Качественный скачок в темпе эволюции и связь его с появлением речи (второй сигнальной системы)

Тогда что же можно принять за тот критерий, по которому можно судить, что мы имеем дело с деятельностью людей в окончательном смысле этого слова? С какого периода историю можно назвать «человеческой» ?

Впервые мысль о необходимости сокращения продолжительности человеческой истории и выделении верхнего палеолита в особую эпоху была высказана еще в 1974 году Б. Ф. Поршневым. Он даже допускал, что начало истории следует датировать не временем появления вида Homo sapiens sapiens, но только периодом, когда этот вид окончательно сформировался (по Поршневу, 20−25 тыс. лет назад). (Книга Б. Ф. Поршнева «О начале человеческой истории» вышла в свет в 1974 году, когда считалось, что современный человек появился примерно 35−60 тыс. лет назад).

Палеопсихологическая гипотеза Б. Ф. Поршнева до сих пор ни подтверждается, ни опровергается, но замалчивается. Вместе с тем, появившиеся уже после публикации «О начале человеческой истории» факты вполне внятно говорят о том, что Б. Ф. Поршнев даже слишком оптимистично оценивал возможности палеолитического человечества (см. гл. II, III, IV).

Как бы то ни было, традиционный подход к верхнему палеолиту, как к начальной эпохе существования человека современного вида со всеми присущими только человеку качествами, и, следовательно, как первый период человеческой истории, надо пересматривать. Тут придется обратиться к аргументации, весьма далекой от искусствоведческой, культурологической и вообще любой «человеческой» проблематики.

Дело в том, что темпы «прогресса» палеолитического человечества равно несопоставимы ни с темпами истории, ни с темпами филогении. Средний срок существования биологического вида составляет 1,5−2 млн. лет, т. е., по срокам человеческой жизни, 50−66 тысяч поколений (1 поколение = 30 лет). Продолжительность верхнего палеолита, если считать таковой время существования вида Homo sapiens sapiens до начала мезолита, согласно данным генетики, отчасти подтверждаемых и археологически, составляет не менее 100 тысяч лет. Археологические свидетельства того, что возраст современного человека превышает 40 тысяч лет, и что появился он, скорее всего, в Африке, заставили некоторых исследователей еще в семидесятых годах заявить, что, хотя точная дата появления анатомически современного Homo sapiens (Homo sapiens sapiens) неизвестна, но это событие произошло не менее чем 110 тысяч лет назад. С начала мезолита до наших дней прошло не больше 12 000 лет, то есть, сменилось 400 поколений. За это время человек прошел путь от микролитической индустрии до персонального компьютера: он освоил земледелие и скотоводство, добычу и обработку металлов, научился делать машины и многое другое.

Таким образом, начиная с мезолита, прогресс шел очень высокими темпами, несопоставимыми с темпами верхнего палеолита, не говоря уж о среднем и нижнем палеолите. От начала мезолита до появления первых земледельческих культур сменилось не более 150 поколений. Еще около 100 поколений потребовалось для создания первых государств. Если оставаться в этой системе координат, фиксирующей только качественные скачки человеческого прогресса (переход к воспроизводящему хозяйству, освоение металлов, создание ранних государств и т. д.) и игнорирующей дробные единицы вроде перехода от орудий ориньякского типа к мадленским, то придется признать, что на 3000 поколений, живших в течение верхнего палеолита, вообще не приходится никаких существенных изменений. Поступательное движение выявляется только при переходе к микроскопическим единицам «измерения культуры», фиксирующим малейшие сдвиги в технике изготовления орудий, стиле наскальных изображений и т. д.

Итак, по продолжительности верхний палеолит занимает именно промежуточное положение между филогенией и историей: 50−60 тысяч поколений существует биологический вид, 3 тысячи поколений жили во время верхнего палеолита, и 400 поколений сменились с начала мезолита до наших дней. Чтобы яснее были видны масштабы, с которыми мы имеем дело, напомним, что со времени возникновения единого государства в Египте (около 3200 г. до н. э.) и до наших дней сменилось всего лишь 173 поколения. В такой перспективе Александр Македонский становится чуть ли не нашим современником.

Весьма красноречивы и данные физической антропологии: дело в том, что, если использовать такой критерий, как изменение размеров головного мозга, то вырисовывается весьма любопытная картина: этот орган, для человека важнейший, неизменно увеличивался в ходе эволюции, однако с концом верхнего палеолита, в среднем, заметно уменьшился.

Итак, можно ли человека, чья культура практически не эволюционировала, по меньшей мере, 90 тысяч лет (но сам он продолжал меняться физически), считать человеком в полном смысле слова? Не означает ли это, что действие законов естественного отбора продолжалось на протяжении всего верхнего палеолита? Да и по темпам освоения ойкумены палеолитическое человечество равно далеко и от животных, и от своих отдаленных потомков. Homo sapiens sapiens появился в Центральной Африке не ранее 150 и не позднее 100 тысяч лет назад. Около 60 тысяч лет назад он оказался в Австралии, тогда же или несколько позже преодолел Берингов пролив. Около 40 тысяч лет назад его несомненные следы обнаруживаются в ледниковой Европе. В масштабах биологической эволюции расселение человечества происходит невиданно быстро; это сверхвзрыв. Но для истории это был слишком медленный процесс.

Для выделения Homo sapiens в особое семейство, более того, в качественно и принципиально новое явление служат другие аргументы.

Ход развития современной психологической науки вплотную привел ее к необходимости значительно углубить и уточнить понятие человеческой деятельности. Здесь достигнуты немаловажные успехи. Попробуем подойти к антропогенезу с точки зрения теории деятельности.

Примем как исходный тезис: человек говорит, мыслит и действует, все это вместе составляет его деятельность. Иными словами, триада деятельности человека включает мышление, речевое общение и поведение (понимая здесь под словом «поведение» его действия за вычетом мышления и речевого общения). Этой триаде в свою очередь соответствует триада качеств языка: интегрировать и синтезировать опыт, воплощать мысль, осуществлять общение. Члены каждой из этих триад находятся во взаимозависимости между собой, т. е. каждый носит следы прямых воздействий со стороны других членов.

Проблема антропогенеза требует указать, что первичнее в этой триаде компонентов, составляющих деятельность современного человека. По первенству, отдаваемому одному из трех, можно в известном смысле разделить направления научной мысли в «вопросе всех вопросов» — происхождения человека, его отщепления от мира животных.

Есть физиологи и представители других дисциплин, утверждающие, что сложнейшим и важнейшим объектом современной науки является индивидуальный мозг, в том числе рассмотренный в его развитии от низших животных до мозга человека. Действительно, последний характеризуется не только цифрой 10−15 миллиардов нервных клеток, не только глубокой сложностью каждой из них, не только их специализацией и системами, но и необозримо многообразными связями между ними внутри целого мозга. И все-таки, что до человеческого мозга, то его действие в каждый данный момент определяется не одной величиной этих внутренних взаимосвязей. Нет, здесь недостаточно работу отдельной нервной клетки возвести в огромную n-ную степень, но в отличие от животных и работа каждой такой системы, т. е. мозга, должна быть возведена в не менее огромную n-ную степень, будучи помножена на работу предшествовавших и окружающих человеческих мозгов. Эта связь между мозгами осуществлялась и осуществляется только второй сигнальной системой — речевым общением.

Задача состоит в том, чтобы определить, во-первых, что именно мы понимаем под речью, речевой деятельностью, фазией; во-вторых, установить тот этап в филогенезе человека, к которому это явление (а не накопление его предпосылок) может быть приурочено.

По первому вопросу ограничимся здесь следующей формулой, однозначно отграничивающей человеческую речь от всякой сигнализации или, если угодно, коммуникации и животных, и машин. Специфическое свойство человеческой речи — наличие для всякого обозначаемого явления (денотата) не менее двух нетождественных, но свободно заменимых, т. е. эквивалентных, знаков или сколь угодно больших систем знаков того или иного рода. Их инвариант называется значением, их взаимная замена — объяснением (интерпретацией). Эта обмениваемость (переводимость, синонимичность) и делает их собственно «знаками». Ничего подобного нет в сигналах животных. Оборотной стороной того же является наличие в человеческой речи для всякого знака иного вполне несовместимого с ним и ни в коем случае не могущего его заменить другого знака. Эту контрастность можно назвать антонимией в расширенном смысле. Без этого нет ни объяснения, ни понимания.

По вопросу о филогенетической датировке появления речи — данные эволюции мозга и патологии речи свидетельствуют, что речь появляется только у Homo sapiens. Более того, можно даже отождествить: проблема возникновения Homo sapiens — это проблема возникновения второй сигнальной системы, т. е. речи. На предшествующих уровнях антропогенеза каменные «орудия» и другие остатки жизнедеятельности ничего не говорят психологу о детерминированности этой деятельности речью. Напротив, «орудия» нижнего и среднего палеолита среди одной популяции своей стереотипностью в масштабах не только поколения, но сотен и тысяч поколений говорят о полной автоматизированности действий при их изготовлении. Отдельные экземпляры каждого типа варьируются по ходу изготовления в зависимости от изломов, получившихся на камне, но не более чем варьируется комплекс наших движений при осуществлении ходьбы, бега, прыганья в зависимости от малейших различий грунта, посредством механизма обратной коррекции, — как показывают исследования о построении движений. Изготовление того или иного набора этих палеолитических камней было продуктом автоматической имитации соответствующих комплексов движений, протекавшей внутри той или иной популяции. Медленные спонтанные сдвиги в этой предчеловеческой технике не укладываются в рамки наблюдений современной экологии и этологии над животными.

Сейчас перед нами лежат муляжи головного мозга почти всех видов ископаемых предков современного человека — австралопитеков, так называемого Homo habilis, питекантропов, синантропов, разнообразнейших палеоантропов, кроманьонцев. Конечно, это только внешняя поверхность, внешняя форма мозга, но при современных познаниях анатомии мозга приматов и человека от нее можно идти к реконструкции и внутренней структуры, и функционирования, тем более, что интересуют нас прежде всего вопросы эволюции не нижней и средней частей головного мозга, а коры. Прослежена судьба всех областей, или долей, больших полушарий на пути между антропоморфными обезьянами и Homo sapiens. Применены оригинальные количественные и графические методы. Пусть результаты не так детализированы, как хотелось бы, они все же совершенно неоспоримо отвечают на главную часть интересующего нас вопроса.

Ныне палеоантропологии вполне достоверно известно, что у всех представителей семейства троглодитид, даже самых высших, т. е. палеоантропов (неандертальцев в широком смысле), не говоря о нижестоящих формах, в архитектонике мозга отсутствовали все верхние префронтальные формации коры головного мозга, а также те зоны височной и теменной областей, которые осуществляют второсигнальное управление и деятельностью, и восприятием, и всеми вообще функциями организма человека. Они присущи только и исключительно Homo sapiens, что и служит по линии анатомо-морфологической и функциональной основанием для его радикального обособления в классификации видов на таксономическом уровне семейства (если не выше).

Мозг археоантропов не содержит отделов, специфических и неотъемлемых для нашей речевой деятельности, следовательно, для нашей трудовой деятельности, хотя объем его увеличился, некоторые области и поля разрослись сравнительно с мозгом высших обезьян и австралопитеков. У палеоантропов эти изменения строения мозга пошли значительно дальше, но и у них недостает развитой верхней лобной доли, именно того, что у человека осуществляет речевое регулирование и программирование деятельности, т. е. прежде всего его трудовые действия. В частности, у них интенсивно росла зрительно-обонятельная, затылочная область мозга, которая у человека, т. е. у Homo sapiens, снова сокращается настолько, что теряет весь относительный прирост, накопленный за время эволюции этих предковых форм.

Раз вторая сигнальная система имеет свой мозговой субстрат не только в лице микрообразований, но и в виде таких крупных формаций-посредников, как передняя часть лобной доли, ее присутствие или отсутствие, скажем, у неандертальцев очень легко установить с полной достоверностью на основании эндокранов (и даже с немалым приближением на основании экзокранов, т. е. наружной формы черепов). Поэтому установление неразрывной связи второй сигнальной системы со специфическими функциями лобных долей имеет фундаментальное значение для науки о происхождении человека. Если нет налицо верхних передних формаций лобных долей — значит нет речи, значит нет человека.

Из этих точных анатомо-морфологических данных, строго рассуждая, можно сделать и надлежит сделать единственный вывод: речь и труд человека не могли бы возникнуть на базе мозга обезьяны, даже антропоморфной. Сначала должны были сложиться некоторые другие функциональные системы, как и соответствующие морфологические образования в клетках и структурах головного мозга. Это и произошло на протяжении эволюции семейства троглодитид. Оно характеризуется нарастанием в течение плейстоцена (ледникового периода) важных новообразований и общим ростом головного мозга. Но это отвечало не уровню второй сигнальной системы, а еще только специализированной в некоторых отношениях высшей нервной деятельности на уровне первой сигнальной системы. Только позже, т. е. в конце у палеоантропов, она стала биологическим фундаментом, на котором оказалось возможным дальнейшее новшество природы — человек.

Неправильно было бы полагать, что речевые функции локализованы исключительно в тех новообразованиях, которые появляются в архитектонике мозга только у Homo sapiens. Но без них эти функции неосуществимы. Правильно утверждать иное: что только полный комплект всех структур, имеющихся в мозге Homo sapiens, делает возможной речевую деятельность. У семейства троглодитид не было этого полного комплекта. Детерминация их жизнедеятельности лежала на первосигнальном уровне.

И. П. Павлов однажды заметил: «Я резко с самого начала говорил, что зоопсихологии не должно быть. Если человек имеет субъективный мир явлений, то в зоопсихологии его не должно быть, потому что животные нам ничего не говорят, — как же мы можем судить об их внутреннем мире?». Суть этих слов не в том, что субъективный внутренний мир животных непознаваем из-за отсутствия с ними речевого контакта, а в том, что этого внутреннего мира и нет у них из-за отсутствия речи. Могущество павловской физиологии состоит в том, что она ограничила себя применительно к животным понятием «причина». Говорят, что цель — это тоже причина, раз она вызывает действия. У человека — да, но без механизма речи нам не найти ее собственную причину. Что до животных, то на деле речь идет о воспроизведении животным уже имевшей место реакции, но коррегируемой применительно к частично отличающимся обстоятельствам. Сконструировать будущее, новую задачу животному нечем. Оно способно «предвидеть» лишь то, что уже было (сюда относится и экстраполяция). Если же ситуация ни в малейшей степени не соответствует прошлому опыту, животное не может создать программы действия. Только у людей есть история, потому что она — цепь «моделей потребного будущего» .

Ведущую тенденцию современной общей психологии, как и физиологии высшей нервной деятельности человека, хорошо резюмируют слова: «Создается впечатление, что те явления, которые в психологии называют произвольным вниманием, избирательным и сознательным восприятием, волей или памятью, в действительности не есть какие-то особые раздельные явления или процессы, но скорее разные стороны или разные аспекты одного и того же процесса второсигнальной регуляции поведения». Пока думали, что речевое общение — это только кодирование и декодирование информации, управление им локализовали в участках мозга, управляющих сенсорными и моторными аппаратами речи. Но теперь мы видим, что к речевым механизмам мозга относятся и те его структуры, которые, преобразуя речь, превращая ее в задачи, дирижируют всем поведением, в том числе и, прежде всего, оттормаживая все не отвечающие задаче импульсы и мотивы.

Язык выделил человека из всего животного мира. Лингвисты давно понимают, что это так. «Вот, например, что писал в конце своей жизни Л. Блумфильд в статье «Философские аспекты языка»: «Позвольте мне выразить уверенность, что свойственный человеку своеобразный фактор, не позволяющий нам объяснить его поступки в плане обычной биологии, представляет собой в высшей степени специализированный и гибкий биологический комплекс и что этот фактор есть не что иное, как язык… Так или иначе, но я уверен, что изучение языка будет тем плацдармом, где наука впервые укрепится в понимании человеческих поступков и в управлении ими» «.