Лексическое воплощение образа женщины в русских народных сказках

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

Филологический факультет

ЛЕКСИЧЕСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ОБРАЗА ЖЕНЩИНЫ В РУССКИХ НАРОДНЫХ СКАЗКАХ

Выпускная квалификационная работа

• ВВЕДЕНИЕ
• Глава 1. Жанрово-стилевое своеобразие воплощение образа женщины в фольклоре
• § 1 Особенности выражения образа женщины в фольклоре разных народов
• § 2 Образ женщины в русском фольклоре
• § 3 Лингвистические средства выражения образов
• Глава 2. Структурно-типологическая характеристика лексического воплощения образа женщины в русских народных сказках
• § 1 Жанрово-стилевое своеобразие русских народных сказок
• 1.1 Сказки о животных
• 1.2 Волшебные сказки
• 1.3 Бытовые сказки
• § 2 Образ женщины в сказках о животных
• § 3 Образ женщины в волшебных сказках
• § 4 Образ женщины в бытовых сказках
• ЗАКЛЮЧЕНИЕ
• СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
• Приложение

Женщина… Кто она (или даже «что»)? «Сосуд дьявола» — в европейской формулировке, «веревка, по которой мужчина спускается в ад» — по восточной пословице, или Прекрасная Дама, отблеск Божественного в бренной оболочке? Змея или голубка? Яд или противоядие злу? «Кто же ты, женщина?» — из века в век терзался вопросом мужчина, вглядываясь в черты своей загадочной спутницы. Простое орудие деторождения? Второй пол? Отражение моей творческой фантазии? Истинный источник вдохновения?

Он то высоко возносил ее над собой в экстазе благоговения, трепеща от робости перед своей богиней, то осыпал градом насмешек и унижении, словно рабыню на рынке. Причем, любопытно, как разделились эти две роли: лепту в сооружение головокружительно высокого пьедестала для женщины, как правило, вносили поэты и художники, а главными хулителями женщин и «сквернословами» были в основном философы.

В самом деле, глубокая пропасть простирается между тем берегом, на котором возвышается ослепительно прекрасный образ женщины, изваянный из чистоты и добродетели в мировом искусстве, и противоположным берегом мужского восприятия, усеянным нескончаемой грудой скептических оценок, скопившихся в долине философской мысли со времен Платона. Представить историческую панораму взглядов на женщину — одна из задач нашей работы.

Философские и естественнонаучные исследования, литература и публицистика, изобразительное искусство и религиозные трактаты извечно обращались к проблеме женщины, ее общественного и семейного положения. Менялись ее образцы и образы в истории человечества, в восприятии человеческом, в психологическом плане.

Женщина по имени Ева первой сорвала запретный плод с древа познания. Ее имя навсегда осталось в памяти человечества, а познание привело к обесценению женщины и сделало ее воплощением греховности. История доносит до нас весьма противоречивый образ женщины-Евы и Девы, заключающий в себе светлое и томное, возвышенное и низменное, доброе и плохое, ангельское и дьявольское.

В глубине веков не существовало социального равенства между людьми, а тем более между мужчиной и женщиной. Последняя занимала такое же подчиненное положение, как раб, выполняя только свои домашние и материнские обязанности. Хотя историки и археологи свидетельствуют нам о том времени, когда женщина играла выдающуюся роль в общественной жизни. То была эпоха матриархата. Об этом периоде мы узнаем из преданий и мифов, дошедших до наших дней. В разные исторические эпохи существовали и различные мифы о женщинах. Во времена средневековой инквизиции был распространен миф о женщине-ведьме, и множество женщин стали его жертвами. В конце XIX века миф о роковой женщине, безжалостной соблазнительнице, нашел отражение в творчестве ряда крупных писателей (более подробно о мифических образах женщины можно узнать из книги Ц. П. Короленко См.: Короленко Ц. П. Мифология пола. — Красноярск, 1994.). В XX веке в нашей стране эпохи социализма господствовал миф о суперженщине: женщине-матери и работнице, общественной деятельнице одновременно.

Целью данной работы является рассмотрение того, при помощи каких лексических средств воплощается образ женщины в русских народных сказках. Данная цель позволила сформулировать следующие задачи данного исследования:

1. Рассмотреть особенности выражения образа женщины в мировом фольклоре.

2. Показать реализацию образа женщины в русском фольклоре.

3. Дать характеристику лексического воплощения образа женщины в русских народных сказках.

В смысловом развертывании художественного текста велика роль лексической структуры, под которой понимается «коммуникативно-ориентированная, концептуально обусловленная ассоциативно-семантическая сеть, отражающая связи и отношения элементов лексического уровня текста» Болотнова Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1992. — С. 173. Лексическая структура текста организуется по сетевому принципу с учетом различных связей лексических единиц как по «горизонтали», так и по «вертикали». Ее изучение позволяет конкретизировать семантику и смысл (поверхностный и глубинный) текста.

Искусство является не только способом образного познания, но и средством эстетического освоения и описания мира: «Художественные средства, сконцентрированные в эстетически действующей системе, воспринимаясь нами как особого рода сигналы, способны мощно возбуждать наш духовный мир, становясь тем самым стимулами жизненного регулирования различных общественно мобилизующих настроений». Анализ структурированных особым образом сигналов эстетической информации позволяет реконструировать творческий замысел писателя, который определяет его первичную коммуникативную деятельность, и выявить коммуникативный эффект, производимый текстом, при постижении читателем его эстетического смысла в процессе вторичной коммуникативной деятельности.

Следует отметить особую роль лексических элементов в художественном тексте. «Они выступают как средство означивания различных явлений воплощенной действительности и как основная форма репрезентации обобщенного синтетического художественного образа реального мира, отражающего определенную концепцию автора» Там же. С. 97.

Лексический уровень участвует в создании предметно-логической основы текста и отражении темы, в формировании эстетически обусловленной концептуальности и эстетически ориентированной прагматичности произведения. Он связан с другими подуровнями текста в экстралингвистическом аспекте, является основной формой репрезентации авторской концепции, позволяющей осмыслить ее в процессе познавательной деятельности адресата. Процесс смыслового восприятия читателя осуществляется посредством установления смысловых связей между словами, которые передаются прежде всего лексическими составляющими текста Ср.: Болотнова Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1992. — С. 29 — 30.

Слово как элемент текста обладает коммуникативной ориентацией, которая определяется его системно-языковыми качествами, системно-структурной организацией текста, его концептуальностью. Оно ориентировано на коммуникативную ситуацию не только в контексте, но и вне его.

О разных подходах к изучению коммуникативных свойств слова и их сущности см. в книге Болотнова Н. С. «Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня» (1992). Вслед за Болотновой Н. С. мы считаем, что коммуникативная ориентация слов обусловлена ассоциативно, и именно ассоциативное поле слова определяет способность его участвовать в коммуникации в качестве элемента лексической системы текста, т. е. определяет его коммуникативный потенциал, который зависит от лексико-грамматических особенностей слова и некоторых других факторов. Коммуникативная ориентация лексических элементов художественного текста выражается эстетически обусловленной актуализацией их ассоциативных связей, направленных на формирование художественного смысла целого текста или его фрагмента.

Полагаем, вслед за Болотновой Н. С., что, участвуя в коммуникации, слово мобилизует все свои лингвистические и экстралингвистические ресурсы, подчиняя их определенной микростратегии автора и макростратегии всего текста. Если слова — ключевые, т. е. непосредственно соотносятся с общим концептом текста, то их коммуникативная ориентация будет прямой. Если же лексические единицы соотносятся с общим концептом текста опосредованно, через ассоциативные поля, их коммуникативная ориентация — косвенная (через текстовую парадигматику и синтагматику).

В коммуникативном аспекте выявленные особенности языка создают особую установку на восприятие художественных текстов читателем и определяют специфику коммуникативной стратегии автора. Своеобразие художественного текста заключается в способности выполнять эстетическую функцию, предполагающую «воздействие на адресата как красотой и целесообразностью художественной формы, так и концептуальностью содержания» Болотнова Н. С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. — Томск: Изд-во Том. ун-та, 1992. — С. 23.

Сидоренков В.А. пишет: «На лексическом уровне (основном смысловом уровне) не только передается информация, но и может создаваться художественный образ. Показателем образности выступает несоответствие текстового и словарного значений, та смысловая надбавка, которая выявляется с помощью наложения значения слова в тексте на значение этого же слова в словаре». Особенность художественного образа заключается не только в том, что это образ-переживание, но и в том, что это словесный образ, образ-троп, образ-сюжет, создающийся на основе главным образом периферийных связей или обновления ядерных связей обычных слов-стимулов в ассоциативном аспекте (см. работы М. Н. Кожиной, Н. С. Болотновой, С. М. Карпенко, И. И. Бабенко, и др.).

Все это приводит к мысли о том, что «выявить речевые средства создания образа, особенности их функционирования в тексте — значит вплотную подойти к пониманию особенностей художественного видения писателя, его творческого метода, сущности созданных им художественных образов» (Каширина Л.Г., 1986, 96), с помощью которых автор как бы дает установку на соучастие читателя и его интерпретацию в восприятии и интерпретации художественного текста.

В качестве материала исследования были взяты русские народные сказки, собранные А. Н. Афанасьевым. В ходе работы было проанализировано 73 сказки из трёхтомного собрания сказок.

Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и приложения.

Во введении ставятся цели и задачи данного исследования, обосновывается его актуальность.

Первая глава называется «Жанрово-стилевое своеобразие воплощение образа женщины в фольклоре». В ней рассматриваются особенности выражения образа женщины в фольклоре народов мира, потом показано выражение образа женщины в русском фольклоре, рассматриваются лингвистические средства выражения образов.

Во второй главе, названной «Структурно-типологическая характеристика лексического воплощения образа женщины в русских народных сказках» даётся общая классификация сказок, показано как лексически воплощается образ женщины в сказках о животных, волшебных и бытовых сказках.

В заключении подводятся итоги работы, даются краткие выводы, намечаются дальнейшие перспективы работы.

В приложении представлен урок по изучению русской народной сказки «Царевна-лягушка».

Глава 1. Жанрово-стилевое своеобразие воплощение образа женщины в фольклоре

§ 1 Особенности выражения образа женщины в фольклоре разных народов

Как определить, измерить или даже только обозначить вклад женщины в мировую культуру? «Мужчина велик на земле и в веках, но каждая йота его величия выросла из женщины», — говорил американский поэт Уолт Уитмен. Влияние женщины на культурный прогресс, то скрытое, то рельефно осязаемое, прячется или проявляется порой самым неожиданным образом. Мимоходом оброненное ею слово прорастает в поле, влечет за собой начало военных действии или перемирие, воздвигает храмы, вершит новые и разрушает старые законы. И даже нечаянно оброненная на балу подвязка с её ноги становится весомым поводом для учреждения Ордена Голубой Подвязки.

Начиная с колыбельной песни и кончая погребальным плачем, женщина сопровождает мужчину во всех важнейших событиях его жизни. Хранительница очага и культурных традиций, она стоит у истоков возникновения ремесел и земледелия, которыми она стала заниматься в ожидании возвращения мужчины-охотника. Инициатором создания первых поселений тоже была женщина. Забота о ребенке подсказала ей мысль о том, что надо отказаться от кочевой жизни и оставаться с ним в хижине у засеянного зерном поля. Так, ведомая интуицией, женщина оказалась у первого ручья современной цивилизации.

Нет ничего удивительного в том, что в глубокой древности женщину почитали и уважали. Она не знала подчинения мужчине, социальное и моральное равноправие членам первобытной общины, как известно, обеспечивал коллективизм в создании и распределении материальных благ. Причём, женщина имела не только равные с мужчиной права (голос в совете рода и другие), но и весомые привилегии, закрепившиеся, вероятно, благодаря ее материнскому праву.

Об авторитете женщины и ее роли как «руководительницы и начальницы» дома, «умиротворительницы», судьи и священнослужительницы убедительно писал Август Бебель, который пошёл вслед за сторонниками идеи о существовании матриархата американским этнологом Л. Г. Морганом, шотландским правоведом Дж. Р. Мак-Леннаном, швейцарским историком права И. Я. Бахофеном и обобщившим их труды Ф. Энгельсом в своей нашумевшей книге «Возникновение семьи, частной собственности и государства». Частое появление на сцене истории королев и правительниц, решающее влияние матерей на политику царствующих сыновей он объяснял как следствие материнского права.

Когда женский труд утратил своё важное общественное значение и приобрел узкий, домашний характер в связи с появлением нового понятия «моё»: «моя лепешка», «моё хозяйство», тогда на долю женщины выпало стать узницей в своём доме.

Особого размаха дискриминация женщины достигает в эпоху возникновения и расцвета мировых религий. Перефразируя изречение Протагора о человеке как мере всех вещей, можно сказать, что в феодальную эпоху в светской этике мерой всех вещей стал мужчина, а в религиозной — Бог. Характерно, что пророки новых религий: Иисус, Будда и Мухаммад, а также их предшественник Моисей были мужчинами, внесшими идеи маскулинизации в Библию, Трипитаку, Коран и Тору. Возникает концепция вторичности женщины. В ней мужчина оспаривает даже право женщины на материнство. С библейским мифом о сотворении человека («И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену», Бытие, 2:22) перекликается изречение Корана, обращенное к мужчинам: Аллах «создал для вас из вас самих жен, чтобы вы жили с ними» (Коран, 30:20). Глубокие сдвиги происходят в половой морали. Уже в сочинениях Филона Александрийского (ок. 20 г. до н. э. — 50 г. и. э.), первого толкователя библейских преданий в философско-религиозном духе, предписывается презрение ко всем мирским наслаждениям и умерщвление плоти. Возникает новая моральная антитеза: благочестивый мужчина — нечестивая женщина.

Всем известен средневековой спор, тема которого сегодня звучит анекдотично. На Маконском соборе 585 г. один из епископов открыл дискуссию о том, применимо ли к женщинам слово «homo». Большинство этого почтенного собрания склонялось к тому, что женщину человеком называть не следует. Однако цитата из Евангелия, определявшая Иисуса Христа как «сына человеческого», позволила все-таки судить о матери Марии как о человеке и признать этот «титул» за остальными женщинами. Тем не менее, проблема эта еще долго волновала умы и бередила сердца ученым-богословам, 110 лет спустя, в 1595 г. в Германии впервые была издана «Диссертация о том, что женщины не люди» В. Ацидалия. На самом деле, труд известного гуманиста и поэта был остроумной авторской фальсификацией, пародией на клерикальную литературу, выводы которой частенько граничили с абсурдом. Однако, воспринятый современницами всерьез, он был переиздан несколько paз, переведен на французский язык и вдохновил немало плагиаторов, которые, задыхаясь от пафоса, утверждали, что женщина по своей природе скорее павлин, змея, волчица, лиса или сирена, но ни в коем случае — не человек. Увы, «анималистическая» традиция во взглядах на женщину оказалась весьма живучей. В 19 в. Артур Шопенгауэр продолжал видеть в ней «гусыню», а Фридрих Ницше утверждал, что поскольку женщины не способны к дружбе, они — «кошки; в лучшем случае — «коровы». Были ли основания для подобных тенденциозных выпадов? Да, безусловно. В кривых зеркалах женоненавистнических теорий отразилась подлинная трагедия женщины.

Во-первых, длительная социальная и моральная дискриминация привела её к замкнутому образу жизни в геникеях (женская половина дома у греков), атриуме (у римлян), гареме, русском тереме и т. п., сформировала пассивность как основное свойство характера и стиля поведения женщины. Во-вторых, невозможность или слабая регуляция процесса деторождения замкнула сознание женщины на переживаниях, связанных с её биологией: многократной беременностью, родами, вскармливанием детей, что также, как и социальные причины, способствовало вытеснению женщины из интеллектуальных сфер деятельности. Характерно, что главными добродетелями женщины считались именно безгласное подчинение мужчине и способность производить широкое потомство. Бездетная Рахиль, жена библейского Иакова, просила бога ниспослать ей смерть, чтобы не влачить свою позорную участь.

Погруженная в относительно изолированный мир семьи в течение тысячелетий, женщина несомненно подверглась многим деструктивным воздействиям. Неслучайно в современной американской литературе даже возникла такая историческая параллель: жизненный опыт черных рабов в Америке — женский жизненный опыт. Выдвигалось предположение, что жизнь в «закрытой системе» в подчинении авторитету господина сформировала у рабов и у женщин сходные черты характера и моральные ориентиры. Свою роль в искажении личности женщины играет «домашний труд». Ряд современных авторов-феминистов, говоря о его монотонности и бесконечности, вряд ли ошибаются, утверждая, что этот труд «роботизирует» женщину.

Однако следует обратить внимание и на то, что длительное пребывание женщин в замкнутом пространстве «частного мира» привело к созданию ими особых достижений в нравственной сфере. В общую палитру человечности женщины внесли немало удивительно светлых красок. Так, они обладают более интенсивной в целом, чем у мужчин способностью к состраданию, сопереживанию, сердечному участию, милосердию не только вследствие их биопсихологических особенностей, но, вероятно, и потому, что женщинам в их повседневной жизни приходилось «работать» с людьми на более близкой дистанции, чем мужчинам, включенным в широко простирающийся мир, населенный не родными людьми, а «чужими» и различными группами «чужих», личностные особенности которых часто были неразличимы за масками их социальных ролей, воспринимались обобщенно и абстрактно. Это историческое разделение женской и мужской сфер жизни, возможно, также повлияло и на формирование женского конкретного и мужского абстрактного (в том числе и морального) мышления. Конкретность в женской этике — это и есть проявление способности принимать «близко к сердцу» боль незнакомых людей, которые в этом процессе, становятся женщине словно родными. Некоторые феминисты полагают, что, когда мужчины с присущим им абстрактным способом мышления хладнокровно планируют крупномасштабные военные операции, им как раз не достаёт именно такой человеческой способности: представить, например, гибель чьих-то детей как гибель своих собственных.

Если говорить об отношении женщин к войне, то следует признать, что конечно, жизненные цели женщин и война — «вещи несовместные», ибо задача любой женщины — вырастить своих детей и сохранить им жизнь, а не подвергнуть их смертельному риску или уничтожению. Впрочем, под влиянием различных условии, женщины в истории неоднократно поддерживали войны, посылали, воевать своих сыновей, воевали сами. Опыт материнства, безусловно, сыграл решающее значение в создании женского нравственного портрета, в котором, пожалуй, больше теплых красок, чем в мужском.

Итак, можно согласиться с тем, что существует особая женская нравственность, во многом альтернативная мужской. Тем не менее, замечено, что мускулинная по своему содержанию человеческая культура, выросшая в патриархальных условиях, в целом ориентируется на мужской идеал, в том числе и в морали, явно или неявно, вольно или невольно отвергая варианты, ассоциирующиеся с женским характером и поведением. Думается, что для современного мира, осознающего необходимость отказа от пресловутой ориентации на образ «врага», в период поворота к освоению общечеловеческих ценностей обращение к достижениям женской нравственности может оказаться плодотворным. И этот процесс проникновения женской нравственности в современную систему морали, как мы видим, происходит на наших глазах. Глубокое осуждение войны и конфронтации, агрессии и агрессивности, отход от жестокой мужской авторитарности, обращение к миру человека и взгляд на этот мир не с вершины чьего-либо господства, а «крупным планом», возрождение ценности милосердия, конкретного, а не абстрактного, добра (через личный поступок) — вот первые ласточки новой оттепели в морали сегодняшнего дня.

В ряде мифологий существуют различные примеры того, как традиционно женский культ превращался в мужской. Так, у абхазцев есть божество урожая, называемое Анапа-нага, т. е. «мать, приносящая просо». Это божество мужского пола, зa которым закрепилось его прежнее женское имя. Реконструируя этот и другие мифы, можно найти некоторые подтверждения тому, что в эпоху создания мифа женщина занимала весьма почётное положение, крушение которого и отражает подобные курьёзы. Некоторые мифы сохранили представление о важной роли женщины в древнем обществе, подчас более высокой и значимой, чем мужская. Это проявляется в многочисленных культах женщин — первопредков: «великих матерей», «матерей богов», «прародительниц». Например, у монов (Южная Бирма и Юго-Западный Таиланд) первым разумным существом считалась женщина — Итангейя Сангасом. В пустынном мире она создала все полезные вещи и дала им названия. От мужчины, который является, когда все уже готово, она рождает детей, чьё появление даёт начало человеческому роду. Впрочем, во многих космогонических мифах мужское и женское начала выступают на равных как две противоположности, от слияния которых возникает небо, земля и люди. Первые представления о различиях полов зафиксированы уже в древних языках. Не только многие предметы реального мира, но и абстрактные понятия (например, дом, вера) классифицированы по их «принадлежности» к мужскому или женскому роду, что явилось, вероятно, следствием их олицетворения. Представляется правомерной гипотеза о том, чти средний род возник позже и что «индоевропейские языки имели первоначально только мужской и женский род, как это осталось до сих пор в еврейском языке» (Э. Тайлор). Представления о мужском и женском началах, распространенное на силы природы и отвлеченные идеи, таким образом закреплялись в самой грамматической структуре речи и ассоциировались с сильным и слабым, суровым и мягким, грубым и нежным. Величественная Афина, богиня мудрости и справедливой войны у греков, силой и разумом равна Зевсу, а иногда, в сохранившихся ранних вариантах по своей значимости и могуществу превосходит его. Показательно, что в архаической мифологии, носившей следы матриархальности, она считалась Великой богиней-матерью, которая родила всё живое на земле.

Колоссальное значение в мифологическом мышлении древних египтян играла богиня Исида, культ которой, вобрав множество других женских культов, превратил её в универсальное божество, которому вместе с её братом и мужем Осирисом и их сыном Хором поклонялись не только в самом Египте, но далеко за его пределами, в том числе в Греции и Риме. Сила её любви к Осирису настолько велика, что она преодолевает грань между жизнью и смертью. Когда Осирис был коварно убит, она отыскала его тело и от мертвого зачала и родила сына Гора, которому было суждено отомстить за отца и воскресить его. Неувядаемый древний образ богини с младенцем — спасителем на руках станет прообразом богоматери в христианстве. Интересно упомянуть о существующей гипотезе, по которой религия первоначально была создана женщиной, она же стала и первой служительницей культов. До сих пор загадкой остаются найденные археологами десятки женских статуэток ориньякской эпохи (верхний палеолит). Кого они изображают? Может быть, своеобразных жриц, исполнительниц семейно-родовых обрядов или матерей-прародительниц? С. Токарев склонен считать их изображениями хозяйки огня — памятниками ранней формы материнско-родового культа. Так или иначе, эти фигурки свидетельствуют о причастности женщин к древнейшим культам. Немецкий археолог, активный защитник теории матриархата, пишет: «Без идеи некоего сверхмогучего божественного существа, превосходящей их творческой силы наши предки просто не смогли бы жить.

Весьма странно — или вернее, весьма примечательно, — что первой из этих сил, которой, как с уверенностью можно доказать, поклонялись, была женщина, богиня-мать. Появление женщины в мифе связано с важнейшими событиями в жизни человека древности. Борясь с чувством одиночества, покинутости, ограниченности и страха, женщина первобытной эпохи заложила основы религии. Она видела в себе часть природы, часть тех мистических, темных, непостижимых и волнующих сил, которые порождают счастье и горе, жизнь и смерть. Ею двигало стремление создавать и поддерживать жизнь, рожать и кормить. Поэтому она стала посредницей между этим и тем миром. Она открыла дверь к сверхъестественному и сверхреальному" Вардман С. Женщина в древнем мире. М.: Наука, 1991. С. 55.

Иногда создаётся впечатление, что в том или ином религиозном ареале религия бесспорно является мужской монополией. Такое представление, например, было устойчивым в отношении религии Австралии, где мужчины в обрядности вытеснили женщин. Однако, когда исследователи получили возможность обратиться к австралийским мифам и легендам, то стало очевидно, что многие из них рассказывают не только об активном участии, но о главенствующей роли женщин в культурной жизни в целом и в религиозной в частности. Женские образы встречаются среди всех категорий мифических героев: и среди первопредков — прародителей родов и племен, и среди культурных героев-демиургов (в наиболее архаичных мифах эти роли слиты воедино), и среди духов — добрых и злых существ, воплощающих силы природы или предков, и, наконец, среди богов — владык мира, наделенных индивидуальной судьбой и характером, которые появляются на высоких ступенях развития мифа. Милосердные заступницы или не знающие жалости мстительницы и губительницы, они разнолики и разнохарактерны. Однако нередко можно уловить, как перекликаются между собой женские образы мифологий разных народов, и в первую очередь, образы прародительниц, покровительниц семейного очага и женских занятий, рожениц, а также божеств плодородия и любви, закономерно выросшие из важнейших вопросов о мире в целом и потребностей женщины. Интересно, что у некоторых более поздних по времени возникновения женских образов прослеживаются реальные прототипы. Так, например, китайская богиня Гэ-гy, покровительница повивальных бабок и деторождения имеет вполне достоверную биографию. Тетушка Гэ искусно принимала роды и после её смерти ей был воздвигнут храм. Среди мифических женских образов немало таких, которые овеяны высокой поэтичностью: например, образы Ахсоннутли, «Бирюзовой женщины» у навахо, армянской богини любви и воды Астхик — «Звездочки», «Госпожи лазоревых облаков» Биси Юаньцзюнь у китайцев. «То, что мы называем поэзией, было для них (для древних) действительной жизнью, а не маскарадом богов и героев, пастухов и пастушек, театральных героинь и философствующих дикарей, размалеванных и разукрашенных перьями, как для современных стихотворцев. В древности у народов нецивилизованных природа изображалась с несравненно более глубокой сознательностью в бесконечных фантастических подробностях» — считал Э. Тайлор. И действительно, древние египтяне не сравнивали звезду Сириус с прозрачной слезой Исиды, а в самом деле глубоко верили в то, что, когда после зимнего перерыва на небе вновь появляется Сотис (Сириус), то это Исида, оплакивая мужа, роняет свою слезу в Нил. Слеза переполняет реку и наступает великий разлив. Нам же, спустя тысячелетия, остаётся удивляться богатству и грандиозности воображения древних, которое, впрочем, было для них не картиной, сотканной из метафор, а способом понимания и объяснения мира. Если мифы рассказывают о начале мира, то классические формы эпоса, сохраняя связь с мифами, опираются уже на исторические или псевдоисторические предания. Они повествуют о заре национальной истории. Облик и поведение героинь народных эпосов говорят о большой самостоятельности женщины. Часто это могучие воительницы, соперничающие с мужчинами в ловкости и отваге как, например, героиня монголо-тибето-бурятского эпоса «Гэсер» красавица Урмай-Гохон, героиня армянского эпоса «Давид Сосунский» Чмы-шек-султан, жена русского богатыря Дуная Ивановича Настасья.

Обращаясь к русским былинам, Светлана Кайдаш в своей книге о русских женщинах пишет о славных поленицах (поляницах), богатырь-девицах, которые «поляковали» в полях и степях, верша своей силушкой и удалью дивные подвиги и о том, как были продолжены эти традиции русскими ратницами на Куликовом поле. Образы женщин-воинов возвращают нас к популярному у греков мифу о племени амазонок, с которыми, по легенде, Александру Македонскому пришлось выдержать тяжелейшую битву. Несмотря на обилие различных упоминаний об амазонках, в том числе и историками, например, Диодором, на сохранившиеся копии мраморных статуй амазонок, выполненных четырьмя великими скульпторами для храма Артемиды в Эфесе, вазовые росписи и барельефы саркофагов, вопрос о том, существовали ли амазонки, остаётся открытым. Однако есть свидетельства о существовании других женских царств в более позднее время, которые возникали, вероятно, как протест против патриархального гнета и рецидивы женской власти. В 8-м в. на территории Словакии на горе Видолва в так называемом «Замке девственниц» под водительством Власты женская вольница оборонялась от мужчин. Крепость пала после жестокой и длительной осады, предпринятой, по одной из версий, князем Пшемыслом. Лейб-медик Петра I Г. Шобер, побывав на Кавказе, привёз царю удивительные рассказы, услышанные им от армянских и турецких купцов. Они клялись, что в горах Кавказа есть женское царство. Женщины запрещают мужчинам даже прикасаться к оружию, а сами владеют искусством рукопашного боя. И действительно, в конце 18 в. этнографы заговорили об объединениях воинственных кавказских женщин. В долине Терека были найдены в женских погребениях боевые ножи, щиты, конская сбруя. Другие подобные находки дали раскопки в Туркменистане, Узбекистане и в Киргизстане — там, где по нашим представлениям, подчинение женщины — древняя традиция, не допускавшая исключений.

В мусульманской литературе сложились свои каноны женской красоты, восходящие к ближневосточному идеалу красавицы. А привлекательность женщины воспевается на Востоке с древнейших времен. Вот как описывает свою любимую Имруулькайс: «Ее талия тонка, как скрученный ремень поводьев, а ножка — словно напоенный влагой, клонящийся к земле стебелек. На спину ей ниспадают черные, как смоль, волосы, густотой напоминающие грозди плодов на отягощенной финиками пальме. Шея ее подобна шее белой газели, кожа — пуху страусенка, к белому цвету которого примешался желтоватый оттенок; губы, что алые ягоды, зубы — белее млечного сока степных трав…» Вагабов М. В. Ислам и женщина. — М., 1968. — С. 89.

К концу средних веков окончательно складывается стереотип мусульманской красавицы — луноликая, стрелобровая, волоокая Там же. С. 92. Последнее навеяно и Кораном, ведь «черноокие, большеглазые» — коранические эпитеты гурий, идеальных райских дев-красавиц.

Восточные красавицы в изображении поэтов не отличаются худобой, телосложение их вовсе не похоже на современные образцы женских фигур, представленные, скажем, прогонистыми и тощими манекенщицами. Напротив, воспевается полнота, хотя и при тонком стане. Не случайно само имя возлюбленной бедуинского поэта-воина Антары — Абля — значит «полная». Идеал и в поэзии, и в сказках «Тысячи и одной ночи» — полногрудая, широкобедрая красавица, у которой бедра, как мраморные столбы, стройная дева, но с полными ногами, с животом, пупок которого может вместить несколько унций оливкового масла… Там же. С. 435. Живот — наиболее эротичная часть женского тела в представлении восточных мужчин. Недаром самый сексапильный танец на Востоке — это танец живота. По-турецки он называется «гёбек атма», что значит «вибрирование пупком», и довольно точно определяет основное движение в этом танце.

Однако полнота, широкие бедра должны обязательно сочетаться с узкой талией. Таково условие канона женской красоты. «…Мне милее нет, — восклицает Умар ибн Аби Раби’а, — красавицы роскошной с тонким станом, что, покрывалом шелковым одет, встает тростинкой над холмом песчаным» (перевод С. Шервинского) Вагабов М. В. Ислам и женщина. — М., 1968. — С. 93. «Холм песчаный» — метафора крутых бедер. Персидская поэзия добавит к этому образу еще и сравнение женского стана с кипарисом.

Особенно ценилась женская полнота в среде простого люда. В Тунисе, Турции, например, правда, преимущественно в провинции, до самого последнего времени красоту невесты оценивали по ее весу — чем она была тяжелее, тем дороже был калым за нее.

Существование матриархата у отдельных племен, которое часто подвергалось сомнению разными авторами, не является выдумкой, приснившейся воображению древних. Но вот на вопрос о том, достигла бы современная культура и цивилизация известных нам рубежей в том случае, если бы матриархат утвердился на более длительный период, мы затрудняемся ответить положительно: у полового разделения труда безусловно была своя логика. Мы также не станем утверждать и того, что матриархальный мир не сотрясали бы войны. Признав, что война в конечном счете противоречит сути женского мышления, мы, тем не менее, не можем отрицать экономических и политических законов, объективно порождающих войну. Вопрос о том, какова собственно, изначальная, первозданная женская природа, не искаженная патриархальным гнетом, таит немало загадок. Парадокс женской истории, как мы отмечали выше, состоит в том, что женщина сумела обратить зло во благо, переплавив своё унижение и вынужденное смирение в задушевную мягкость, деликатную гибкость поведения. У судьбы свободной женщины, которая утверждает себя сегодня — много нераскрытых возможностей. Тем не менее, представляется справедливой мысль, которая не раз звучала, начиная с первых моментов эмансипации: высвобождаясь из оков патриархальности, женщине вряд ли стоит сбрасывать с себя традиционное покрывало нежного очарования и лёгкой тайны, отказываться от приобретенных ею «в неволе» качеств, которые в целом составляют то, что мы называем женственностью.

Таким образом, можно сделать вывод, что в фольклоре различных народов нашёл своё отражение образ женщины. Это связано с существованием в древности эпохи матриархата, которая наложила свой отпечаток на выражение образа женщины.

§ 2 Образ женщины в русском фольклоре

образ женщина фольклор сказка

Рассмотрение образа женщины в русском фольклоре правомерно начать с того, как формировались женские божества у славян. Очень важное место в языческом пантеоне божеств занимали мифические силы плодородия и самой жизни — рожаницы, юные девы-сестры, которые обитают повсеместно: на небе, на земле и под землей, в пещерах и в жилищах. Они распоряжаются судьбой человека.

Среди рожаниц особое распространение получили Лада и Леля. Культ их предшествовал культу мужского патриархального божества Рода и значительно пережил его — вплоть до XIX века.

Но подробных сведений о культе рожаниц не сохранилось. Вероятно, по этой причине некоторые исследователи отрицают присутствие в славяно-русской мифологии такого божества, как Лада, а признают лишь мифологический символ Лада, фигурирующий в более поздних обрядах. Однако известно, что куклу в честь Лады сжигали на исходе «макушки лета» (первое воскресенье после Петрова дня по христианскому календарю). Трапезу в честь Лады и Лели устраивали и в праздник рождества богородицы или на следующий за ним день. По форме и по своей ритуальной наполненности это был праздник урожая.

Лада — воплощение весны и летнего плодородия — стала известна и как богиня любви и красоты Ее связь с брачными узами подтверждается сохранившимся до наших дней называнием супруги (га) и возлюбленной (го) ладой.

Но применительно к мужчинам скорее употреблялось слово «ладо» — так называли древнего супруга Лады. Ладо считался богом свадебных пиршеств, веселья, любви и согласия. Юноши приносили ему жертву для обеспечения успеха в предстоящем брачном деле. К нему обращались в надежде, что Ладо будет способствовать счастливой супружеской жизни.

Супруги Лада и Ладо не являлись единственными воплощениями любви, красоты и супружества, что вполне соответствует мифологическому принципу множественности, когда целое разлагается на части, но каждая часть представляет собой целое или, по крайней мере, его ипостась.

Дочерью Лады и Ладо считается Леля. Сведений о ней также сохранилось мало, но образ Лели известен по весенне-летней календарной обрядности во время буйного расцвета природы. Одно из местных названий весеннего праздника «ляльник», очевидно, восходит к древнему празднеству в честь Лели, называемой также Ляля.

В славянской мифологии встречается Дилилия, дочь Лады, — покровительница деторождения и новорожденных. Они известны по фольклору и по русским литературным источникам.

В архаический период рядом с двумя рожаницами Ладой и Лелей изображалась Макошь с турьим рогом изобилия. Ее могли окружать девы-русалки, призванные орошать нивы.

Макошь — древнейшая славянская богиня земли, а точнее плодоносного слоя почвы. Ее эпитет «мать-сыра земля» в дальнейшем приобрел самостоятельное значение и отчетливо указывает на плодородящую функцию самой Макоши. Как богиня плодородия и плодовитости она обеспечивала связь между небом и землей. В этом случае ее изображали в виде женщины с большой головой и с простертыми к небу длинными руками.

Типологически Макошь, поскольку она любит прясть, также близка греческим Мойрам, прядущим нити судьбы. Непосредственным продолжением Макоши является домовой дух в облике женщины, который прядет по ночам оставленную кудель и стрижет овец. В связи с этим поверьем сложилось правило: убирать на ночь шерсть, а то «Макоша опрядет» .

Память о Макоши сохраняется до середины XIX века, хотя в христианское время ее функции во многом перешли к Параскеве Пятнице.

В «Повести временных лет» Макошь завершает список основных божеств. Об ее противопоставлении мужским богам можно судить по тому, что и в других списках она занимает по отношению к ним обособленное место.

Надо отметить, что центральным образом древнерусского фольклора была Мать-сыра-земля — олицетворение земли, орошаемой влагой и взращивающей на себе посевы. Неоглядная ширь ее «разметнулась ровнем-гладнем на полсвета, бесконечным простором — как материк без границ: рельеф ее мало изрезан, аморфен, характеры людей не резко выражены» Гачев Г. Д. Русский Эрос // Советская литература. — 1990. — № 5. — С. 92.

Вполне возможно, что именно такие смутные ощущения и порождали идеал женской красоты: красавицей считалась полная, с высокой грудью, румяная, дебелая женщина Тарабукин Н. М. Очерки по истории костюма. — М.: ГИТИС, 1994. — С. 60. Или, как отмечают некоторые авторы, красота женщины ценилась на «вес», а употребление большого количества румян и белил доводило лицо до общепринятого стандарта Валишеский К. Царство женщин (Репринтное воспроизведение издания 1911 г.). — М., 1989. — С. 18.

Кроме неба и земли, то есть мира видимого, древний человек признавал в равной мере и мир невидимый — мир, куда уходят мертвые. Сама граница, отделяющая «свой» и «чужой» мир, жизнь и смерть, светлое и темное, основательно мифологизирована. В этой связи особое значение приобретает Баба-Яга.

Слово «Яга» — огрубленное «Яшка». Яша в славянских песнях называли ящура — некогда жившего на земле и исчезнувшего прародителя всего живого; отсюда наше более понятное — пращур. Баба Яга изначально — прародительница, очень древнее положительное божество славянского пантеона, хранительница (если надо — воинственная) рода и традиций, детей и околодомашнего (часто лесного) пространства. В период насаждения христианства всем языческим божествам, духам, в том числе и оберегавшим людей (берегиням) придавались злые, демонические черты, уродливость внешнего вида и характера, злые намеренья. В этом приняли участие и недалекие мусульмане арабы. Они наблюдали ритуал, когда женщина, изображающая Ягу, клала младенцев в печь. В печи была камера, куда не попадал ни огонь, ни жар. Это был ритуал очищения огнем, но арабы всем говорили, что Баба Яга — ест младенцев. Так языческая строгая прародительница была превращена в злобного демона, которым пугают наших же маленьких детей.

В древности Баба-Яга была одной из мифологических персонификаций смерти. Она имела облик змееподобного существа разрушительной, хаотической природы. Баба-Яга, вероятно, считалась хозяйкой мира мертвых, мира тьмы. На ее принадлежность к «темным» силам указывает то, что в одном из вариантов она является слепой, то есть «темной». Она обитает в дремучем и непроходимом лесу, где нет света. Костяная нога позволяет соотнести Бабу-Ягу с вредоносными и смертоносными персонажами, потому что они, как правило, имеют «дефекты» тела, чаще всего ног.

В волшебных сказках Баба-Яга больше стала известна как старуха-волшебница, которая всегда готова вредить герою, а в своих помыслах способна и съесть его. Признаки ее «прошлого» красноречиво говорят об этом: забор вокруг избушки из человеческих костей, на заборе — черепа, вместо засова — человеческая нога, а вместо запоров — руки, замок заменяет рот с острыми зубами.

Вот как описывает Бабу-Ягу исследователь древней языческой культуры славян Глинка: «Это очень злая, старая и мощная колдунья или волшебница вид у нее страшной. Она не столько в аде живет, сколько на этом свете. Дом ее избушка на курьих ножках, стоит и сама повертывается. Древние наши богатыри всегда её нахаживали лежащею на лавке; нос ее висит через грядку (шест в избе для вешания укрепленный). Сия старая колдунья не пешком ходит, но разъезжает по белу свету в железной ступе (т.е. колеснице самокатной); и когда она в ней прогуливается, то понуждает оную бежать скорее, ударяя железною же палицей или пестом. А чтоб для известных ей причин не видно было следов её, то заметаются они за нею особенными к ступе проделанными мелом и помелом» Валишеский К. Царство женщин (Репринтное воспроизведение издания 1911 г.). — М., 1989. — С. 38.

Баба-Яга имеет свой род, хотя «родственники», как правило, живут друг от друга на значительном расстоянии. Известно, что у нее есть три сестры — Ягишны. Ее братья (или сыновья) — шести-, девятии двенадцатиглавые Змеи. Упоминается сын Бабы-Яги Олешка-коротенькая ножка или три сына: Сини, Вези, Пузи, которые в сказках отождествляются с чертями.

Подчас огромные размеры Бабы-Яги позволяют соотнести ее с Лихом Одноглазым, представлявшимся некогда бабой-великаншей — она пожирает людей и покоится на ложе из человеческих костей, голова ее лежит на покути, а ноги упираются в печку. Если Лихо встанет, то будет ростом выше леса. Но иногда выглядит обыкновенной женщиной, правда, с одним глазом. Встреча с ней приводит к потере парных частей человеческого тела (рук или ног), а то и вовсе к гибели.

Однако женщина-великанша Лихо сама не воплощает смерть, а ревностно ей служит. Это подтверждается древним обычаем — во время тяжелых эпидемий и больших несчастий разводили жертвенные костры на изображениях одноглазого женоподобного существа, то есть «жгли» не саму Смерть, которую в таком случае следовало представлять в виде чучела, а того, кто ей способствует. Позднее Лихо стало также воплощением плохой, несчастной доли, горя, нагрянувшей на человека беды.

Встреча героя с Бабой-Ягой сродни испытаниям посвященных в обрядах инициации. Эти испытания превратились в загадывание загадок герою, от ответа на которые зависит его судьба, в троекратное (трехгодичное) служение Бабе-Яге. После испытаний она из противника героя становится его помощницей.

Детей, попадающих к Бабе-Яге, она пытается усадить на лопату, изжарить и съесть. Подобное ритуальное поведение запечатлено в реальной практике «перепеканья» больного рахитом новорожденного. Для этого его заворачивали в большой сочень («материнское лоно»), на хлебной лопате сажали на короткое время в истопленную печь, а вынутого из печи покрывали поганым корытом. Ритуал означал как бы второе рождение ребенка после первого, неудачного.

Зловещая избушка Бабы-Яги расположена на границе «своего» и «нездешнего» пространства. Недоступность избушки, которая обращена к лесу передом, а к герою задом, свидетельствует о том, что она скорее принадлежит миру мертвых, а не живых. Только чудодейственные слова заставляют избушку развернуться.

Наиболее близкими прообразами избушки на курьих ножках являются древние «домовины» — срубные домики размерами два на полтора метра, с двускатной крышей и маленьким оконцем. Причем четвертой стены в срубе могло не быть. Во время поминальных ритуалов внутрь домовины ставили различные угощения покойникам. Это надмогильное сооружение являлось своеобразным местом встречи живых со своими предками-родителями, местом совместной трапезы и беседы с ними

Возможно, что избушка на курьих ножках восходит и к более древним временным строениям, которые сооружались вдали от селения. Там во время обрядов инициации проходили испытание и обучение подростки. Эти строения считались священными и были доступны только для посвященных. Отправляясь туда, молодые люди «умирали» для своей прошлой жизни и возвращались «возрожденными» в качестве взрослых.

Нечистую силу представляли в зоои антропоморфном облике — в виде белки, зайца, кошки, ласки, собаки, свиньи, мыши, лягушки, змеи, рыбы, старика или старухи, женщины или мужчины, девушки, парня и даже ребенка. Человекоподобный облик, как правило, усиливался зооморфными признаками: рогами, хвостом, копытами, когтями, черной и длинной шерстью; аномальными чертами: хромотой, беспятостью, огромными отвисшими грудями, отсутствием спины, большой или заостренной головой. Сходные с человеком персонажи облачены в черную или белую одежду либо представляются нагими. Нечистая сила может появляться в виде неодушевленных предметов и явлений: катящегося клубка, вороха сена, камней, огромного водяного или пылевого столба. Наконец, она способна проявлять себя, оставаясь при этом бесплотной.

Условно можно выделить два разряда нечистой силы. К первому относится та, что приносит человеку исключительно зло: щекотит до смерти, насылает болезни и бессонницу, похищает детей, соблазняет женщин, вызывает неотвратимые наваждения и кликушества. Ко второму — та, что в зависимости от поведения и деятельности человека творит как злые козни, так и помогает по хозяйству, дает полезные советы и чудодейственные средства, обучает мастерству, предупреждает о бедствиях.

Наиболее опасной для людей нечистая сила считается в Зимние святки, в ночь на Купалу, а также в полночь, в полдень, между заходом и восходом солнца. Опасны и определенные периоды жизненного цикла: время беременности женщины и появления новорожденного — до их очищения, время умирания и похорон. Отдельные персонажи активизируются в особое время: в русальную неделю — русалки, в Зимние святки — кикиморы, в конце святок — шиликуны.

Непосредственно связанными с нечистой силой представлялись колдуны и ведьмы. Ведьмы (вещицы, колдуньи) шире известны на Украине и в Белоруссии, чем среди великороссов. Они способны прорицать, наделены поэтическим даром, искусством исцелять болезни и привораживать. Но более всего «славятся» вредоносными действиями: как и колдуны, насылают порчу, вихри, град, похищают росу, дожди и небесные светила, оборачиваются в разных существ и становятся невидимыми. Посредством зеленого прутика, палки или плети («кнута-самобоя») превращают людей в животных. То же проделывают, набрасывая на человека звериную шкуру или подпоясывая его нашептанным поясом из мочалки. «Портят» и с помощью «клади», когда в подушку или в перину зашивается какой-либо предмет: женский волос, взятая на кладбище косточка, опаленные с концов три лучинки, несколько «волчьих» ягод.

Ведьмы рождаются от связи женщины с нечистой силой или со Змеем. В повести XVII века о бесноватой Соломонии рассказывается, как нечистые увлекли ее в воду, после чего она родила несколько демонов.

Особенно опасными ведьмы становятся во время календарных праздников, когда их вмешательство могло повредить урожаю. Полагали, что 18 января у всех ведьм праздник, и поэтому люди принимали в полночь знахаря, противника ведьм, чтобы заговорить трубы и насыпать на загнетку золу из семи печей. Для отвращения ведьмы забивали клинья под князек — гребень двускатной крыши. Подобные обереги устраивали у изгороди на краю села. Ведьма, подлетая к изгороди, либо убивает себя, либо улетает в другое место.

Главные сборища ведьмы устраивают трижды в году: во время встречи весны, в ночь на Купалу и в Зимние святки. У разных славянских народов распространено представление о Лысой горе, которая привязывалась к каким-то местным горам. По русскому поверью, ведьмы постоянно хранят воду, вскипяченную вместе с пеплом, и когда необходимо лететь, сбрызгивают себя ею. Во время шабаша люди старались охранять своих лошадей, чтобы ведьмы не захватили их и не измучили быстрой ездой. Если ухватиться за ведьму, когда она собирается лететь на Лысую гору, то можно попасть на место сборища. Там ведьмы предаются дикому разгулу, любовным наслаждениям, объедаются и пьянствуют, поют и пляшут под звуки нестройной музыки. Хотя у русских нет сюжетов, связанных с Лысой горой, рассказы о летающих ведьмах достаточно известны.