Первые годы правления Петра I

петровский абсолютизм европеизация В 1682 г. семнадцатилетний Петр Алексеевич (1682−1725) формально стал царем, однако власть в стране находилась в руках его родственников и сторонников Нарышкиных и Лопухиных. Предоставив им руководство страной, юный царь все силы отдавал «потешным играм» в селе Преображенское и Немецкой слободе, где вокруг Петра образовалась сплоченная группа помощников: Ф. Лефорт, П. Гордон, Я. Брюс, А. Головин, Г. Головкин, братья П. и Ф. Апраксины, А. Меншиков. С их помощью Петр устраивал маневры «потешных» войск (будущих гвардейских полков — Преображенского и Семеновского). Особое внимание уделялось Петром становлению российского мореплавания. Уже в мае 1692 г. был спущен на воду его первый «потешный» корабль, а в 1693—1694 гг. в Архангельске был построен первый русский морской корабль.

Россия на рубеже XVII—XVIII вв. Необходимость модернизации российского общества

При сложившемся типе организации труда и хозяйства русское общество располагало весьма низким объемом средств и ресурсов для создания необходимого уровня государственного управления, организации суда, финансовой системы, поддержания достаточной обороноспособности и развития армии, для удовлетворения, наконец, минимальных запросов общества в области культуры, искусства, развития религиозных учреждений.

Экономическое, а следовательно, и военное отставание России от европейских стран нарастало, что представляло серьезную угрозу национальному суверенитету.

Причиной этому были крайне неблагоприятные природно-климатические условия на большей части Восточно-Европейской равнины: обилие малоплодородных, а то и просто бесплодных земель, сильно укороченный, по сравнению с остальной Европой, период сельскохозяйственных работ.

В таких условиях основной производитель материальных благ общества — русский крестьянин — пахал гораздо меньшую площадь и получал в итоге гораздо меньший урожай, чем это требовал объективный процесс не только развития общества, но и его самосохранения в жестоком режиме тогдашних международных взаимоотношений. Зловещий опыт недавнего монголо-татарского ига был ярким назиданием бесперспективности прежних традиций и мощным стимулом новых преобразований, важнейшим из которых было объединение русских земель в единое государство.

Жестокая Смута начала XVII в. привела Российское государство на край гибели. Мгновенное ослабление власти в России неминуемо разожгло политические аппетиты ближайших соседей. К счастью для России, в ту далекую эпоху обескровленная страна добилась мира и оказалась предоставленной сама себе. В силу этого процесс восстановления и жизни на земле, и хозяйства стал реальной перспективой. Постоянный риск оказаться без урожая в глазах многих и многих земледельцев делал бесперспективным тяжкий труд восстановления прежних пашен. К тому же отсутствие кормов для нормального скотоводства лишало крестьян наиболее радикального средства повышения плодородия путем внесения навозного удобрения. По-прежнему важнейшую роль в поддержании плодородия играл запуск земель в длительный перелог, залежь и т. п. Такой тип хозяйства поддерживал постоянное стремление людей сменить место жительства, уйти на новые земли. Ослабление крепостнического законодательства в период Смуты, да и довольно долгое время после нее, благоприятствовало такой миграции. Продолжалась она и во второй половине XVII в. Если первопроходцы из России в течение века достигли Камчатки, Приамурья и Приморья, то массовая миграция осваивала земли Среднего Поволжья, южных уездов России (Воронеж, Пенза, Тамбов и др.), а также районов Урала и Сибири.

Наконец, российская Смута была не просто периодом жестоких военных действий. Это была «гражданская» война, и материальные и людские потери этой войны были неизмеримо более тяжкими, чем при обычном ходе средневековых военных действий. Смута принесла России грандиозную хозяйственную разруху, запустение почти всех пашенных угодий, а главное, резкое уменьшение населенности основной территории государства.

Для преодоления отсталости и культурной изоляции необходимо было совершить прорыв к незамерзающим морям, что требовало мобилизации всех материальных и человеческих ресурсов страны. Сухопутная торговля носила исключительно вялый, преимущественно сезонный характер из-за неблагоприятных природно-климатических условий. Россия XVII в. имела единственный порт на суровом северном берегу Белого моря — Архангельск. Вместе с тем объективные потребности экономики страны с исключительным господством земледельческого производства требовали вовлечения в экспортную торговлю не только мехов (а запасы соболя к концу века в Сибири заметно истощились) и иной уникальной продукции, но и массовой продукции сельского хозяйства (зерно, пенька, масло, сало и т. п.). Однако это крупногабаритный товар, и перевозка его была выгодна только большими партиями. А это ни экономически, ни технологически не под силу сухопутной торговле с ее гужевым транспортом. Единственная оптимальная перспектива развития была объективно связана с обретением морских портов и водных артерий, ведущих к таким портам.

Отсутствие прямых экономических и политических связей с Западной Европой сдерживала рост производительных сил России, замедляло процесс первоначального накопления, являлось одной из причин её экономической, политической и военно-технической отсталости, что в конечном итоге могло поставить под угрозу её национальную независимость.

Служилое сословие по социально-политическому и по культурному развитию, не соответствовало требованиям общественного развития страны, и оставалось патриархальной социальной общностью средневековой эпохи, имевшей смутное представление даже о своих сословных интересах. Неспокойный характер XVII в., социальная нестабильность порождали необходимость укрепления позиций правящего сословия, его мобилизации и обновления, а также совершенствования государственного аппарата управления и армии. Духовный кризис общества, вызванный обмирщением сознания и усиленный расколом церкви, порождал потребность качественных преобразований в сфере культуры, призванных, с одной стороны, вернуть Россию в лоно европейской цивилизации, а с другой — укрепить власть новой рационалистической идеологией, идущей на смену религиозному обоснованию ее всемогущества.