Открытия Уильема Гарвея

" Все живое из яйца" .

Уильям Гарвей поставил перед собой задачу — строго научно ответить на вопрос, что такое жизнь и откуда она возникает.

Работа предстояла колоссальная — ведь многие материалы, собранные Гарвеем за все предыдущие годы погибли в его лондонском доме. Нужно было постараться восстановить, что возможно по памяти, а это нелегко для человека, которому пошел уже восьмой десяток.

Вокруг деревни где жил Гарвей, простирались густые лесные массивы — раздолье для эмбриолога. Комары, бабочки, червяки, мушки, муравьи — чего только тут не было! Если терпеливо искать и пристально приглядываться, можно найти и яички и личинки насекомых и проследить их стадии, переходные к взрослому состоянию. Если пошарить в кустах, можно увидеть и какое-нибудь редко попадающееся на глаза существо, а склонившись к земле, нетрудно подсмотреть жизнь и размножение муравьев. Не говоря уже о более крупных представителях животного царства-птицах, лягушках, млекопитающих. Гарвей искал, следил, наблюдал, до красноты напрягая глаза, — и находил. Находил подтверждение своих мыслей и догадок, хотя, надо думать, без микроскопа это было очень трудно! Возвратившись домой, он уединялся и делал записи. Он собрал огромное количество материала, заново проделал уйму опытов и наблюдений и в конце концов записал:

" Каждое животное пробегает, формируясь, одни и те же ступени; оно проходит через различные формы организации, становясь поочередно то яйцом то червем, то зародышем и приближаясь вместе с каждым фазисом своего развития к совершенству…" Иными словами, все живое выходит из яйца Эта гарвеевская формула: «Оmnе animal ex ovo» — до сих пор употребляется в эмбриологии как предельно четкое и короткое определение процесса зарождения жизни.

Он описывает органы размножения курицы и самое яйцо. Развитие яйца — этого изначального этапа зарождения — прослежено им во всех деталях, какие только можно было проследить невооруженным глазом. Он отдельно наблюдает процессы, происходящие в желтке и белке, и появление «яичного очка», «в центре которого затем возникает зачаток сердца. Он видит, как перед появлением этого зачатка среда, в которой он зарождается, становится жидкой и как в этой жидкости с закономерной постепенностью появляются и начинают расти все части эмбриона.

Гарвей первый обратил внимание на то, что скорлупа яйца пориста, несмотря на свою кажущуюся плотность, что она пропускает воздух, необходимый для развития зародыша. Все, что написано Гарвеем о развитии цыпленка — это законченный труд.

Часть своих выводов он построил на фактах, доступных его зрению. Остальное логически домыслил и высказал гипотезу об общих законах развития животных.

Эмбрион высших млекопитающих, в том числе и человека, в утробной стадии проходит путь, который соответствует взрослой организации низших. Развитие отдельного организма подчиняется тем же законам, что и развитие всего животного царства. Растения и животные появлялись на земле не все сразу и не такими, как мы их теперь знаем. Они развивались на протяжении миллионов лет путем последовательных изменений, переходя от простого к сложному, от низшего к высшему. Родоначальниками животных и растений являются одноклеточные существа, из которых постепенно развивались более сложные организмы.

Как развивался весь животный мир, переходя со ступеньки на ступеньку, так же развивается и зародыш человека, прежде чем он становится человеком в собственном смысле слова. В период утробной жизни человеческий зародыш, как и всякое животное, походит в разные периоды развития на различных представителей своих отдаленных предков, начиная от одноклеточных.

Решение поставленной задачи — Исследование кровообращения.

Разрешить эту задачу предстояло Уильяму Гарвею в Падуе. Гарвей искал объяснение движения крови в теле на основе законов механики. Его труд «Exercitatio Anatomica de Motu Cordis et Sanguinis in Animalibus» («Анатомическое исследование о движении сердца и кровь животных» —Перев.), опубликованный в 1628 году, представляет собой изло жение нового рода анатомии и физиологии. Это уже не простое вскрытие и описание, а активное исследование, пример научного гидромеханического изыскания, проводимого с помощью практических экспериментов. Гарвею предстояло доказать весьма трудный случай: ему надо было преодолеть невоз можность повторения того, что было, — быть Коперником, вынужденным вывести свою новую систему без Галилея, который подтвердил бы ее нагляд ным свидетельством. Он мог логически доказать, что кровообращение должно существовать, поскольку кровь выходила из одной половины сердца, а возвращалась в другую, причем через сердце она проходила в значительно большем количестве, чем могло одновременно находиться в самом теле. Но он не мог видеть, как она попадала из одной половины сердца в другую. Продемонстрировать тонкие капиллярные сосуды, по которым она текла, предстояло позднее Мальпиги (1628—1694) с помощью другого нового оптического при бора—микроскопа.

То, что Гарвей установил посредством детального рассуждения, произвело в античной и галеновской физиологии такой же революционный переворот, какой был совершен открытиями Галилея и Кеплера в астрономии Платона и Аристотеля. Он показал, что тело может рассматриваться как гидравличе ская машина, где нет места для таинственных духов, которые, как полагали, населяли его. Сам же он продолжал, однако, придерживаться скорее воззрений Коперника и Кеплера, чем Галилея, постоянно проводя параллель между телом человека и миром.

Так, например, он пишет: Следовательно, сердце есть основа жизни и солнце микрокосма, подобно тому, как Солнце можно назвать сердцем мира. В зависимости от деятельности сердца кровь двигается, оживляется, противостоит гниению и сгущению. Питая, согревая и приводя в движение, кровь — этот божественный очаг — обслуживает все тело; она является фундаментом жизни и производителем всего".

Таким образом, он отводит сердцу в теле то же самое главенствующее, центральное место, как и Солнцу во Вселенной. Прекрасно изложенное Гарвеем доказательство механики кровообращения придало огромную убеди тельность идее о том, что организм представляет собой машину, хотя позднее выяснилось, что машина эта значительно сложнее, чем представляли себе люди XVI и XVII столетий.