Возникновение профессионального театрального дискурса как способа институционализации оппозиции между субкультурами
Православное духовенство противодействовало процессам, что происходили на Западе и были связаны с введением в церковное богослужение драматического элемента. Такие попытки имели место и в России. Как и на Западе, где литургическое действо соединялось с элементами гистрионской потехи, на Руси была попытка если не введения в храм скомороха, то включения в литургию элементов народного зрелища… Читать ещё >
Возникновение профессионального театрального дискурса как способа институционализации оппозиции между субкультурами (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Кризис средневековой культуры: диалог вместо виселицы
Улавливая в зрелищном общении оппозиционность, которая нам представляется универсальной и наиболее значимой особенностью зрелища вообще, мы попытались сделать экскурс в зрелищную культуру древних, фиксируя такую оппозиционность в чистом виде. Однако оппозиционная стихия характерна не только для архаических культур. Как это ни покажется неожиданным, но именно она является определяющей в возникновении и становлении того, что можно назвать профессиональным театром. В связи с этим особого разговора заслуживает тема рождения отечественного профессионального театра. Как мы попытаемся показать, возникновение театрального дискурса — следствие актуализации в формах театра того, что М. Бахтин называл диалогичностью. Но последняя как раз и означает то, что мы подразумеваем под оппозиционностью стихии зрелищного общения.
На рубеже XVII—XVIII вв. в России возникает театральный дискурс, набирающий силу от десятилетия к десятилетию и формирующий одну из самых ярких в истории искусства театральных культур. Известно, что до этого времени в России театра в его позднем значении, т. е. театра как социального института не существовало, хотя театральная стихия обращала на себя внимание в своих фольклорно-праздничных формах182. Вообще, чувство игры в русской цивилизации — оборотная сторона отечественной ментальности. Г. Флоровский пишет об отсутствии в русском человеке мужества, чувства ответственности творить историю, о преувеличенном значении бессознательных, безличных, стихийных процессов. «Есть что-то артистическое в русской душе, слишком много игры»183. Эта мысль об особой предрасположенности русского человека к игре нередко звучит и у западных мыслителей. Так, В. Шубарт пишет:
Актерское дарование русских находится выше всех сравнений. Кто ни разу не видел русского театра, тот даже не представляет себе, какое прямо-таки сакральное воздействие может исходить со сцены. Русские не играют свои роли — они живут в них с безискусной естественностью, которая захватывает зрителя. По сравнению с русским сценическим искусством европейское, даже в высшей точке своих достижений, кажется чем-то искусственным, даже дилетантским184.
В. Шубарт проницательно объясняет то, что не просто профессионализм, а именно ментальность русских делает их театр чем-то исключительным в мире, объясняя его эффект. Но театральный талант русских представляет извлекаемую на поверхность духа глубинную по отношению к миру установку. Ее и улавливает В. Шубарт, когда пишет, что «по сути, русский играет с миром» и «ему неведома западная земная серьезность»185.
Однако игровое измерение картины мира в русской цивилизации не объясняет функционирования театра в его профессиональных формах. Возникновение последнего связано со специфической природой театрального дискурса. Одну из значимых причин возникновения театра в России зафиксировал Д. Лихачев, связывая интерес к театру в его профессиональных формах с переориентацией в культуре восприятия времени, когда человек выходит из мира, целиком находящегося под властью прошлого, начиная ценить настоящее. Способом закрепления в культуре значимости настоящего оказываются театральные формы, получающие отныне иное направление развития. По мере разрушения в средневековой литературе принципа организации текста возрастает воспроизведение настоящего времени.
Рассказ о прошлом все более становился из фиксации прошлого реконструкцией прошлого. Это была одна из форм борьбы с искажением действительности, уходящей в прошлое, борьба за его бессмертие. И это сделало возможным появление регулярного театра и драмы186.
Эмансипация настоящего времени и его новая функция в искусстве — значимый, но не единственный и не определяющий фактор в трансформации театральности в средневековых формах в профессиональный театр Нового времени. Возникновение в России XVIII в. профессионального театра мы связываем с необходимостью институционализации оппозиции или диалога в художественных формах, способного в новой культуре осуществлять значимые функции. Профессиональный театр становится институционализацией диалога, столь активизировавшегося к этому времени в богословских, философских и литературных сферах. Актуальность диалога — следствие распада целостности культуры, которая в этом своем состоянии оказывается монологической культурой. Драму В. Одоевский справедливо ставит в зависимость от развития скептицизма, противопоставляя ее эпосу. Эпос определен рассказчиком, а действующие лица здесь предстают не сами по себе, а как иллюстрация точки зрения рассказчика. Что касается драмы, то каждый персонаж в ней должен существовать самостоятельно, представая особым миром, не соприкасающимся с миром других. Если эпос соответствует религиозным эпохам, то драма — скептическим187.
Происходящие на рубеже XVII—XVIII вв. в России радикальные изменения в восприятии времени весьма значимы. Человек перестает воспринимать мир в соответствии с повторяющимся циклическим или мифологическим временем. Постепенно возникает иная система его организации. Оно воспринимается не как циклическое, а как линейное развертывание событий, причем, событий, не символизирующих некую упорядоченность, а воспроизводящих аномалию, отклонение от некоего порядка. Это отношение ко времени порождает сюжетность и собственно сюжет. «Фиксация однократных и случайных событий, преступлений, бедствий — всего того, что мыслилось как нарушение некоторого исконного порядка, — представляла собой историческое зерно сюжетного повествования. Не случайно элементарная основа художественных повествовательных жанров называется „новелла“, то есть „новость“ и, что неоднократно отмечалось, имеет анекдотическую основу»188. Однако исчерпывающим объяснением это еще не является. Для того чтобы театр в профессиональных формах процветал, нужно, чтобы возник театральный дискурс, а последний — следствие возникновения и утверждения в монологической культуре диалога. Культура, предшествующая плюрализму картин мира, была монологической культурой, которую можно отождествить со средневековьем. То, что мы подразумеваем под профессиональным театром, означает практику театрального дискурса в его институционализированных формах. До рубежа XVII—XVIII вв. в России театр был повсюду. Иностранцы уже показывали свои спектакли Алексею Михайловичу и его окружению. Однако для того чтобы театр, который мы знаем по последним столетиям, возник, должно было нечто произойти с личностью и культурой в целом. Здесь важно зафиксировать связь театра с изменением универсальных черт культуры.
Православное духовенство противодействовало процессам, что происходили на Западе и были связаны с введением в церковное богослужение драматического элемента. Такие попытки имели место и в России. Как и на Западе, где литургическое действо соединялось с элементами гистрионской потехи, на Руси была попытка если не введения в храм скомороха, то включения в литургию элементов народного зрелища. Однако такие попытки каждый раз оценивались как еретические189. Действительно, православная церковь воспринимала себя носительницей нормы, что должна быть внедрена в сознание пассивной массы, находящейся, по мнению духовенства, во власти демонических и сатанинских стихий. Между тем, масса была не только объектом религиозных и государственных экспериментов, а носительницей древнейшей и универсальной картины мира, начавшей видоизменяться под воздействием христианских ценностей, но не утратившей языческих корней. Духовенство отдавало отчет в том, что для православной церкви использование элементов фольклорного театра в богослужении опасно, ведь вместе с этими элементами актуализируется и древнейшая, во многом определявшая мировосприятие массы картина мира, способная поглотить внедряемые православной церковью ценности. Применительно к XVII в. под диалогом следует понимать и диалог между носителями универсальных систем ценностей — религиозной и массовой, т. е. языческой. Однако в XVIII веке более проблематичным явился диалог на других уровнях, он выходил за границы богословского и фольклорного мировосприятия.