Парламентская речь

Тема.

Парламентская речь.

1. Понятие ораторской речи.

2. Парламентская речь: сущность и особенности.

3. Выразительные средства в парламентской речи.

Заключение.

К классическим функциям парламента относится и информационная. Эта функция проистекает из непреложного правила, согласно которому закон — это опосредованное депутатами волеизъявление народа. Соответственно народ должен быть информирован, а в идеальном варианте имеет возможность принять участие в обсуждении тех перемен, которые вызовут данные изменения в его судьбе. Таким образом, не только парламент, но и все общество являются форумом, где происходит обмен идеями. Информационная функция находит свое отражение и в концепции отдельных парламентов. Есть так называемая концепция «работающего парламента», где основная деятельность падает на комитеты, как мы видели в предыдущей главе на примере американского Конгресса. Другой разновидностью является «обсуждающий парламент». В качестве примера возьмем Палату общин британского парламента. Именно там происходит публичный обмен мнениями по проблемам, волнующим все общество или отдельные его группы. То есть парламент, в хорошем смысле слова, оправдывает свое название — «говорильня». В таком варианте есть немало конструктивного, так как он позволяет учесть более широко, чем в случае с отдельным комитетом, общественное мнение. Это привычно для британского типа политической культуры. Именно в этой стране в XIX в. в кофейнях и клубах проходили публичные обсуждения социально значимых вопросов. И именно оттуда известный немецкий философ Ю. Хабермас заимствовал понятие «публичная сфера», так глубоко проникшее в науки, связанные с коммуникацией.

Парламенты перестали быть рупорами идей только для элит, а работают теперь на широкую публику. И это приносит свои плоды: теперь парламентарии быстрее и доходчивее доносят свои идеи до избирателей, нежели через парламентскую трибуну. Публичность парламента, помноженная на силу телевидения, с особой остротой вновь как и в античное время, поставила проблему парламентской речи, которая и будет рассмотрена в данной работе.

1. Понятие ораторской речи.

Ораторская речь — разновидность публичной речи, противополагаемой функционально и структурно речи разговорной, частному, «бытовому» общению. В противоположность разговорной речи — обмену более или менее несложными и короткими репликами (отдельными фрагментарными высказываниями) двух или нескольких собеседников — публичная речь организуется в форме монолога, т. е. сложно построенного, развернутого и длительного высказывания, обращенного ко многим, к обществу (монологический речевой обмен в условиях массового общения). Монологическая форма общения, при котором высказывание развертывается в «речь» для планомерного и целостного раскрытия содержания, реализуется то в условиях непосредственного обмена — как речь устная, то опосредствованного — как речь письменная (через книгу, газету и пр.). Устная публичная речь предполагает особую организацию общения, а именно «собрание» — непосредственное наличие коллектива слушателей-собеседников. Количественные и качественные признаки наличного «собрания» играют немаловажную роль, так же как и условия непосредственного взаимодействия говорящего лица с аудиторией в процессе самого речеведения, как и коллективное одновременное восприятие речи на фоне всей обстановки «собрания» и в частности восприятие реального облика говорящего (голос, мимика, жесты и пр.). Все эти условия отсутствуют в практике письменно-публичной речи, что отражается на ином характере последней. Компромиссный характер приобретает устная публичная речь, опосредствованная радиопередачей («речь по радио»), при которой наличествует только момент произнесения и восприятия речи на слух, а в условиях телевидения — еще «изображение» говорящего; специфическая совокупность условий устно-речевого общения отсутствует.

Практика высокоразвитого общества знает многообразные виды и типы устной публичной речи. Оставляя в стороне художественную игровую речь — театральную и декламационную, с ее сложным генезисом и специфической структурой, мы встречаемся с различными формами устной публичной речи в более узком смысле, как речи «деловой»: агитационной, пропагандистской, научно-теоретической и пр.; здесь и митинговая речь, и дипломатическая, и научно-исследовательский доклад, и судебная речь, и университетская лекция, и научно-популярная «публичная лекция», и «вступительное слово» перед спектаклем, и «застольный спич», и «траурная речь», и т. п. Все эти формы являются различными видоизменениями и проявлениями публичной речи.

В собственном смысле ораторская речь — это речь политическая по содержанию и устная и публичная по форме. Политическая речь, закрепляемая литературно, в условиях опосредствованного общения, выступает и развивается как публицистическая — в широком смысле. Устная публичная речь выступает тем определеннее, полнее и ярче как ораторская, чем более выражен ее непосредственно-политический характер. Чем шире массы, к которым речь адресуется, и чем более всеобщий и злободневно-актуальный характер имеют реальные интересы, выражаемые речью, тем сильнее проявляется ораторское качество.

Таким образом, ораторская речь определяется не внешне-формальными признаками, а внутренней структурой, обусловленной ее содержанием и функцией. Любая форма устно-публичного монолога — академическая речь, речь на банкете или на похоронах и т. п. — приобретает ораторский характер в зависимости от конкретных условий общественной практики, поскольку содержание и функция речи получают то или иное непосредственно политическое значение. Так например. застольные речи на банкетах перед революцией 1848 во Франции или перед 1905 в России носили ярко выраженный ораторский характер — были ораторскими речами в собственном смысле.

Чем более адекватно действительности выражение политических интересов и чем это выражено действеннее, тем выше ораторское качество речи. Еще Демосфен подчеркнул, что «не слова и не звук голоса составляют славу оратора, но направление его политики» («Речь о венке»). Античные ораторы и теоретики ораторской речи не только связывали ее с политической борьбой, но и определяли сущность ораторской речи следующим образом: «Риторика есть, как определяют некоторые, искусство хорошо говорить. Но это определение столь же неправильно, сколь и неполно… Гораздо удобнее определить так: риторика — искусство хорошо говорить по политическим (относящимся к государству) вопросам».

Полемичность ораторской речи, ее боевое общественное назначение обусловили и особое внимание к эмоциональной выразительности, действенности слова, отсюда — разработка «приемов воздействия на чувство», которые восполняют и даже — в определенных ораторских стилях — заменяют аргументацию, анализ понятий и пр. Внимание к эффективности ораторской речи, которая завоевывает оратору и его партии победу, вызвало постоянные аналогии ораторства с военным делом: оратор — полководец; словам — его армия. И так как смысл победы — в завоевании мнения аудитории, то издавна сложилось воззрение на ораторскую речь как на речь, специально убеждающую, «заражающую». Оратор организует движение речи как развернутую систему реплик. Для развернутой ораторской речи характерна обычно более или менее сложная планомерность — развитие повествования, аргументации, иллюстраций, ссылок, сопоставлений, напоминаний, критики противной точки зрения — оснований и выводов — и утверждение своих воззрений. Отсюда забота о композиционной построенности, наиболее действенной в данных условиях, — разработанное еще древними учение о способах построения речи и ее отдельных частей (вступления, повествования, аргументационной части, заключения и пр.). Отсюда — в частности — широчайшее применение различных форм внутримонологической диалогизации речи и обширная плоскость соприкосновения с языком искусства (речью художественной). Внутримонологическая диалогизация (реплицирование) обнажает и заостряет полемическое движение смысла в ораторской речи. Всякий монолог есть единство внутренних «реплик» (смысловых компонентов речи), и движение речи реализуется путем их диалектического развития; в известном смысле монолог есть внутренний разговор. Диалогическому реплицированию в монологе соответствуют период, абзац, параграф, раздел, часть, композиционно выражающие движение мысли. Диалогическое строение речи например у античных философов и ученых (философские «диалоги», «речи» у историков) выступало как композиционное средство выражения противоречивого движения мысли и в то же время как явление стиля полемической и дидактической речи (изложение в форме разговора, обнажающее ход мыслей). Для полемически заостренной речи, какой является ораторская речь, в высшей степени характерны многообразные формы внутримонологического «разговора»: «риторический вопрос», «обращение», вопросно-ответный ход, при к-ром ответ на вопрос может выступить также в форме вопроса (риторические фигуры: «гипофора» — цитирование возможного возражения противника в целях его опровержения, «антипофора» — приведение противодоказательств, «гипокаталепсис»), «уступление» и др. функции их — не только обнажение хода мыслей (аргументации и пр.), но и полемическое заострение — нападение на противника, защита, апелляция к аудитории — «разговор» с нею. Оратор «обращается», задает вопросы и тут же отвечает на них, предупреждает возражения, предвосхищая их характер, и т. п. Зачастую речь драматизируется: появляется полемическая «мишень», образ противника («персонификация»), от лица к-рого формулируются мысли, подлежащие опровержению, и им противополагаются с антитетической резкостью суждения оратора. Забота о действенности, конкретности, яркости и эмоциональной насыщенности выражения мыслей в известной мере сближает ораторский язык с художественным, для которого характерно не терминологическое абстрактное выражение понятий и их связей и отношений, а «образная» конкретность выражения: раскрытие содержания понятий путем обнаружения хода их образования и максимальной конкретизации их определенных сторон и связей, благодаря чему преодолевается всеобщий и расплывчатый характер отвлеченного выражения. Метафора, сравнение, метонимия, гипербола, перифраз, ирония и т. п. средства выражения, сообщающие языку «ощутительную ясность и высшую определительность» (Гегель), широко используются в ораторской речи соответственно ее содержанию, целевой установке и ближайшим функциональным условиям. Равным образом оратору приходится (особенно в судебной речи) создавать близкие к художественным формы повествовательной и описательной речи («рисовать картины», «восстанавливать ход событий», строить психологические и пр. «характеристики» людей и т. п.). Кроме того оратор стремится к звуковой, произносительной и в частности интонационной выразительности речи и должен иметь дело с мимико-жестикуляционной стороной произнесения. Здесь — точка соприкосновения с «декламационной» и театральной речью. Само собой разумеется, что не все перечисленные признаки необходимы в каждой ораторской речи. Эти признаки и сходства и их соотношение меняются в зависимости от содержания и направленности каждой данной ораторской речи, от исторических условий, ее определивших.

Так например, небольшая митинговая речь может быть свободной от сложной системы логической аргументации и строиться преимущественно в эмоциональном плане и т. п. Все эти многообразные стороны действенной выразительности, к которой стремится оратор, издавна определили взгляд на Р. о. как на искусство слова, имеющее непосредственно прикладное значение. Идеалистическое отношение к ораторскому искусству влекло за собой фетишизацию «средств ораторского убеждения», выразительных приемов и способов аргументации, которые в риторике формализировались и наделялись иллюзорной самостоятельной силой и собственным содержанием независимо от реального содержания мысли, от соответствия выражения объективной действительности. Развитию риторики как теории исторически соответствовало риторическое качество Р. о., т. е. ораторская «фраза»: мнимая выразительность, неадекватность выражения реальной действительности. «Фраза» служит средством самообмана, иллюзорно восполняя игрой понятиями и представлениями ограниченность подлинного познания действительности, а с другой стороны — средством обмана, в соответствии с потребностями эксплуатирующих классов держать массу в идеологическом плену.

2. Парламентская речь: сущность и особенности.

Естественной средой парламентского общения является устное публичное выступление. Подобная практика возвращает нас к истокам деятельности представительной власти, когда в условиях аудио-визуального мира, не отягощенного СМИ, античный политик обязан был быть оратором. Однако и поныне политика — это мир слова, ее нельзя потрогать руками. Как писал немецкий политолог М. Хеттих, политика существует только в виде мышления, говорения и поведения. Поэтому зал заседания парламента для современного депутата — это своего рода афинская агора или римский форум. Здесь надо говорить, убеждать, спорить. Ведь в спорах, как известно, рождаются не только истина, но и недопонимание и, как следствие, дрязги, конфронтации.

Парламентская речь — это особый жанр. Оратору в данном случае надлежит не только внимательно, готовить содержание выступления, оттачивать логику, но и знать, что речь имеет особенность усиливать или, напротив, затмевать смысл излагаемого предмета. Нередко на Западе депутаты берут курсы риторики для того, чтобы добиться успеха в парламентских баталиях.

Номинативная функция связана с называнием — политическая речь маркирует окружающий мир. Достаточно вспомнить примеры из советской топологии: названия улиц, городов до сих пор размечают постсоветское пространство, привычно корректируя наше сознание и поведение. Коммуникативная функция связывает в единое речевое пространство говорящих и слушающих. Эмоционально-экспрессивная — несет в себе оценивающую и побуждающую нагрузку.

Анна Михальская пишет об элементарных принципах и приемах риторики.

Упрощенность, или «редукция смысла», когда вслед за минимизацией круга понятий подбирают клише и стереотипы. Затем выбираются антитезы и приемы контраста через бинарные оппозиции. Кстати, для политической речи в целом, как пишет М. Граффенхаген, директор Института политических наук в Штутгартском университете, хорошо сформулированные альтернативы играют большую роль.

Повтор. Повтор и перефразирование — важнейшее средство обработки массового сознания.

Враг. Необходимость в упрощенном образе врага в политической речи характерна не только для пропагандистской риторики, но и для политической речи как феномена.

Апелляция к чувству и убеждение с помощью веры.

Тесный контакт и непрерывное активное взаимодействие с аудиторией, постоянное обращение к ней за поддержкой.

Доминирование. Оратор ведет за собой, даже включаясь в диалог, он увеличивает или сокращает расстояние между собой и аудиторией, перехватывает инициативу диалога.

Парламентарии часто обращаются к метафоре. Метафора заставляет слушателей обратить внимание, более того, даже привлечь его к некоторому сходству — часто новому и неожиданному — между двумя и более предметами. При этом мы будем исходить из того, что логика нашего мышления системна. Поэтому сущность метафоры состоит в осмыслении и переживании явлений одного рода в терминах явлений другого рода.

Форма подачи речи образует то, что называется стилем. Это речевая организация стилистически окрашенных и нейтральных языковых средств, обслуживающих определенную сферу речевого общения, имеющая жанрово-стилистическую ориентацию. Иными словами, это языковая подсистема со своеобразным словарем, фразеологическими сочетаниями, оборотами и конструкциями, отличающаяся от других разновидностей в основном экспрессивно-оценочными свойствами составляющих ее элементов и обычно связанная с определенными сферами употребления речи. Из практики известно, что живая речь политика далека от научно-лингвистического или риторического образцов. В этом стиле могут сочетаться или доминировать такие специфические формы, как:

· официально-деловой (точность, не допускающая инотолкований, стандартизированность, предписывающий характер изложения официальной информации), или вид его речевого штампа как канцеляризм — связанный с неоправданным использованием элементов официально-делового стиля в рамках других функциональных стилей;

· обыденно-разговорный стиль речи (своеобразие норм неофициального, непринужденного общения).

· публицистический стиль речи — одна из функциональных разновидностей языка,.

· обслуживающая сферу политико-идеологических общественных отношений. Основным семантико-конструктивным принципом публицистического стиля является сочетание экспрессии и стандарта, обусловленное ценностной ориентацией передаваемой информации.

Стиль речи зависит от того, насколько богат словарь политика, как он выстраивает аргументы (логика, использование цифр, фактов, поговорок, афоризмов, цитат). Все вышеперечисленное присутствует (или должно присутствовать) в речи парламентария. В единстве теории и практики формируются подлинные парламентские бойцы.

3. Выразительные средства в парламентской речи.

Красота речи не тождественна красивости и не сводится к искусственному украшательству. Тем не менее уже в древности знали, что воздействующая сила речи возрастает, если она чем-то выделяется. «Красноречие, — писал М. В. Ломоносов, — есть искусство о всякой данной материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оной мнению. Предложенная по сему искусству материя называется речь или слово». Намеренные отклонения от нейтрального речевого стандарта еще в античной риторике получили название тропов и фигур.

Троп — переносное значение слова, выражения, фрагмента текста. В чем же различия между «обычной» и тропеизированной речью? Вспомним одно из выступлений на Первом съезде народных депутатов СССР. Уже тогда много говорилось об обострении межнациональных отношений в стране. Депутат, посвятивший немалую часть своего выступления этой проблеме, мог бы начать свою речь примерно так: «Дорогие товарищи, проведение перестройки затрудняется национальной рознью, которая порой приводит к кровопролитию». Однако начало выступления — а на трибуне был поэт Е. Евтушенко — оказалось иным: «Дорогие товарищи, нелегко сеять семена перестройки в землю с трещинами национальной розни. Что стоят тосты за дружбу народов, когда под ножки стола подтекает кровь?» Создаваемый образ обогащает текст новыми смысловыми и эмоциональными оттенками, способствует возникновению у слушателя сложного комплекса ассоциаций.

Традиционно тропы разделяются на образованные по смежности и по сходству. Перенос по смежности называется метонимией. Существуют регулярные модели метонимического переноса наименования. Название собрания или какого-нибудь другого социального мероприятия может быть перенесено на его участников (Съезд принял важный закон), именем столицы государства может быть названо его руководство (Лондон представил альтернативный проект договора). Наименование Белый дом в зависимости от контекста и ситуации служит обозначением руководства США или названием российского парламента и т. п.

Значительно большим экспрессивным потенциалом обладают тропы, созданные по сходству, и среди них важнейшее место принадлежит метафоре.

Метафора — перенесение наименования с одного объекта (предмета, лица, явления) на другой, сходный с первым в каком-либо отношении. Метафора — царица тропов, поскольку представляет собой нечто большее, чем прием выразительной речи. Метафора — инструмент познания действительности и способ существования в ней. Разве не метафорой природы является английский парк, разбитый перед домом, и разве не метафоричны устремленные вверх купола и островерхие завершения соборов? С метафорой связаны многие операции по обработке знаний — их усвоение, преобразование, хранение и передача. Поэтому столь значительна роль метафоры в коммуникации, о чем, в частности, свидетельствует и парламентское общение.

Метафора может быть реализована в слове, словосочетании, предложении, фрагменте текста. Метафорическое переосмысление слова ведет к возникновению его нового значения: волна — «водяной вал» —> «сильное, массовое проявление чего-либо» (волна недовольства); базар «место розничного торга» —> «шум, беспорядок» (не заседание, а какой-то базар); зарубить «убить рубящим орудием» —> «воспрепятствовать, лишить возможности сделать что-либо или быть кем-либо» (зарубить кандидатуру). Слова-метафоры нередко используются в каламбурах, основанных на игре разными значениями лексических единиц: «Депутаты! Кончайте базар — переходите к рынку».

Самой распространенной формой выражения метафоры являются двучленные словосочетания. Это могут быть генетивные обороты, построенные по модели «именительный падеж существительного + родительный падеж существительного»: война законов, парад суверенитетов, паралич власти. Или атрибутивные словосочетания «прилагательное + существительное»: обвальная приватизация, инфляционная спираль, идеологический вакуум.

Распространенность метафор этого типа объясняется тем, что в них в наиболее явном виде обнаруживается сам механизм метафоризации. Метафора всегда бинарна (двухчленна), так как в ее основе лежит взаимодействие двух информационно-смысловых комплексов.

Тот объект, характеристики которого переносятся на другой, называется источником (поскольку он служит исходной точкой метафоризации), или метафорической моделью. Предмет или ситуация, которые образно интерпретируются с помощью метафорической модели, принято называть целью или объектом метафорического осмысления. Например, в метафорах война законов и паралич власти в роли источника выступают понятия «война» и «паралич», а целью, или объектом, метафорического осмысления являются законы (законодательная деятельность) и власть.

Метафора, реализуемая в предложении, обычно образно представляет какое-либо явление как действие, состояние, процесс: «Так называемая „сильная рука“ всегда готова зловеще прирасти к рыхлому телу слабой экономики» (I Съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет); «Ввиду остаточного финансирования здравоохранения наши покупатели — нищие. Поэтому предприятия медтехники и фармации — два коня, пасущиеся на скудной бюджетной лужайке отечественной медицины, от бескормицы так отощали, что не могут не только скакать или бродить, но давно лежат и тяжело поводят боками» (II Съезд народных депутатов РСФСР).

Метафора — фрагмент текста — представляет собой развернутое и достаточно детализированное описание некоего объекта метафорического осмысления. В качестве примера метафоры этого типа можно привести начало выступления на IV Съезде народных депутатов СССР Президента Казахстана Н. А. Назарбаева: «Уважаемые народные депутаты, уважаемый Президент! Позволю себе еще раз использовать метафору, столь полюбившуюся многим парламентским корреспондентам. Да, мы с вами уже четвертый раз вновь собрались на нашем довольно вместительном и оттого, наверное, слишком тихоходном и неповоротливом корабле. Если раньше политическое море лишь волновалось, то сейчас штормит, и очень крепко. И стоит ли удивляться, что, глядя на неуверенность рулевого, часть команды пытается перехватить управление, изменить курс. Другая спешит к спасательным шлюпкам, надеясь продолжить плавание автономно. А третья полна надежд вернуться к старым берегам, от которых мы не так уж далеко ушли» (Стенографический отчет). Развертывание базовой метафорической модели: Съезд — корабль в штормящем море политической жизни страны — позволяет дать характеристику самому съезду как высшему органу власти (вместительный, но тихоходный и неповоротливый корабль), политическому лидеру (неуверенность рулевого), противоборствующим политическим силам (частям команды, избирающим свою линию политического поведения в сложившейся ситуации).

Как нетрудно увидеть из приведенных примеров, метафоры, реализуемые в предложении и тексте, нередко строятся по принципу «метафорической матрешки»: метафоры более высокого уровня (предложение, текст) как бы вбирают в себя метафоры более низкого уровня (слова и словосочетания).

Обобщенность и образность метафоры делают ее весьма удобным и привлекательным инструментом коммуникации: она освобождает от бремени строго рационального и логически последовательного описания какого-либо объекта и оставляет простор для множественной интерпретации сказанного, а следовательно, предполагает возможность альтернативного вывода. Под «ремонтом общественного здания» может пониматься лишь «побелка фасада» (то есть совокупность поверхностных или даже чисто декоративных изменений), но может пониматься и «капитальный ремонт со сменой перекрытий» (что будет означать кардинальные изменения в экономике, политике, идеологии). «Парад суверенитетов» может подразумевать самые различные суверенные притязания — от требования (региона, национально-территориального образования) предоставить большую экономическую самостоятельность до объявления полной независимости и выхода из федеративного государства.

Нередко метафора используется в качестве аргумента. «Метафора — это приговор суда без разбирательства», — так афористично сказано о ней в одной лингвистической работе. Вместо тщательного поиска логически варифицируемых доводов в пользу, скажем, утверждений о гибельности «глубокой» суверенизации республик парламентский оратор вполне может ограничиться приведением метафорических характеристик типа гангрена суверенизации, парад суверенитетов, синдром (вирус) суверенитета,.

Стало общим местом утверждение, что наиболее яркой чертой политической метафорики является широкое распространение «военных» — метафор. В этом справедливо видят одно из проявлений милитаризации сознания человека в советском обществе. «Концептуальный милитаризм» (термин авторов книги «Русская политическая метафора») индуцировался коммунистической идеологией с ее теорией классовой борьбы и закреплялся историческими реалиями революций, войн и террора. Уже в первое послереволюционное десятилетие глобальная «военная» метафора заполнила все коммуникативное пространство — от выступлений вождей (по некоторым подсчетам, в речах Сталина метафоры этого типа составляли 90%) до газетных публикаций на сугубо бытовые темы.

Достаточно широкое использование военной метафорики характерно и для современного парламентского речевого обихода. В выступлениях депутатов, государственных деятелей постоянно встречаются обороты наподобие следующих: атака на демократию, находиться под огнем критики, выйти из окопов, работать на два фронта, война законов, капитуляция перед консерваторами, крестовый поход против партийного и советского аппарата, призвать под знамена демократии, торпедировать объективные экономические законы, открытая диверсия, информационная блокада, товарная интервенция, инфляционная мина и т. д. При этом избыточность военной метафорики и ее скрытый смысл ощущают и сами парламентарии:

Депутат: Если к власти стремятся только ради власти, то в политический язык вторгается военный лексикон, соперник превращается во врага. Всякая политическая культура исчезает, появляются термины «блокада», «оккупация». История развития нашей страны неоднократно доказала, что чем глупее, подозрительнее и злее были такие политиканы, тем больше они видели вокруг себя, среди нормальных людей, злых и подозрительных врагов (IV Съезд народных депутатов СССР. Стенографический отчет).

Конечно, не следует видеть за каждым случаем употребления военного термина в переносном значении коварный замысел захвата власти или природную агрессивность человека. Однако и нельзя забывать о том, что чрезмерный «метафорический милитаризм» оказывает воздействие на сознание, ориентируя человека на борьбу и распри, а не на мир и поиски согласия.

Весьма распространены в парламентском общении и так называемые механистические метафоры, где в роли источника (метафорической модели) выступают понятия из области производства, техники, строительства и т. п.: реконструкция общественного здания, гибкий механизм ценообразования, система сдержек и противовесов президентской власти, нажимать на газ и на тормоз, рычаг власти, демонтаж командно-административной системы, придаток государственной машины, запустить машину голосования и т. д. Механистические метафоры универсальны — они встречаются в разных языках. Однако особое пристрастие к ним в русском политическом общении советского периода можно объяснить сакрализацией, то есть осознанием как чего-то священного, «базиса», сферы материального производства, что было естественным следствием исповедания марксизма-ленинизма как новой религии.

По семантике метафор можно изучать политическую историю страны, по распространенности тех или иных метафорических моделей — составить представление о ситуации, в которой она оказалась. Не случайно ходовыми в наши дни оказались метафоры кризисного положения, катастрофы, тупика и поиска выхода из них: оказаться в тупике — выйти из тупика, повергнуть в бездну — выбраться из бездны, находиться на самом дне пропасти — выбраться из пропасти. Но чаще всего ситуация (или ее фрагменты) метафорически осмысливается как болезнь, аномалия, а выход из нее предстает в образе излечения: экономическая болезнь, поставить диагноз, парламентский кризис, паралич власти, вирус суверенитета, конвульсии системы, прогрессирующая болезнь общества, реанимация партийно-аппаратной структуры, синдром забастовок, общество выздоравливает, выздоровление от глубокой аллергии к рынку и т. д.

Не все метафоры равноценны. Среди них есть удачные и неудачные, оригинальные и стереотипные, уместные и неуместные.

Неудачными следует признать, например, такие метафоры, в которых источник не соответствует объекту метафорического осмысления:

Депутат С. (известный писатель). Я призываю вас, дорогие товарищи, помнить о том, что демократия — еще юная девочка, так скажем. И сразу требовать от нее удовлетворения всех своих страстей, не дав достигнуть ей совершеннолетия хотя бы, — это просто уголовное преступление (Оживление в зале).

Пусть она подрастет, пусть плод созреет, не будем сразу же рвать зеленые яблоки и ждать решения всех наших проблем именно сегодня, именно на этой трибуне, именно в эти дни (I Съезд народных депутатов. Стенографический отчет).

При всей нетривиальности эту метафору нельзя занести в список литературных удач автора: при сакральности понятия «демократия» в обществе, которое только-только начинает выходить из тоталитаризма, представление ее в образе девочки, которая становится или может стать объектом сексуальных домогательств, нельзя расценить иначе, как ничем не оправданную в данной ситуации развязность.

Итак, метафора — острое орудие, но, как и любое оружие, она требует умелого обращения, в противном случае эта метафора может оказаться направленной против того, кто ее применяет…

Заключение

парламентская речь публичная риторика Парламентская речь — это особый жанр, который в общем выполняет номинативную, коммуникативную и экспрессивную функции. Парламентская речь — это особый жанр. Оратору в данном случае надлежит не только внимательно, готовить содержание выступления, оттачивать логику, но и знать, что речь имеет особенность усиливать или, напротив, затмевать смысл излагаемого предмета. Номинативная функция связана с называнием — политическая речь маркирует окружающий мир. Достаточно вспомнить примеры из советской топологии: названия улиц, городов до сих пор размечают постсоветское пространство, привычно корректируя наше сознание и поведение. Коммуникативная функция связывает в единое речевое пространство говорящих и слушающих. Эмоционально-экспрессивная — несет в себе оценивающую и побуждающую нагрузку.

Форма подачи речи образует то, что называется стилем. Стиль речи зависит от того, насколько богат словарь политика, как он выстраивает аргументы (логика, использование цифр, фактов, поговорок, афоризмов, цитат).

Перспективы развития парламентской культуры связаны с обучением и воспитанием молодежи, информированностью всего населения.

1. Cаидов А. Х. Национальные парламенты мира. Энциклопедический справочник. М., 2005.

2. Казакевич Е. Г. Парламентские дебаты: традиции и новации. М., 1991.

3. Кохтев М. В. Риторика. М., 1999.

4. Кузин Ф. А. Культура делового общения: Практическое пособие. М., 1997.

5. Романов Р. М. Парламентаризм: теория, история и современность. Учеб. пособие. М., 2002.

6. Соколов А. Н. Проблемы научной дискуссии. Л., 1980.

7. Щербинин А. И. Политическое образование. Учебное пособие. М., 2005.