Эмпирический синтез. 
Логика естествознания

Кант утверждает, что находимые нами в опыте объекты и вообще единые цельные образы не даны нам непосредственно, но представляют собою продукт самодеятельности рассудка, который впервые вносит единство и связь в данный сознанию пестрый разрозненный поток ощущений. Указанный акт самого деятельности способности представления Кант называет синтезом. Кант различает эмпирический синтез, или синтез посредством ассоциаций, и трансцендентальный синтез, который всеобщим и необходимым образом, посредством понятий, превращает совокупности ощущений в объекты. Эмпирическому синтезу Кант уделяет ничтожно малое внимание, считая его, по-видимому, не ценным и не имеющим значения. Однако, с принятой нами точки зрения, необходимо прежде всего познакомиться с эмпирическим синтезом, т. е. с функцией интеллекта собирать и выделять единые образы в непрерывном потоке ощущений, путем автоматически примышляемых ассоциаций к непосредственно-воспринимаемому материалу.

Эмпирический синтез заключается в том, что причиняемые вещами ощущения, вследствие деятельности нервных центров, автоматически дополняются многочисленными ассоциациями; в особенности подвергаются такой обработке ощущения зрительные, мускульные и тактильные. Непосредственно данное доходит до сознания не в первоначальном и нетронутом виде, но дополняется представлениями ранее пережитого, которые сливаются с непосредственно-ощущаемым и объединяют его в один целостный образ. Полученный таким путем образ можно рассматривать, как равнодействующую ощущаемого в данный момент и накопленного ранее опыта (см. также Вундт, «Очерк психологии», стр. 270 русск. пер.).

Например, когда мы что-либо рассматриваем, то ясность или туманность образа ассоциируется с его расстоянием от нас; точно так же напряжение мускулов глаз для конвергенции осей и аккомодации хрусталика ассоциируется с определенным расстоянием, последнее же ассоциируется с величиной образа. Градации света и тени ассоциируются с рельефом, с выпуклостями, округленными очертаниями, с острыми краями и т. п. Ощущения плоских цветных пятен, ощущения деятельности глазных мускулов, необходимой для аккомодации и конвергенции, абсолютная величина зрительного впечатления, т. е. тот угол, под которым дан образ, и т. п. непосредственные элементы, как такие, даже не доходят до сознания. До сознания доходит только конечный продукт синтеза — цельный образ, созерцаемый в трехмерном пространстве.

Указанные ассоциации очень важны, так как они более однообразны и устойчивы по сравнению с ощущениями и хорошо поддаются классификации. Ощущения сами по себе слишком пестры и текучи, зависят от слишком многих условий; в количественном отношении они, строго говоря, не сравнимы друг с другом и почти не могут быть измерены; они представляют собою чистое, непрерывно меняющееся качество. В психологии ощущения классифицируются по их непосредственному сходству; но в науках о внешнем мире ощущения классифицируются по тем ассоциациям, которые они непроизвольно присоединяют.

Для психологии важно качество ощущения, а для естествознания, например, для физики, качество ощущений не имеет значения, а ценно только свойство ощущения автоматически вызывать ту или иную ассоциацию. Например, когда мы сравниваем различные случаи падения тел на земной поверхности: падение тел легких, тяжелых, различной величины, формы, цвета, на различных расстояниях, с различных высот и по всевозможным траекториям, — все эти случаи настолько разнообразны, что не вызывают сходных ощущений, — зато всегда вызывают сходные ассоциации. Вообще ощущения, хотя бы и не сходные по качеству, извещают нас об одном и том же, если ассоциации, вызванные ими, сходны. Наоборот, даже одинаковые ощущения оцениваются совершенно различно, если различны присоединяемые ими ассоциации. Если ощущение не сопровождается удовольствием или болью, то все его значение заключается в том, какую оно вызовет ассоциацию. Но ассоциация, автоматически вызываемая ощущением, зависит не столько от качества самого ощущения, сколько от отношения его к одновременным и предшествовавшим ощущениям, от сходства или контраста с ними, а главным образом, от общей связи непосредственно предшествовавших ассоциаций; например, тот же самый шум может ассоциироваться или с маленьким животным, находящимся на близком расстоянии, или же с чудовищем в некотором отдалении.

Таким образом, ассоциации являются первоначальным инструментом познания, необходимым посредником между ощущениями и вещами. Невозможно установить непосредственной закономерности ощущений, но только закономерную связь ассоциаций и ощущений. Разум не мог бы разобраться в многообразии ощущений, если бы он не имел дело с готовым уже продуктом эмпирического синтеза, если бы дополнение и соединение непосредственно данных ощущений в цельные образы не происходило автоматически. Всякий раз, когда мы наблюдаем какуюлибо правильность в природе, если иметь в виду также психологическую сторону дела, мы наблюдаем, вместе с тем, над правильностью работы ассоциирующего и синтезирующего аппарата.

Этим опровергается философское учение Маха, которое требует, чтобы изучали непосредственную зависимость ощущений друг от друга. Тела, по мнению Маха, должны быть сведены к комплексам ощущений, и физика должна изучать звуки, цвета, давления и т. п. элементы ощущений. Учение Маха носит название эмпириокритицизма, но правильнее было бы назвать его априорным эмпиризмом, так как его точка зрения основана на априорном допущении — простоты природы (см. V, 4). Если считают возможным говорить о зависимости ощущений друг от друга, то исключительно потому, что еще не пытались отыскивать подобную зависимость, так как в противном случае сразу убедились бы в абсолютной неразрешимости задачи. Легко доказать, наоборот, что ощущения в действительности не зависят непосредственно друг от друга; для этого достаточно установить следующие три закона, которые каждый может легко проверить: 1) каковы бы ни были ощущения, А и В, разделенные некоторым промежутком времени, переход от, А к В не зависит от промежуточных ощущений и может быть совершен бесконечным числом различных способов; 2) за всяким ощущением, А может следовать любое из непосредственно большого числа ощущений, а также предшествовать ощущению, А и быть с ним одновременным; 3) если дано ощущение А, то нельзя указать никакого другого ощущения В, которое неизменно следовало бы за первым.

Присматриваясь ближе к присоединяемым в акте синтеза ассоциациям, мы можем убедиться, что последние представляют собою не что иное, как антиципации возможных будущих ощущений. Например, расстояние, на которое я отношу образ, дает меру тех усилий, которые я должен затратить для того, чтобы приблизиться к нему вплотную. Представление рельефа показывает мне, чего я должен ожидать, если я захочу ощупать предмет руками и т. д.; всякая деталь созерцаемого образа антиципирует те или иные возможные ощущения. Ощущения, антиципируемые ассоциациями, не должны неизбежно наступить, последнее невозможно, так как мы антиципируем значительно больше ощущений, нежели в состоянии воспринять; антиципируемые ощущения только возможны; впрочем, мы всегда представляем и те добавочные условия, при которых наступление тех или иных ощущений становится неизбежным. Таким образом, мы созерцаем возможности ощущений в форме наглядных, легко обозримых образов, из которых каждый целиком построен из представлений таких антиципируемых возможностей.

Теперь становится понятным значение и смысл функции синтеза, этой замечательной способности интеллекта получать первое как бы автоматическое знание о вещах. Способность антиципировать возможные ощущения имеет биологическое значение; она выработалась как приспособление индивида к среде, как необходимое орудие в борьбе за существование, позволяющее ориентироваться среди окружающих обстоятельств и предвидеть, чего и при каких условиях можно ожидать в дальнейшем.

Присоединяемый в акте синтеза материал черпается, главным образом, из воспроизводимых памятью ранее пережитых ощущений. Но сюда привходят также и некоторые идеи, имеющие свой источник в интеллекте, как, например, понятие причины. Таким образом, здесь мы имеем уже переход к тому, что Кант называет трансцендентальным синтезом. Образы, получаемые в результате синтеза, мы оцениваем как внешние причины ощущений. Интеллект непроизвольно рассматривает данные ему ощущения как следствия и автоматически примышляет к ним образы, имеющие значение внешних причин. С точки зрения логики, интеллект, присоединяя ассоциации, переходит от следствий к основаниям, и самый акт синтеза представляет собою, стало быть, индуктивное заключение. Из присоединяемой таким образом причины можно прежде всего обратно вывести те ощущения, которые дали повод для синтеза, а затем можно перейти к будущим ощущениям, как дальнейшим следствиям тех же самых причин. Именно этот путь дает нам возможность антиципировать будущие ощущения.

Присоединенные ассоциации, как индуктивные заключения, могут оказаться и ошибочными; мы становимся иногда жертвою иллюзий, обманчивых образов, ложных антиципаций. Но в подавляющем большинстве случаев синтез дает нам правильные заключения, так как правильность всякой отдельной ассоциации постоянно находится под контролем других ассоциаций, а также может быть проверена непосредственно ощущениями и в действительности ежеминутно таким образом проверяется.

Шопенгауэр уже указывал на то, что, созерцая объекты, рассудок тем самым умозаключает от ощущения к их внешним причинам; он указывал и вообще на интеллектуальный характер созерцания, а также на то, что вне рассудочного синтеза никакое созерцание невозможно. Но эта теория была безнадежно испорчена его пониманием причинности. Причина всегда предшествует своим действиям во времени и ни в каком случае не может быть одновременной с действием — вот одно из основных положений философии Шопенгауэра.

Согласно этой теории выходит, что, переходя от следствия к причине, рассудок все время подыскивает ко всякому данному ощущению то, что ему предшествовало; рассудок, таким образом, смотрит не вперед, а назад, не антиципирует, а созерцает то, что уже миновало. Шопенгауэр не мог допустить заключений к устойчивым причинным связям, одновременным со своими следствиями, а только такие заключения позволяют антиципировать будущее. Но в таком случае вообще остается неизвестным, для чего нужны эти автоматические заключения к прошедшему, для чего интеллекту нужна способность созерцания. Теория Шопенгауэра превращает рассудочный синтез в праздную, совершенно бесцельную игру представлений.