Концепт «кот/кошка» в немецкой художественной литературе

Характерной особенностью современной лингвистики является исследование языка в тесной связи с человеком, его сознанием, познанием окружающей действительности и его практической деятельностью. Поэтому на первый план выдвигается изучение языка с учетом языковой личности. Человек не просто воспринимает и познает мир, он живет в нем, в результате чего в его языке находит выражение не только объективная реальность, но и сам чело век как познающий жизнь субъект. В этой связи выявляется особая значимость проблемы соотношения языка и мышления, решаемая в современной лингвистике в статусе когнитивного концептологического направления, которое предполагает выявление основных закономерностей образования абстрактных концептов, имеющих репрезентацию в семантических пространствах различных языков.

Известно, что знания людей об объективной действительности организованы в виде концептов, абстрактных ментальных структур, отражающих различные сферы деятельности человека. Человек мыслит концептами, комбинируя их, формируя новые концепты в ходе мышления. Поэтому концепт понимается как глобальная мыслительная единица, представляющая собой квант структурированного знания.

Темой данного исследования стал концепт «кот/кошка» в немецкой художественной литературе. Основной задачей исследования является проследить особенности концепта «кот/кошка» в немецкой литературе на примере фразеологического состава немецкого языка, фольклорных произведений и литературных художественных произведений, показать значимость исследуемого концепта в немецкой культуре, его отражение в литературной коммуникации. Особое внимание было уделено работам немецких авторов эпохи Романтизма.

Первая часть работы содержит теоретические сведения о проблеме изучения концептов в когнитивной лингвистике, уделяется внимание истории вопроса и современным взглядам на эту проблему.

Вторая часть работы содержит анализ концепта «кот/кошка». Даются краткие сведения, касающиеся возможности изучения концептов с точки зрения терминологии. Далее следует сопоставительный анализ немецких и русских фразеологических выражений, отобранных методом сплошной выборки из указанных в списке литературы словарей.

Далее следует анализ концепта «кот/кошка» в немецком фольклоре. Говорится об особенностях жанра и его специфике в Германии.

Затем следует исследование концепта на материале литературной немецкой сказки. Подчеркивается своеобразие этого жанра в Германии. Называются экстралингвистические причины этого своеобразия, повлиявшие на выражение концепта «кот/кошка» в исследуемых произведениях.

Особое место уделяется теории смеха. Объясняется связь этой теории со спецификой проявления концепта «кот/кошка». Для изучения исследуемого концепта используются материалы различных научных дисциплин, что позволяет сделать выводы о межкультурной значимости концепта.

Полученные данные обобщаются и суммируются в резюме данной работы.

1. Концепт в системе гуманитарного знания. Понятие «концепт»

С конца ХХ века в литературных исследованиях все чаще появляется понятие «концепт». У него богатая история. Она заставляет вспомнить и полемику средневековых схоластов, и сложность барочной поэзии XVII века, а также и новейшие теории в области живописи и поэзии. Современное употребление термина не чуждается этого исторического родства, нередко прямо его подразумевает. В современном значении концепт появляется там, где литературоведческое исследование смещается в область культуры и языка. Ниже продемонстрированы как способы исторического осмысления понятия, так и методика его применения в целях литературного анализа.

В конце XX века в отечественной филологии оформляется новое направление — «концептуально-культурологическое». Речь идет о широком взгляде на слово, которое изучается на стыке целого ряда гуманитарных отраслей знания — лингвистики, литературоведения, логики, философии, искусствознания и культурологи.

Слово восстанавливается как целостный объект гуманитарных наук. Название направления указывает на культурологию как ключевую дисциплину, основной единицей которой является концепт.

В современном постмодернистском контексте не принято говорить о смысле. Между тем именно смысл в наибольшей мере раскрывает суть термина «концепт», считает В. Г. Зусман. Смысл отличается от значения, поскольку он целостен, то есть имеет отношение к ценности — к истине, красоте и т. п. Смысл не существует без ответного понимания, включающего в себя оценку. Смысл всегда кто-то открывает, находит, распознает. Смысл подразумевает наличие воспринимающего сознания и его носителей: конкретных деятелей, коммуникантов. Этим смысл отличается от понятия.

По словарному значению «концепт» и «понятие» — слова близкие. Так, В. Г. Зусман ссылается на «Словарь итальянского языка» Дзингарелли, согласно которому «концепт» (concetto) — это мысль (pensiero), идея (idea), мнение (nozione). В английских словарях «концепт» — «идея, лежащая в основе целого класса вещей», «общепринятое мнение, точка зрения» (general notion). Здесь концепт приближается к стереотипу. В современном французском языке «концепт» также понимается как абстрактная, обобщенная репрезентация объекта.

Однако при ближайшем рассмотрении картина утрачивает четкость и однозначность. В «Longman Dictionary of Contemporary English» «концепт» определяется как «чья-то идея о том, как что-то сделано из чего-то или как оно должно быть сделано» (someoneґs idea of how something is, or should be done). Возникает неожиданное указание на мыслящее лицо, деятеля, обладателя некой идеи и точки зрения. При всей абстрактности и обобщенности этого «некто» (someone) вместе с ним в «концепт» входит потенциальная субъективность. Между тем всякая субъективность противоположна понятию в собственном смысле слова.

Та же самая ситуация наблюдается и во французском языке. Стоит перейти от абстрактного существительного concept к словообразовательному гнезду, как тотчас открывается проективный, порождающий потенциал слова. Сошлемся на сложное существительное concepteur-projeteur, в котором объединяются семы «проектирования» и «порождения».

В русском языке слово «концепт» возникает как транслитерация латинского conceptus, что означает буквально «понятие, зачатие» (от глагола concipere — зачинать). В работе В. Г. Зусмана подчеркивается, что слова «концепт» и «понятие» одинаковы по своей внутренней форме. Этимологически «понятие» восходит к глаголу «пояти», что означает «схватить, взять в собственность, взять женщину в жены». Таким образом, понятое, познанное (вспомним библейское выражение «познать женщину») есть нечто взятое и удержанное.

Во внутренней форме слова ощутимы противоположные полюсы динамики (схватывание) и стабильности (удержание). Между двумя этими полюсами и разворачивается концепт. Намеченное здесь раздвоение подтверждают данные других языков. Итальянский глагол concepire связан как с деятельностью воображения (immaginare), так и с mente, то есть деятельностью интеллекта. Если латинский глагол capire — синоним intelleаgo, то их перевод на итальянский язык допускает как pensare (мыслить, думать), так и progettare — замысливать, планировать, предполагать. Возникает одновременное ощущение устойчивости, глубины (интеллект) и стремительного движения вперед, пробрасывания, проектирования, предполагания (progettare).

Этимологический словарь французского языка указывает на то, что в XV—XVI вв.еках слово «концепт» понималось как «план, замысел, проект» (dessein, projet). Связь между французским concept и латинским conceptus прослеживается следующим образом: «le fait de contenir, reunion, procreation». И здесь заметны семантические мотивы синтеза, интеграции, проектирования и творения. Отметим, что глагол concevoir появляется во французском языке около 1130 года в переводах библейской Книги Иова. В значении «формирования идеи» (formation d’une idee) этот глагол закрепляется во французском между 1190 и 1315 годами. Вновь статический и динамический моменты в концепте объединяются.

Между внутренней формой слова и его базовым значением сохраняется напряжение, которое можно истолковать следующим образом: «концепт» содержит одновременно 1) «общую идею» некоего ряда явлений в понимании определенной эпохи и 2) этимологические моменты, проливающие свет на то, каким образом общая идея «зачинается» во множестве конкретных, единичных явлений.

Концепт — одновременно и индивидуальное представление, и общность. Такое понимание концепта сближает его с художественным образом, заключающим в себе обобщающие и конкретно-чувственные моменты. Смысловое колебание между понятийным и чувственным, образным полюсами делает концепт гибкой, универсальной структурой, способной реализовываться в дискурсах разного типа.

1.1 Микромодель системы «литература»

Путь концепта в литературоведение, по-видимому, можно проследить, воспользовавшись системным подходом к литературе.

В коммуникативной цепи наличествуют не только прямые, но и обратные связи: автор — произведение — читатель, где «произведение-слово» эту связь реализует.

Автор — произведение — достаточно устойчивая данность, хотя и с преувеличением закрепленная в русской пословице о том, что «написанное пером не вырубишь топором».

Напротив, связь произведение — читатель — величина в принципе переменная, зависящая от эпохи, социальных и индивидуальных причин.

Таким образом, систему «литература» можно охарактеризовать как открытую, нестабильную, диссипативную систему. Открытость ее обусловлена тем, что традиция и реальность не прямо связаны с художественными произведениями. Связь эта осуществляется через автора и читателя. Неустойчивость — от неравновесности отношений: автор — произведение и произведение — читатель.

Теория подобных систем разработана в последние десятилетия Нобелевским лауреатом И. Р. Пригожиным. На материале технических наук и антропологии ученый сделал открытие о жизнеспособности и вариативности подобных систем по сравнению с упорядоченными «закрытыми» системами, неспособными к коммуникации. «Мы, — пишет И. Р. Пригожин, — рассматриваем человеческие системы не в понятиях равновесия или как „механизмы“, а как креативный мир с неполной информацией и изменяющимися ценностями, мир, в котором будущее может быть представлено во многих вариантах. Социальная проблема ценностей в широких пределах может связываться с нелинейностью. Ценности — это коды, которые мы используем, чтобы удержать социальную систему на некоторой линии развития, которая выбрана историей. Системы ценностей всегда противостоят дестабилизирующим эффектам флуктуации, которые порождаются самой социальной системой, это и придает процессу в целом черты необратимости и непредсказуемости». Мысль И. Р. Пригожина о «вероятностном описании» открытых систем подводит к современному пониманию литературы.

Процитированный фрагмент статьи И. Р. Пригожина заставляет задуматься о том, что и литературу можно представить в виде системы ценностей, состоящей из произведений литературы — художественных текстов и возвышающейся над нею системы ценностных кодов, единых для культурной традиции.

В культурной коммуникации традиция, будучи общей для автора и читателя, создает возможность понимания смысла произведения литературы читателем, и она же обеспечивает последнего набором кодов-критериев, которыми он может воспользоваться, чтобы из множества текстов выделить корпус произведений художественной литературы. В качестве такого кода и может быть назван концепт.

Подобно системе «литература» в целом, концепты открыты, неустойчивы, нестабильны, неравновесны. Выражая не значение, а контекстуальный смысл, концепт предстает как микромодель системы «литература».

Структура вербально выраженного концепта аналогична, подобна самой системе «литература». Ее можно представить следующим образом:

внутренняя форма — ядро — актуальный слой.

Здесь представляется принципиальным указание на концепт как микросистему, элементы которой соединены прямыми и обратными связями. Ю. С. Степанов вычленяет «три компонента, или три „слоя“, концепта», однако прямые и обратные связи между ними не рассматривает.

1.2 Генезис термина «концепт»

Термин «концепт» возвращает нас к полемике, развернувшейся в XIV столетии между номиналистами и реалистами. Спор шел о соотношении имен, идей и вещей. Столкновение крайних точек зрения привело к возникновению «умеренного номинализма», вошедшего в историю философии под названием «концептуализм».

В.Г. Зусман ссылается на мнение Пьера Абеляра, который ещё в XII веке полагал, что звучащие имена по своей природе (naturaliter) не входят в обозначенную ими вещь, но существуют в силу «налагания» их людьми на вещи. Это «налагание» имен ниспослано людям Мастером, самим Богом. При этом имена (звуки и целые предложения) оказываются у Абеляра «орудиями восприятия вещей». Концепт вводится в сознание слушающих как сверхличное, целостное орудие восприятия вещи. Итак, концепт — имя вещи, которое закрепляется в сознании слушающих и говорящих. По существу, Абеляр рассматривает концепт в контексте коммуникации людей друг с другом и с Богом. Концепт у Абеляра есть Смысл.

В средневековой философии сложилось понимание концептов как имен, особых «психологических образований», несущих с собой смысловую функцию. Смысловая функция имени раскрывается в общении. Концепт направлен на собеседника, слушающего. В. Г. Зусман апеллирует к замечанию С. С. Неретиной, по которому «обращенность к слушателю всегда предполагала одновременную обращенность к трансцендентному источнику речи — Богу». Будучи конкретным, индивидуальным, контекстуальным смыслом, концепт заключал в себе и указание на всеобщий, универсальный источник, порождающий Смысл.

В область современного гуманитарного знания едва ли не первым слово «концепт» вводит русский мыслитель С. А. Аскольдов.

Как и средневековые номиналисты, С. А. Аскольдов признает «индивидуальное представление заместителем всего родового объема». Однако в отличие от них он не отождествляет концепт с индивидуальным представлением, усматривая в нем «общность». Очевидно, что спор средневековых философов о природе универсалий, вещей, имен и концептов затрагивал те же проблемы, которые обнаруживаются при анализе внутренней формы слова «концепт». Объединяющими мотивами выступают здесь статика и динамика, единичное и всеобщее. Природа слова оказывается аналогичной, подобной природе мира. В этот ряд русский философ включает литературу.

Уже в названии статьи С. А. Аскольдова «Концепт и слово» сформулирован вопрос о языковой выраженности концепта. Проблема вербальной выраженности концепта — одна из центральных в современной теории литературы. С. А. Аскольдов вычленяет два основных типа концептов — познавательные и художественные. Вместе с тем подобное разделение не является абсолютным. По мнению философа, концепты разных типов сближает между собой медиум, при помощи которого они выражаются, — абстрактное, обобщенное и конкретно-чувственное, индивидуальное слово. Автор подчеркивает, что «концепты познавательного характера только на первый взгляд чужды поэзии». Хотя и лишенные логической устойчивости, «художественные концепты» также заключают в себе некую общность.

Первое открытие С. А. Аскольдова состоит в указании на подвижность границ между понятийными и образными моментами в структуре концептов и выражающих их слов.

В качестве самого существенного признака концепта

С. А. Аскольдов выдвигает «функцию заместительства». Вот как выглядит одно из центральных определений его статьи: «Концепт есть мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода». В статье приводится ряд примеров «заместительных отношений», причем не только из области мысли, но также и из чисто жизненной сферы. Так, «концепт тысячеугольника есть заместитель бесконечного разнообразия индивидуальных тысячеугольников», конкретность которых осуществима лишь в целом ряде актов мысленного счета, вообще длительного синтезирования данной фигуры из ее элементов. В данном случае концепт выступает как заместитель этих длительных операций.

Очень интересны примеры из реальной жизни. Дипломатические отношения перед военными действиями, военные маневры перед битвой, когда передвижение замещает реальное сражение, решает судьбу позиции. Замечателен вывод философа о том, что некий реальный фактор, по своему удельному весу малый и даже ничтожный, может «означать» или быть знаком «чего-то реального и притом тяжеловесного по своему воздействию или эффекту».

Второе открытие С. А. Аскольдова состоит в том, что заместительная функция концепта символична. Отсюда следует вывод, что концепт является не отражением замещаемого множества, но «его выразительным символом, обнаруживающим лишь потенцию совершить то или иное». В результате концепт открывается как «обозначенная возможность», предваряющая символическая проекция, символ, знак, потенциально и динамически направленный на замещаемую им сферу. Динамичность и символизм с разных сторон выражают потенциальную природу концепта.

Рассматривая познавательные концепты, С. А. Аскольдов подчеркивает их схематизм, понятийную природу. Характеризуя концепт как понятие, он выделяет проблему точки зрения. Познавательные концепты замещают, обрабатывают область замещаемых явлений с единой и притом общей точки зрения. Понятие восходит к единой точке зрения, связанной с единством родового начала. Единство родового начала связано с единством сознания.

Художественные концепты диалогичны, поскольку связаны с множеством одновременно значимых точек зрения. Порождающее и воспринимающее сознание в этом смысле равноценны. Композитор, художник, писатель не могут существовать без читателей, слушателей или зрителей. Конечно, художник может адресовать свои творения зрителям и слушателям потенциальным, удаленным от него во времени и пространстве. Однако восприятие концептов представляет собой вариант их нового порождения. Опираясь на идеи С. А. Аскольдова, можно сказать, что создание и восприятие концептов — двухсторонний коммуникативный процесс. В ходе коммуникации создатели и потребители концептов постоянно меняются местами.

Согласно С. А. Аскольдову, художественные концепты заключают в себе «неопределенность возможностей». Их заместительные способности связаны не с потенциальным соответствием реальной действительности или законам логики. Концепты этого типа подчиняются особой прагматике «художественной ассоциативности». Художественные концепты образны, символичны, поскольку то, «что они означают, больше данного в них содержания и находится за их пределами». Эту символичность С. А. Аскольдов называет «ассоциативной запредельностью». Вероятно, под «ассоциативной запредельностью» автор имеет в виду «чужое» сознание, сознание Другого.

В статье С. А. Аскольдова на разных уровнях варьируется одна и та же мысль: концепт символичен, динамичен, потенциален. Порожденные создателем, концепты растут, развиваются, отторгаются, искажаются в восприятии. Возникающие цепочки «своих» и «чужих» концептов имеют контекстуальный смысл. С. А. Аскольдов подчеркивает, что «иногда цепь этих образов направлена совсем не туда, куда влек бы их обыкновенный смысл слов и их синтаксическая связь».

Опираясь на фундаментальные идеи немецкого логика и философа Г. Фреге, можно сказать, что художественные концепты выявляют расхождение значения и смысла. Сцепление концептов порождает смысл, превосходящий смысл каждого элемента, взятого по отдельности. Хотя С. А. Аскольдов напрямую не вводит понятие системы, по сути он размышляет именно о ней. Цепочки художественных концептов порождают образные коммуникативные системы, характеризующиеся открытостью, потенциальностью, динамичностью. Существуя в пространстве языка, такая система определяет характер национальной картины мира.

Концепты, сформированные носителями языка и хранящиеся в памяти людей, образуют концептосферу языка. Понятие концептосферы впервые было сформулировано Д. С. Лихачевым, который обозначал этим термином совокупность концептов. «Концепты составляют очень разнообразные сферы, в совокупности создающие концептосферы национального языка». При этом он утверждал, что изучать сферу концептов (или, иначе, концептосферу) национального языканеобходимо в теснейшей связи с культурой народа. Он писал: «Концептосфера национального языка тем богаче, чем богаче вся культура нации — ее литература, фольклор, наука, изобразительное искусство (оно также имеет непосредственное отношение к языку и, следовательно, к национальной концептосфере), она соотносима со всем историческим опытом нации». [11,284].

Л.В. Ковалева придерживается того мнения, что необходимо разграничивать концептосферу и семантическое пространство языка. Конценптосфера — это мыслительная область, которая состоит из концептов, а семантическое пространство языка — только часть концептосферы, получившая выражение при помощи языковых знаков. В своем исследовании Л. В. Ковалева приводит высказывание З. Д. Поповой:"Концептосфера языка — это не набор, не инвентарь концептов, а сложная их система, образованная пересечениями и переплетениями многочисленных и разнообразных структурных объединений групп концептов, которые «упакованы» в цепочки, циклы, ветвятся как деревья, конструируются как поля с центром и периферией и т. п. Вся эта сложная система структурированных в поля, циклы, цепи и другие структуры конструкции и образует семантическое пространство данного конкретного языка" [15, 65]. Получить знания о какой-либо части концептосферы (а вся концептосфера значительно шире языка) можно только при изучении семантического пространства языка, что и является предметом исследования когнитивной лингвистики. В этой связи необходимо четко различать когнитивный (мыслительный) концепт, состоящий из компонентов (концептуальных признаков), и его языковую реализацию (слово, словосочетание), состоящее из набора сем, выступающее как средство и способ репрезентации когнитивных процессов в лингвистических структурах, но не представляющее концепт полностью. З. Д. Попова считает, что языковые средства выражения концепта своим значением передают только часть концептуальных признаков, релевантных для сообщения, передача которых является задачей говорящего, входит в его интенцию. Весь концепт во всем богатстве своего содержания теоретически может быть выражен только совокупностью средств языка, каждое из которых раскрывает лишь его часть. Любой национальный язык отражает когнитивные структуры и вербализует концепты в свойственном только ему виде, специфически отражая объективную действительность, выступая как совокупность знаний определенного общества, этноса. Поэтому язык, отражая познавательную деятельность людей, «отражает единую природу мира в концептуальном аппарате человека, как универсальной понятийной системе, … Своеобразие каждой языковой системы состоит именно в особенностях комбинации значений и языковых единиц, результируемых так или иначе в единую семантическую картину мира» [10, 28]. Семантическое пространство разных языков различается и по составу вербализованных концептов и по принципам их структурной организации. Каждый народ образует концепты тех фрагментов действительности, которые важны для него в данный момент времени. И совсем не обязательно, что те же самые концепты окажутся важными и для другого народа. Одни и те же концепты у разных народов могут быть сгруппированы по разными признакам. Согласно точке зрения З. Д. Поповой, устанавливая строение семантического пространства разных языков, лингвисты получают сведения о некоторых особенностях когнитивной деятельности человека, поскольку удается конкретизировать содержание и структуры знаний, находящихся в мозгу человека. Отличительной чертой лингвистических исследований в когнитивной семантике является культурологическая ориентация. По словам Ю. С. Степанова, у концепта сложная структура. «С одной стороны, к ней принадлежит все, что принадлежит строению понятий; с другой стороны, в структуру концепта входит все то, что и делает его фактом культуры» [22, 40]. Поэтому предпринимаются попытки изучения фразеологического концепта как единицы, содержащей опыт и миропонимание данного народа. Исследование фразеосочетаний как единиц языка, отражающих реалии, типичные для определенной страны и народа-носителя языка и не свойственные другой лингвокультурной общности, требует тщательного рассмотрения во взаимодействии со смежными науками, такими, как лингвокультурология, этнолингвистика, психология, этнография. В русле такого подхода при рассмотрении фразеосочетаний получило также широкое развитие сопоставительное (контрастивное) описание материала разных языков с целью выявления специфичности или универсальности в той или иной языковой системе.

Сходства и различия языков и культур можно выявить только путем сопоставительного анализа.

2. Фразеологизмы, связанные с концептом «кот/кошка»

Интенсивное развитие фразеологии как лингвистической дисциплины за последние годы характеризуется постепенной дифференциацией предмета исследования и методики его изучения, а также вовлечения в сферу научного поиска все новых проблем и аспектов, которые опираются на сложившиеся в языкознании теоретические основы фразеологии. Этому процессу соответствует и общая тенденция развития лингвистической теории от простых, первичных и фундаментальных к более сложным, производным уровням, методам и направлениям изучения языка. К последним, несомненно, относится сопоставительный анализ различных языков, результаты которого важны как для теоретического, так и для прикладного языкознания. [23, 25,27].

ФЕ с анимализмами являются одной из самых многочисленных и внутренне разнообразных групп фразеологического фонда: анималистические фразеологизмы отражают многовековые наблюдения человека над внешним видом и повадками животных, передают отношение людей к их «меньшим братьям», являясь, тем самым, культурно-информационным фондом в каждом языке.

Для нашего исседования наиболее интересными представляются фразеологические выражения, т.к. к ним относятся пословицы и поговорки, которые составляют народный, или разговорный фонд языка и наиболее часто употребляются в речи.

Интерлингвистические связи во фразеологии европейских языков объясняются общностью культурных традиций, берущих свое начало в античности и христианстве. Наиболее обширное исследование интерлингвальных связей фразеологии положено Е. М. Солодухо. На основе около 50 000 интер-фразеологизмов из славянских, германских и романских языков автор разработал их типологию, описал процессы заимствования и интеграции, диалектику национального и интернационального во фразеологии, а также охарактеризовал распределение интер-фразеологизмов по отдельным понятийным сферам. Интернациональный фразеологический состав в его работах представлен в соответствии с формой и содержанием, как результат генетической языковой общности, культурно-исторических контактов и особенностей языкового развития.

Фразеологизмы, в большинстве случаев, образуются посредством метафор, которые берут свои обозначения из областей общественной жизни, поэтому развитие сфер человеческой деятельности отражается также и в тематических группах фразеологизмов.

Энциклопедическая (культурно-информативная) функция фразеологизмов Анималистические фразеологизмы отражают многовековые наблюдения человека над внешним видом и повадками животных, передают отношение людей к их «меньшим братьям». Анимализмы несут энциклопедическую информацию как о типичных чертах животного, так и о менее явных признаках, не отраженных в словарных дефинициях. Количество сем энциклопедического значения анимализма, актуализированных в отдельных фразеологизмах, может быть очень значительным.

Черты, которыми человек наделяет животных, могут совпадать в разных языках, ср.:

1) Mit jdm Katz und Maus spielen — играть в кошки-мышки

2) Etw. Ist fur die Katze — коту под хвост

3) Die Katze fallt immer auf die Pfoten — кошка всегда падает на 4 лапы

4) Wenn die Katze fort ist, tanzen die Mause — кошка из дома — мышам воля

5) Wie Hund und Katze — как кошка с собакой

6) Bei Nacht sind alle Katzen grau — ночью все кошки чёрны

7) Die Katze im Sack kaufen/verkaufen — купить кота в мешке

8) Verliebt wie ein Kater sein — быть влюблённым, как мартовский кот

9) das tragt die Katze auf dem Schwanze weg — кот наплакал

10) der Katze Scherz, der Mause Tod — кошке игрушки, а мышке слёзки

11) die Katze hat neun Leben — кошку только девятая смерть уморит Анализируя эти примеры, можно выделить следующие типичные черты, характерные для концепта «кот/кошка». Примеры 1), 4), 10) показывают, что антиподом кошки является мышь; также показана связь кошки с домом. Примеры 2), 9) отражают изворотливость кошки, которой всё «сходит с лап», они несут также определённую пейоративную окраску. Примеры 3), 6), 7), 11) демонстрируют такие качества, как живучесть, таинственность, изворотливость; опять же, независимость. Пример 5) представляет другого антипода кошки — собаку, правда, более сильного, чем сама кошка. Пример 8) иллюстрирует эротические мотивы, связанные с концептом «кот/кошка»

Также эти черты могут расходиться, что находит свое отражение в отличиях в переводе фразеологических оборотов в разных языках:

1) Sie ist eine falsche Katze — ей доверять нельзя, она насквозь фальшивая

2) Das hat die Katze gefressen — о чём-либо пропавшем неизвестным путём

3) Um etw. Herumgehen wie die Katze um den heiвen Brei — обходить / бояться затронуть какой-либо щекотливый вопрос

4) Es hagelt Katzen — дождь льёт, как из ведра

5) Der Katze die Schelle umhangen — называть вещи своими именами

6) Die Katze aus dem Sack lassen — сделать тайное явным

7) Es ist nur ein Katzensprung dahin — дотуда недалеко

8) Katzenwasche machen — умыться на скору руку

9) der Katze den Schmer abkaufen — остаться на бобах

10) das macht der Katze keinen Buckel — от этого хуже не будет Практически все эти примеры (кроме пунктов 4, 7, 8) говорят о кошке как об изворотливом, гибком звере, которому свойственно что-либо скрывать. Известность, определённость являются контекстуальными антонимами слову «кошка», то есть можно говорить о том, что концепт «кот/кошка» соответствует понятиям «скрытность», «неизвестность», «увёртливость». Примеры 4) и 9) несут в себе пейоративную семантику, вероятно, вызванную упомянутыми ранее качествами кошки. Примеры 7), 8) и 10) ясно коррелируют с физиологическими характеристиками кошки: любовью к частому умыванию, подвижности и гибкости.

Таким образом, наименования животных здесь выполняют энциклопедическую функцию — они сообщают данные о животном, необходимые для становления фразеологического значения. Из большого набора информации о психических и физических качествах животного, его внешнем виде, повадках, отношении к окружающему миру и т. п. отбирается информация, реализуемая в контексте ФЕ.

Социально-информативная функция фразеологизмов Социально-информативную функцию выполняют некоторые наименования животных, ставшие символами отрицательных качеств. В немецком и русском языках это прежде всего Hund «собака», Schwein «свинья», Ziege «коза», Esel «осел» и т. п., названия которых имеют негативную коннотацию, основанную как на реальных наблюдениях, так и на сложившемся стереотипе представлений об интеллекте, характере и других чертах животного. Некоторые из этих представлений имеют весьма древние истоки. Так, представление о собаке как о существе гонимом известно еще из Библии, наименование этого животного дает наибольшее количество негативных коннотаций как в немецкой, так и в русской фразеологии: kein Hund, auf den Hund kommen, wie ein Hund leben, jmdn. Wie einen Hund behandeln; собаке собачья смерть, издох как собака, гнать ко всем собакам, собачий сын, собачья погода, гонять собак.

Многие отрицательные коннотации, связанные с названиями (наименованиями) животных, в немецком и русском языках совпадают, часто концепты, противоположные в сознании представителей определенной культуры и во фразеологических оборотах остаются в контрарных отношениях, напр.:

Mause merken — чуять махинации

Weiвe Mause sehen — напиться до зеленых чертиков

Wie eine gebadete Maus — мокрый, как мышь

Mit Speck fangt man Mause — на сало мышей ловят

Vor die Hunde gehen — пропасть

Auf dem Hund sein — терпеть нужду

Kein Hund nimmt ein Stuck Brot/einen Bissen von ihm — никто кого-л. ни во что не ставит, знать не хочет Таким образом, на приведенных примерах видно, что в отличие от концепта «кот», связанного с хитростью, обманом и проворностью, концепт «собака» в немецкой культуре обладает семантикой рабской покорности, повиновения, несчастья, горя, что частично можно и отнести ко второму антагонисту кошку — мыши.

Общие коннотации, основанные на наблюдениях за животными, возникают в разных языках независимо друг от друга и свидетельствуют об универсальности человеческого мышления. Однако «видение мира» может быть различным у разных (особенно неродственных) народов, и тогда наименование одного и того же животного приобретает разные коннотации.

Дейктическая функция фразеологизмов Суть дейктической функции состоит в том, что имена нарицательные можно с успехом заменить указательными местоимениями т о т, э т о т и т. п., т.к. эти имена нарицательные не называют свойств конкретного денотата, а лишь указывают на его отличие от другого объекта, «намекают» на его местонахождение, напр.: нем.: vom Pferd auf den Esel kommen; weder Fisch noch Fleisch (nicht Fisch, nicht Fleisch); русские: метил в ворону, а попал в корову; менять кукушку на ястреба; ни пава, ни ворона; ни уха, ни рыла.

Для имен нарицательных эта функция не выступает изолированно от других функций — контекст фразеологизма учитывает и энциклопедическую информацию о денотате, например: знай кошка свое лукошко; всяк сверчок знай свой шесток и т. д. Это еще раз свидетельствует о том, что в реальном процессе фразообразования, как правило, взаимодействует несколько функций, одна из которых играет главную роль.

Экспрессивная функция фразеологизмов Экспрессивнось — категориальный признак ФЕ, непременное условие их существования. В составе ряда ФЕ можно выделить компоненты, которые выполняют чисто экспрессивную функцию. Значение такого компонента заключается не в сообщении энциклопедических сведений о денотате, а сводится к экспрессивной «дополнительности», усилению экспрессивной выразительности фразеологизма, напр.: вагон и маленькая тележка, фига с маслом, дубина стоеросовая, шут гороховый и т. п.

Так, например, фразеологизм «(носится) как угорелая кошка» возник путем эксплицирования имеющей многочисленные соответствия в других языках ФЕ «(носится) как угорелый».

Необходимо отметить, что анималистические компоненты чаще выступают в качестве опорного слова и, следовательно, сами являются эксплицируемыми, напр.: змей сипатый (рогатый, шелудивый); свинья мокрогубая и т. д.

Степень экспрессивности разных лексем неодинакова. В соответствующем контексте любое слово может стать функциональным экспрессивом. Но существуют также лексемы, потенциальная возможность которых стать экспрессивом чрезвычайно высока. Это прежде всего существительные Hund «собака» и Teufel «черт», напр.: нем.: kein Hund; kein Teufel; das weiв der Teufel; zum Teufel gehen; русск.: ни одна собака не…; каждая собака; на кой черт; какого черта; ни к черту не годится. Слова, обладающие высоким экспрессивным потенциалом независимо от контекста и имеющие широкую сочетаемость, можно назвать универсальными экспрессивами.

Концепт «кот/кошка» в сказках и мифах народов мира и немецком фольклоре

Кошка — это одно из древних животных, известных человеку. Благодаря своим качествам (ловкости, умению ловить грызунов и змей и др.) она попала не только в мифологию разных народов мира, но и в фольклор. В данной работе будет уделено внимание и некоторым мифологическим аспектам, посвященным образу кошки.

При изучении сказок возникает проблема первоисточника сказок. Широко распространено мнение, что у сказок нет первоисточника, что их сочиняли люди, прилагая лишь свою фантазию. Одни ученые, например А. Н. Веселовский [3], считают, что истоки поэзии лежат в народном обряде. Другие же, в частности Е. М. Мелетинский [12], полагают, что протографом сказки является миф. Согласно взгляду В. Я. Проппа [18], эта концепция является верной, так как уже давно установлено, что мифологическое сознание, присущее нашим древним предкам, не могло генерировать рождение сказки. Начало истории фольклора связано с потребностью людей осознать окружающий их мир природы и свое место в нем. Из глубины веков пришли к нам мифы, объясняющие законы природы, тайны жизни и смерти в образно-сюжетной форме. В отличие от мифов, фольклор — уже вид искусства. Формирование сюжетов, образов, мотивов происходило постепенно, с течением времени обогащалось, совершенствовалось исполнителями. Сравнительно-историческое изучение широкого круга мифов позволило установить, что в мифах различных народов мира — при чрезвычайном их многообразии — целый ряд основных тем и мотивов повторяются. К их числу, древнейших и примитивнейших, относятся и мифы о животных. К сожалению, мифы о кошках в чистом виде не сохранились. Ведь это и понятно — лишь относительно в недавнее время сказки стали собираться и записываться на разные виды носителей информации. Доказательством того, что сказка является отражением мифа, служит явление антропоморфизма — наделение животных человеческими качествами. Это отражение древнейших языческих верований, согласно которым животные наделялись душой и разумом и потому могли вступать в осмысленные отношения с человеком.

Обратимся к анализу немецких народных сказок, в которых упоминается кот/кошка. Одним из самых распространенных сказочных сюжетов является сказка о «коте в сапогах», к которой примыкает другая немецкая сказка о том, как отец оставил в наследство старшим сыновьям петуха и косу, а младшему кошку и как братья продали всё это в стране, где их не знали. Ясно, что этот вариант представляет искажённую сказку о том, как младший получил «убогий», но «необыкновенный» дар.

Во введении к «Коту в сапогах» обычно рассказывается о дележе наследства: младшего брата обделили при разделе — он получил только кота, но кот стал его чудесным помощником. Сравнительный фольклорный материал убеждает, что «кот в сапогах» был первоначально тотемным животным, считает В. Я. Пропп. В свете этих соображений становится понятным еще один вид дарителей, а именно благодарные животные. Это — комбинированный персонаж. Благодарные животные вступают в сказку как дарители и, предоставляя себя в распоряжение героя или дав ему формулу вызова их, в дальнейшем действуют как помощники. Все знают, как герой, заблудившись в лесу, мучимый голодом, видит рака, или ежа, или птицу, уже нацеливается на них, чтобы их убить и съесть, как слышит мольбу о пощаде. Формулы «не ешь меня», «не убей меня» и др. отражают запрет есть животное, которое может стать помощником. Не всегда герой хочет съесть животное. Иногда он оказывает ему услугу: пташки мокнут под дождем, или кита выбросило на сушу — герой помогает им, а животные становятся его невидимыми помощниками. Можно полагать, что эта форма, форма сострадания к животному, есть форма более поздняя. Эта же форма проявляется в скзаке, записанной Л. Бехштайном в сборнике «Немецкие сказки и сказания» под названием «Das Katzchen und die Stricknadeln» [28], где благодарная за свое спасение кошка награждает бедную женщину.

Сказка вообще не знает сострадания. Если герой отпускает животное, то он делает это не из сострадания, а на некоторых договорных началах. Это видно особенно в тех случаях, когда животное попадается в сети или ловушку или в ведро героя, когда он не нацеливается в него, а когда оно поймано им. Кот, например достаётся младшему сыну в наследство. Далее следует диалог между котом и его новым хозяином, в ходе которого кот обещает герою помочь ему в обмен на сохранение собственной жизни.

Можно показать, что рыба или другие животные, пощаженные, а не съеденные, не что иное, как животные-предки, животные, которых нельзя есть и которые потому и помогают, что они тотемные предки. Ссылаясь на Б. Г. Анкермана, В. Я. Пропп говорит, о существовании верования, что при смерти человека его душа переходит в рождающийся в этот момент индивидуум тотемного рода, и наоборот, душа умирающего тотемного животного переходит в новорожденного той семьи, которая носит его имя. Поэтому животное не должно убиваться и его нельзя есть, так как иначе был бы убит и съеден родственник.

Эта свойственная тотемистам вера с переходом на оседлую жизнь и земледелие принимает иную форму. Единство между человеком и животным заменяется дружбой между ними, причем эта дружба основана на некотором договорном начале. Говоря о потухании тотемизма, Б. Г. Анкерман пишет, что у многих других племен господствует воззрение, что между человеком и животным существует отношение дружбы, которое выражается в взаимной пощаде и помощи. Происхождение такого отношения приписывается основателю племени и обычно объясняется тем, что этот основатель некогда, в момент великой нужды, получил помощь от животного священной породы, или был спасен им из опасности. Всем известные легенды сообщают об этом. Предок племени заблудился в лесу, ему угрожает смерть от голода или жажды. Животное ведет его к ключу воды или показывает ему путь домой; или он бежит от преследующих его врагов, но задержан широкой рекой. Большая рыба переносит его на своей спине на тот 6epeг.

Чудесная кошка, доставшаяся в наследство, фигурирует и в восточнославянском варианте волшебной сказки о коте в сапогах. Младший сын Иванушка-дурачок получает в наследство кота и печь, т. е. тотемное животное и родовой очаг, принадлежавшие младшему по праву минората.

Образ кошки в немецкой литературной сказке эпохи Романтизма.

Литературная сказка есть новая, современная модификация жанра, связанная собственно с художественной литературой в современном виде. Отличия литературной сказки от фольклорной выявляются путем сопоставления двух этих жанров. Литературная сказка есть художественное произведение, обладающее сложной структурой. В науке нет единого мнения относительно числа элементов этой структуры, однако большинство ученых выделяют четыре ее основных элемента:

- Идейное или идейно-тематическое содержание;

— Композиция в совокупности с сюжетом;

— Образная система;

— Язык (речевой стиль) В ряде работ сюда включают также и художественный метод. Согласно иерархическим законам элементы содержательного плана, называемые также стилеобразующими факторами, определяют форму и систему элементов плана выражения, которые получили название носителей стиля. Художественный метод, по мнению А. И. Домашнева, также относится к стилеобразующим факторам художественного произведения, поскольку метод подчиняется мировоззрению художника, и различия в художественном методе неизбежно сказываются на элементах плана выражения. Так, например, особенности художественного восприятия действительности писателем, его художественный метод сказываются на языке произведения.

В свете изучаемой в данной работе проблемы важным представляется идейно-тематическое содержание сказки. Идейное или идейно-тематическое содержание литературной сказки, прежде всего, определяется автором произведения, в отличие от сказки народной. В связи с этим следует затронуть вопрос об индивидуальном и коллективном началах в народной и литературной сказке. В фольклоре творчество, конечно же, принадлежит отдельным людям, но оно передает массовое мировоззрение и массовую психику. Приметы индивидуального творчества составляют наименее ценное в фольклоре и, как правило, не удерживаются им, тогда как при оценке авторского творчества особое значение имеют черты, характеризующие произведения того или иного автора. Личное, субъективное может выражаться по-разному: в стиле, в композиционном построении произведения, в характеристиках героев и т. д.

Кроме этого, литературная сказка, как плод трудов определенного человека, принадлежащего определенному времени, несет в себе современные этой эпохе идеи, отражает современные ей общественные отношения, тогда как сказка народная, передающаяся из поколения в поколение и живущая на протяжении многих веков, сохраняет отпечаток архаичных форм миропонимания (сказки связаны прежде всего с мифом) и архаичных социально-экономических отношений.

Сложные вопросы концептуальной преемственности и новаторства фольклорной и литературной сказки можно прояснить на примере исследуемого концепта «кот/кошка», который весьма актуален для немецкой художественной картины мира.

Несколько слов о самом литературном направлении Романтизм и его особенностях в Германии.

Эпоха романтизма — один из интереснейших и самых насыщенных периодов истории человечества. Французская революция, грозные походы Наполеона, перекраивавшие карту Европы, ломка старого уклада жизни и вековых человеческих отношений — таково было то время, которое застали первые романтики.

В течение всего XVIII века просветительская идеология и философия, возвышая человеческий разум до ранга высшего судьи, подготавливали умы для приближающейся революции. Эта революция, совершившаяся во Франции, уничтожила феодально-сословное неравенство и тем самым как будто создала реальную основу для свободного развития творческих возможностей индивида. Во всяком случае, в самый первый момент своего торжества она подарила молодому поколению головокружительное ощущение раскованности и свободы. Не случайно столь многие из тех, кого чуть позже назовут романтиками, бурно приветствовали ее начальные шаги.

На этот энтузиазм наложилось мощное влияние немецкой идеалистической философии (в частности, философии Фихте), вообще провозгласившей первенство сознания, духа над жизнью, материей.

Однако очень скоро к романтикам пришло разочарование, как в идеях Просвещения, так и в результатах французской буржуазной революции.

Несоответствие идеалов, которые выдвигала новая действительность, и реальности, в которой жили романтики, заставляло их уходить в мир субъективных переживаний, противопоставлять прекрасное и воображаемое прозе жизни. Отсюда — непреодолимый, влекущий интерес ко всему таинственному, необычному, загадочному и мистическому. Отсюда — обращение к личности человека, желание воздействовать, прежде всего, на его чувства, поразить воображение. Выступая против рационализма Просвещения, против требований разума, которые выдвигал XVIII век, они прославляли естественные движения человеческого сердца.

Идеал и действительность, мечта и реальность — эта вечная антитеза приобретает у романтиков особенную остроту в силу того, что с самого начала они пытались не только насытить поэзию жизнью, но и поднять жизнь до высот поэзии. Но чем дороже была для них свобода, тем горестнее было осознавать власть необходимости, чем больше были притязания, тем больнее было принимать реальность, далекую от возможности эти притязания реализовать. Отсюда следует характерная особенность практически всех произведений искусства романтизма — двоемирие, то есть противопоставление мира повседневной действительности и мира романтической поэзии.

Одной из основных особенностей данного метода и направления является романтический максимализм, стремление к высоте, абсолюту, к утверждению неограниченных возможностей человеческого духа. Применительно к искусству романтики мыслили общими категориями: синтетичность, универсальность, космическая гармония. Но когда романтики осознали, какая пропасть лежит между их идеалами и действительностью, когда они поняли, что за всеобъемлющей мечтой превратить поэзию в сказку они забыли о любви к живым, земным людям, разочарование их в действительности приобрело еще большие размеры.

Отвергая правила классицизма, романтики требовали смешения жанров, обосновывая его тем, что оно соответствует истинной жизни природы, где смешаны красота и безобразие, трагическое и комическое. Романтики отстаивали свободное эмоциональное искусство, изображение стихийно проявляющей себя личности.

Особенности мировоззрения романтиков нашли выражение в образах романтических героев. Романтический герой не обязательно положителен, главное, что он отражает тоску романтиков по идеалу. В недрах романтизма складывается и другой тип личности — личности художника, универсальной, стремящейся к высшей гармонии, как бы вбирающей в себя все многообразие мира. Универсальность художника — это антитеза всякой ограниченности человека, связанной с узкими меркантильными интересами или жаждой наживы, разрушающей личность.

Творчество романтиков в каждой стране имело свою специфику, объяснимую особенностями национального исторического развития.

В Германии романтическое движение формируется (1795−1806) в университетском городе Иена, где братья Август и Фридрих Шлегели, Людвиг Тик, Новалис выпускают журнал «Атеней», на страницах которого и была сформулирована их эстетическая программа. В литературоведении за этими писателями закрепилось название «иенской школы». Они решительно отказались от всякой нормативности в искусстве и требовали полной свободы для художника. Так же, как Шатобриан во Франции, члены иенского кружка отстаивали идею исторического развития искусства, современную фазу которого они видят в романтизме. Пытаясь по-своему снять противоречие между мечтой и реальностью, немецкие романтики объявили главной чертой нового искусства «чудесное и вечное чередование воодушевления с иронией», воплотившейся в знаменитой формуле романтической иронии, провозглашенной Фридрихом Шлегелем.

Возникновению немецкой романтической сказки предшествовал сложный и длительный процесс сближения литературы и фольклора, появления в литературе Италии и Франции произведений с чертами, заимствованными из народных сказок. Как и во Франции, немецкая литературная сказка зарождается в эпоху Просвещения. Наиболее яркими представителями немецкой литературы, работавшими в жанре литературной сказки, можно назвать К. М. Виланда (роман «Дон Сильвио де Розальда» включал в себя вставную сказку «История принца Бирибинкера»), И. К. Музеуса (сборник «Народных сказок немцев»), И. В. Гете («Сказка»).