Юлиан «Отступник». Юлиан Отступник

Юлиан выступил в роли реформатора «отступника», возможно, его даже можно назвать контрреформатором. Личность, проникшая в историю неожиданно, «достойный по роду, но заслуживший по уму». Возникает вопрос: Что такого уникального было в нем? Оставленные описания о нем вырисовывают ничем неприглядную картины. Аммиан Марцеллин отметил многие положительные качества Юлиана, которым сам был свидетелем, но не забывал привести и список его недостатков. Вот его слова: «По натуре Юлиан был человек легкомысленный, но зато имел хорошую привычку, которая смягчала этот недостаток, а именно: позволял поправлять себя, когда вступал на ложный путь. Говорил он очень много и слишком редко молчал; в своей склонности разыскивать предзнаменования он заходил слишком далеко, так что в этом отношении мог сравниться с императором Адрианом. Скорее суеверный, чем точный в исполнении священных обрядов, он безо всякой меры приносил в жертву животных, и можно было опасаться, что не хватит быков, если бы он вернулся из Персии.

Рукоплескания толпы доставляли ему большую радость; не в меру одолевало его желание похвал за самые незначительные поступки; страсть к популярности побуждала его иной раз вступать в беседу с недостойными того людьми. Иногда он… допускал произвол и становился непохожим на себя самого. Изданные им указы, безоговорочно повелевавшие то или другое, или запрещавшие, были вообще хороши, за исключением немногих. Так, например, было жестоко то, что он запретил преподавательскую деятельность исповедовавшим христианскую религию риторам и грамматикам, если они не перейдут к почитанию богов. Равным образом было несправедливо то, что он допускал включение в состав городских советов вопреки справедливости людей, которые были или чужими в тех городах, или же совершенно свободны от этой повинности благодаря привилегиям или своему происхождению.

Внешность его была такова: среднего роста, волосы на голове очень гладкие, тонкие и мягкие, густая, подстриженная клином борода, глаза очень приятные, полные огня и выдававшие тонкий ум, красиво искривленные брови, прямой нос, рот несколько крупноватый, с отвисшей нижней губой, толстый и крутой затылок, сильные и широкие плечи, от головы до пяток сложение вполне пропорциональное, почему был он и силен и быстр в беге Аммиан Марцеллин. 31 книга прошлых событий (Отрывки) / Перевод Куликовского Ю. А. Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Для высших учебных заведений. Том 2. // Дератани Н. Ф., Тимофеева Н. А. Римская литература. Просвещение. М. 1965. С. 17−22.".

В этом коротком высказывании скрыты все реформы проведенные в области отступления от канонов христианства к канонам язычекой «старой» веры.

Вынужден до смерти Констанция скрывать свои религиозные взгляды, Юлиан, став полновластным государем, прежде всего решил приступить к выполнению своей заветной мечты, а именно к восстановлению язычества. В первые же недели после своего восшествия на престол Юлиан по поводу этого издал эдикт Юлиан. Против христиан. / Пер. Ранович А. Б. Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства. (БАтЛ). М., Политиздат. 1990. С. 396—435.

Для того чтобы увидеть картину полной нужно задаться вопросом, а что предлагал Юлиан в альтернативу и в чем истинные причины гонений? Многие темы, затронутые Юлианом Отступником в сочинении «Против галилеян» (как называли тогда христиан), касаются иудаизма. Юлиан Отступник обвиняет христианство в том, что оно заимствовало худшие черты иудаизма и язычества, и порицает его за разрыв с иудаизмом. Он утверждает, что верования евреев не отличаются от верований других народов, за исключением веры в одного Бога, а также отвергает христианское аллегорическое толкование Библии.

Юлиан Отступник рассматривает еврейский монотеизм в двух аспектах. Во-первых, он указывает, что христианская вера в божественность Иисуса несовместима с Библией, которая признает только одного Бога. Во-вторых, он пытается представить иудаизм как одну из языческих вер с тем, чтобы противопоставить христианство всем принятым религиозным верованиям. Поэтому он доказывает, что евреи — избранный народ их Бога, который является местным национальным божеством и в этом отношении ничем не отличается от богов других земель и городов. Вместе с тем нетерпимость евреев к другим богам и соблюдение ими субботы вызывают у Юлиана Отступника неудовольствие. Он сравнивает сюжеты книги Бытия с эпосом Гомера и космогонией Платона и доказывает, что языческая идея божества стоит выше иудаистической концепции. Подтверждение этому он видит в еврейской истории, изобилующей эпохами порабощения, а также в том, что евреи, сравнительно с их численностью, дали очень мало великих полководцев, философов, ученых, юристов, врачей, музыкантов и т. п.

Отношение Юлиана Отступника к евреям определялось через его полемику против христианства. Перед походом на войну с Персией (на которой он погиб) Юлиан Отступник обещал отменить антиеврейские законы и позволить евреям восстановить Иерусалимский храм, в службе в котором собирался лично участвовать («Послание к еврейскому обществу»). Вскоре после этого он писал, что «уже сейчас храм возводится заново» («Послание священнослужителю»). Еврейские источники содержат лишь весьма неопределенные намеки на это. Историк-язычник Аммиан Марцеллин (см. Римская литература) пишет, что, по-видимому, Юлиан Отступник хотел, чтобы восстановленный Храм стал памятником его правления. Он распорядился о выделении необходимых средств и строительных материалов и возложил ответственность за проект на Алипия Антиохийского, однако, согласно сообщениям римских историков, попыткам начать строительство положил конец пожар, охвативший руины Храма. Отцы церкви повествуют об этом в приукрашенной форме и добавляют, что евреи с энтузиазмом приняли предложение Юлиана Отступника и тысячами стекались к Храмовой горе, неся камни для строительства, однако, когда были положены первые камни, в предупреждение евреям начались землетрясения и ураганные бури, а затем евреи были обращены в бегство небесным огнем и видением ХристаЭлектронная еврейская энциклопедия./ КЕЭ. Т. 10. С. 825−827.

Историк Аммиан Марцеллин в таких словах говорит об этом важном моменте: «Хотя Юлиан со времени раннего детства уже чувствовал склонность к почитанию богов и по мере того, как рос, пылал желанием восстановить его, однако из-за сильной боязни он совершал языческие обряды в возможно глубокой тайне. Как только же Юлиан увидел, что за исчезновением того, чего он боялся, у него оказалась полная возможность делать то, что он хотел, он открыл свои тайные мысли и ясным, формальным эдиктом приказал открыть храмы и для почитания богов приносить на алтарях жертвы». Эдикт этот не был неожиданностью, так как всем была известна склонность Юлиана к язычеству. Радость язычников была безмерная; для них восстановление их религии знаменовало собой не только свободу, но и победу. Не во всех частях империи эдикт Юлиана мог найти одинаковое применение: в западной части государства было больше язычников, чем в восточной.

Ко времени Юлиана в самом Константинополе не было уже ни одного языческого храма. Новых храмов в короткий срок воздвигнуть было нельзя. Тогда Юлиан совершил торжественное жертвоприношение, по всей вероятности, в главной базилике, предназначавшейся для прогулок и деловых бесед и украшенной Константином статуей Фортуны. По свидетельству церковного историка Созомена, здесь произошла такая сцена: слепой старец, которого вел ребенок, приблизившись к императору, назвал его безбожником, отступником, человеком без веры. На это Юлиан ему отвечал: «Ты слеп, и не твой галилейский Бог возвратит тебе зрение». «Я благодарю Бога, — сказал старик, — за то, что он меня его лишил, чтобы я не мог видеть твоего безбожия» Церковная история Эрмия Созомена Саламинского. СПб. 1851. Юлиан промолчал на эту дерзость и продолжал жертвоприношение.

Задумав восстановить язычество, Юлиан понимал, что восстановление его в прошлых, чисто материальных формах невозможно; необходимо было его несколько преобразовать, улучшить, чтобы создать силу, которая могла бы вступить в борьбу с христианской церковью. Для этого император решил заимствовать многие стороны христианской организации, с которой он был хорошо знаком. Языческое духовенство он организовал по образцу иерархии христианской церкви; внутренность языческих храмов была устроена по образцу храмов христианских; было предписано вести в храмах беседы и читать о тайнах эллинской мудрости (ср. христианские проповеди); во время языческой службы было введено пение; от жрецов требовалась безупречная жизнь, поощрялась благотворительность; за несоблюдение религиозных требований грозили отлучением и покаянием и т. д. Одним словом, чтобы несколько оживить и приспособить к жизни восстановленное язычество, Юлиан обратился к тому источнику, который он всеми силами своей души презирал.

Количество жертвенных животных, принесенных на алтари богов, было настолько велико, что вызывало сомнения и некоторую долю насмешки даже среди язычников. Сам император принимал деятельное участие при жертвоприношениях и не гнушался самой низкой работой. По словам Либания, он бегал вокруг алтаря, зажигал огонь, держал в руках нож, убивал птиц и гадал по их внутренностям. В связи с необычным количеством убиваемых жертвенных животных была в ходу в то время эпиграмма, некогда обращенная к другому императору — философу Марку Аврелию: «Белые быки цезарю Марку (шлют) привет! Если ты возвратишься с победой, мы погибнем Аммиан Марцеллин. 31 книга прошлых событий (Отрывки) / Перевод Куликовского Ю. А. Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Для высших учебных заведений. Том 2. // Дератани Н. Ф., Тимофеева Н. А. Римская литература. Просвещение. М. 1965. С. 17−22.».

Подобное видимое торжество язычества должно было сильно отразиться на положении христиан в империи. Вначале казалось, что христианству не грозит каких-либо серьезных опасностей. Пригласив из христиан вождей различных религиозных направлений в их сторонниками во дворец, Юлиан объявил, что теперь, по окончании гражданских усобиц, каждый мог беспрепятственно, без всякого опасения следовать своей вере. Итак, объявление веротерпимости было одним из первых актов самостоятельного правления Юлиана. Иногда в его присутствии христиане поднимали между собой споры, и тогда император, пользуясь словами Марка Аврелия, не раз говорил: «Слушайте меня, как меня слушали фламаны и франки!» Вскоре же был издан указ, на основании которого все изгнанные при Констанции епископы, каких бы религиозных воззрений они ни придерживались, освобождались из ссылки, а их конфискованные имения возвращались прежним владельцам.

Но возвратившиеся представители духовенства, принадлежа к различным религиозным направлениям, совершенно, с их точки зрения, непримиримых между собой, не могли ужиться в согласии в начали ожесточенные споры, на что, по-видимому, и рассчитывал Юлиан. Даруя кажущуюся веротерпимость и хорошо зная психологию христиан, он был уверен, что в их церкви сейчас же начнутся раздоры, и такая разъединенная церковь уже не будет представлять для него серьезной опасности. Одновременно с этим Юлиан обещал большие выгоды тем из христиан, которые согласились бы отречься от христианства. Примеров отречения было немало. Св. Иероним называл подобный образ действия Юлиана «преследованием ласковым, которое скорее манило, чем принуждало к жертвоприношению».

Между тем христиане последовательно удалялись из чиновного и военного мира; причем их места замещались язычниками. Знаменитый лабарум Константина, служивший знаменем в войсках, был уничтожен, и блиставшие на знаменах кресты были заменены языческими эмблемами.

Но что нанесло христианству наиболее чувствительный удар, это школьная реформа Юлиана. Первый указ касается назначения профессоров в главные города империи. Кандидаты должны быть избираемы городами, но для утверждения представляемы на усмотрение императора, поэтому последний мог не утвердить всякого неугодного ему профессора. В прежнее время назначение профессоров находилось в ведении города. Гораздо важнее был второй указ, сохранившийся в письмах Юлиана. «Все, — говорит указ, — кто собирается чему-либо учить, должны быть доброго поведения и не иметь в душе направления, несогласного с государственным». Под государственным направлением надо, конечно, разуметь языческое направление самого императора. Указ считает нелепым, чтобы лица, объясняющие Гомера, Гесиода, Демосфена, Геродота и других античных писателей, сами отвергали чтимых этими писателями богов. «Я предоставляю на выбор, — говорит в указе Юлиан, — или не учить тому, что они не считают серьезным, или, если они желают учить, должны прежде всего на деле убедить учеников, что ни Гомер, ни Гесиод, никто другой из писателей, которых они объясняют и вместе с тем обвиняют в нечестии, безумии и заблуждении по отношению к богам, не таковы. Если же они, получая за труды свои плату, кормятся тем, что древние написали, то этим самым они показывают себя настолько корыстолюбивыми, что готовы на все из-за нескольких драхм. До сих пор было много причин не посещать храмов богов, и висящий отовсюду страх оправдывал скрытность по отношению к истинным мыслям о богах; теперь же, так как боги даровали нам свободу, мне кажется нелепым учить людей тому, что они сами не считают здравым. Но, если они считают мудрыми тех писателей, которых они объясняют и толкуют, то пусть прежде всего они подражают их благочестивым чувствам по отношению к богам; если же они полагают, что почитаемые боги ложны, то пусть идут в церкви галилеян объяснять Матфея и Луку… Таков общий закон для начальников и учителей… Хотя было бы справедливо лечить (упорствующих) против их воли, как поступают с сумасшедшими; однако да будет прощение всем, подверженным этой болезни. Ибо, по моему мнению, безумцев надо учить, а не наказывать». Аммиан Марцеллин, друг Юлиана и сотоварищ по его походам, вкратце так говорит об этом эдикте: «(Юлиан) запретил христианам обучать риторике и грамматике, если они не перейдут к почитанию богов», т. е., другими словами, не сделаются язычниками. Некоторые полагают, на основании указаний христианских писателей, что Юлиан издал второй указ, запрещавший христианам не только учить, но и учиться в школах. Св. Августин, например, писал: «Разве Юлиан, который запретил христианам учить и учиться наукам (liberales litteras), не преследовал церковь?» Но текста этого второго указа до нас не дошло, поэтому его могло и не быть; тем более, что и первый указ о запрещении христианам преподавания косвенно влек за собой и запрещение христианам учиться. После его опубликования христиане должны были посылать своих детей в грамматические и риторические школы с языческим преподаванием, от чего большинство христиан воздерживалось, так как опасалось, что через одно или два поколения языческого преподавания христианская молодежь может возвратиться к язычеству. С другой стороны, если христиане не будут получать общего образования, они будут уступать в умственном развитии язычникам. Поэтому указ, даже если он был только один, имел для христиан громадное значение и грозил им в будущем серьезной опасностью. Еще Гиббон правильно заметил: «Христианам прямо было запрещено учить; им же косвенно было запрещено учиться, раз они не могли (морально) посещать языческие школы».

Надо сказать, что громадное большинство риторов и грамматиков из христиан предпочло покинуть свои кафедры, чем в угоду императору перейти в язычество. Даже среди язычников отношение к эдикту Юлиана было различно. Языческий писатель Аммиан Марцеллин по этому поводу писал: «Должно подлежать вечному умолчанию то, что Юлиан запрещал учить тем преподавателям риторики и грамматики, которые были почитателями христианской веры».

Интересно, как христиане реагировали на указ Юлиана. Некоторые из них наивно радовались тому, что император затруднил верующим изучение языческих писателей. Чтобы возместить запретную языческую литературу, христианские писатели того времени, особенно Аполлинарий-старший и Аполлинарий-младший, отец и сын, задумали для школьного преподавания создать свою литературу; для этого они, например, переложили псалмы наподобие од Пиндара, Пятикнижие Моисея изложили гексаметром, Евангелие в виде диалогов наподобие Платона и т. д. Из этой неожиданной литературы до нас ничего не дошло. Конечно, подобная литература действительной ценности иметь не могла и исчезла тотчас же после смерти Юлиана, когда его указ потерял силу.

Летом 362 года Юлиан предпринял путешествие в восточные провинции и прибыл в Антиохию, где население, по словам самого императора, «предпочитало атеизм», т. е. было христианским. Поэтому в городе среди торжества официального приема чувствовалась и временами прорывалась некоторая холодность и затаенная враждебность. Антиохийское пребывание Юлиана важно в том отношении, что оно заставило его убедиться в трудности, даже невыполнимости предпринятого им восстановления язычества. Столица Сирии осталась совершенно холодна к симпатиям гостившего в ней императора. Юлиан рассказал историю своего визита в своем сатирическом сочинении «Мисопогон, или Ненавистник бороды» Юлиан. Речь к антиохийцам, или Мисапогон (враг бороды). / Пер. А. Н. Кириллова. Нежин. 1913. В большой языческий праздник в храме Аполлона, в антиохийском предместье Дафне, он думал увидеть громадную толпу народа, жертвенных животных, возлияния, благовония и прочие атрибуты большого языческого торжества; по прибытии же к храму Юлиан, к своему удивлению, нашел лишь одного жреца с одним гусем в руках для жертвы. В изложении Юлиана: «В десятый месяц, согласно вашему летоисчислению — Лоос, думаю, так вы его называете — происходит праздник, основанный вашими предками, в честь этого бога. И это ваш долг быть усердными в посещении Дафне. Поэтому я и поспешил туда, в храм Зевса Кассия, думая, что в Дафне, если и где еще, я смогу порадоваться зрелищем вящего благосостояния и общественного духа. И я представлял в своем воображении вид процессии, как она должна была бы быть, подобно человеку, видящему видения во сне, животных для жертвоприношения, возлияния, хоры в честь бога, благовония и молодежь вашего города, окружающая святыню, их души, украшенные всей святостью, и они сами, одетые в белые и прекрасные одежды. Однако, когда я вошел в святыню, я не нашел ни благовоний, никого вообще, ни одного жертвенного животного. На мгновение я был удивлен и подумал, что я все еще нахожусь вне святыни и что вы ждете сигнала от меня, оказывая мне почет из-за того, что я — верховный понтифик. Однако, когда я начал спрашивать, какую жертву город намеревается принести для отмечания ежегодного праздника в честь бога, жрец ответил: «Я принес с собой из моего дома гуся как жертвоприношение богу, но город в это время никаких приготовлений не предпринимал». Антиохия ничем не отозвалась на этот праздник. Подобные факты раздражали Юлиана против христиан. Еще более обострил отношения между ними вспыхнувший пожар упомянутого храма в Дафне, в чем заподозрены были христиане. Рассерженный Юлиан: приказал в наказание закрыть главную антиохийскую церковь, которая к тому же была разграблена и подверглась осквернению. Подобные же факты произошли в других городах. Напряжение дошло до крайних пределов. Христиане в свою очередь разбивали изображения богов. Некоторые представители церкви потерпели мученическую кончину. Стране грозила полная анархия.

Роковым стал поход на персов, который лишил жизни великого контрреформатора. Случайное копье или просчитанный удар, так и осталось тайной. Около умиравшего в палатке Юлиана собрались его друзья и главные военачальники, к которым он обратился с прощальным словом. Предсмертная речь императора дошла до нас в изложении Аммиана Марцеллина. В ней он дает апологию своей жизни и деятельности, с философским спокойствием ожидает неизбежной смерти и в конце речи, когда уже слабели его силы, не указав на возможного наследника, высказал пожелание, чтобы после него нашелся хороший правитель. Заметив, что окружавшие его люди плачут, умирающий сказал с упреком, что недостойно оплакивать государя, примирившегося с небом и звездами. Умер Юлиан в полночь 26 июня 363 года, тридцати двух лет от роду. Знаменитый ритор Либаний сравнивал смерть Юлиана со смертью Сократа.

Весной 363 года Юлиан покинул Антиохию, направляясь в поход против персов, во время которого, как известно, император был смертельно ранен копьем и, будучи перенесен в палатку, вскоре умер. Точно не знали, кто поразил императора. Поэтому позднее возникло немало рассказов. Среди них была, конечно, версия, что он пал от руки христиан. Христианские же историки сообщают известную легенду, будто он, схватившись за рану, наполнил руку кровью и бросил ее в воздух со словами: «Ты победил, Галилеянин!».

Григорий лишь вскользь упоминает о времени, в течение которого Юлиан дошел до Селевкии-Ктесифона, завоевав множество крепостей «без всякого сопротивления — то ли потому, что обманул персов быстротой нападения, то ли потому, что персы обманывали его и завлекали понемногу вперед; говорят ведь и то, и другое». Григорий упоминает и о том, как Юлиан приказал сжечь собственный флот на реке Тигр: это было сделано по совету некоего перса, который вкрался в доверие к императору, но после гибели флота безвозвратно исчез. По поводу гибели самого Юлиана, — причина ее так и осталась до конца неясной историкам, — Григорий выдвигает четыре версии: 1) Юлиан был убит персами в сражении; 2) он был убит собственным солдатом; 3) его умертвил некий «иноземный шут»; 4) он погиб от руки сарацина. Как бы там ни было, отступник «получает поистине своевременный удар, спасительный для всего мира».

Описание смерти Юлиана и его предсмертных речей содержится у римского историка-неоплатоника Аммиана Марцеллина, который участвовал в походе 363 г., а также в Похвальном Слове Ливания. Как показывает Аммиан, Юлиан хотел умереть смертью, достойной философа. Его предсмертными словами были: «Не горюю я и не скорблю, как можно бы подумать, потому что я проникнут общим убеждением философов, что дух выше тела… Я верю и в то, что боги небесные даровали смерть некоторым благочестивым людям как высшую награду». И Аммиан, и Ливаний сравнивают кончину Юлиана со смертью Сократа. Такое сопоставление, однако, является натяжкой. Как отмечает современный исследователь, «Сократ умирает смиренно, в надежде на переход к радостям вечной жизни. В противоположность этому Юлиан все время расхваливает сам себя, всякие свои заслуги, и государственные, и военные, и даже лично-моральные, чувствуя себя праведником, непогрешимой личностью и исключительным героем во всех делах. Ведет он себя в свой смертный час небывало надменно». Именно на эту надменность Юлиана, на его тщеславное желание уйти из жизни достойно философа, чтобы впоследствии быть причисленным к лику богов, указывает Григорий:

Он лежал на берегу реки, тяжко страдая от раны. Поскольку же знал, что многие из удостоившихся славы прежде него, чтобы считали их сверхчеловеками, при помощи неких ухищрений исчезали из среды людей и за то были признаны богами, то он, плененный желанием этой славы и вместе с тем стыдясь самого рода смерти, которая была бесславной из-за его собственного безрассудства, что замышляет и что предпринимает? Неужели лукавство его не прекращается вместе с жизнью? Он покушается свое тело бросить в реку и для этого в качестве помощников употребляет некоторых верных ему людей, посвященных в его таинства. И если бы не кто-то из царских евнухов, почувствовавший, к чему идет дело, и объяснивший другим, не возгнушался злодеянием и не воспрепятствовал намерению, то, может быть, эта неудача дала бы неразумным еще одного бога. Так он царствовал, так управлял войском, так и разрешается от жизни // Епископ Иларион (Алфеев). Жизнь и учение св. Григория Богослова. .

Около умиравшего в палатке Юлиана собрались его друзья и главные военачальники, к которым он обратился с прощальным словом. Предсмертная речь императора дошла до нас в изложении Аммиана Марцеллина. В ней он дает апологию своей жизни и деятельности, с философским спокойствием ожидает неизбежной смерти и в конце речи, когда уже слабели его силы, не указав на возможного наследника, высказал пожелание, чтобы после него нашелся хороший правитель. Заметив, что окружавшие его люди плачут, умирающий сказал с упреком, что недостойно оплакивать государя, примирившегося с небом и звездами. Умер Юлиан в полночь 26 июня 363 года, тридцати двух лет от роду. Знаменитый ритор Либаний сравнивал смерть Юлиана со смертью Сократа.

Армия избрала императором начальника дворцовой гвардии Иовиана, христианина, приверженца никейского исповедания. Стесненный персидским царем, Иовиан должен был заключить с ним мир на условии уступки Персии нескольких провинций на восточном берегу Тигра. Смерть Юлиана была с радостью встречена христианами. Христианские писатели называли покойного императора драконом, Навуходоносором, Иродом, чудовищем. Однако он был похоронен в церкви Святых Апостолов в пурпурном саркофаге // Васильев А. А. История Византийской империи. (Время до крестовых походов до 1081 г.) Т. 1.