсбургов и в особенности Гогенцоллернов.