Этические проблемы аборта

Сегодня мы поговорим об этических проблемах искусственного прерывания беременности и о месте этой проблемы в курсе медицинской этики. И я являюсь заведующей курсом медицинской этики кафедры философии и культурологи Российского государственного медицинского университета.

Мы, конечно, все знаем, что проблема аборта многозначна. Она имеет и демографический смысл, она имеет и политическое и социальное значение, а также она имеет очень важный этический аспект. И вот об этом вопросе: в чем заключаются этические проблемы искусственного прерывания беременности, сегодня мы попытаемся поговорить.

Мне хотелось бы так же обратить ваше внимание на то, что в курсе современной медицинской этики этические проблемы аборта занимают центральное место. Тут у многих может возникнуть вопрос: чем современная медицинская этика отличается от традиционной профессиональной врачебной этики? Отличие заключается в том, что к традиционной профессиональной врачебной этике добавляется такая сфера знаний как современная биоэтика. медицинский этика аборт беременность Этика — это нравственная рефлексия по поводу новых медицинских технологий. Каких? Искусственного оплодотворения, медицинской генетики, трансплантации органов и тканей.

Любопытно, что аборт является исходом, логическим и историческим исходом, для возникновения и рассвета этих новых медицинских технологий. Именно поэтому, еще раз повторяю, проблема аборта становится логически центральной в такой дисциплине, как медицинская этика. И в силу того, что проблема абортов является центральной для медицинской этики, мы должны рассмотреть, почему она приобретает такое важное значение, в чем здесь особенность этой проблемы в этическом плане. При первом приближении к вопросу о том, в чем заключаются этические проблемы абортов, посмотрим, как менялось отношение профессионального врачебного сообщества к проблеме абортов. Нужно сказать о том, что оно меняется кардинально от начала формирования профессиональной врачебной этики до сегодняшнего момента.

Началом профессиональной врачебной этики является, безусловно, врачебная этика, сформулированная Гиппократом. Уже в V веке до н.э. Гиппократ в своей Клятве четко фиксирует: «Я не вручу никакой женщине абортивного средства» .

И обращаю ваше внимание на один интересный и принципиальный момент — это V век до нашей эры, это языческая культура, это время очень мощного влияния великих моралистов Древней Греции Платона и Аристотеля, для которых самоубийства и аборт были абсолютно этически приемлемыми действиями. И даже, несмотря на то. что великие моралисты древности принимали аборт как средство регулирования рождаемости, и принимали убийство и самоубийство как формы окончания человеческой жизни, Гиппократ формулирует вот такую принципиальную позицию врачебного сообщества.

В качестве противоположной позиции этой первой исторической позиции можно рассматривать отношение Российской ассоциации врачей к проблеме аборта. В своих документах — в Этическом кодексе и в Клятве российского врача современной российское врачебное сообщество, к сожалению, не уделяет внимание проблеме абортов. Поэтому современное российское врачебное сообщество, в известной степени, прямо противостоит, во-первых, Клятве Гиппократа, и, во-вторых, что самое интересное, той традиции российского врачевания, которая существовала в России до 1917 года.

И тут нужно отметить, что в 1917 году происходит резкий перелом в отношении врачей к аборту. В чем же заключалась особенность отношения российского врачебного сообщества к аборту до 1917 года? Надо сказать, что российские врачи до 17-года очень активно обсуждали проблему аборта. Все газеты, журналы были полны статьями русских врачей, которые по-своему осмысливали эту проблему. Несколько цитат позволю себе привести, чтобы не быть голословной. Вот в 1900 году, начало века, доктор Котумский пишет: «У акушера нет ни нравственного, ни юридического права производить эмбриотомию над живым плодом». А в 1911 году доктор Шабад констатирует, что аборт — это социальное зло. Но, тем не менее, хочу, чтобы вы обратили внимание на эту фамилию — доктор Шабад, потому что этот доктор практически одним из первых ставит вопрос и формулирует это суждение — право женщины распоряжаться функцией своего тела, особенно в случае угрозы ее жизни. Фактически доктор Шабад в 1911 году формулирует либеральную позицию по отношению к аборту. И доктор Шабад, формулируя свою либеральную позицию по отношению к аборту, вступает в дискуссию с таким христианским принципом, который в католицизме был выражен следующим образом: вечная жизнь ребенка дороже временной жизни матери.

Противопоставляя христианскому принципу, который очень активно работает в католицизме, вечная жизнь ребенка дороже временной жизни матери, доктор Шабад ссылается на авторитет иудейского врача и богослова Монмонида, который учил: не следует щадить нападающего. И доктор Шабад трактует этот принцип как разрешение на убийство ребенка в утробе матери, которое совершает врач для спасения жизни матери. Такое действие, считает доктор Шабад, не может быть преступным и не должно быть наказуемым. Таким образом, в 1911 году проблема обсуждения в своем этическом контексте набирает остроту. Особенно острым это обсуждение этических проблем абортов стало на 12-ом Пироговском съезде в 1913 году. Тем не менее, нужно констатировать, что моральное неприятие абортов становится и является ведущей позицией русских врачей, несмотря на то, что российские врачи поднимают свой голос за отмену уголовного преследования врача и матери за совершение искусственного аборта. Вот в этом было основное достижение этого 12-го Пироговского съезда. Очень часто в нашей литературе неправильно истолковываются результаты этого съезда. На 12-ом Пироговском съезде 1913 года ни у одного из врачей не вызывала сомнения безнравственность этого действия. Я приведу вам такие высказывания и стенограммы 12-го Пироговского съезда: «Преступный выкидыш, детоубийство, применение противозачаточных средств — симптом болезни современного человечества» .

Российские врачи, и стенограмма это подтверждает, с тревогой констатировали образование особого класса профессионалов-плодоистребителей, и очень нелицеприятно называли их «выкидышных дел мастерами». А вот точка зрения профессора Выгодского, опять же из стенограммы съезда: «Принципиальный взгляд на выкидыш как на зло и убийство, должен быть сохранен. Производство выкидышей как профессия для врача недопустима. Профессор Вериго: «Всякий аборт, произведенный врачом за плату, должен быть наказуем, тогда как всякий аборт, произведенный врачом бескорыстно, не должен считаться преступлением». Доктор Шпанков писал: «Неопровержима связь между культурой настоящего времени и упадком ценности жизни, как своей, так и чужой. Выкидыш и самоубийство — явления одного порядка». Вот еще одно суждение, наиболее эмоциональное и важное: «Ни один, уважающий себя врач, правильно понимающий задачи медицины, не будет делать выкидыш по исключительному желанию женщины. А всегда будет руководствоваться строгими медицинскими показаниями. Мы, врачи, всегда будем чтить завет Гиппократа, что задача медицины — сохранять и удлинять человеческую жизнь, а не разрушать ее, хотя бы и в зародышевом состоянии» .

Тем не менее, занимая единогласную позицию о безнравственности данной медицинской операции, врачи Пироговского съезда приходят к выводу о том, что уголовное преследование матери за искусственный выкидыш никогда не должно иметь места. А также должны быть освобождены от уголовной ответственности и врачи. Исключение из этого положения должны составлять врачи, сделавшие искусственные выкидыши из корыстных целей своей профессией и подлежащие суду врачебному.

Итак, итогом работы этого съезда стало разведение морально-этических проблем аборта, с одной стороны, и проблемы уголовной наказуемости за произведение аборта. Это надо различать. И эти вещи, в частности, в решении 12-го Пироговского съезда, были четко разделены.

А теперь посмотрим, как же в истории культуры выстраивалось юридическое отношение к плодоизгнанию. Как в законодательствах европейской цивилизации решался вопрос о плодоизгнании. Как известно, в Древней Греции и в Древнем Риме плодоизгнание не считалось преступлением. Но, начиная со II н.э. христианство распространяет заповедь «не убий» и на находящийся во чреве матери зародыш. Нормоформирующей установкой по этому вопросу становится Константинопольский Собор 692 года, его постановления. Я цитирую постановление Константинопольского Собора: «Разницы нет, убивает ли кто взрослого человека, или существо в самом начале его образования» .

Как известно, к каноническим относится и суждение Василия Великого (1У-У век н.э.): «Умышленно погубившая зачатый в утробе плод, подлежит осуждению как за убийство» .

И вот эти нравственные идеи христианские начинают проникать в европейское законодательство с начала средних веков. Уже в VII веке законодательство вестготов устанавливает в качестве наказания за изгнание плода смертную казнь. И такой подход становится нормой для европейского законодательства средних веков и нового времени.

В 1649 году смертная казнь за плодоизгнание была введена в России. И под влиянием этой христианской морали, под влиянием европейского законодательства, которое в свое время исходило из этой христианской отрицательной установки плодоизгнания, в XV. XVI. XVII веках аборт как медицинская операция практически исчезает из медицинской деятельности. То есть целых три века европейская культура существует без данного вида медицинской операции. Принципиально поворотным становится 1852 год. После бурной борьбы в Парижской Медицинской Академии и под давлением вопиющей статистики женской смертности при кесаревом сечении аборт снова вступает в число акушерских операций в единственном случае, в случае анатомического сужения таза у беременных женщин. Это было первое медицинское показание, допускающее аборт. Но вслед за этим первым медицинским показанием, мне бы хотелось, чтобы вы зафиксировали себе это понятие, медицинское показание, потому что содержание этого медицинского показания, этого понятия, будет увеличиваться. А затем, позднее, возникнет новое понятиесоциальное показание для искусственного прерывания беременности. Так вот первое медицинское показание — это анатомическое сужение таза у беременных женщин. Далее это понятие будет расширяться.

Но мы прослеживаем сейчас юридические моменты. Смертная казнь за плодоизгнание после этих событий в Парижской Медицинской Академии начинает вытесняться из европейских государств, но, тем не менее, сохраняя за собой статус преступления против жизни, против семьи и общественной нравственности.

Вернемся в Россию. В 1832 году в России принимается первый Уголовный кодекс. Так вот в этом первом русском Уголовном кодексе изгнание плода упоминается среди разновидностей смертоубийства. И согласно статьям 1461, 1462 Уложения о наказаниях 1855 года искусственный аборт карался 4−5 годами каторжных работ, лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на поселение. Это практически 200 лет назад. Новое Уголовное уложение 1903 года смягчает меры пресечения. Я цитирую это уложение: «Мать, виновная в умерщвлении своего плода, наказывается заключением в исправительный дом на срок не свыше 3-х лет. Врач — от 1,5 до 6 лет». Это Уголовное уложение 1903 года действовало в России вплоть до 1917 года. Революция отменяет этот уголовный кодекс и 18 ноября 1920 года вступает в силу всем нам известное Постановление Наркомздрава и Наркомюста, которое полностью легализует искусственный аборт. Согласно этому Положения, я опять же цитирую, «допускается бесплатное производство операций по искусственному прерыванию беременности в обстановке советских больниц, где ей обеспечивается максимальная безвредность». Мир, конечно, вздрогнул. Это Постановление потрясло цивилизованный мир, потому что Россия этим Постановлением стала первой страной в мире, которая легализовала искусственное прерывание беременности, сняв все запреты, все ограничения не только законодательные, но и самое главное, нравственные и моральные.

Хотелось бы обратить ваше внимание еще на несколько цифр. 1920;й год — полная легализация, снятие всяких запретов, снятие всяких ограничений. 1936 год — запрещение абортов. А вот 1955 год — опять полная их легализация. И вот эта уже полная легализация абортов в 1955 году, то есть после смерти Сталина, она и была продолжена, закреплена в Законе СССР о здравоохранении 1971 года и закрепляется в том законе, по которому мы с вами живем сегодня — Законе об охране здоровья граждан, принятом в 1993 году. Кстати говоря, вот эта 36-я статья, где фиксируется право женщины самостоятельно принимать решение относительно искусственного прерывания беременности, вот эта формулировка закона, по которому мы нынче живем, является классическим примером безнравственности закона, который в настоящее время призван регулировать, ориентировать, направлять наше поведение, поведение молодых людей и девушек.

Итак, динамика юридических санкций от смертной казни до полной легализации, которая происходит буквально в пространстве ста лет, и в России и в Европе, естественно ставит вопрос о причинах таких кардинальных перемен, происходящих в культуре в последние сто лет. Что же происходит в культуре в последние сто лет. что же приводит к таким принципиальным изменениям? Чтобы ответить на этот вопрос, нам, конечно, нужно будет выйти на другой уровень и посмотреть на происходящие процессы, в частности, с социально-политической стороны.

Большинство исследователей, которые ставили себе этот вопрос, в чем причина легализации абортов, то есть снятия уголовного преследования за искусственное прерывание беременности, утверждали, что причиной этой легализации абортов, в итоге, стал массовый, буквально эпидемический, рост числа абортов, который в неблагоприятных условиях подполья, калечил и уносил огромное число жизней. У этой позиции есть свои основания, но есть и недостатки. Логика этой позиции аналогична суждению: если патология принимает массовый, эпидемиологический характер, то она должна превратиться в норму. Кроме того, эта точка зрения не отвечает на вопрос, в чем причина самой этой массовости, в чем причина самой этой эпидемии, которая привела к легализации абортов. Некоторые полагают, что причиной этой массовости, которая, в конце концов, привела к легализации абортов, являются тяжелые экономические условия женщин — нужда, бедность. Но эти аргументы не выдерживали критики уже в условиях царской России. Уже в условиях царской России были проведены статистические исследования, которые показывали, что количество абортов среди обеспеченных слоев населения и среди бедных людей абсолютно одинаковы. Значит, этот фактор экономический не работал и не признавался как существенный уже в начале века. В начале века, помимо этого экономического фактора, был очень распространен, так называемый, социал-демократический фактор, социал-демократический подход к проблеме аборта. Очень любопытна позиция, которая была высказана Либерманом в 1914. Я хотела бы, чтобы вы обратили внимание на эту позицию, потому что она в 1914 году была провозглашена, а после 17-года стала основанием советской политики по отношению к аборту, по отношению к семье. Вот в 1914 году социал-демократ Либерман утверждал: «Дайте женщине равное с мужчиной положение в обществе, повысьте уважение к ее личности, уничтожьте презрение к внебрачной матери и ее детям, создайте условия, обеспечивающие существование всех рождающихся детей, признайте право на материнство и охраняйте его, воспитайте в подрастающих поколениях чувство уважения к институту материнства, обеспечьте каждую мать на время беременности и кормления ребенка, и не будет никакой надобности в уголовной репрессии для сохранения прироста населения и общественной нравственности. И наступит то блаженное время, когда врачам не придется прибегать к аборту, ибо за ним, за редким исключением, для этого и не будут обращаться» .

И вот за годы советской власти практически все эти требования социал-либеральных идеологов были выполнены, по крайней мере, на уровне идеологии и пропаганды. Согласитесь, было провозглашено равное положение женщины с мужчинами, и было провозглашено уважение к личности женщины, было уничтожено презрение к внебрачной матери и ее детям, и так далее, по всем пунктам буквально. И, тем не менее, что же мы имеем в Советской России, которая выполнила эти пункты, которые рассматривались идеологами социал-демократии как основание для искоренения практики по искусственному прерыванию беременности? В 1986;ом году в СССР было произведено только официально зарегистрированных 7.116.000 абортов, в 1988 году -7.265.000. Относительный показатель искусственных абортов в СССР был самым высоким в мире. На 1000 женщин от 15 до 44 лет — 120 абортов, Это только с учетом официально зарегистрированных. Представляете, как увеличивается эта цифра, если учесть не зарегистрированные аборты? Самое большое число абортов в мире.

Итак, как ни парадоксально, условия, которые, по мнению Либермана, должны были привести к ликвидации потребности аборта, напротив, стали новым мощным основанием роста этой потребности. Равное с мужчинами положение женщины в обществе, включение ее в общественно-полезную трудовую деятельность, забота о карьере, социально активный образ жизни, потребности современного общественного производства в женском труде — факторы, которые обеспечивали постоянный и гарантированно высокий уровень числа абортов в СССР.

Более того, появились мотивы и психо-эмоционального уровня — это приспособление к социально-бытовым стандартам. И одним из влиятельных социально-бытовых стандартов в советской России стал социальный институт здравоохранения, как ни парадоксально. То есть та социальная структура здравоохранения, которая предусматривала и включала в себя специальные направления, обеспечивающие производство абортов, включала в себя разработку медицинских методик искусственного аборта, включала в себя разработку анестезиологического обеспечения, включала в себя подготовку специальных медицинских кадров. Современная технологическая комфортность искусственного прерывания беременности, ее общедоступность, ее бесплатность — это благоприятные условия не только производства, но и гарантия устойчивого воспроизводства практики абортов.

Перечисленные факторы, взаимно дополняя друг друга, конечно же, не существуют в морально мировоззренческом вакууме, более того, с моей точки зрения, именно морально мировоззренческие ценности и определяют существование этих структур и этих факторов, и этой статистики. И в настоящее время, да и всегда наиболее влиятельной морально-мировоззренческой формой оправдания абортов является либеральная позиция. либеральная идеология, которая формирует отношение человека к этой медицинской практике.

Итак, посмотрим, что же представляет собой эта либеральная идеология, что в ней такого сильного, мощного, убедительного, логичного. Почему она в состоянии так трансформировать наше сознание, что мы воспринимаем искусственное прерывание беременности как норму, какие аргументы, какие базисные положения?

Анализируя логику либеральной идеологии, можно сказать, что она базируется всего лишь на всего на двух принципах, на двух суждениях. Они являются базовыми для этой либеральной идеологии. Первый принцип — женщина обладает правом распоряжаться своим собственным телом. Второй принцип — это отрицание личностного статуса плода.

А теперь постараемся разобраться, что же этими принципами скрывается. Вот этот принцип права женщины распоряжаться своим телом тоже не возник случайно. Он завоевывал себе место в европейской культуре с трудом. И первые рубежи этого принципа — это те медицинские показания к аборту, о которых мы с вами говорили. Эти медицинские показания к аборту начинали расширяться. К ним стали относить впоследствии гидроцефалию плода, болезни сердца, почек, туберкулез, душевные болезни, наследственные болезни матери. В IX веке, мы об этом уже говорили, возникает понятие социальные показания. Под социальными показаниями к искусственному прерыванию беременности относилось: изнасилование, сношение путем обмана, и чрезмерная нужда — всего лишь три. Но постепенно это понятие тоже начинает расширяться. И уже нынче в понятие социальные показания входят: желание мужа, неблагоприятная семейная жизнь, желаемое количество детей. И в итоге цивилизованный мир приходит к признанию права женщины быть совершенно автономной в принятии решения о прерывании беременности. И не только в первой ее трети по медицинским, социальным показаниям, а теперь и просто по абсолютному праву женщины решать этот вопрос самостоятельно. Вот с социальными показаниями очень остро стоит вопрос нынче, потому что в 1996 году в России Виктор Черномырдин подписывает распоряжение, где перечисляется новый набор социальных показаний, причем новый набор социальных показаний для поздних абортов, для абортов от 12 до 22 недель. Какие же это социальные показания? Это тот факт, если женщина проживает в общежитии или на частной квартире, она имеет право не только на аборт как традиционно до 12 недель, но на поздний аборт -22 недели. 20 недель — это ребенок жизнеспособный нынче, это живой человек, это тот уровень, который доступен современным медицинским технологиям — выходить 22-нелельного человека. Значит, если женщина живет в общежитии или на частной квартире, она имеет право сделать аборт в 22 недели. Это одна из позиций современного российского правительственного постановления о перечне социальных показаний, среди них также безработность женщины или безработность ее мужа. Мне кажется, либеральность подобного постановления может быть сравнима с либеральностью постановления Наркомюста и Наркомздрава в России в 20-ом году. Тогда оно было страшно революционно-либеральным. Постановление 1996 года — первая в мире бумага, которая открывает деятельность подобного рода. Нигде, ни в одной стране такой практики в настоящее время нет.

Итак, право женщины распоряжаться своим телом. Мы отдаем себе отчет в том. что либеральная идеология, конечно же, базируется на материалистическом мировоззрении. А как понимается человек в материалистической идеологии? Если очень упростить позицию, то человек в материализме — это, как говорил Ницше, тело и только тело. Или, если красиво, психо-материальная телесность, или, если тоже красиво, осознающая сама себя материя, конечно же, и плод. Но если мы поставим это понимание человека в эту фразу, то получается, что эта либеральная идеология базируется на принципе: право тела распоряжаться своим телом, право тела распоряжаться функцией своего тела. Это яркий пример абсолютной абсурдности, бессмысленности суждений, который не выдерживает никакой критики, и, тем не менее, это суждение является базовым для либеральной идеологии. Может ли такое суждение выполнять функцию регулирующей нормы или ценности в обществе? Оказывается, может, к сожалению, если мы не выходим на уровень продумывания этой идеологии.

Далее — отрицание личностного статуса плода — второй основополагающий принцип защитников абортов. Действительно, если исходить из понимания морали как системы принципов, регулирующих отношения между людьми, хотя бы между двумя людьми, то нужно убрать одного субъекта этого отношения, таким образом, не будет вообще никакой моральной проблемы. Поэтому, если с точки зрения либеральной идеологии мы сумеем доказать, что плод не обладает личностным статусом, то у нас в отношении к аборту нет вообще никакой моральной проблемы, потому что нет второго субъекта, между которым должно возникнуть, и возникает моральное отношение. Нет отношений человек и человек, нет морального отношения — нет проблемы. И тогда принятие решения об аборте — это просто лишь вычисление тех или иных интересов женщины, вычисление баланса жизненных обстоятельств, но ни в коем случае не моральный поступок, ни со стороны врача, ни со стороны женщины. Но возникает вопрос, можем ли мы допустить, что плод — это только сгусток ткани, а не человек? Вот тут возникает вопрос, а что же такое человек, каковы признаки личности, и можем ли мы говорить о личностном статусе плода? Можем ли мы говорить, что в случае с искусственным прерыванием беременности, мы имеем дело с моральным субъектом, когда мы говорим о судьбе ребенка?

Итак, проблема статуса эмбриона. Человеческое существо, развиваясь, проходит ряд стадий от оплодотворенной клетки до личности. В какой момент на этой шкале становления возникает жизнь? Можно ли ставить знак равенства между такими понятиями, как человек, эмбрион, плод, зародыш? Если это разные понятия, они, очевидно, фиксируют некие особенные аспекты бытия, или все-таки понятия, которые означают нечто единосущное? В какой момент своего развития от оплодотворенной клетки до взрослой личности, в какой момент человеческое существо становится моральным субъектом? И что такое моральный субъект? Конкретные ответы, которые давала культура и наука, менялись от эпохи к эпохе. Это тоже надо учитывать. Вот, например, согласно древневосточной традиции возраст человека отсчитывается с момента зачатия. А в древней западной цивилизации было распространено мнение, что жизнь начинается с рождения. Долгое время врачи связывали начало жизни плода с первым шевелением. В католической церкви, благодаря разработкам Фомы Аквинского, который это воспринял от Аристотеля, работала концепция одушевления на 40-ой день после зачатия мужчин и на 80-й день после зачатия женщин.

Проблема статуса эмбриона не может быть решена для многих без обращения к данным естественных наук, к данным физиологии. И даже на протяжении последнего XX столетия, с начала века до конца его, физиологические подходы к тому, когда начинается человеческая жизнь, меняются. Вот, например, опять же 1913 год. Биология в 1913 году фиксировала начало жизни с 4-х месяцев, так как, цитирую биолога Бродского: «Эмбрион до 6 недель — это простейшая ткань, до 2,5 месяцев — млекопитающее существо низшего порядка, и с 4-х месяцев фиксируется появление мозговой ткани плода, что говорит о возникновении рефлексивно понимающего существа. В конце XX века уже у 6-недельного плода регистрируется электрофизиологическая активность ствола мозга. Явное противоречие. 4 месяца — это биология начала века и 6 недель — биология конца 20 века.

Интересно, что исчезновение мозговых импульсов у человека является современным юридическим основанием констатации его смерти. Известно, что в настоящее время в медицине распространяется новый критерий смерти человека — смерть мозга. И если встать на логику определения смерти человека, то почему мы не можем встать на логику признания начала мозговой деятельности за начало жизни, и тогда это будет 6 недель. Но, тем не менее, если уже быть последовательными до конца, и если взять за критерий начала жизни активность мозговой деятельности, то нужно признать, что к полноте своей активности мозговая деятельность приходит к двум годам возраста ребенка, когда формируется речь, формируется сознание и язык. Выходит, что до 2-х лет, когда мы в полном объеме фиксируем наличие мозговой деятельности, человека не считать за человека? Таким образом, критерий физиологической активности мозговой деятельности не совсем корректен, если быть до конца последовательными и логичными. Еще один выделяемый физиологический рубеж возникновения человеческой жизни — первое сердцебиение — это 4 недели. В то же время принципиальным для многих является формирование легочной системы — 20 недель, здесь есть тоже свои основания, потому что 20 недель, формирование легочной системы — это возникшая жизнеспособность плода. Под жизнеспособностью плода понимается его способность жить вне организма матери, легочная система может работать самостоятельно.

В последнее время физиологические рубежи все более и более выходят на клеточный уровень. И современная микрогенетика располагает двумя подходами. Согласно первому, собственно индивидуум, неповторимая и неделимая целостность образуется в течение второй недели после зачатия, в результате полной утраты у родительских клеток способности самостоятельно существовать. Вторая позиция, распространенная среди микрогенетиков, ее отстаивает, например, профессор Попов, представляющий биологический факультет МГУ, — он полагает, что началом человеческой жизни является момент оплодотворения яйцеклетки как момент обретения полного индивидуального набора генов будущего биологического организма. Таким образом, происходит слияние естественнонаучной позиции ученых-микрогенетиков с традиционной христианской православной позицией. Момент, зачатия, момент слияния родительских клеток, момент образования неповторимого набора индивидуальных особенностей.

Вот 2 даты из Православного календаря для подтверждения того, что позиция Попова совпадает с позицией Православной Церкви.

6 октября мы празднуем праздник Зачатия Предтечи Крестителя Иоанна, а 22 октября мы празднуем Зачатие Праведной Анной Пресвятой Богородицы. Зачатие — момент слияния двух клеток, момент образования уникального набора генетического материала.

Но это попытки такого физиологического подхода к проблеме, они имеют основания, имеют смысл. В общем-то, мне кажется, некорректно ставить вопрос об этическом статусе плода и сводить это к каким-то физиологическим характеристикам. Когда мы ставим вопрос об этическом статусе плода, давайте будем находиться в границах этического сознания, в границах этических отношений. Получается, что плод становится моральным субъектом, плод начинает обладать личностным статусом тогда, когда мать задумывается о судьбе этого плода, кода культура ставит эту проблему, тогда возникает это моральное отношение. Тогда общество, культура, мать поступает милосердно, поступает, участвуя в благополучии и в судьбе этого ребенка, выражает свою солидарность к этому члену общества. Если мы о нем думаем, значит, он уже существует. Значит, мы находимся уже в границах этического отношения, нравственного отношения. И такая позиция имеет право на существование. Она подтверждается и некоторыми физиологическими свидетельствами и фактами. Еще раз повторяю, этический статус плода гарантирует наше милосердие, наше размышление и наша забота о том, что может стать с этим человеком. Ну, а теперь мы логически вышли к последней части нашей беседы. К хорошо известному каждому из нас консервативному подходу к проблеме аборта, к традиционному православному отношению к проблеме аборта. И приятно уже в заключение об этом говорить. Правда, я хотела бы обратить ваше внимание, что у Православия есть своя особенность в отношении к проблеме абортов, например, по сравнению с католиками, которые, как известно, являются также очень ярыми противниками, борцами за прекращение этой практики в западной культуре. У Православия есть особенность, она уникальна. Прежде всего, мне хотелось бы сказать, что в Библии всего лишь только два места можно найти, где идет речь о той проблеме, о которой мы с вами говорим. Во-первых, там пишется, что человек, толкнувший беременную женщину, что стало причиной выкидыша, обязан заплатить штраф. Это Исход, глава 21, стих 22. в Книге Иова — Иов, вспоминая свою жизнь, говорит «благословенна та ночь, в которую, сказано, зачался человек». (Книги Иова гл.З. ст. З). Только два места. Тем не менее, некоторые православные богословы полагают, что при решении сложных нравственных вопросов на первое место выдвигается сама жизнь Основателя христианства, как воплотившая в себе идеал совершеннейшего пути ко спасению. И вот, когда мы берем саму жизнь Основателя христианства для разрешения какой-либо трудной нравственной ситуации, то мы видим, что именно Благовещение Архангела Гавриила Марии: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах» — представляет собой символическую форму христианского понимания начала человеческой жизни. Этот принцип, конечно, ставит под сомнение, абсолютно не совместим с либеральным правом женщины па собственное тело, допускающим, что плод есть лишь часть материнской ткани. Это не ее тело, это жизнь и тело другого человека, которое вверено ей, ее материнским заботам для кормления.

Известно, что для католиков основной заповедью, которая лежит в отрицательном отношении к абортам, является заповедь «не убий». А вот у Иоанна Златоуста я вычитала другую позицию, он пишет: «Плодоизгнание есть нечто хуже убийства». И вот в этом особенность православной традиции, а что же может быть хуже убийства? Очевидно, то, что приводит к убийству, что является его основанием. Это нарушение первой и наивысшей заповеди, заповеди любви.

Максим Исповедник отмечает пять родов любви — любви ради Бога, любовь по причине естества, как родители любят чад, любовь ради тщеславия, из-за сребролюбия, вследствие сластолюбия. Вот из этих пяти видов любви на второе место Максим Исповедник помещает любовь по причине естества, как родители любят чад. Аборт — это нарушение заповеди любви, причем самой ее человеческой глубинной сути, через убийство матерью своего дитя. Даже животный мир, к аргументам к которому так любит прибегать натурализм, не знает аналогов подобного действия, свидетельствуя о чрезвычайной их противоестественности. Аборт — это препятствие рождению, а рождение — это выход из материнской утробы. И вот некоторые философы произвели этимологический анализ понятия милосердия. И оказывается милосердие, на самом деле, — это не милосердие, а милость материнской утробы, то есть древнегреческое понятие милосердия уходит своими корнями, является калькой с древнееврейского понятия, которое есть не милость сердца, а милость материнской утробы. Она является символом чревной, теплой материнской любви, она является основанием действительно милосердия, сострадания и любви, она является базисным для всей системы нравственных ценностей, которые характерны для христианской культуры.

Ну и естественно, что этот образ чревной и теплой материнской любви особенно характерен для Греко-славянского Православия и особенно выражен в образе девственного материнства Богородицы. Даже если мы посмотрим на имена икон Божией Матери, то проследим эту теплую чревную материнскую любовь, которая так значима для христианской нравственности. Истинная Животодательница,. Нечаянная Радость, Умиление, Отрада и Утешение, Сладкое Лобзание, Радость Всех Радостей, Утоли Моя Печали, Всех Скорбящих Радость, В Печали и Скорбех Утешение, Заступница Усердная, Взыскание Погибших, Умягчение Злых Сердец, Избавление от Бед страждущих,. Милостивая Целительница, Путеводительница, Живоносный Источник. Каждое название Иконы Богоматери — это буквы в алфавите христианской нравственности, первой заповедью которой является заповедь любви. И принятие и допущение аборта как какой-то естественной практики культуры, без моральных ограничений, без разъяснений — это симптом очень нездорового состояния общества, оно, к сожалению, для нас характерно. Даже и Запад цивилизованный в 1983 году принимает с помощью Всемирной Медицинской Ассоциации специальную декларацию медицинских абортов, где оговаривает очень много позиций. Очевидно, они все-таки понимают вот эту сложную ткань культуры и общественных человеческих отношений, в которую вплетается это искусственное прерывание беременности, оно не может существовать без каких-либо ограничений.

В частности, среди семи пунктов, которые принимает эта Ассоциация, есть и такой, который, как мне кажется, значим для наших российских врачей: «Если личные убеждения не позволяют врачу рекомендовать или сделать медицинский аборт, он должен перепоручить пациента компетентному коллеге. Хотелось бы, чтобы и российское врачебное сообщество, в конце концов, вышло на этот уровень, и в своих документах, это и Кодекс российского врача, и Клятва российского врача, включало хотя бы нравственное отношение, этическое отношение к практике искусственного прерывания беременности.