Общественно-политические настроения крестьянства Западной Сибири в условиях перехода к новой экономической политике в 1921 году

Общественно-политические настроения крестьянства Западной Сибири в условиях перехода к новой экономической политике в 1921 году

Весной 1921 г. в Советской России разразился общественно-политический кризис, главным образом обусловленный социально-экономической политикой партии и правительства большевиков. На значительной части территории советского государства вспыхивали крестьянские восстания в течение лета 1920 — зимы 1921 гг.: в Цетральном (Тамбовская, Воронежская, Орловская губернии), Волго-Уральском (Самарская, Саратовская, Уфимская, Пензенская губернии) регионах, Сибири и Казахстане (Тюменская, Омская, Красноярская, Алтайская губернии, Оренбургско-Тургайская, Семипалатинская области), на Украине (Харьковская, Киевская, Черниговская губернии) [1].

В январе 1921 г. рабочий класс Москвы и Московской области выразил своё недовольство экономической политикой власти фабрично-заводскими митингами, демонстрациями и стихийными стачками. В феврале 1921 г. «знамя мятежа» было подхвачено «гордостью и красой» русской революции — матросами Кронштадта.

Глава партии власти и правительства страны В. И. Ленин достаточно точно оценил социальнополитическую ситуацию в стране: смена экономической политики, отказ от продразвёрстки — вопрос не столько экономический и социальный, сколько политический, от которого зависела судьба революции в России и мировой революции. Вновь на повестку дня встал вопрос: «удержат ли большевики власть?». В марте 1921 г. на Х съезде партии принимается тактически важное решение — о переходе к новой экономической политике [2], сущность которой заключалась в замене продразвёрстки продналогом в экономическом плане, а социально-политическом отношении — в переходе к соглашению «между осуществляющим свою диктатуру, или держащим в своих руках государственную власть, пролетариатом и большинством крестьянского населения» [3].

Пересмотр социально-экономической политики Советской властью являлся отступлением от принципов политики военного коммунизма, обусловленных как состоянием гражданской войны в обществе и экономической разрухой в стране, так и программными установками партии большевиков, принятыми на VIII съезде партии в 1919 г. [4]. Новая экономическая политика предусматривала ряд шагов: налаживание экономической жизни в городе и деревне, поощрение развития предпринимательства и торговли, частичную денационализацию средств производства, что обеспечило бы, по мнению большевиков, экономическую «смычку» города и деревни, союз пролетариата и крестьянства, социальную и политическую стабильность в государстве и восстановление хозяйства страны.

При этом, на наш взгляд, наибольшую значимость большевики придавали «замирению» крестьянства центральных губерний и рабочего класса крупных промышленных городов России, чьи настроения могли серьёзным образом повлиять на политическую ситуацию и будущее страны. В других регионах и «окраинах» Советской России продолжала осуществляться прежняя социальноэкономическая политика. К числу таковых относились Украина, Северный Кавказ, Сибирь и Туркестан. Руководство страны также полагало, что в данных регионах скопилось большое количество сельской продукции, которую из-за слабости советского аппарата, транспортных проблем вывезти до сих пор не удалось.

29 марта 1921 г. на заседании Сиббюро ЦК РКП (б) в г. Омске на основании переговоров по прямому проводу с ЦК РКП (б) было принято постановление о продлении разверстки в Сибири. Норма ее выполнения составляла 75%. В действие также решили ввести декрет о местном обороте «в уездах, выполнивших этот процент» [5, Оп. 13. Ед. хр. 663. Лл. 128, 132]. 31 марта 1921 г. Сибревком обратился к крестьянству Сибири: «По предложению Коммунистической партии, Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров издан декрет о полной отмене продовольственной разверстке и замене ее натуральным налогом, начиная с осени 1921 г.» [6].

Весной 1921 г. известие о продналоге крестьяне в массе своей восприняли недоверчиво, о чём сообщалось в информсводках за апрель — май 1921 г. по Тюменской, Омской, Алтайской губерниям [6, 342]. Кардинального изменения в настроениях крестьян к политике РКП (б) в деревне и в отношении к Советской власти не произошло. Недоверие, а затем враждебность, посеянные проводимой большевиками политикой в деревне на протяжении 1920 — первой четверти 1921 гг., не могли быть преодолены одним только сообщением об изменении экономического курса. Для этого необходимы были реальные шаги со стороны власти. А продолжающаяся тем временем разверстка развеяла слабую надежду на перемену политики Советского руководства, укрепив недоверие к власти в целом.

После подавления восстания общественно-политическая ситуация в Западной Сибири продолжала оставаться сложной. В уездах Тюменской, Омской, Алтайской губерний действовали крупные и мелкие повстанческие отряды, именуемые революционной властью «бандами». В Ялуторовском, южной части Тобольского уездов оперировал отряд Данилова численностью до 2 тыс. человек, в районе Лебяжьего — отряд до 4 тыс. человек [7, Оп. 1. Д. 2619. Л. 135, 142], под Барнаулом «появилась банда в 3 тыс. человек» [7, Оп. 1. Д. 2620. Л.1038]. Оставшиеся повстанческие силы перешли к партизанским методам борьбы. Объектами их нападений стали ревкомы, советские учреждения, ссыпные пункты, продовольственные отряды, воинские подразделения Красной Армии. В деревнях и селах, где появлялись «банды», коммунисты и сочувствующие им, как правило, подвергались смертной казни. Так, в селе Омутинском Тюменской губернии следственная комиссия одного из повстанческих отрядов приговорила к смерти до 40 человек членов партии и сочувствующих [8]. Население к действиям повстанческих отрядов относилось «сочувственно», как констатировалось в информсводках. Расправы над коммунистами, раздача хлеба крестьянам из пунктов его хранения, воспринимались не иначе, как справедливые деяния [9]. Действия повстанческих отрядов служили фактором, несомненно, влиявшим на настроения крестьян. В Томской губернии, соседствующей рядом с неблагополучными в политическом отношении Омской и Алтайской губерниями, по данным информсводки ВЧК, «политическое положение тревожное. Крестьяне упорно ждут смены власти» [7. Д. 2620. Л. 24, 52, 53]. Ожидание смены власти подпитывалось различными слухами, ходившими в округе. Последние, в условиях отсутствия других источников информации и враждебности населения к Советской власти, воспринимались как достоверные и желаемые сведения. Например, в Петропавловском уезде упорно циркулировали слухи «о движении Семенова на помощь повстанцам, о взятии беспартийными рабочими под руководством Керенского Петрограда, Кронштадта, где коммунисты убиваются» [10].

Общественно-политические настроения крестьянства обусловили индифферентное отношение деревни к государственному строительству на местах. Можно выделить следующие причины нежелания крестьян участвовать в выборах и деятельности Советов: бессилие местных Советов перед вышестоящими структурами и партийными организациями повлиять на продовольственную политику; неуважение и пренебрежение партийных органов к решениям сельских и волостных Советов, основанных на решениях крестьянских сходов; сохранение прежней политики на селе с такими её компонентами, как продовольственная разверстка, трудовая, гужевая повинности, колхозы и прочие «составляющие элементы» политики военного коммунизма, которые оставались реалиями их жизни. Очевидная невозможность через местные органы власти повлиять на проведение продмероприятий в деревне делали участие в работе сельских и волостных Советов бессмысленными для крестьян. Одна из сибирских газет характеризовала политические настроения крестьян следующим образом: «Крестьяне смотрят на выборы как на необходимую и скучную обязанность… как на повинность… члены сельсоветов только и ждут перевыборов и ничего не делают» [7, Оп. 1 Д. 2619. Л. 94. 142; 5, Оп. 13. Д. 668. Л. 1.; 7, Оп. 1. Д. 2621. Л. 64]. Для крестьянского населения стало очевидным, что вновь избранные волисполкомы и сельсоветы будут так же лишены самостоятельности, как и прежние, выполнявшие указания партийных ячеек. Поэтому участие в работе местных органов власти теряло для крестьян смысл. Повлиять на изменение социально-экономического курса руководства было невозможно. Слабая политическая активность, безразличие, стремления «спихнуть» с себя обязанности члена волисполкома или сельсовета свидетельствовали об отчуждении крестьянского населения от власти. Партийный состав волостных и сельских органов власти оказался не в пользу РКП (б): коммунисты насчитывали не более 1,5−2% [11]. Данный процентный показатель являлся рейтингом популярности, симпатий и доверия партии РКП (б) в крестьянской среде. Положение в социальном и политическом составе местных органов власти не изменилось и после очередных, июньских выборов. И если в волисполкомы еще проходили коммунисты, то сельские советы по-прежнему оставались беспартийными. Такая тенденция сохранилась на протяжении всего 1921 г. и в последующем, 1922 г. В письме члена Сиббюро Чуцкаева В. И. Ленину в мае 1922 г. говорилось: «последние выборы дают победу беспартийным и выбрасывают из исполкомов и советов коммунистов. Если дело пойдет так. то возможно ожидать, что через два-три года Советы станут вообще беспартийными.» [7, Оп. Д. 83. л. 62]. В целом волостные и сельские Советы по результатам выборов марта-апреля, июня 1921 г. по-прежнему оставались беспартийными, с преобладающим социальным составом — середняками.

Наступление весны внесло определенные коррективы в настроения крестьянского населения. Укрепление позиций Советской власти, хозяйственные заботы, вызванные подготовкой к посевной, заметно сказались на численности повстанческих отрядов. Крестьяне сдавали оружие и расходились по домам [7, Оп. 2. Д. 2719. Л. 142]. Подготовка к посевной проходила в тяжелых условиях. За годы войны и политики военного коммунизма материально-техническое оснащение деревни крайне обеднело, инвентарь изрядно износился, часть его пришла в негодность. Инструкторы с мест сообщали в Омский губисполком о бедственном положении крестьян следующее: «Крестьянство истощено до невозможности: нет сельхозинвентаря, лошади истощены, сбруя изорвана» [12]. Собранный в ходе государственных заготовок семенной фонд оказался плохого качества ввиду смешивания зерна, предназначенного для потребления и для посевов. Конечно, эти обстоятельства не могли не вызвать недовольства со стороны крестьянского населения. Однако были еще и другие проблемы. Большой объем продразверстки, вывоз зерна в центральную часть России сильно сказались как на объемах семенного фонда, так и на запасах хлеба, предназначенного для личного потребления. Повсеместно в Западной Сибири в апреле — мае 1921 г. ощущалась нехватка семян, о чём свидетельствуют информсводки по Омской, Алтайской, Новониколаевской губерниях [5, Оп. 112, Д. 219. Л. 26; 12; 7, Оп. 1. Д. 2620. Л. 124, 103].

Недовольство и тревоги крестьян являлись вполне адекватной реакцией. В условиях зоны рискованного земледелия, к которой относилась Западная Сибирь, где «день год кормит», главным было вовремя засеять поля, чтобы не остаться без урожая, запасов и не влачить полуголодного существования. Поэтому крестьянское население с приближением посевной более настойчиво требовало обеспечения семенами, переходя от просьб и посылки делегаций к активным действиям: нападению на ссыпные пункты и обозы с разверсточным хлебом. Но, помимо нехватки семян, существовала еще и иная причина подобных действий крестьян: в апреле начался голод в деревнях. Оставленная продовольственными органами норма потребления оказалась исчерпанной, а имевшиеся запасы хлеба сданы государству по разверстке. Голод толкал крестьян к противоправным действиям — грабежам. Такие факты зафиксированы в Тюменской, Томской губерниях [7, Оп. 1. Д. 2619. Л. 142; Д. 2620. Л. 52, 81]. Напряженной оставалась ситуация в Омской губернии [13].

Местные власти для улучшения положения крестьян практически ничего сделать не могли, ввиду ограничения продовольственных ресурсов как результата проведения продовольственной разверстки, а также политики центральных органов власти, для которых обеспечение центральных губерний продовольствием за счёт периферии являлось вопросом политическим, вопросом о власти. Имеющиеся в нашем распоряжении документы говорят о том, что перераспределение семенного фонда и продовольствия внутри губерний было сделать, в сущности, невозможно. 6 мая 1921 г. в Сибревком поступила телеграмма от председателя СТО В. И. Ленина о недопустимости перераспределения семян для внутригубернских нужд ввиду тяжелого продовольственного положения Москвы и Петрограда. В телеграмме, в частности, говорилось: «Считаю ваши действия неправильными, перерасход 350 тыс. семян для внутригубернских нужд недопустимым. Постановление о дополнительном отпуске семян свыше 4 500 000 отменяю. Требую полного и безоговорочного исполнения требований Центра» [6, 305]. 7 мая решением Политбюро ЦК РКП (б) Сиббюро и Сибревком предусматривалось удовлетворение потребностей в хлебе на местах только после выполнения нарядов поставок хлеба в Центр [5, Оп. 3. Д. 160. Л. 7]. Таким образом, жесткие условия центральных органов власти, поставленные перед местными органами, в значительной степени способствовали не только нехватке семян, но и полуголодному и голодному существованию части крестьянского населения Западной Сибири.

На протяжении мая-июня 1921 г. происходили голодные волнения крестьян. Они не сопровождались антисоветскими или антикоммунистическими высказываниями (во всяком случае, в информсводках это не зафиксировано). Напротив, крестьяне обращались во властные структуры с просьбами и требованиями о помощи. Главное для них заключалось в выживании сельских обществ. По сведениям из Тюменской губернии известно, что население «уже поедает семена с примесью трав». С наступлением голода начали появляться различные заболевания: цинга, черная оспа, брюшной тиф. Настроения крестьян на почве голода было неудовлетворительное. В июне произошли голодные выступления крестьян Тюкалинского уезда [5, Д. 668. Л. 4]. По причине нехватки семян настроение крестьян Томской, Алтайской губерний «плохое» [7, Оп. 1. Д. 2621. Л. 64; Д. 2622. Л. 117]. В Омской губернии «крестьяне с угрозами осаждают исполкомы, требуя хлеба, в других волостях семенной хлеб разбирается и увозится на поля.». В Казахстане, в Семипалатинской губернии, в частности, из-за невыдачи обещанных семян сельское население «озлобленное» [7, Ф. 5. Д. 2622. Л. 90, 103].

Отсутствие реальной помощи от государства в условиях продовольственного кризиса послужило толчком к поиску путей самостоятельного разрешения продовольственного вопроса крестьянами. Испытывая катастрофическую нехватку продовольствия, крестьяне кинулись в города и соседние уезды. Везли инвентарь, скотину, имущество для обмена. Особенно бедственное положение сложилось в Тюкалинском уезде Омской губернии, население которого меняло «имущество целыми обозами на хлеб» [5, Д. 668. Л. 5; 16, Ф.1. Оп. 2. Д. 140. Л. 43; Ф. 105. Оп. 2. Д. 1. Л. 66].

Продовольственный кризис поздней весной — в начале лета 1921 г. почувствовали не только в Сибири. Все Поволжье, бассейн р. Урал, часть Среднего Дона, районы Башкирии, Южной Украины и некоторые другие территории были охвачены засухой. Общая численность населения, пострадавшего от неурожая в 1921 г. (по РСФСР и Украине) составила до 35 млн. человек, в том числе 30 млн. — сельское население [14, с. 19]. Голод заставлял людей искать продовольствие. Многие устремились на Украину и в Сибирь. Еще в 1920 г. Совнаркомом, с целью спасения людей от голода, было разрешено переселение в Сибирь из неблагополучных губерний европейской части России. В 1920 г., по неполным данным, в Западную Сибирь прибыли свыше 160 тыс. человек. По данным НКЗ РСФСР с июня 1921 по 1 января 1922 гг. в Сибирь последовали 210 957 человек [15]. Приток крестьянского населения из других регионов страны как с целью поселения, так и покупки хлеба (мешочники), оказывал некоторое влияние на общественно-политическую обстановку на местах. Приезжие несли с собой информацию об антоновщине, событиях в Кронштадте, что «будоражило» крестьян, и без того негативно настроенных к власти. Так, в информсводке ЧК по Омской губернии говорилось, что политическое состояние губернии «ухудшилось по причине массового наплыва мешочников…» [7, Оп. 1. Д. 2621. Л. 64].

Тем временем в Западной Сибири продолжали проводить продовольственную разверстку, которая оставалась одним из основных факторов, влиявших на социальное настроение крестьянства. На 1 февраля 1921 г. государственные заготовки были выполнены только на 45,8%, тогда как на Сибревкоме лежало обязательство о 75%-ном выполнении разверстки. Для взимания сельской продукции использовались, как и прежде, агитационные и силовые методы. По данным исследования В. И. Шишкина, за период февраль-апрель 1921 г., в Алтайской, Томской, Омской, Семипалатинской губерниях продовольственными отрядами проведены 2354 схода, 792 митинга, прочитаны 616 докладов и лекций, показаны 1053 спектакля и 168 концертов [16]. Население уже смирилось с разверсткой и не сопротивлялось открыто и активно ее проведению. Единственным, пожалуй, фактом, вызывавшим негодование, являлись размеры взимаемого хлеба. Так, характеризуя общее политическое состояние губернии за май — июнь 1921 г., Омский губком, в частности, констатировал: «население враждебно из-за неправильной выкачки хлебов и неоставлением на прокорм» [5, Д. 668. Л. 4]. Сильное сокращение нормы потребления, и даже местами оставление без таковой, не привели к открытому вооруженному выступлению, которое произошло по этой причине в феврале 1921 г. Крестьяне, после неудачных попыток с помощью восстаний изменить свое положение, оказались сломленными и подчинились сложившимся обстоятельствам. Методы проведения разверстки, которые остались прежними, грубое обращение со стороны продовольственных органов, халатность в хранении сельской продукции вызывали глухое недовольство, ропот, не более. В целом крестьяне послушно выполняли разверстку. И уже в июне 1921 г. Сибревком с торжеством рапортовал о 62%-ном выполнении государственных заготовок [17]. кризис партия большевик коммунизм В суровых условиях действительности часть крестьянского населения направила свои усилия на приспособление к существующей ситуации. Весной 1921 г. наметилась тенденция вступления крестьян в коммуны с целью сохранения своего хозяйства и спасения его от разверстки, а также ввиду возможности получения ссуды от государства. В 1920 г. в Омской губернии, например, насчитывалось 26 коммун., на 1 октября 1921 г. — уже 116 [18]. Точное число коммун, состоящих из зажиточных хозяйств, неизвестно, поскольку в указанное выше количество коммун включены также коммуны, состоящие из крестьян переселенческих групп.

Недовольство крестьян продовольственной политикой государства носило, главным образом, скрытый характер и проявлялось в пассивных методах сопротивления: укрывательстве хлеба, убое скота, коллективных ходатайствах или отказах от государственных заготовок.

Недовольство проводимой продовольственной политикой имело не только негативные общественно-политические, но и социально-экономические последствия. Нельзя сказать, что партийными товарищами на местах такая тенденция воспринималась равнодушно. Некоторые били тревогу, писали в Совнарком, лично В. И. Ленину. В письме тов. В. Каюрова, работавшего в Семипалатинской губернии, В. И. Ленину в марте 1921 г. давался достаточно жесткий анализ продовольственной политики Советской власти в Сибири: «В такой стране, где мало рабочего пролетариата, где почти нет земледельческого пролетариата, где земледельцы все собственники до мозга костей, благополучие коих зиждется главным образом на хлебе, — нельзя принимать таких мер, как изъятие всего хлеба. Это для них равносильно смерти. Ведь неразумно же игнорировать веками сложившуюся психологию такой огромной массы. Репрессивные меры против восставших, изъятие всего наличия излишков хлеба заставили мужика перейти к пассивному сопротивлению. Он начал сокращать размер посева, доводя его только до нормы, необходимой для удовлетворения собственных нужд» [19]. Сокращение посевных площадей наблюдалось не только в губерниях Западной Сибири, но было распространенным явлением во всех регионах Советской России. По данным исследования Н. М. Вишневского, посевная площадь к 1921 г. в стране, без учета сведений по Юго-Востоку, Сибири и Казахстану, сократилась на 35% в сравнении с 1916 г. [20].

В целях предотвращения сокращения посевных площадей постановлением VIII Всероссийского съезда Советов было решено объявить государственной повинностью крестьян обсеменение яровых и озимых полей в соответствии с госпланом их засева. Семена, имевшиеся у крестьян, объявлялись государственными. Контроль над этим мероприятием ложился на создаваемые с 1921 г. посевные комитеты [21]. Население относилось к посевкомам по-разному, в зависимости от наличия или отсутствия семян в их распоряжении. Но созданием посевкомов полностью повлиять на ситуацию на местах не удалось. Объявление о посеве полей, как новой государственной обязанности крестьян не могло автоматически заставить трудиться последних на благо государства в условиях продолжавшейся продовольственной развёрстки, которая нанесла сильный удар по интересам крестьянства. Невозможность свободного хозяйствования и распоряжения результатами своего труда делали обработку земли бессмысленной для крестьянина. Наметившееся отчуждение сельского труженика от земли представлялось опасным симптомом неизбежного превращения некогда товарных хозяйств в хозяйства, производство которых направлено лишь на удовлетворение личных потребностей. В таком случае упадка сельского хозяйства было не избежать. Как вследствие нехватки семян, так и по причине незаинтересованности крестьян в развитии собственного хозяйства произошло сокращение посевных площадей в 1921 г. в сравнении с 1917 г. в Омской губернии — на 26%, Алтайской — на 47, Новониколаевской — на 42,6, в целом по Сибири с учетом данных по Томской, Иркутской, Енисейской губерний — на 33,7% [22].

В июне экономическая ситуация в Западной Сибири изменилась к худшему. Всходы на полях Тюменской, Омской, некоторых волостях Алтайской губерний показали, что урожай будет ниже среднего. Июльская засуха и сопутствовавшее ей нашествие кобылки (саранчи) убили последние надежды у крестьянского населения на урожай 1921 г. [23].

Летом 1921 г. для Сибревкома стало очевидным невозможность выполнить требования Москвы по разверстке хлеба. В телеграмме председателю Совнаркома В. И. Ленину сообщалось: «Ваше требование увеличить погрузку центру до 100 вагонов в сутки не может быть выполнено в силу выясненных обстоятельств после объезда губерний Сибири Колмановичем. Основная причина: первое — наличие хлеба в Сибири; в Алтайской губернии — 200 тыс. пуд., Енисейской — 500 тыс. пуд., прочих — ничтожное количество, не покрывающее сокращенной внутригубернской потребности.» [6, 317 318].

Непосильная разверстка и неурожай усугубили и без того тяжелое состояние крестьянского населения. Голод продолжал усиливаться. В некоторых уездах Омской губернии в июле-августе положение характеризовалось как «крайне бедственное», «катастрофическое».

Только в августе 1921 г. властью были предприняты попытки по организации помощи населению в условиях продовольственного кризиса, а именно приступили к созданию комитетов взаимопомощи и приютов для голодающих. В Тюкалинском уезде приостановили решение о немедленном переходе к продовольственному налогу. Но поскольку кардинальным образом в короткий срок переломить продовольственную ситуацию не удалось, население оценило это как слабость власти и продолжило поиски самостоятельного решения продовольственной проблемы, зачастую путем разорения собственного хозяйства. Ни действия заградительных отрядов, ни запреты уездных органов власти покидать уезды не смогли остановить население, бегущее от голода. По неполным данным из голодающего Тюкалинского, Калачинского уездов за июль — первую половину августа 1921 г. выехали в поисках хлеба до 20 тыс. человек. Только Славгородский уезд, единственный не пострадавший от неурожая в Омской губернии, принял за июль — август до 4600 голодных переселенцев [24]. Бедственное продовольственное положение влияло на настроения людей. В сводках по Тюменской, Омской губерниям зафиксировано «плохое», «унылое», «враждебное» настроение крестьянского населения. В отсутствии запасов продовольствия и масштабах голода крестьяне винили коммунистов. Так, в сведениях по Омской губернии сообщалось: «отношение к Коммунистической партии плохое по причине тяжелого продовольственного положения. Крестьянство во всех бедах винит коммунистов» [25]. Тюменский губком констатировал, что «вследствие продкризиса. настроение населения всей губернии неудовлетворительное. Отношение к коммунистам враждебное», «отношение к Советской власти неудовлетворительное» [7, Оп. 1. Д. 2622. Л. 71].

Тяжелое продовольственное положение и начавшийся переход к новой экономической политике, сильно повлияли на настроения крестьянской бедноты. Она начала выказывать недовольство политикой Советской власти в различных формах: от проявления солидарности с зажиточными крестьянами в отношении к Советской власти и Коммунистической партии до крайней нетерпимости к кулакам. Так, например, по материалам Омской губернии стало известно, что «при крайне враждебном настроении бывают открытые выступления на собраниях; беднота, которая, действительно, голодает, присоединяется к недовольству кулаков и середняков» [26]. Вместе с тем имели место факты, больше известные как «красный бандитизм». По определению самих большевиков к «красному бандитизму» относились «такие преступления, как грабежи, тайные убийства, расправы и другие факты, совершаемые. как борьба будто бы с контрреволюцией» [27]. Обычно к подобным действиям прибегали милиционеры, чекисты, сельские коммунисты и крестьянская беднота. Толчком в данном случае послужила новая экономическая политика. Возвращение права свободного распоряжения результатами своего труда после выполнения 75%-ной разверстки, запрещение внутреннего перераспределения хлебных ресурсов вызвали негативную реакцию части коммунистов на местах. Партийная организация Сибири, насчитывавшая к 1921 г. 42,05 тыс. коммунистов и 37,05 кандидатов, на % состояла из крестьян [14, с. 20, 22]. Крестьянская беднота, которая на протяжении 1920 г. — первой четверти 1921 г. относительно благополучно существовала за счет внутреннего перераспределения сельской продукции и разверстанного у кулаков хлеба, не приняла новых положений партии и правительства. Сибирская партийная организация констатировала: «беднота к новой экономической политике отнеслась недружелюбно» [7, Оп. 1. Д. 2622. Л. 114]. Некоторые волостные власти продолжали внутреннее перераспределение, конфискации излишков у зажиточного населения. Часть сельской бедноты, деревенские коммунисты, которые впитали идеи социального равенства, классовой борьбы, чинили самосуд, реквизируя оставшиеся для товарообмена излишки у кулаков, прибегали к физической расправе над ними. Такие случаи зафиксированы в Алтайской, Омской, Томской губерниях [7, Оп. 1. Д. 2923. Л. 11]. Подобные действия представителей власти, отдельных коммунистов или крестьянбедняков нагнетали обстановку страха и бессилия, сеяли беззаконие, способствовали отчуждению крестьянского населения от власти.

В августе беспокойство уездных и волостных органов власти вызвал хлебный налог, к сбору которого только готовились приступить. На местах обнаружили несоответствие, спущенных сверху разрядов урожайности и объемов продовольственного налога реальным урожаям и возможностям крестьянского населения. Ответственный секретарь Тобольского уездного комитета РКП (б) Лазарев сообщал в Тюменский губком партии: «Если мы хотим собрать продналог полностью, «во что бы то ни стало», тогда нечего рассуждать, но тогда нечего думать о поддержке крестьянством революционных завоеваний. [5, Д. 1189. Л. 63, 64]. Таким образом, отдельные партийные товарищи понимали разорительность для крестьянского хозяйства ставок новых государственных заготовок и вероятность новых крестьянских выступлений в связи с этим. Пока же сельское население начало прибегать к сокрытию реальных площадей посева, увеличению числа едоков в списках с целью уменьшения количества выплачиваемого налога. В сообщениях из Калачинского уезда Омской губернии, например, известно следующее: «наблюдаются отдельные случаи сокрытия посевной площади, дабы уменьшить этим налог» [5, Д. 668. Л. 26]. Тем самым в августе 1921 г. наблюдались факты недоверия к продовольственной политике Советской власти.

Однако Советское государство было решительно настроено на полный сбор продовольственного налога. 9 июня 1921 г. пленум ЦК РКП (б) принял решение об указании всем губкомам на «чрезвычайное значение быстрого и полного сбора продналога». Центральный комитет партии признал необходимым: «При первых же признаках противодействия сбору продналога или замедления в его взносе немедленно применять самые решительные меры принудительного характера, вводя в упорствующие волости и селения воинские части, немедленно направляя туда выездные сессии Ревтрибуналов и строжайше карая упорствующих. При вводе воинских частей в селения их продовольственное снабжение возлагается на сельские общества в полной норме боевого пайка» [5, Оп. 2. Д. 71. Л. 8]. Таким образом, новый экономический курс Советского государства, как и прежний, предусматривал насильственные методы осуществления продовольственной политики и строился из расчета вероятности социальных протестов крестьянского населения.

В целом, за период весны — лета 1921 г. отношение крестьянства к Советской власти и Коммунистической партии не изменилось. Переход к новой экономической политике не рассеял недоверия крестьянского населения к государству. За это время перелом настроений западносибирского крестьянства произошел в одном: оно отказалось от активных форм борьбы с Советской властью и направило свою энергию на приспособление к социально-экономической политике и выживание в условиях полуголодного и голодного существования. Политическая стабильность в регионе, укрепление позиций Советской власти были достигнуты в результате решительного подавления мощного сопротивления крестьянства политике военного коммунизма. Низкая политическая активность на выборах, апатия и безразличное отношение к работе в волисполкомах и сельских советах, попытки самостоятельного разрешения продовольственного кризиса являлись показателями отчуждения крестьянского населения от власти. В этот период наметилась и другая негативная тенденция — отчуждение сельского производителя от земли.

Отрицательные социально-политические и экономические последствия политики военного коммунизма Советская власть, согласно официальной доктрине, надеялась преодолеть с помощью новой экономической политики.

• 1. Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. 1918;1939. Документы и материалы: В. 4 т. / Т. 1. 1918;1922 гг. / Под ред. А. Береловича, В. Данилова. — М.: РОССМЭН, 1998. — С. 266, 267, 269, 270. 271, 296, 301, 304, 319−321, 325, 326, 328, 329, 352, 357, 367, 371, 372.
• 2. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 1. 7-е изд. — М., 1954. — С. 165, 25, 164.
• 3. Стенографический отчет Х съезда Российской Коммунистической партии. 8−16 марта 1921 г. — П., 1921. — С. 164.
• 4. VIII Всероссийский съезд коммунистической партии (доклады, речи, прения, резолюции, приветствия). — Самара, 1919. — С. 3, 14, 21,34.
• 5. Российский государственный архив политической истории (РГАСПИ). Ф. 17.
• 6. Сибирский революционный комитет (Сибревком) (август 1919 — декабрь 1925) Сб. документов. — Новосибирск, 1959.РГАСПИ. Ф. 5.
• 7. НиколаевП.Ф. Омская милиция в первые годы Советской власти (1917 -1923). — Омск, 1959.
• 8. Никольский С. А. Власть и земля. — М., 1990.
• 9. Новокрещенова О. Г. Борьба партийной организации Сибири за укрепление социалистической законности в деревне в связи с осуществлением нэпа (1921;1924): Дис… канд. ист. наук. — Новосибирск, 1974. — С. 54−55.
• 10. Боженко Л. И., Гагарин А. В. Социально-политические организации в сибирской деревне (1920;1927 гг.). — Томск, 1971. — С. 58.
• 11. Центр документации новейшей истории Омской области (ЦДНИОО). Ф. 32. Оп. 1. Ед. хр. 165. Л. 257.
• 12. ЦДНИИОО. Ф. 1. Оп. 2. Д. 504. Л. 28.
• 13. Поляков Ю. А. 1921;й — победа над голодом. — М., 1975. — С. 19.
• 14. Славина Л. Н. Миграция населения на территории Сибири в годы восстановления народного хозяйства (1920;1926) //
• 15. Проблемы истории советской сибирской деревни. — Новосибирск, 1977. — С. 56.
• 16. Шишкин В. И. Продовольственные отряды в Сибири (июль 1920 — май 1921) // Социально-политическое развитие советской сибирской деревни. — Новосибирск, 1980. — С. 120, 123, 124.
• 17. Рабочий путь. — Омск, 1921. — № 5. — С. 2.
• 18. Соколов В. Сельское хозяйство Сибири // Жизнь Красной Сибири. — Омск, 1920. № 2. С. 10; Кантышев И. Сельское
• 19. хозяйство Сибири за 5 лет революции // Жизнь Сибири. — 1922. — № 3. — С. 20.
• 20. Каюров В. Мои встречи и работа с В. И. Лениным (1917;1921) // Пролетарская революция. — 1921. — № 3. — С. 55, 56.
• 21. Вишневский Н. М. Статистика и сельскохозяйственная деятельность. — М., 1922. — С. 7.
• 22. Директивы КПСС и советского правительства по хозяйственным вопросам. — Л.: Госполитиздат, 1957. Т. 1. — С. 191, 194.
• 23. Хенкин Е. М. Трудящиеся Сибири в борьбе с голодом (1920;1922): Дис. канд. ист. наук. — Томск, 1965. — С. 50.
• 24. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 4085. Оп. 9а. Ед.хр. 1551. Л. 313.
• 25. ЦДНИИОО. Ф. 105. Оп. 2. Д. 1. Л. 34; Ф. 1. Оп. 2. Д. 142. Л. 1.]
• 26. ЦДНИИОО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 142. Л. 5.
• 27. РГАСПИ. Ф. 105. Оп. 2. Д. 1. Л. 34 об.]
• 28. Ярославский Е. О красном бандитизме. — М., 1921. — С. 3