Катастрофы как основная причина эволюции

Периодические и случайные катастрофы являются главной причиной развития приспособляемости и возникновения жизни и разума.

Все организмы обладают наследственной памятью, запоминающей изменения окружающей среды и подстраивающей под них генотип.

Для закрепления генома в памяти, жизнь развивается в дискретных (отдельных) формациях.

Иногда новый вид появляется при смешивании периферических подвидов, в результате чего схожие признаки усиливаются, а разные ослабевают.

При перерождении (рождении потомства) происходит значительное укрепление организма и закрепление изменённой памяти.

В изначальных верованиях древних народов красной нитью пролегает идея о том, что Бог не может быть плохим или хорошим. Почти всегда он совмещает в себе две ипостаси (аватары) — хорошую и плохую, разрушающую и созидающую. Так и катастрофы (в т.ч. противоречия, как слабые катастрофы) — разрушают и создают одновременно.

Попытка объяснить эволюцию через случайные мутации и естественный отбор неизменно приводит к мысли, что явления эти несовместимы. Во-первых, потому, что механизмы наследственности защищены достаточно хорошо, и случайные мутации слишком редки для того, чтобы повлиять на изменение признака. Во-вторых, палеонтологи смело говорят о том, что вся история Земли написана катастрофами. Они настолько мощны и постоянны, что на развитие видов между ними совсем не остаётся времени. Посудите сами: каждые 500млн. лет на Земле происходит глобальная катастрофа, уничтожающая 90−95% всего живого; между ними, примерно раз в 100млн. лет, случается катаклизм, уносящий до 70% жизней; раз в 10млн. лет гибнет примерно 40 — 60%; каждые 3млн. — 30 — 50%; 1млн.- 20 — 40%; 500тыс. лет — 15 — 30%; 100тыс. ~ 12 — 25%; 25тыс.~ 8 — 15%; 5тыс.~ 2 — 5%. (Цифры взяты одномоментно, без учёта естественной убыли). Сравним: 3% от современного человечества составит более 200 млн. человек, а 25% ~ 2 млрд. чел., а с учётом видовой перенаселённости раза в два больше, т. е. раз в 100 тыс. лет может погибнуть до 4млрд. чел. В то время как для возникновения полезного признака (на основе случайных мутаций) нужны сотни миллионов лет. В переводе на обычный язык это означает, что возникновение такого признака невозможно в принципе.

Значит, можно сказать, что идёт настоящая война между живой и неживой природой. И в этой войне неживая природа широко применяет оружие массового поражения, которое, в отличие от естественного отбора, одинаково уничтожает, и сильных, и слабых. И получается, что эволюционное видообразование не может происходить, но, тем ни менее, оно происходит, к тому же с некоторыми странностями, ставящими под сомнение две взаимоисключающие теории: о постоянной скорости «вертикальных и горизонтальных» мутаций. Например, крокодилы, черепахи и вараны за 100млн. лет практически не изменились. Некоторые виды членистоногих сохраняют свою первозданность уже 300−400млн. лет. В то же время, другие виды неузнаваемо меняются за какие-то пару миллионов лет. Значит ли это, что эволюция работает избирательно, и что среди видов у неё есть свои «любимчики»? Но такое допущение ещё менее вероятно, чем эволюция на основе случайных мутаций.

Но всё встанет на свои места, если мы объединим идеи Чарльза Дарвина, Жана Ламарка и Жоржа Кювье, которые непонятно почему, до сих пор считаются взаимоисключающими.

Обновим память: Ч. Дарвин: случайная изменчивость, разнообразие, длительность процесса, естественный отбор; плюсы: чёткое объяснение механизма; минусы: наличие в природе быстрой («целенаправленной») приспособительности, не подтверждена массовость случайной изменчивости. Ж. Б. Ламарк: внутреннее (божественное) стремление организмов приспосабливаться к изменяющейся среде; плюсы: наличие фактов; минусы: неясен механизм. Ж. Кювье: гибель организмов в катастрофе, при достижении некоего видового порога, и создание новых видов с учётом прежней жизни; плюсы: наличие фактов катастрофичности с последующими видоизменениями; минусы: допущение предопределённости развития (неясен механизм).

Сразу уточним, что эти три имени названы здесь не потому, что они единственные инициаторы этих трёх (основных) теорий, а потому, что они самые известные. Понятно, что на самом деле учёных, занимающихся этими проблемами, намного больше, как больше и различных промежуточных и синтетических теорий.

Так же необходимо уточнить, что названные учёные вовсе не были такими фанатиками, какими их иногда пытаются представить, и хорошо осознавали, что на них исследование природы не остановится, а местами проявляющаяся их чрезмерная уверенность есть следствие сознательной (иногда подсознательной) гиперболизации, для закрепления общественного внимания на данной теории. В противном случае консервативное общество отвергло бы их безоговорочно.

Ведь и сам Дарвин до конца своих дней не был убеждённым атеистом, и допускал совместное существование своей теории и теологических представлений. Кроме того он никогда не скрывал наличие непонятных факторов («многие морфологические варианты могут быть объяснены законами роста независимо от естественного отбора»; «пока непонятно, почему при искусственном отборе видообразование столь непрочно»). Он словно чувствовал, что упускает в своей теории какой-то очень важный штрих. Чувствовали это и последователи («строение организма слишком определённо носит черты целесообразности», «современное состояние теории эволюции не вызывает чувства удовлетворения»).

А упускали все эти исследователи один, очень важный для всей материи фактор — память. Нет, они прекрасно знали, и о существовании памяти, и о многих её свойствах. Более того, память была основным инструментом их теорий. И единственное, на что они не обратили пристального внимания, это то, что память, есть не только лишь элемент нашего сознания — память, это общее свойство всей природы. Сейчас-то мы знаем, что вся природа на разных уровнях организации имеет свою память. Атом знает, как он устроен, и при попытке разрушения старается себя сохранить; молекула помнит (знает изначально) свой состав и пространственное расположение атомов, и создаёт себя сама при случайном сближении атомов (может быть про этот случай говорится: Бог создал себя сам); кристалл ещё в растворе «знает», как устроена его решётка. У живых существ эти реакции ускоряются во много раз, и набор генов в яйцеклетке задолго до рождения знает, как будет выглядеть и какими свойствами будет обладать рождающееся существо.

Обновим память. Память — продолжительность времени, в течение которого орган (ордон) способен воспроизвести ранее освоенное действие. Сила памяти (запоминания) прямопропорциональна эмоциональному возбуждению, количеству повторений и продолжитльности времени между ними, если она не достигла предела памяти (текущее запоминание), и если достигла предела памяти (разорванное запоминание). Предел памяти — эмоциональновременной рубеж, за которым самостоятельное вспоминание невозможно. Эмоции — это состояние организма, возникающее при повышенной выработке особых веществ, помогающее лучше запомнить реакцию организма на раздражитель и, при частом повторении, вывести её на уровень автоматизма (подсознательного действия). Сознательная память — первый уровень взаимоотношений организма с окружающей средой, при котором события легко запоминаются и быстро забываются. Поверхностная подсознательная память — второй уровень взаимоотн. орг. с окр. средой, хранящий элементы памяти, часто и длительно повторяющиеся сознанием, или не длительно, но с эмоциональным сопровождением. Глубинная подсознательная память (инстинктивная, поведенческая) — третий уровень одушевлённой памяти, возникающий при повторении элемента в течение нескольких поколений. Имеет поведенческие особенности. Глубинная подсознательная память (физиологическая) — запоминает элементы воздействия длительно действующей окружающей среды на физиологию организма (воздействие тепла или холода, воздействие солнечных лучей на кожу, изменение питательного рациона или водного режима и пр.), ведущее к изменению биохимических и объёмных факторов желез внутренней секреции, реактивности нервных процессов и процессов обмена. Мышечная память — часть подсознательной и инстинктивной памяти, отвечающая за мышечную реактивность и порядок мышечных действий. Кластерная память (подстроечная) — групповая генетическая память, запоминающая часто и длительно (в течение многих поколений) повторяющиеся элементы подсознательной памяти, и вносящая соответствующие изменения в гены. Полевая память — элементы кластерной памяти, запоминающие пространственное расположение всех органов. Генетическая п. — наиболее консервативная память, сохраняющая основную информацию об организации жизни и эволюционных изменениях вида.

Механизм памяти на разных уровнях различен, и зависит от способа контактирования этой памяти с окружающей средой через органы чувств и обменные процессы организма — физиологические, биохимические, энергетические и пр.

Пример 1. Если много поколений какого-то народа жили в экологически чистом районе и часто пили некипячёную высокоминерализ. воду, а так же питались растениями с повышенным содержанием кальция, то их физиологич. процессы научились, как выводить избыток минералов, так и откладывать их излишки в депотканях. Генетически это может быть оформлено доминированием гена отвечающего за увеличение сравнительной массы некоторых желез внутренней секреции, отвечающих за выделение и депонирование. Если это положение будет продолжаться далее, то может привести к минерализации околоплодной сумки (при беременности) и рождению плода в минеральной оболочке, сначала мягкой и быстро-разрываемой, а в последствие всё уплотняющейся. Но если потомки меняют место жительства или начинают кипятить воду, то у них разовьётся недостаток кальция. При резких изменениях организм погибнет, а при медленных, задействованные в этом механизме железы внутренней секреции начнут уменьшаться в объёме, и включится подсознательная самонастраивающая система, запоминающая изменения и передающая их по наследуемой цепочке.

Пример 2. Если в рационе питания мало активных сахаров, то поджелудочная железа работает в спокойном режиме. При резком и значительном увеличении сахаров организм погибнет. Если же их количество повышается постепенно (и происходит это со многими индивидами), то через несколько поколений произойдёт увеличение (вероятнее всего) поджелудочной железы (или её структурных элементов) и повысится усвоение, депонирование и выведение сахаров. При достаточно длительном процессе (десятки, а то и сотни поколений) этот механизм и строение железы закрепятся в глубинной наследственной памяти, и данные организмы уже не смогут существовать без высокого объёма сахаров в рационе.

Пример 3. Допустим, какая-то достаточно изолированная (или достаточно большая) группа людей, много ходили пешком, и ноги у них были стройными (прямые и длинные). Но вот они стали разводить лошадей, и научились ездить на них, как верхом, так и в повозках. Нагрузка на ноги резко снизилась, что привело к изменению биохимических реакций (ранее работавших на укрепление костей в вертикальной проекции нагрузок) и к снижению усвоения кальция и вымыванию его излишков. Жёсткое окостенение замедляется, и ноги более подвержены искривлению. Если их дети до полового созревания ещё будут много бегать, то процесс искривления ног будет медленным. Но, если их будут возить с младенчества, то уже через пятнадцать — двадцать поколений биохимические изменения закрепятся генетически, и дети будут рождаться с кривыми ногами, потому, что им часто приходится сидеть на лошади или на земле (в повозке), подогнув ноги.

Итак, подстроечная память запоминает изменения в окружающей среде и — если они сохраняются долго — изменяет генои фенотип. Например, в условиях холодного климата в волосах людей и шерсти животных появляются буро-рыжие пластиды позволяющие получать дополнительную энергию в условиях холодного климата (если для организма это более важно, чем мимикрия) и сдвигая энергетический баланс в сторону автотрофного питания. Белыми волосы становятся у тех, кто носит шапки и плотную одежду, т. е. в ещё более холодном климате. При потеплении волосы темнеют, а при дальнейшем смешивании двух народов с тёмными волосами, этот признак усиливается, и волосы становятся чёрными. Курчавыми волосы становятся там, где много ветров (горы, море). Выпадение волос сильнее происходит в тех местах, которые люди смазывают жиром и специальными мазями для сохранения тепла. Удлинённый череп (долихоцефалия) происходит из-за разрастания затылочной кости при усиленной работе крепящихся к ним мышц (ходьба на четвереньках, плавание в воде, первичное питание жёсткой пищей). Смена пищи на мягкую, и ослабление «зубной активности», ведёт к укорочению челюсти и переориентации жевательных мышц на височные и лобные черепные доли. Вторичное увеличение жёсткого питания стимулирует их утолщение. При последующем (третичном) усилении жёсткой пищи происходит увеличение скул. Ослабление нагрузки на кости ведёт к их функциональному и структурному изменению и увеличивает массу мозга (при условии постоянной потребности к активной работе мозга). Активизация затылочных (первичных) долей мозга усиливает интуитивное (подсознательное) мышление, а лобных — логическое (сознательное). Горбатый нос с опущенными ноздрями характерен для пустынь и моря, а маленький нос с открытыми ноздрями — признак лесной жизни. Слияние разных народов ведёт к усилению схожих и ослаблению разных фенотипических признаков (негроиды в центре Африки, европеоиды в центре Европы, монголоиды в центре Азии). Физиологическая подстроечная память может сработать и в течение одной жизни, напр. поднятие тяжестей до полового созревания, стимулируют рост и сужение таза, а после созревания, ведут к снижению роста и расширению таза; физические нагрузки на мышцы до полового созревания (8−12 лет) включают биохимические реакции, позволяющие укрепить мышцы и (или) наростить их массу.

Но только памяти и подстроечного аппарата в генотипе, недостаточно для эволюционного процесса. Для нормальной его работы необходимы ещё два фактора — достаточно сильные изменения окружающей среды и невозможность для рассматриваемого вида, покинуть данную территорию (т.е. выйти из-под воздействия «неблагоприятных» факторов). И тогда этому виду, волейневолей, придётся приспосабливаться к новым условиям. Понятно, что та или иная его часть (в зависимости от жёсткости условий) вымрет в первом поколении, втором, третьем — но, рано или поздно, начнёт рождаться более жизнеспособное потомство. Причём, чем жёстче воздействие неблагоприятных факторов, тем больше количество детей в помёте, тем короче период полового созревания и меньше средняя продолжительность жизни. Сокращение периода полового созревания регулируется тем, что ослабленные родители не могут долго ухаживать за детьми, что стимулирует раннее взросление детей. А увеличение численности помёта регулируется возникновением стрессовых ситуаций. В то же время известно, что детский организм более гибок и лучше приспосабливается к изменившимся условиям (это приспособление начинается ещё в утробе матери), и таких приспособленных появляется всё больше. А дальше включается естественный отбор, половой подбор и элементы противоречий, которые можно назвать элементами малой (вялой) катастрофичности.

Нам с вами может показаться, что о принципах отбора и подбора мы всё знаем — выживают наиболее сильные и здоровые. Но это слишком упрощённый взгляд. Ведь эволюционная память за миллиарды лет хорошо усвоила, что понятие силы и здоровья — относительны, даже в условиях постоянства среды. Что уж говорить о мире постоянных противоречий и катастроф. И именно поэтому эволюция всегда поддерживает одно из главных своих правил — разнообразие форм. Ведь, чем лучше вид приспособлен к каким-то одним условиям, тем с большей долей вероятности он вымрет в других условиях. Значит, задача эволюции состоит не только в процветании сильных и здоровых, но и в сохранении определённого количества слабых и больных, причём больных разными болезнями. Лучше всего с этим справляются разной силы катастрофы, а между ними элементы противоречий, сопровождающие всю нашу жизнь. Например, в естественном отборе это забота о слабом, дающая сильному чувство морального удовлетворения, которое, между прочим, делает сильного ещё сильнее. В элементах противоречий (психологический фактор) — выход детей из повиновения и нарушение ими норм поведения, при снижении элементов опасности и конфликтности, тренирующих организм. А в половом подборе такую роль выполняет чувство полового влечения, которое мало зависит от силы и здоровья и способно нарушить, как биологические, так и социальные нормы. Причём, высокая эмоциональность полового влечения, несмотря на все эти нарушения, обычно является гарантом особой силы и особого здоровья потомства.

Человек относится к наиболее приспособляемым существам, не только за счёт более развитого мозга и техники, но и за счёт сильного полового влечения, стирающего грани между биологическими видами (а в прошлом и родами) из семейства приматов, что значительно расширяло возможности его приспособительности. Например, периодические изменения ареала обитания неандертальца (жителя горных районов), а потом и полное его исчезновение, следует рассматривать, как смешивание его с кроманьонцем (жителем долин) во время похолоданий и оледенений в горах. Причём, это смешивание было явно прогрессивно, как за счёт увеличения средней массы мозга, так и за счёт совмещения разных генетических факторов, ведущих к разнообразию потомства, как материала для естественного отбора, полового подбора и противоречивости.

Похожий механизм прогресса позднее мы наблюдаем при так называемом «всплеске цивилизованности», когда смешиваются две-три разных культуры (или два-три разных народа).

Итак, мы выяснили, что у выживших в очередной катастрофе, под воздействием психических и физиологических процессов, разные уровни памяти начинают взаимодействовать и приспосабливать организм к изменившимся условиям (первично изменение среды, а потом организмы начинают подстраиваться под неё). Без катастроф природа бы не изменялась, а значит, не изменялась бы и жизнь, даже если бы по какой-то причине и возникла. Без катастроф организмы не научились бы даже размножаться. Они были бы просто вечны, но эта «вечность» была бы приспособлена к одним, неизменяемым, условиям существования, что входит в противоречие с существованием всей природы.

Представленная здесь роль катастроф в эволюции, хорошо объясняет и то, почему мы не наблюдаем в космосе других представителей разума. Во-первых, сложившаяся на Земле (в Солнечной системе) достаточно сильная катастрофичность, редка для ближайшего космоса; а во-вторых, многие цивилизации гибнут в этих катастрофах, не успев развиться до выхода в космос и развития способов космической защиты.