Политические предпосылки и последствия Брестской унии

Актуальность избранной темы исследования обусловлена тем, что христианская церковь играла огромную роль в политической и духовной жизни белорусских земель. Под воздействием христианства формировались религиозно-мировоззренческие идеалы, свойственные нашему обществу, развивалась общественная мысль. Сама церковь являлась как важным источником отечественной культуры и идеологии, так и политическим институтом, частью государственного аппарата. Таким образом, христианская церковь, с одной стороны, являлась носителем идеи государственности, а с другой — была источником духовно-нравственной жизни общества. Развивавшаяся в сотрудничестве с государством, она со временем стала силой, объединяющей жителей разных земель в культурную и политическую общность.

Последние десятилетия в истории Республики Беларусь также характеризуются изменением роли и места религии в жизни белорусского общества. Религиозные ценности стали важной составляющей как образа жизни, так и образа мышления многих людей, существенно возросли роль, авторитет и влияние религиозных организаций, прежде всего традиционной для белорусского народа православной церкви.

Кроме того, изучение влияния религии на проблемы власти является важнейшей частью политической, правовой и исторической науки, поскольку тема государственности, ее эволюции, значения и роли в истории, имеет не только научный, но и общественно значимый характер. Именно в рамках взаимодейтсвия различных христианских конфессий сформировались многие особенности системы власти и механизмов ее функционирования, которые ощутимо сказываются и в настоящее время.

В то же время на мировой арене произошли существенные перемены. Нарастающие процессы глобализации, несмотря на свои противоречивые следствия, закладывают объективную основу для многополярной конструкции международных отношений. Продолжается укрепление коллективных и правовых начал в международных отношениях на основе признания неделимости безопасности в современном мире. Вместе с тем, сохраняются и такие негативные тенденции, как расширение конфликтного пространства во взаимоотношениях Востока и Запада, под лозунгом борьбы с новыми вызовами и угрозами продолжаются попытки создания однополярного мира, навязывания другим странам своих политических систем и моделей развития при игнорировании исторических, культурных, религиозных и других особенностей развития остального мира.

Подобная ситуация требует широкого диалога между культурами, конфессиями и цивилизациями, их противодействия экстремизму в собственной среде, решительного продвижения в решении проблем, включая региональные конфликты. Поэтому политико-исторический опыт попыток объединения православия и католичества весьма актуален на сегодняшний день.

Таким образом, объектом исследования является Бресткая уния 1596 года как попытка установить политико-правовое и идеологическое единство в Речи Посполитой. Предметом исследования, в свою очередь, выступают политико-правовые взгляды противников и сторонников церковной унии.

Цель исследования заключается в том, чтобы изучить исторические аспекты Брестской унии, ее политические предпосылки и последствия, а также проанализировать взгляды на институт унии со стороны наиболее видных политических и религиозных деятелей того времени.

Достижение поставленной цели возможно посредством решения следующих задач:

· проанализировать исторические и политические предпосылки и обоснования идеи церковной унии;

· изучить особенности ее заключения и распространения униатства на землях Речи Посполитой, а также последствия унии в исторической перспективе;

· рассмотреть аргументы, выдвигаемые сторонниками унии и те конкретные механизмы, которые они использовали для распространения униатства;

· охарактеризовать политические и идеологические позиции, которых придерживались противники унии.

Основными методами исследования являются исторический, формально-юридический, системный методы, а также методы анализа и синтеза.

Теоретическую основу исследования составили монографии, обзорные и аналитические статьи отечественных и зарубежных авторов, посвященные различным аспектам Бресткой церковной унии. Важную роль в качестве эмпирической основы дипломной работы составили сборники полемических произведений той эпохи, и их комментарии. Полезными оказались и учебные пособия, в которых анализируются философские и политические взгляды сторонников и противников унии. Среди авторов следует отметить таких ученых, как С. В. Морозова, В. А. Теплова, Ю. Н. Куракин А.А. Козел, В. А. Беднов, К. Зноско, М. О. Коялович и др.

1. БРЕСТСКАЯ ЦЕРКОВНАЯ УНИЯ 1596 ГОДА: ПРИЧИНЫ, ПРЕДПОСЫЛКИ И ПОСЛЕДСТВИЯ

брестский уния церковный

1.1 Политические и исторические предпосылки Брестской унии 1596 года Для более полного понимания и анализа политико-исторического и идеологического значения Брестской церковной унии следует обратиться к более раннему периоду в европейской истории. К концу XII в. в Европе сложились две большие религиозные зоны:

1) восточная (православно-византийская);

2) западная (римско-католическая) [31, c. 29].

Граница между ними проходила по Западному Бугу, белоруски земли стали своеобразным «местом встречи», взаимодействия этих религий, что определило уникальное историческое положение Беларуси в Европе, обусловило индивидуальность ее культуры и конфессиональную особенность, а также наложило особый отпечаток на менталитет белорусского народа.

Отметим, что до XIV века на территории Беларуси господствовала православная церковь. Одновременно, князь Ягайло в этот период искал союза с соседними государствами. При этом существовала возможность избрать сближение либо с Москвой, либо с Польшей. Еще в конце 1382 года Ягайло через свою мать Ульяну провел переговоры с Москвой и даже достиг с московским князем Дмитрием Ивановичем предварительной договоренности, которой предусматривалось, что Ягайло примет христианство восточного обряда и женится на дочери московского правителя Софии [24, c. 59]. Но когда Москва потребовала от него признать себя вассалом («младшим братом») князя Дмитрия и крестить в православие «всю Литву», в Вильне от такой перспективы отказались.

Ягайло находился в шатком положении, и преимущество было отдано блоку с Польшей, с послами которой велись переговоры еще в 1383 году. Уния Великого Княжества и Короны тогда отвечала интересам обеих сторон, так как позволяла объединить силы двух государств против общего врага — крестоносцев [22, c. 74]. Отметим, что немецкая экспансия в Польше достигла угрожающих масштабов, поэтому полякам важно было обеспечить спокойствие своих границ и со стороны Великого Княжества Литовского, так как литвины только за один поход в 1376 году вывели из Польши 23 тысячи пленных [13, с. 139].

Кроме того, в перспективе польские магнаты рассчитывали, видимо, на свое доминирование в соседней державе, их особенно привлекали земли Волыни и Подолья.

В январе 1385 года виленская делегация провела переговоры в Кракове, а летом поляки приехали в Великое Княжество. Акт унии был подписан 14 августа в Беларуси, в княжеской башне Кревского замка. В результате Ягайло получил право вступить в брак с польской королевой Ядвигой и стать королем Польши, для чего он обязывался принять католичество и крестить в него братьев, родственников и других подданных, освободить пленных христиан (поляков), выплатить 200 000 флоринов за срыв соглашения о брачном союзе Ядвиги с Вильгельмом Габсбургом, а также вернуть захваченные территории и навсегда присоединить свои земли к Королевству Польскому [22, c. 75].

Окончательное утверждение унии произошло в 1386 году, после того как Ягайло крестился на Вавельской кафедре в Кракове, вступил в брак с Ядвигой и 4 марта торжественно короновался. Официально он начал носить титул «короля Польши, верховного князя Литовского и дедича Русского» [8, c. 163].

С юридической стороны акт Кревской унии означал инкорпорацию Великого Княжества Литовского в состав Польши, однако на практике инкорпорировать такое сильное государство было невозможно. Благодаря политической активности недовольных унией общественных кругов Великого Княжества Литовского этот план так и не стал реальностью, и уже в 1386 году восстал князь Андрей Полоцкий, считавший, что после принятия католичества Ягайло не имеет права быть главой Великого Княжества [19, c. 76].

Вместе с тем, Кревская уния нарушила монополию православия на белорусских землях. Более того, как мы видим, католическая вера стала вероисповеданием руководящих кругов государства, а через полтора года после Кревской унии было создано Виленское католическое епископство, которому Великие Литовские князья пожертвовали огромные земельные владения [42, c. 26].

Помимо насаждения католичества политическим руководством, важную роль в распространении католической веры играли монашеские ордена францисканцев, августинов, бернардинцев и др. К середине XVI в. католическая церковь укрепилась в Литве и пограничных с ней районах северо-западных белорусских земель. Вместе с тем, необходимо иметь в виду, что православие по-прежнему задавало тон в духовной жизни общества [32, c. 81].

Еще одной предпосылкой Брестской унии стал постигший христианство в XVI веке кризис: в католицизме он проявился Реформацией, а в православии — ересями. С 50-х гг. XVI века идеи протестантизма стали распространяться и в Великом княжестве Литовском. Основным направлением реформации в Беларуси стал кальвинизм, социальной основой которого была феодальная знать, а также часть средней и мелкой шляхты.

Первую реформаторскую общину создал в Бресте магнат Николай Радзивилл Черный. Затем такие общины были созданы в Несвеже, Клецке, Заславле, Минске, Витебске, Полоцке и других городах и местечках. В XVI — первой половине XVII вв. на территории Беларуси было создано восемьдесят пять кальвинистских и семь арианских общин [10, c. 44].

В 60-е гг. из кальвинизма выделилось радикальное течение — антитринитаризм, которое требовало социальных преобразований, осуждало крепостничество. Наиболее известными деятелями антитринитаризма были Сымон Будный, Якуб Калиновка, Павел из Визны, Петр Ганенза [33, c. 30].

Реформация содействовала повышению духовно-культурной жизни. В это время распространились гуманистические идеи, увеличилось число грамотных. Особую роль в этом играли школы и книгопечатание. Были основаны типографии в Бресте, Несвиже, Любче, Лоске, Тяпино. Публиковались религиозно-публицистические произведения и педагогическая литература. В Беларуси находили приют беглецы, которые пострадали за новую веру в других странах. С учением о единстве божества выступил Феодосий Косой со своими единомышленниками, убежавший в Беларусь из Москвы. Они выступали против иконопечатания, необходимости церкви, призывали к неподчинению светским и церковным властям [11, c. 391].

Увидев, что движение выходит из-под контроля, феодалы в 70-х гг. стали отходить от Реформации и в XVII веке она практически сходит с исторической и политической арены в Великом княжестве Литовском. Программу выхода из реформационного кризиса Ватикан разрабатывает на Тридентском соборе, при этом основную ставку в спасении католической церкви он сделал на Орден иезуитов, созданный в 1534 г.

Иезуиты входили в сферы жизни европейских стран, охваченных Реформацией, и влияли на мир в угодном для римской курии направлении. Впервые в ВКЛ (в Вильно) они появились в 1569 г. по приглашению католического епископа В. Протасевича. Хорошо организованные, грамотные, отличные ораторы, они сразу же завоевали авторитет у определенной части зажиточных слоев населения. В Вильно ими была создана бесплатная школа, так называемый коллегиум. Через какое-то время коллегиумы возникли в Полоцке, Несвиже, Мстиславле, Витебске, Минске, Орше, Могилеве [1, c. 18].

Католицизм в иезуитах нашел как бы второе дыхание и стал вытеснять лютеранство, кальвинизм, унитаризм и другие религиозные течения. Через пять лет после приезда иезуитов в Вильно в католичество перешло шесть тысяч человек. В конце XVI века высшие слои общества уже в массовом порядке меняли протестантскую веру на католицизм, а к концу XVII века Контрреформация в Великом княжестве победила [33, c. 25].

Балансирование Беларуси на протяжении столетий между христианским Востоком и католическим Западом обусловило необходимость поиска компромиссов. В конце XVI века в церковной унии были заинтересованы три основные силы:

1) Ватикан, намеревавшийся присоединением миллионов верующих на востоке Европы компенсировать потери своих позиций во время Реформации;

2) правящие круги, разрываемые религиозной конфронтацией Речи Посполитой, стремились с помощью унии консолидировать общество и укрепить свое государство;

3) лидеры белорусско-украинского православия, которые искали пути вывода из упадка своей церкви, позиции которой подорвала Люблинская уния, Реформация и Контрреформация [42, c. 54].

При этом в отношении последних хотелось бы отметить, что петензии созданного в 1589 г. Московского патриархата на духовную власть над белорусско-украинскими землями Речи Посполитой толкали белорусских православных лидеров в сторону католического Запада, который дал образец выхода из кризиса и оздоровления костела. Отдельные представители высшего православного духовенства также рассчитывали, что уния откроет им путь в Сенат, а также выведет церковь из-под контроля светских учреждений и отдельных лиц.

Идея унии также во многом определила основу действий литовского правительства, направленных на отделение Киевской митрополии от Московских государства и Церкви в 1458 г., а в 1569 г. на Люблинском сейме совершилось событие, увенчавшее собой ряд попыток, предпринимавшихся в 1386—1413 гг. и направленных на объединение Литвы с Польшей.

Отметим, что с политико-правовой точки зрения до этого времени Польша и Литва составляли конфедерацию, тогда как Люблинская уния упразднила самостоятельность Литовского княжества.

При этом православным христианам, жившим в пределах Польско-Литовского государства, были обещаны свободное исповедание православной веры, использование русского языка в официальных документах и прочие права наравне с католиками. Однако последующие события показали, что католическое правительство не намеревалось выполнять эти условия государственной Люблинской унии, ограничив и стеснив православных в их правах.

Так, на белорусских землях в массовом порядке появилось католическое духовенство, которое по своему социальному положению приравнивалось к шляхте. В то же время русский православный священник относился к разряду тягловых людей, то есть к зависимым холопам [16, c. 495]. Это не могло не стать негативным фактором в восприятии официальной политики для всего населения православного вероисповедания. Кроме того, в результате Люблинской унии усилился социальный гнет, закрепощение польскими магнатами и католической церковью белорусского крестьянства.

Этот период также характеризуется тем, что после завершения Тридентского Собора (1545—1563 гг.) Римско-Католическая Церковь начала оправляться от удара, нанесенного ей Реформацией, и восстанавливать утраченные позиции. Более того, крупные деятели Римско-Католической Церкви издавна обращали свои взоры на Русскую Православную Церковь, стремясь склонить ее к унии. Но после неудачной попытки внедрить унию в Московском государстве после завершения Ферраро-Флорентийского Собора (1439 г.) их действия стали более осторожными.

Возобновление подобных попыток относится к 1581 г., когда иезуит Антоний Поссевин, прибыв в Москву, добился аудиенции у царя Иоанна Грозного, имел с ним богословский диспут и вручил ему сочинение «О разностях между римским и греческим вероисповеданиями». Усилия Поссевина были напрасными, но по возвращении в Рим он представил Папе отчет о своей деятельности. Объяснив неодолимые трудности, с которыми связаны попытки введения католичества в России, он обратил внимание Папы на южнорусскую Церковь в польско-литовских владениях, предлагая усилить католическое влияние именно в этих землях.

Здесь также следует отметить, что в 1589 г. в России было учреждено патриаршество. Если ранее автономия Киевской митрополии сохранялась на основе временного разрыва и неопределенных отношений между Москвой и Константинополем, то теперь между обеими Церквами установились канонические отношения и мог возникнуть вопрос о воссоединении разделенных с Русской Церковью ее частей [14, c. 91].

Приняв участие в учреждении патриаршества в России, Патриарх Константинопольский Иеремия II в 1589 г. проездом на родину некоторое время находился в пределах Польско-Литовского государства. В Вильно он встретился с королем Сигизмундом III (1587—1631) и согласился возвести архимандрита Михаила (Рагозу) в сан митрополита, что и произошло 1 августа 1589 г. в Виленском Пречистенском соборе [27, c. 124].

Вскоре митрополит Михаил (Рагоза) начал созывать ежегодные Соборы в Бресте, при этом созванный в 1590 г. Собор по примеру всех прежних русских Соборов не был ограничен участием в нем епископов, но на нем были представлены и архимандриты, игумены, священники и миряне. На официальных заседаниях речь шла о благе православия, а вне сессий Собора в тайне от народа проводились переговоры ряда епископов, соглашавшихся с унией.

Подписав тайное обязательство способствовать заключению унии, они рассматривали ее как разновидность формально не отмененной Флорентийской унии 1439 г. В сентябре 1595 г. епископы Кирилл (Терлецкий) и Ипатий (Поцей) отправились в Рим для представления Папе от имени южнорусских епископов акта подчинения их Римскому престолу. 15 ноября они прибыли в Рим и вскоре были приняты Папой Климентом VIII в частной аудиенции «с несказанной милостью и лаской». Папа Климент VIII для официального засвидетельствования западнорусскими иерархами вступления их в унию с Римом поручил митрополиту Михаилу (Рагозе) созвать Собор и осуществить формальное заключение унии.

Сигизмунд III разрешил созыв Собора, хотя, по дошедшим до Кракова сведениям, русский православный народ уже так разошелся со своими «пастырями», что запоздалый Собор не обещал унии никакой перспективы. Тем не менее, на Варшавском сейме (март — май 1596 г.) вопрос об унии впервые был поставлен открыто.

Вскоре на сейм стали поступать официальные протесты земских послов (депутатов), в которых единодушно высказывалось ходатайство о низложении епископов-униатов. Епископы Ипатий и Кирилл обвинялись в том, что они тайно отправились «в чуждую землю и предались чужой власти». Кроме того, протест влиятельного князя К. К. Острожского вызвал открытые протесты православных мирян, а в Вильно все члены православного братства отправили послов к воеводе князю Крыштофу Радзивиллу, чтобы он был им «помощью и оборонцем» против «изменников веры» [22, c. 76].

Виленское духовенство также внесло формальный протест в городские книги против беззаконных действий своих иерархов, «безо всякого Синода и соглашения с народом христианским» предавших православную веру. Но, несмотря на это, митрополит Михаил (Рагоза) 21 августа 1596 г. подписал окружное послание о созыве Собора, назначив его открытие в Бресте.

1.2 Политические особенности процесса подписания Брестской церковной унии Открытие Собора состоялось 6 октября 1596 г. Митрополит Киевский Михаил, а также епископы Луцкий, Владимирский (на Волыни), Полоцкий, Пинский и Холмский, отступив от Православия, готовы были принять унию с Римским престолом. Однако двое из семи южнорусских епископов (Львовский Гедеон (Балабан) и Перемышльский Михаил (Копыстенский)) остались на стороне православных.

Поэтому вскоре после начала заседаний Собор разделился надвое: на Православный Собор и униатский. Униатский Собор, на котором присутствовали также папские и королевские послы и ряд западнорусских епископов, перечисленных выше, подтвердил унию с Римом, о чем была составлена соборная грамота.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что еще до Брестского Собора на генеральном сейме в начале 1596 г. депутаты Киевского, Волынского, Минского, Новогрудского, Полоцкого и других православных воеводств просили короля, чтобы епископы Ипатий Потей и Кирилл Терлецкий были лишены духовного сана, так как они без ведома православного населения и своих патриархов самовольно отдались под власть папы. Кроме того, депутаты требовали, чтобы король, в силу решений Варшавской конфедерации 28 января 1573 г., «благоволил дать» православным епископов православной веры, а не вероотступников [1, c. 117].

Однако, в последний день работы генерального сейма, разуверившись в возможности дождаться от короля выполнения своих требований, православные депутаты во главе с кн. К. К. Острожским торжественно сообщили королю и всему сейму, что «они и весь народ Русский не будут признавать Кирилла Терлецкого и Ипатия Потея своими епископами, не будут признавать их власти в своих имениях и не будут подчиняться их духовной юрисдикции».

В ответ на это король провозгласил себя защитником епископов, подписавших соглашения в Риме, и высказал намерение привести в унию всех своих православных подданных, для чего просил митрополита Михаила Рогозу назначить дату церковного Собора в Бресте.

В подтверждении своего решения Сигизмунд III 29 мая 1596 г. издал универсал «ко всем своим подданным греческого закона» о созвании Собора и объявил церковную унию фактом свершившимся. Именно на основании королевского универсала митрополит 21 августа подписал окружную грамоту о созвании Собора, а самый Собор назначил на 6 октября [35, c. 32].

Несмотря на то, что окончательно вопрос об унии должен был решиться только на Соборе, епископы Потей и Терлецкий уже летом 1596 г. приступили к ее реализации. Полагая в основу своего вхождения в состав римско-католической церковной иерархии не вероучительное единство, а лишь сохранение внешнего богослужебного обряда и приобретение православными епископами общественных привилегий, которыми обладали в Речи Посполитой римско-католические иерархи, два западнорусских епископа выдвигали прагматическую необходимость обрести внешнее сходство христианского мира под эгидой римского первосвященника [14, c. 58].

В то же время, православное шляхетство и магнатерия, отправляя депутатов в Брест, давало им инструкции и наказы, прямо противоположные. В основном, они сводились к трем пунктам:

1) епископы, самовольно возложившие на себя власть патриархов и подчинившиеся чужой папской власти, должны были быть лишены духовного сана;

2) Брестский собор, созванный митрополитом Михаилом, является собором поместным, а потому не имел полномочий для принятия решения о соединении Православной церкви с римским костелом [32, c. 93].

Как отмечают исследователи, данный аргумент подтверждался и тем, что догматические вопросы в повестке дня Собора обходились молчанием, или упоминались как уже разрешенные. Кроме того, статус Православной церкви в Речи Посполитой был подтвержден законами, привилеями, конфедерациями и королевскими присягами, которые никто не отменял.

3) не принимать нового (католического) календаря, но заботиться о сохранении старого, согласно указам короля Стефана Батория [32, c. 93].

Весьма показательной особенностью Брестского церковного Собора было стремление принимать во внимание лишь позицию западно-русского епископата, когда иерархическое начало, восходящее к «сверх-епископской» власти Папы римского, постепенно начинает подменять собой начало соборности. Однако поскольку при объявлении унии соборной процедуры избежать было невозможно, то Собор, открывшийся 6 октября, предназначен был лишь озвучить уже состоявшееся в тайне решение епископов для всего православного населения Речи Посполитой [27, c. 137].

На собор прибыли митрополит Киевский и Галицкий Михаил Рагоза, епископ Владимирский и Брестский Ипатий Потей, епископ Луцкий и Острожский Кирилл Терлецкий, архиепископ Полоцкий, Витебский и Мстиславский Григорий Герман, епископ Холмский и Белзский Дионисий Збируйский, епископ Пинский и Туровский Иона Гоголь. Здесь же присутствовали три архимандрита: Брацлавский — Богдан Гадкинский-Климонт, Лавришский — Гедеон Бралницкий, Минский — Паисий.

Со стороны католической церкви прибыли послы Папы Климента VIII: архиепископ Львовский Ян Дмитрий Соликовский, епикоп Луцкий Бернард Мацеевский и епископ Холмский Станислав Гамалицкий, а также четыре иезуита, среди которых был и Петр Скарга. На Синоде присутствовали представители правящих кругов государства: гетман ВКЛ Николай Радзивилл, канцлер Лев Сапега и подскарбий литовский, староста Брестский Дмитрий Халецкий [27, c. 138].

Заседания Синода происходили в главном храме Владимирской епархии — соборе Св. Николая. Участники Синода «учинили исповедание святой веры и отдали послушенство» папе Клименту VIII и его преемникам, акт об этом с подписями и печатями был вручен папским послам [35, c. 34].

8 октября 1596 г. была принята соборная грамота о вступлении православных иерархов в унию с римской церковью. Участников Православного Собора — епископов Львовского и Перемышльского, архимандрита киево-печерского Никифора Тура и других духовных лиц, которые не приняли унию, предали анафеме и лишили сана, а мирянам, которые «будут с ними в общении», угрожали проклятием.

После подписания соборной грамоты была оглашена папская булла, в честь исторического события католические и униатские священники отслужили торжественную совместную литургию.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что Собор стремился достигнуть церковного единства путем формальных канонических и административных мер.

Как отмечалось выше, одновременно с униатским состоялся Собор православный, в состав которого вошли протосинкелл Патриарха Константинопольского архидиакон Никифор, протисинкелл патриарха Александрийского Кирилл Лукарис, митрополит Белградский Лука, епископ Львовский и Галицкий Гедеон Балабан, епископ Перемышльский и Самборский Михаил Копыстенский, афонские архимандриты — Макарий (по поручению епископа Веноцкого Паисия), Матфей (от епископа Мукачевского Пантелеймона), девять местных архимандритов, два игумена, 16 протопопов (протоиереев) и наместников, более 200 пресвитеров, большое число священников и мирян [11, с. 391].

Председателем Православного собора был экзарх Никифор, а во главе светского, совещательного церковно-народного Собора. стояли воевода Киевский, сенатор князь К. К. Острожский с сыном Александром, воеводой Волынским, сенатор Новогрудский А. Полубенский с депутатами от шляхты воеводств и поветов: Литовского, Киевского, Волынского, Брацлавского, Русского (Галичского), Перемышльского и Пинского. Все они прибыли с письменными наказами от своих доверителями [27, c. 138].

С инструкциями на Собор также прибыли послы от городов Вильны, Львова, Пинска, Бельска, Бреста, Подгаеца, Галича, Киева, Скалы, Брацлава, Каменца-Подольского, Владимира, Минска, Слуцка и др. Виленское братство прислало 8 послов, Львовское — 3. Таким образом, православный Собор стал собранием клира и мирян [27, c. 139].

Как отмечается в литературе, поведение отпавших в унию епископов и митрополита заставило большую часть православных делегатов врасплох, которые не могли поверить в то, что на этот раз решили обойтись без них. Два дня было потрачено на переговоры, но безрезультатно, председательствующий на Соборе Никифор исполнил в точности требования канонического права, трижды приглашая митрополита и епископов явиться и дать ответ, и все три иерарха послам экзарха отказали [14, c. 122].

После этого, экзарх Никифор выступил перед собравшимися с речью, в которой обрисовал тяжелое положение православных земель, приведшее в конечном итоге к отпадению в унию православных епископов. Он предложил обсудить на Соборе следующие вопросы:

· об отпавших в унию иерархах;

· о принятой ими унии и ее каноничности;

· о восстановлении порядка в православной церкви [18, c. 284].

Все эти вопросы находились в компетенции Собора, а экзарх имел все полномочия вместе с Собором низложить митрополита и епископов, хотя и не мог поставить нового митрополита.

Королевская власть была встревожена таким поворотом событий, поэтому к князю Осторожскому были направлены послы с требованием снять вооруженную охрану и выдать Никифора, так как он якобы являлся турецким шпионом. На эти требования К. Осторожский ответил отказом, а на предложение принять унию, сказал, что сделает это только после созыва Вселенского Собора и согласия всех патриархов православного Востока на соединение с Римом.

Убедившись в бесперспективности переговоров с православными, униатские иерархи 10 октября провозгласили соединение с Римской церковью и отлучение всех, кто противился этому.

В этот же день Собор православных слушал дело о перешедших в унию православных иерархах. Признав, что они изменили православию, самовольно, без участия патриарха и Вселенского Собора, попытались ввести унию на землях Речи Посполитой и пренебрегли троекратным вызовом на суд, Собор постановил лишить их сана и предать отлучению от православной церкви. Вслед за этим было составлено обращение к королю с просьбой лишить низверженных епископов их мест и открыть вакансии для новых кандидатов. После этого Собор поклялся твердо стоять в православной вере и сохранять верность православным патриархам [11, c. 391].

Таким образом, можно сделать вывод о том, что еще до открытия Собора обозначились фундаментальное расхождение между епископами, инициировавшими унию, и православным духовенством, а также его сторонниками, представленными депутатами православных земель.

В результате униатская церковь, едва появившись на свет, оказалась в изоляции, а униатские иерархи находились в статусе отлученных от церкви в глазах православного населения Речи Посполитой. Однако, видя тому реальные политические предпосылки и стремясь использовать возможные последствия церковной унии, королевская власть начала поиск путей реализации униатской политики на землях, входящих в состав Королевства.

1.3 Политические и социокультурные последствия унии Итак, интересы субъектов Унии не совпадали по многим политическим и идеологическим направлениям. Вместе с тем, положительный эффект Бресткой унии заключался в том, что она в целях, условиях и местной практике в той или иной степени имела характер этнозащиты, сохранения собственной духовной идентичности. Лидеры униатской церкви достаточно последовательно отстаивали местные рэлигиозно-политические и этнокультурные интересы на фоне польско-папской политики.

Кроме того, униатство стало местом встречи двух христианских традиций и синтезировало на местной почве различные политические и культурные начала Беларуси, охватив глубокие пласты жизни людей, религию, просвещение, искусство. Оно создавалось на византийско-славянской основе с допущением западных заимствований и развивалось во взаимодействии двух тенденций:

1) защищавшей чистоту и неприкосновенность восточного обряда;

2) направленной на латинизацию [33, c. 39].

Эти две тенденции то «уживались вместе, то спорили за приоритет, чем обеспечивали динамику культурно-исторического „портрета“ униатства» [33, c. 40].

При этом западнохристианские заимствования входили естественным путем, если для них уже имелась почва, тогда как привнесенные искусственно вызывали сопротивление и порождали движение за реорганизацию церкви.

Эволюция униатской веры происходила под влиянием следующих факторов:

· позиция Рима;

· политика правительства Речи Посполитой;

· последовательность проведения в жизнь собственной церковной и национальной линии;

· этноконфессиональное сознание верующих [42, c. 76].

С другой стороны, в результате Унии 1596 г. углубилось религиозное противостояние в обществе. Идеологи каждого из лагерей только себя считали выразителем интересов народа, от его имени апеллировали и именно на основе своей веры видели путь консолидации религиозно неоднородного этноса. Если организаторы унии осознавали свое творение делом достойным, законным, даже спасительным, представляли его фактором обновления христианства, единения, исполнения воли предков, но споткнулись о менталитет традиционно ориентированного православного большинства, то их оппоненты видели в униацкой модели измену своему народу, Отечеству, унижение национально-религиозных традиций [31, c. 16].

Сосуществование основных христианских конфессий в Беларуси было детерминировано политическими, социальными, национальными и культурными факторами. Поэтому борьба униатской церкви за каноническое пространство, с одной стороны, и война, объявленная ей православной оппозицией, с другой, стали источником постоянных волнений в государстве. Особенно сильные антиуниатские настроения господствовали до середины ХVII века, с 30-х годов настроения шляхты, а со второй половины века — и всего общества — поворачиваются в сторону благоприятствования унии.

Отметим, что пути принятия веры определили наличие двух категорий верующих:

· добровольных;

· вынужденных.

Очевидно, что применение насилия оборачивалось ее формальным принятием, а своим сближением с католическим Западом униаты оттолкнули от себя православное население ВКЛ и официальную Россию, которая подогревала антиуниатские настроения в Беларуси, чем формировала у них антироссийский менталитет [22, c. 77].

Одновременно, власти Речи Посполитой жесткими методами «сверху» утверждали унию, создавая униатскую иерархию, отнимая у православных храмы, монастыри, передавая их униатам, лишая возможности православных священников служить. Методы, которыми действовало правительство и униатские пастыри, насильно утверждая унию в польско-литовском государстве, вызывали осуждение даже у высокопоставленных вельмож Речи Посполитой. Так, великий канцлер Литовский Лев Иванович Сапега, уже ранее перешедший в католичество и утверждавший унию, давал гневную отповедь униатскому епископу Иосафату Кунцевичу за нетерпимость в религиозном отношении. Порицая методы, какими И. Кунцевич насаждал унию в землях ВКЛ, Лев Сапега в 1621 году писал: «Не один я, но и другие весьма осуждают то, что ксендз владыка… слишком жестоко начал поступать в делах веры и очень надоел и омерзел народу…» «А посмотрим на ваши деяния: вы наполнили земские суды, магистраты, трибуналы… тяжбами, доносами, чем не только нельзя распространить унии, но можно расторгнуть и последний союз любви в обществе… Вместо радости пресловутая ваша уния наделала нам только хлопот, беспокойств, раздоров и так нам опротивела, что мы желали бы лучше остаться без нее — так много по ее милости мы терпим беспокойств, огорчений и докук. Вот плод вашей пресловутой унии! Сказать правду, она приобрела известность только смутами и раздорами, которые произвела в народе и целом крае» [18, c. 287].

Проблемой для униатов было также то, что они не были приняты равными и на Западе.

Вместе с тем, справедливости ради необходимо отметить, что униаты симпатизировали своей вере, считали ее более совершенной в сравнении с православием, вместе с тем, они были лишены слепого поклонения Западу, воспитывались церковью в духе верности ВКЛ. В частности, 1596 г. дал сильный толчок активизации интеллектуально-культурной жизни, которая проявилась в литературном подъеме, расцвете переводческой деятельности, кратковременном взлете кириллического книгопечатания, активизации школьного дела, научного изучения прошлого, введении национального языка в сакральную сферу [32, c. 40]. Культурная деятельность униатской церкви содействовала повышению уровня грамотности и просвещения в Беларуси, подготовке значительного слоя интеллигенции, стимулировала развитие искусств, в том числе нетрадиционных для классического православия, расширяла международные контакты, содействовала приближению Беларуси к европейскому культурному пространству.

Позитивное влияние униатcкой церкви на политическую и социальную ситуацию в Беларуси усиливается с конца ХVII века, одновременно со стабилизацией церкви. В связи с функционированием униатской церкви формируется пласт культуры (в области книгопечатания, архитектуры, живописи, скульптуры, музыки) с выразительно очерченными национальными особенностями.

Важным фактором в данном аспекте являлось то, что униатская церковь проводила свою целенаправленную и осознанную, ориентированную на собственную паству языковую политику. В ее основе лежало введение в церковную сферу белорусского языка при сохранении каноничности церковнославянского, который подвергался демократизации и белорусизации, что является показателем включенности церкви в национальный культурный процесс [11, c. 394]. В конце ХVI — первой половине XVII в. она задавала тон в белорусизации церковно-религиозной жизни.

Однако ситуация в церкви корректировалась государственной политикой и культурными веяниями времени. Так, распространение польского языка было процессом эволюционным и являлось отражением коренных политических изменений в обществе. Он зазвучал в церкви сначала эпизодически, а ближе к концу ХVII века все чаще. В свою очередь, латынь была принята духовной элитой, но широкого распространения в униатской среде не получила, а на низовом уровне церковной иерархии и в униатской деревне народный язык сохранился вплоть до 1839 г. [37, c. 31]

Принятие униатства не изменяло этнической идентификации и ориентации верующих. Его носители одинаково с православными считали себя, свою веру, обряды, храмы, духовенство, приходы, населенные пункты «русскими». У ХVII-XVIII в. «русскость» униатов признавали Польша, Рим, местное православное население. Ареал распространения конфессии совпадает с очерченной учеными в ХІХ — начале ХХ в. этнической территорией Беларуси, при этом униатство содействовало этнической индивидуализации белорусов в восточнославянской общности, «единой Руси».

Постепенная ликвидация Брестской унии началась в конце XVIII в., когда с Россией воссоединились Правобережная Украина и Беларусь. 12 февраля 1839 г. с Русской Православной Церковью воссоединились 1607 приходов с населением до 1 600 000 человек на территории Беларуси и Украины [10, c. 81]. Этот процесс этот продолжался и в дальнейшем, по мере того как с Украиной воссоединялись другие отнятые у нее в прошлом земли. В марте 1946 г. на Львовском Церковно-Народном Соборе Греко-Католической (униатской) Церкви западных областей Украины Брестская уния была упразднена.

Отметим, что деунизация 1780−1839 г. обернулась истинной общественно-социальной трагедией. Антивосооединительное движение охватило всю Беларусь, хотя имело более активный и организованный характер на востоке, и достигло апогея во второй половинее 1830-х г. Его социальную базу составляли рядовое духовенство, базилиане, шляхта, крестьяне [33, c. 381]. Движение укрепляло связь между поколениями и проявлялось в защите своих духовных реликвий и использовании запрещенной культовой атрибутики, в изгнании миссионеров и комиссий по обращению, бойкоте новоправославного духовенства и навязанной обрядности, в тяготении к костелу, отказе священников от участия в «подписной» кампании, в непринятии новых служебников, подаче петиций на царское имя. Ностальгия по унии и утраченной вместе с нею сакральной культуры сохранялось до начала ХХ в.

Таким образом, фактически западнославянское униатство привилось и укоренилось достаточно прочно, и, когда с переходом белорусских земель в состав Российской империи его стали вытеснять, ущемляя права греко-католиков, проблема лишь была загнана внутрь, но отнюдь не исчезла. Ситуация осложнялась и тем, что конфессиональные противоречия в XVII—XX вв.ека все более тесно переплетались с национальными, с массовой волей к политической самостоятельности. По этим же причинам официальное расторжение Брестской унии на Соборе 1946 во Львове, призванное защитить православие, на деле имело негативный эффект, поскольку униатство в Западной Беларуси отнюдь не самораспустилось добровольно ради «воссоединения», а было разгромлено с помощью сил государственной безопасности [42, c. 371].

Выйдя из подполья и восстановив свои права после в пору гласности в 90-е годы прошлого столетия, белорусские греко-католики не удержались от ответного насилия, заняв наряду со своими и многие чужие, т. е. исконно православные храмы. Более того, неурегулированность этой проблемы до сих осложняет отношения Русской православной церкви и Ватикана.

2. ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ СТОРОННИКОВ БРЕСТСКОЙ УНИИ

2.1 Теоретическое обоснование унии в ее преддверии. Петр Скарга

Впервые широкое историческое обоснование идеи церковной унии было дано ректором Львовской коллегии иезуитом Бенедиктом Гербестом в трактате «Выводы веры римской церкви и история греческой неволи» (Львов, 1586). Он выступал в защиту примата папы и календарной реформы, введенной папой Григорием ХІІІ в 1582 г. [41, c. 107]

Отметим, что в 1859 году в Москву прибыл константинопольский патриарх Иеремия, где, под давлением московских бояр и церковных иерархов Иеремия объявил о создании русского патриаршества. Это подтолкнуло к деятельности сторонников унии. В 1589 году с благословления того же Иеремии митрополитом западной православной церкви становится архимандрит минского Вознесенского монастыря Михаил Васильевич Рогоза, тайный сторонник унии. Он восстановил практику созыва церковных соборов, на которых присутствовали миряне. На одном из таких соборов в Бресте в 1590 году четыре православных епископа — Луцкий. Львовский, Пинский и Холмский — подписали тайный договор о согласии на унию. Их поддержал присутствующий на соборе Ипатий Потей — тогда еще светское лицо.

До конца 1594 года сторонниками унии уже были (кроме вышеупомянутых епископов) епископ Полоцкий и витебский Григорий, архимандрит Кобринский Иона Гоголь, а также митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси Михаил Рогоза. В конце этого года епископами-униатами были выработаны условия локальной унии — артикулы, которые были представлены сначала митрополиту Рагозе, а потом королю.

Однако основным из идейных вдохновителей церковной унии 1596 г. стал Петр Скарга (1536 — 1612), происходивший из рода Повенских. Фамилию «Скарга» дал его деду Яну мазовецкий князь Януш за привычку жаловаться по всякому поводу. С двенадцати лет, став сиротой, Петр воспитывался старшим братом, однако в шестнадцать лет он уже был студентом Краковского университета, где проучившись два года, затем столько же времени отдал самостоятельному изучению философии под руководством известного в университете бакалавра Сербского. В двадцать лет Скарга становится директором гимназии в Варшаве [44, c. 139].

В 1563 г. П. Скарга принимает сан священника и становится иподиаконом епископской кафедры во Львове. Имея незаурядный талант оратора-проповедника, через некоторое время он становится ведущим прелатом Львовской кафедры. Видя стремительное наступление Реформации, в 1568 г. вступает в орден иезуитов и возглавляет его усилия по борьбе с протестантизмом сначала в Польше, а затем и в ВКЛ.

Особую известность П. Скарга приобрел в связи с обращением в католицизм братьев Радзивиллов — Николая, Юрия, Войцеха и Станислава. Позже, пользуясь поддержкой короля Стефана Батория, он добивается запрета на постройку протестантами в ВКЛ новых храмов и школ и разрешения на реорганизацию Виленского иезуитского коллегиума в академию, с правом присвоения студентам после ее окончания званий бакалавров, магистров и докторов свободных наук.

П. Скарга становится первым ректором Виленской академии. В грамоте, выданной Баторием академии, указывалось, что он (король) должен заботиться о спасении своих подданных, каковое возможно лишь в латинстве и по учению иезуитов. Скарга, считая истинной религией только католицизм, весь свой талант направил на борьбу сначала с протестантами, а затем и с православными. В одном из своих частых сеймовых выступлениях он заявлял: «Если кто думает о Боге иначе, чем я, то трудно надеяться на взаимную любовь… Вот почему единство веры служит основой согласия в королевстве, а ереси и разные веры разделяют королевство и губят его» [40, c. 39].

Как отмечают исследователи, с одной стороны, П. Скарга являлся приверженцем функционирования общества на основе справедливых законов. В одном из своих ранних сочинений автор пишет, что «дурной закон хуже самого жестокого тирана, ибо тирана можно свергнуть или убить, или он может умереть, и тирании его придет конец. Дурной же закон существует всегда, всегда убивает и приносит вред душе и телу» [43. c.50].

В то же время, П. Скарга придерживался точки зрения, согласно которой законность распространяется только на католиков и униатов, а православные ставились им вне культуры и закона.

Отметим, что в рассматриваемый исторический период такая точка зрения господствовала в высших светских и церковных католических кругах, что вело к дискриминации православного населения Речи Посполитой не только в вопросах веры, но и в хозяйственной, культурной, не говоря уже о политической сфере жизни.

В 1577 г. П. Скарга издает свое сочинение «О единстве церкви Божьей», в котором остро критикует православие. Он утверждает, что русская церковь испорчена своим отделением от римской, поэтому она не имеет «ни науки, ни святых, ни истинных пастырей». Чтобы исправить положение, русская церковь должна пойти на союз с католической. Это поможет ей избавиться от варварства и невежества. Автор исходит из преимущества латинской культуры и, в частности, латинского языка над славянским. На его взгляд, есть только два духовных языка — греческий и латинский. Вне этих языков не может быть ни науки, ни религии. По мнению П. Скарги, человек, который знает только славянский, никогда не станет ученым [37, c. 30].

П. Скарга обосновывал верховенство римского владыки над всем христианским светом, в том числе и над восточными патриархами. Отсюда он выводил и ключевую идею объединения русской и католической церквей под главенством Римского Папы. В третьей части своей книги он убеждал, что уния необходима в интересах самих православных христиан, что никакой опасности от унии нет, что спасение только в ней одной. При этом издание было посвящено русскому православному князю Константину Острожскому.

Отметим, что идеи о церковной унии, изложенные П. Скаргой в «О единстве церкви Божьей», полностью воспроизводили все последующие сторонники униатства. Именно указанный труд П. Скарги в литературе называют «первым громким выстрелом в полемической битве, достойного ответа на которое православные не могли дать в течение 20 лет». Однако, справедливости ради необходимо отметить, что категорическое несогласие со Скаргой сразу высказали ортодоксальные православные писатели. В произведениях «Послание до латин из их же книг», «На богомерзкую, на поганую латину» (около 1581, 1582) и др. они вообще отбрасывали идею церковного объединения. Оспаривая основные положения книги П. Скарги, высмеивали самого автора, показывали недостатки католической церкви [28, c. 73]. Но идеи унии эти первые антиунитаские произведения не уничтожили.

П. Скарга, как и ряд других мыслителей ВКЛ, причину политического неустройства в Речи Посполитой вообще и в ВКЛ в частности видит в шляхетских вольностях. В своих выступлениях на сеймах он предлагал реформировать работу сеймов, шляхетскую свободу поставить на разумную почву, а власть короля усилить, предоставив ему все атрибуты неограниченной монархии [44, c. 141].

Выступая за построение мощного государства во главе с сильным королем, Скарга уделял большое внимание укреплению армии как государственному институту, часто бывал в воинских формированиях с проповедями и разделял все трудности воинской службы в должности капеллана. Кроме того, в отношении частых в Речи Посполитой нападений одного пана на другого, так называемых «соседских войн», то они, по мнению П. Скарги, должны быть признаны величайшим грехом и разбоем.

2.2 Идеологическое обоснование унии в полемической литературе. Деятельность И. Потея

Прежде всего, в рамках данного раздела необходимо отметить, что основная идеологическая борьба за продвижение идеи церковной унии развернулась в рамках такого феномена политической и философской мысли, как полемическая литература. Возникновение данного пласта литературы конца XVI — первой половины XVII в. стал закономерной реакцией на обострение с конца ХVI в. религиозной борьбы и ставший феноменом интеллектуальной жизни Восточной Европы

Хотя исследователи отмечают, что протестантскую полемику, которая так и не вышла за пределы верхушки общества, можно назвать «войной генералов без армий», однако дебаты вокруг Брестской церковной унии, напротив, охватили значительную часть общества [29, c. 82]. Именно Брестская уния 1596 г. и ее многоаспектные последствия на несколько десятилетий определили характер не только белорусской, но иукраинской публицистики, стали мощным импульсом развития всей письменности.

Полемическо-публицистическая литература поднимала острые проблемы социально-политической жизни, догматики, историко-культурных процессов в государстве, вопросы патриотизма и национальной гордости. Полемисты со всех лагерей спорили об одном и том же: по вопросам доктрины и церковного права, папского примата, происхождения святого духа, употребления пресного хлеба для причастия, чистилища, целибата священников.

С началом подготовки в 1590 г. к заключению унии полемическая борьба выходит на новый уровень, становится более острой. Почти каждый с участников тех событий считал нужным высказать, как правило в печати, свое видение унии.

В первый период наступление все более вели католики и униаты, православные только отбивались. Так, новое сочинение П. Скарги «Брестский Собор и оборона его» (1596г.) нашло себе ответ в «Апокрисисе» (возражении) Христофора Филалета (псевдоним). Книга была издана в 1597 г., предполагают, что автор — протестант Христофор Вронский. В том же году вышел «Эктезис» — краткое изложение деяний православного собора в Бресте. Тогда Ипатий Потей издал «Справедливое описание синода Брестского» с униатской точки зрения (1597г.). На что скоро появился «Ответ клирика Острожского Ипатию Потею» (1598г.) [38, c. 222].

И. Потей получил очень хорошее образование, сначала в кальвинистской школе, устроенной князем Радзивиллом, а затем в Краковской акдемии. Поступив на службу к Радзивиллу, симпатизировавшему протестантским идеям, Ипатий (тогда еще Адам) стал кальвинистом. Однако крайности, до которых доходили литовские вольнодумцы, особенно антитринитарии, а также борьба между отдельными религиозными учениями (кальвинисты, антитринитарии, субботники и др.), были причиной того, что в 1574 г. Потей вернулся к православию и оставил службу у князя. В том же году он занял должность королевского секретаря и женился на дочери православного волынского князя Федора Головни-Острожского [44, c. 152]