Женщина, которой преподнесло сюрприз время

Пожалуй, об эффективности трудов государственного деятеля лучше всего свидетельствует состояние дел к моменту завершения его деятельности.

Увы — к концу царствования Елизаветы Англия отнюдь не процветала. В Ирландии бесчинствовал Тайрон, и ответные действия английской армии не приносили никаких результатов. Военные операции во Франции также были на редкость безуспешны. Война с Испанией опустошала казну. Военный налог за последние годы (конец 1590-х — начало 1600-х) увеличивался несколько раз, но это не спасало положения. Королеве пришлось заложить фамильные драгоценности из королевской сокровищницы, но, принятые в заклад купцами, они принесли только около 10 000 фунтов и не могли избавить страну от банкротства.

В королевстве наблюдалась чудовищная инфляция: деньги почти ничего не стоили. Количество бедняков, умирающих прямо на улице, стремительно росло, по всей стране множились хлебные бунты и вспышки насилия против королевских чиновников. В деревнях кормились дохлыми собаками и кошками и — проклинали королеву.

Последней каплей бедствий стало восстание графа Эссекса (1601 г.). Он был королевским любимцем, ее закатной и самой горькой страстью. Эта странная связь является квинтэссенцией отношений Елизаветы к своим фаворитам-мужчинам вообще; все неприглядные стороны ее характера видны в этой истории, как на ладони. Казалось бы, ни один из прежних любимцев Елизаветы не удостаивался стольких знаков внимания: именно графу Эссексу была пожалована королевская перчатка на шляпу, только он позволял себе входить в королевские покои без доклада, исключительно с ним королева запиралась в комнатах на долгие часы для игры в лурч и примеро (карточные игры). Однако особое положение, которое занимал Роберт Эссекс в сердце королевы, отнюдь не превратило его ни в богатого, ни в могущественного человека: у него были огромные долги, его покровительство отдельным лицам не приносило им никаких дивидендов (скорее уж, проблемы), его попытки вмешиваться в государственные дела Елизавета, по обыкновению, игнорировала. Впрочем, у королевы имелись все основания сомневаться в его талантах: все военные действия, в которых Эссекс участвовал как главнокомандующий, были крайне неуспешными для Англии, что, впрочем, отнюдь не умаляло его непомерного самомнения и гордыни. Елизавета играла с огнем, долгие годы держа себя с молодым тщеславным сильным мужчиной как с надоедливым любимым ребенком, которому позволяют шалить, но всегда указывают на место и не принимают всерьез. Эта затянувшаяся игра, затеянная королевой, не могла длиться вечно. Слишком много (и ничего!) было позволено Эссексу: он волочился за придворными дамами, плодил незаконных детей, постоянно ругался и мирился с Елизаветой, не стесняясь при всех поворачиваться к ней спиной и даже хвататься за меч в ответ на ее публичные оплеухи и посылания к черту. Попытки Эссекса использовать свое особое положение на благо друзей кончались ничем: он хлопотал за назначение своего ближайшего друга Фрэнсиса Бекона на выгодную государственную должность — Елизавета, как всегда, пренебрегла его мнением. Над незадачливым графом потешались («весь Лондон смеется над ее шутом!») Уступая многочисленным просьбам, Елизавета согласилась послать Эссекса на усмирение мятежа в Ирландии, но это кончилось крахом. Эссекс потерпел полное военное поражение. Не сумев обуздать Тайрона, он без разрешения вернулся в Лондон, оставив весь север острова до самого Дублина абсолютно незащищённым перед мятежниками. Елизавета поняла, что ее игра с «юнцом» (Эссекс был моложе на 33 года, и королева так и не научилась видеть в нем мужчину, а не ребенка) зашла слишком далеко. Такой проступок (фактически, военное преступление) нельзя было оставлять безнаказанным. Эссексу грозил суд Звездной палаты; однако он не стал дожидаться правосудия, а, одержимый непомерной гордыней, примкнул к заговору против Елизаветы, мало того, оказался в первых рядах мятежников, которые намеревались силой добиться отречения королевы и воцарения Иакова Шотландского. Заговор был обречен, как и все остальные эссексовские начинания: он не был ни дипломатом, ни политиком, ни царедворцем, ни заговорщиком. Итог известен: 25 февраля 1601 года молодой человек сложил голову на эшафоте.

После его смерти Елизавета так и не оправилась от величайшего потрясения: человек, которого она любила (как могла), и который был ей абсолютно всем обязан, осмелился поднять на нее руку. Впрочем, скажем мы, разве не предавал ее «милый Роберт» — граф Лестер? Правда, в самый последний момент он отступал — все-таки сознавая, как опасно играть с королевой. Эссекс же не чувствовал этой опасности. Именно понимание того, что власть ее, по сути, кончилась, и убивало Елизавету. Как и то, что она никем не любима, и ее подданные с нетерпением, которое даже не считают нужным скрывать, ожидают ее кончины. Один за другим, с письмами, богатыми подарками из Лондона отправлялись к Иакову Шотландскому (ближайшему королевскому кровному родственнику) елизаветинские придворные, заранее надеясь завоевать расположение будущего короля. Наблюдая за этой суетой, Елизавете только и оставалось, что повторять: «Mortua sed non sepulta…» «Мертва, но не погребена». Воистину, это было жалкое доживание и жалкий конец 45-летнего царствования. Государственные дела решались уже без ее участия. В той же Ирландии с главой мятежников Тайроном была заключена сделка, о которой Елизавета так и не узнала, до конца дней полагая, что с Дублином идет война; за ее спиной Государственный секретарь Роберт Сесил (сын покойного Уильяма) готовил вступление на трон Иакова Стюарта. Сесил управлял не только политикой и дворцовыми развлечениями, но и даже пытался указывать Елизавете, когда ей идти спать.

Все чаще ее заставали плачущей. Впрочем, вряд ли это кого-нибудь удивляло: было от чего заплакать. Войны велись в Нидерландах, Франции, Ирландии, на побережье Испании и на море — и без всякой надежды на близкое и успешное завершение; налоги чудовищно увеличивались, а экономической стабильности как ни бывало — росли цены на продовольствие, резко увеличилась смертность, наблюдался застой в торговле, у государства был огромный внешний долг. Фракционные столкновения докатились до открытых вооруженных мятежей; религиозные распри все усугублялись.

Преемника — кем бы он ни был — ожидало нелёгкое наследство…