Есть ли строгие законы у полнокровного, эвристического мышления людей?

Современная психология очень далеко ушла от наивного отождествления психической структуры человеческой личности с ее сознательной частью. В ее свете последняя выглядит подобно пресловутой видимой части айсберга, большая часть которого находится под водой и скрыта от глаз. Открытия трансперсональной психологии, связанные с именами К.-Г. Юнга и С. Грофа, указывают на таинственную укорененность человеческой личности в Духовном Космосе, о чем тысячелетиями говорят религиозные вероучения.

Соответствующие уровни имеет и феномен человеческого мышления. Вербальное мышление представляет собой лишь часть реального, полнокровного мышления человека. В этом каждый из нас может убедиться и на личном опыте, который даже на уровне обыденной жизни показывает, что мыслить и облачить свои мысли в адекватную словесную форму — далеко не одно и то же. Как, например, в случае попыток описать свои переживания перед художественным полотном или при прослушивании любимого музыкального произведения. В мышлении каждого из нас самым сокровенным остается глубоко личностный иррациональный компонент, который в науке нередко решает успех крупных и великих открытий.

Вместе с тем психология XX в. всесторонне развила также свое учение о сознательной части человеческой личности — чрезвычайно сложной и автономной. В этой своей части человеческая личность бесспорно укоренена в обычном, земном человеческом обществе.

Ведущую роль в познании этого аспекта феномена человека играет культурно-историческая теория человеческой личности, основы которой были заложены в 20—30-х гг. Л. С. Выготским и его учениками. Согласно ей, главная закономерность индивидуального развития человека (психического онтогенеза) состоит в имтериоризации ребенком структуры его внешней, предметно-практической и социальной деятельности, т. е. ее преобразование в структуры своего сознания. Одну из ключевых ролей в умственном онтогенезе человека как сознательного и деятельного первоэлемента социальных структур играет овладение языком с его фондом понятий и логических операций с понятиями. Психологи выявили сложное взаимодействие и перераспределение функций между левым и правым полушариями мозга, сопутствующие умственному онтогенезу человеческого индивида. В частности, по мере взросления человека левое полушарие узурпирует функции абстрактного мышления. Правое же полушарие в течение всей жизни человека отвечает за конкретность его мышления. Кроме того, правое полушарие генерирует невербальные компоненты человеческого мышления — интуицию, воображение, чувство целостности и гармонии, эстетические чувства.

Невербальное мышление обладает своими впечатляющими преимуществами. Прежде всего, конкретностью в смысле целостного, системного понимания сложных объектов. Впечатляет его быстродействие, когда интуитивные озарения позволяют мгновенно решать сложные проблемы. Несравненно ускоряет получение результата ассоциативность невербального мышления.

Нередко в осмыслении сложной проблемы успех дела решает творческая фантазия. Одномерное вербальное мышление на этом фоне выглядит медлительным и неповоротливым. Ему не по силам держать в поле зрения весь сложный объект. Оно всегда сосредоточено лишь на его отдельных элементах и их ближайшем окружении. Это с очевидностью демонстрируют наши взаимоотношения с устной информацией, воспринимаемой на слух, а также с текстами, которые по сути своей являются той же самой устной информацией, только запечатленной на бумаге с помощью письменных знаков. (Обратное столь же очевидно демонстрируется нашим восприятием сложной визуальной информации, адресуемой глазам и правополушарному мышлению, — графических форм представления математических функций, диаграмм, картин и др.).

Тем не менее результаты познания, эффектно достигаемые невербальным мышлением, человеку крайне трудно выразить словами так, чтобы они не остались только его личным достоянием. В науке автор гениального озарения нередко должен пройти для этого полный курс специального образования или самообразования. Вербальное же мышление, несмотря на его недостатки, остается единственно эффективным средством интеллектуального общения людей, без которого была бы немыслима наука в ее качестве грандиозной мировой индустрии познания.

Таково, в самых общих чертах, полнокровное человеческое мышление. В том числе, и в реальных научно-познавательных процессах. Применительно к последним такое мышление называется эвристическим. При этом оно противопоставляется дискурсивному, т. е. мышлению в строгих понятиях по законам формальной логики. В частности, эвристическое мышление решает успех индуктивного познания — обобщений опытных знаний в новых понятиях и законах.

Таким образом, в свете современной психологии эвристическое мышление человека предстает не только чрезвычайно сложным и многоплановым, но и содержащим ряд иррациональных компонентов, не переводимых на язык рациональных понятий науки логики. Достаточно упомянуть сокровенно-личностные эстетические чувства, которые также играют не последнюю роль в научных открытиях. Что касается творческой интуиции, то этот компонент в структуре эвристического мышления и для современной психологии остается тайной за семью замками. Не безнадежна ли сама идея искать здесь какие-то строгие законы мышления? Не похожи ли такие поиски на многовековую историю попыток изобретения вечного двигателя, бесплодность которых показала термодинамика?

Нет, в данном случае такая аналогия не проходит. Прежде всего потому, что эволюционная гносеология, располагающая строгими законами эвристического познания, ни коим образом не претендует на роль исчерпывающей теории эвристического мышления. Она следует духу интеллектуального аскетизма, характерному для теоретизированной науки последних трех веков. Точнее говоря, она умеет довольствоваться феноменологическим уровнем своих концепций эвристического мышления.

В этой связи уместна аналогия с той же термодинамикой, но совсем другая аналогия. В 1807—1822 гг. Ж.-Б. Фурье построил свою классическую теорию теплопроводности веществ. Ее основной закон ставит интенсивность перетекания тепла (тепловой поток) в прямую зависимость от разности температур через коэффициент теплопроводности — свой у каждого конкретного вещества. Лишь к 30-м гг. XX в. наука смогла объяснить величины этого коэффициента у конкретных веществ. Но для этого пришлось создать квантовую теорию металлов и диэлектриков. Тем не менее теория Фурье успешно работала в теплофизике и теплотехнике XIX в., вполне довольствуясь взятыми из опыта значениями коэффициентов теплопроводности и нисколько не страдая от теоретической необъясненности соответствующих величин.

Вообще, для теоретической науки характерно то, что в ней десятилетиями довольствуются пониманием того, как действуют вновь открытые законы, не умея объяснить того, почему они так действуют. Здесь образец на века дал И. Ньютон. Когда философствующие современники задавали ему вопрос, почему имеет место постулированный им закон всемирного тяготения, он парировал его словами: «Я гипотез не измышляю». И в этом он оказался гениально прав, ибо время поисков ответа на этот вопрос реально пришло лишь во второй половине XX в. — на пути многотрудного объединения квантовой механики с релятивистской теорией гравитации. С полным правом ньютоновской формулой мог бы отвечать Д. И. Менделеев, если бы ему в 70-х гг. XIX в. задавали вопрос о причинах, в силу которых имеет место открытый им периодический закон. В связи с последним полезно знать также, что менделеевский закон вплоть до 1919 г. не мог объяснить опытно данное отклонение атомных весов десятков элементов от целочисленных значений. Эти опытные факты десятилетиями противоречили основе основ химической атомистики XIX в. — дальтоновскому постулату о целочисленное™ атомных весов. Только экспериментальное открытие первых изотопов методом масс-спектроскопии устранило это противоречие.

Таким образом, феноменологизм теорий научного качества позволяет им игнорировать даже многие противоречащие достоверные опытные факты, если они объективно адресуются более глубоким теориям последующих эпох. Понимание того, как действует вновь открытый закон, само по себе является огромным достижением науки. Оно позволяет систематизировать огромные массивы опытных знаний, эффективно решать сотни и тысячи частных теоретических и практических задач. По поводу этих достижений феноменологических теорий образно и точно высказался О. Хэвисайд — один из замечательных физиков-теоретиков: «Стану ли я отказываться от обеда только потому, что не до конца понимаю процесс пищеварения?».

Все отмеченное в полной мере характерно и для отношения современной эволюционной гносеологии к открытым проблемам и тайнам эвристического мышления. Ее законы отражают лишь качественно разные формы информационного взаимодействия человеческого сознания с вновь познаваемым объектом. Для этого приходится принимать к сведению значительно больше особенностей невербального человеческого мышления, чем в формальной логике. Но речь, опятьтаки, идет не более, чем о феноменологическом принятии к сведению, а вовсе не о том, чтобы объяснять эти особенности.

В целом, эволюционная гносеология остается в рамках систематического интереса к тому, как взаимодействуют абстрактность и конкретность человеческого мышления. Только рассматривает она это взаимодействие в полном объеме познавательных циклов с их качественно разными фазами. В общем, законы эволюционной гносеологии безо всякого словесного каламбура можно назвать строгими законами нестрогого мышления.

Четкое осознание ряда законов эвристического мышления не дает никаких чудодейственных «алгоритмов открытия». Вместе с тем широкая и эффективная учебная популяризация этих законов способна существенно поднять общий интеллектуальный потенциал современной культуры.

Последнее замечание — по поводу общественной природы человеческой познавательной деятельности. Одной из задач данной книги была конструктивная доказательная критика стойких иллюзий относительно возможностей формальной логики. Последняя сильна не сама по себе. Напротив, сама по себе она весьма несовершенна и немощна. Подчас она представляется даже убогой на фоне результативности профессиональной или творческой интуиции. Только благодаря тому, что из эпохи в эпоху в языково-понятийном поле общества осуществляются обобщение, «свертка», компактизация опытных знаний о мире, формальная логика выступает в роли эффективного инструмента человеческого мышления. Своей силой она обязана исключительно этому непрерывному, сверхсложному, поступательному общественно-историческому процессу длительностью во много тысячелетий.

Одна лишь история письменной культуры человечества насчитывает около 6 тысяч лет, хотя изобретение письменности было не началом этого общественно-исторического процесса, а его радикальнейшей трансформацией, не имеющей аналогов даже в XX в. с его электроннокомпьютерной революцией. Однако в формальной логике эта общественно-историческая природа мышления уходит на задний план. И это естественно, ибо формальная логика интересуется функционированием сложившихся, зрелых форм знания, а человеческому мышлению вообще свойственно забывать о пути, по которому оно к ним приходит.

В эволюционной гносеологии общественно-историческая природа человеческих знаний и познавательной деятельности выдвигается на первый план. И это тоже естественно, поскольку наука логики при этом прослеживает весь путь становления и созревания человеческих знаний — будь то познание сравнительно простых и быстро осваиваемых объектов или познание особо сложных объектов, осуществляемое усилиями людей нескольких поколений и даже исторических эпох.